Рубрика: Заметки

Реальное шоу: вы этого не хотели, но вы это получите

«В Вегасе каждый должен присматривать за каждым. Поскольку игроки стремятся нагреть казино, дилеры присматривают за игроками, боксмены присматривают за дилерами, флормены присматривают за боксменами, контролеры присматривают за флорменами, начальники смены присматривают за контролерами, менеджер казино присматривает за начальниками смены, я присматриваю за менеджером, а Глаз в Небе присматривает за всеми нами».
(«Казино», 1995)

Так, описывая неумолимый и совершенный механизм по сравнительно честному отъему средств у населения, американский кинорежиссер Мартин Скорсезе формулирует саму суть организации пространства надзора в современном обществе. По большому счету в повседневной реальности дело обстоит точно так же, как и в художественной интерпретации криминальной закулисы игрового бизнеса. Каждый день и практически повсюду любой из нас, в зависимости от обстоятельств, может оказаться игроком, боксменом, а то и главным менеджером. И только статус Глаза в Небе со множеством интересных и желанных полномочий для большинства чаще всего остается недосягаемым.
Эти высшие полномочия надзора, недосягаемые для отдельно взятого индивида, успешно прибирает себе напичканный современными средствами контроля и слежения социум в своей совокупности, а его отдельные участники, сами того не подозревая, обеспечивают все необходимые для полноценного функционирования гигантского глаза процессы. И, при всем желании, трудно сказать, что происходит это вопреки здравому смыслу или противоречит желанию большинства.

Скорсезе в своем фильме описывает социальную иерархию, в которой каждая последующая ступень предполагает надзор над все большим количеством людей. Степень могущества в современном понимании может быть выражена по аналогичной шкале — она определяется количеством индивидов, за которыми ты уполномочен следить, иными словами, массовостью твоего надзора. Кому-то он достается в необходимом объеме по работе, кто-то добирает его в семье и в отношениях с близкими, тем, кому оба пути не приносят желаемого результата, предлагается медийный и технологический эрзац.

Технологии дают определенные возможности надзора рядовому обывателю и обходятся во всех отношениях недорого. Локализация собеседника в пределах сотовой сети, видеозвонки, гайдфоны и устройства слежения за детьми с помощью GPS-датчика, встроенного в мобильный телефон,— все это уже абсолютная повседневность.

В перспективе мы можем ожидать появления «умных домов», напичканных высокотехнологичными решениями,— именно на них делает упор создатель антиутопии «Бразилия» Терри Гиллиам, описывая полностью подконтрольную Глазу в Небесах жизнь: человек за номером Y не может и винтика сменить в своем доме X на улице Z в городе N без его ведома. Корпорация отреагирует на несанкционированную замену и покарает.

Для тех, у кого с освоением гаджетов и активным наслаждением надзором дело обстоит плохо, заготовлен пассивный вариант приобщения ко всеобщему слежению и контролю — реалити-шоу. Шевеление телекукол в ящике, а, точнее, сам факт слежения за их жизненным циклом дает ощущение власти над действующими лицами. «Мы даем тебе возможность следить за самым интимным в жизни реальных людей: Полное проникновение в чужое личное пространство, подслушивание и подглядывание почти онлайн — это же власть». Зарубежье предлагает внимать совершенно отчуждающим от здравого смысла образцам этого вида пластиковой каши. У всех на слуху скандальное реалити-развлекалово с определением счастливых обладателей донорских органов по результатам смс-голосования (пускай и липового) и вариации на тему «Повелителя мух» с участием живых американских детишек.

Конечно, масштабы, а главное, схема надзора при вдумчивом рассмотрении мало в чем превосходят нерегулярное наблюдение за жизнью питерского двора-колодца и его обитателей, поэтому для пущего эффекта в шоу привлекаются медиа-люди. А если привораживающий эффект от появления узнаваемых лиц оказывается исчерпан, то тогда затрагиваются скандальные темы — то, к чему уже пришел передовой Запад.

Почему так происходит? Потому что так люди перестают замечать, что все глубже и глубже проваливаются в охотничью яму огромного размера. Для вырывшего ее охотника они всего-навсего стая мышей. Яма эта настолько велика, что, не видя ее краев, мыши просто не представляют себе, что кроме нее вообще что-то существует. Следить за запертыми в яме мышами — что может быть проще?

Тем более, они поглощены рассматриванием себе подобных, отсаженных в отдельные клетки и выставленных на всеобщее обозрение. Да-да, по-настоящему в надзор играет только один игрок — Глаз в Небе. Разговоры в сетях всех сотовых операторов записываются, доступ к ним по запросу имеет любая уважающая себя спецслужба. Электронная почта отслеживается на предмет возможных угроз национальной безопасности с помощью специальных программ, мгновенно реагирующих на заданный набор слов. В США небезызвестное ведомство получает премию-издевку Big Brother Awards как раз за такую программу — Carnivore. Программа устанавливается в сети провайдера и перехватывает информационные сообщения, проходящие через сервер. Департамент юстиции США подтвердил, что Carnivore способен перехватывать частную электронную почту, равно как и следить за действиями пользователей на ресурсах Сети, например в чатах.

Сети видеонаблюдения незаметно охватывают каждый угол более-менее крупного города, упоминать внутрикорпоративные механизмы контроля и отчетности вообще не стоит — мы герои впечатляющего реалити-шоу, глобального, всеобщего и почти неизбежного. Самое невеселое в нем то, что оно уже никогда не закончится, а развитие технологий, сделавшее его постановку возможным, в перспективе обеспечит нам такую степень онлайна, что избавиться от него можно будет только с куском собственной плоти. Уже создан имплантируемый в тело человека микрочип, который позволяет определить местоположение носителя с помощью GPS практически в любой точке планеты. Информация о местонахождении чипа передается в Интернет, где сохраняется в базе данных, доступной для авторизированных пользователей.

Всё. Вот тут игры заканчиваются. Какие, помилуй Бог, телешоу, какие Web 2.0, вездесущий Google и демонический Microsoft… А уж Вегас 70-х — это совсем несерьезно.

Григорий Васюков

Презентации новых изданий известных английских авторов от издательства «Амфора»

31 января 2008 года, в 18:30. Магазин «Primus Versus. Умные книги» (ул. Покровка, 27, стр. 1).

Издательство «Амфора» представляет 5-и-томное собрание сочинений английского писателя-классика Гилберта Кийта Честертона. Издание было осуществлено в 2006-2008 гг. В него вошли наиболее известные произведения Честертона:

1. Том 1.— романы «Наполеон Ноттингхилльский», «Человек, который был Четвергом», «Жив человек».
2. Том 2.— романы «Шар и крест», «Перелетный кабак», «Возвращение Дон Кихота».
3. Том 3.— «Рассказы об отце Брауне».
4. Том 4.— повесть «Деревья гордыни», пьеса «Колдун», «Клуб удивительных промыслов», «Человек, который слишком много знал», «Пять праведных преступников», «Парадоксы мистера Понда», сборник «Охотничьи рассказы».
5. Том 5.— философский трактат «Вечный человек», Автобиография, эссе.

В программе мероприятия:

• Представление книги.
• Выступление Н. Л. Трауберг (составителя и редактора настоящего собр. соч.).
• Свободная дискуссия.
• Показ фильма И. Бергмана «Лицо», снятого по пьесе «Колдун» (вошедшей в 4-й том собрания сочинений).

Участвуют: отец Андрей Кураев , тележурналист, прозаик А. Архангельский, поэт Т. Кибиров и другие.

Ведущий: Жан Франсуа Тири, директор культурного центра «Покровские Ворота»

Только в этом чудесном магазине специальная цена за собрание сочинений в 5 томах: 1000 руб.!

В конце декабря 2007 г. издательством «Амфора» была выпущена книга Уильяма Шекспира «Гамлет, принц датский. Сонеты». Хрестоматийные произведения классика вышли в новом переводе, выполненном известным филологом С. А. Степановым. Особое место в книге занимают комментарии к «Гамлету» и «Сонетам», в которых С. Степанов излагает свою собственную версию авторства произведений великого англичанина и рассказывает о том, какие тайны хранят в себе оригинальные тексты Шекспира.

Концерт состоится 15 февраля в зале презентаций «Библио-Глобуса» (–1 уровень). Ретро-дуэт «Мы» мультиинструменталиста Николая Латышева (лютня) представит Вашему вниманию эксклюзивную музыкальную программу старинной струнной музыки.

Начало концерта — 18:30.

• Кристофер Мэйнард, Уильям Шелер «Руководство
  по приготовлению еды
  на двигателе вашего
  автомобиля».
• Нью-Йорк: Villard Books, 1989.

Книга появилась на прилавках магазинов в 1989 году. Сколько километров нужно проехать, чтобы рыбное филе хорошенько прожарилось? Свиная отбивная получится более сочной, если ее готовить на крышке клапанного механизма или на выпускном коллекторе? Действительно ли телячью вырезку лучше всего готовить под капотом «Ягуара»? на такие вопросы можно найти подробные ответы на страницах этой замечательной книги.

Вот один из рецептов: «Возьмите медальон лосося, заверните его в фольгу. найдите в двигательном отсеке не слишком нагреваемое место (касаясь которого пальцем, вы не получаете ожог в первую же долю секунды). Положите медальон на это место, и через 80 километров он готов».

• Чарльз Дафф «Руководство по повешению»
• Лондон: Journeyman Press, 1981.

Искусство игры в ящик

Книга впервые увидела свет в 1928 году. Аннотация ко второму изданию 1938-го года звучит так: «Эта книга — экскурс в мир искусства казни, она содержит много полезной информации о том, как переломить шею, задушить, удавить, удушить, обезглавить и убить электрическим током. Также в ней можно найти раздел „Палачу: факты и уловки“, труд покойного господина Бэрри о методах убийства и журнал его казней, к которому также добавлена „Шпаргалка палача“ и другие интересные материалы. Это издание доработано и дополнено в соответствии с последними разработками. Эта книга должна быть в каждой семье». Добавить, пожалуй, и нечего.

Вечер издательства «Вагриус»

Дорогие друзья!

Издательство «ВАГРИУС» приглашает Вас 22 января в Центральный Дом Работников Искусств (м. Кузнецкий Мост), где состоится вечер нашего издательства. Редакторы расскажут всем присутствующим об издательских планах, готовящихся новинках и сюрпризах в наступившем 2008 году, выступят авторы издательства как старые, уже сделавшие себе имя (Вера Васильева, Дмитрий Быков, Петр Гладилин, Наталья Захарова и др.), так и совсем молодые (Роман Сенчин, Олег Зоберн, Герман Садулаев).

С радостью ждем Вас! Начало в 18.30, в выставочном зале ЦДРИ.

Следи за собой

Один известный литератор (не будем называть имен) призывал читателя остаться наедине с самим собой в пустой комнате, выключить свет или потушить свечу, смежить веки и отдаться мощному потоку грез, заставив тем самым воображение трудиться. И вот оно уже без устали трудится, двигаясь к потаенному, на самый край ночи, в сердце тьмы, куда категорически нельзя, потому что очень страшно.

Хотя почему непременно «страшно»? Я ведь сам себе хозяин. В любой момент могу поднять веки, остановиться. В конце концов, это же не вопрос жизни и смерти. Я просто сочиняю. Для журнальной статьи не требуется прорыва к судьбе, фаустовской тоске или русской загадочно-равнинной душе, к крику, к пропасти безумия.

Нужно просто написать. Компенсировать жизнь. Превратить поток, волну в размеренную поступь робота.

Запустить механизм жесткого самоконтроля. Добровольно перебраться с территории свободы на территорию дисциплинарную. Подменить воображение мыслью. Мое воображение, кажется, свободно, зато мысль сформирована сложными репрессивными процедурами школьного и университетского образования. Над ней трудились все, кроме меня: родители, вечно несогласные, как это водилось в 70-е годы, ни с чьим мнением, включая свое собственное, изолгавшиеся школьные учителя, (газет я не читал — пропускаем), телевидение, сначала советское, потом постсоветское, и еще много-много других надзирателей.

Так случилось, что мысль стала тюрьмой моего тела.

Воображать безграничные возможности жизни, прибегая к самонадзору, категорически невозможно. Мыслить можно и необходимо, но всегда с оглядкой. С оглядкой на кого? Ну, хоть на редактора:

— Андрей Алексеевич, мы бы рады… Но вот читатели…

Ага, теперь понятно. Стало быть, с оглядкой на читателей.

Вступая в публичную сферу (а она есть территория надзора), ты торжественно клянешься держаться принятой дисциплинарной практики, никогда не выходить за колючую проволоку стереотипов.

Можно, даже нужно, попробовать подойти к ней, к этой проволоке, вплотную, но ни в коем случае нельзя пытаться через нее перелезть. Иначе рискуешь сильно поцарапаться.

Было время, когда я этого еще не понимал. Не понимал того, что вовлеченность в дисциплинарное пространство не может быть частичной. Что институция контролирует тебя всегда, безо всяких церемоний вторгаясь в твою частную жизнь. Помните советское время? Ну, хотя бы по фильмам? Когда жена могла написать донос на мужа, товарища Иванова, в парторганизацию, что он, мол, ей изменяет с буфетчицей. Собирается собрание. Выступает парторг Пал Палыч, сердечный человек, дескать, «как же так, товарищ Иванов, мы тебе, значит, доверяли, а ты того. Говори уж, как на духу». Тут же у стены с плакатом «СЛАВА ТРУДУ!» сидит гражданка Иванова, пунцовая от негодования, и молчит, олицетворяя собой нравственный укор. А из зала кричат: «Давай подробности!» Думаете, все это уже позади? В утрированной форме, да. Но сам принцип, сам надзор частной жизни со стороны институции сохранился.

Ты не имеешь права в частной совершать поступки, не укладывающиеся в дисциплинарные нормы. Статус, твой отчужденный идеальный образ, тебя цензурирует. Относительная публичность также вяжет по рукам и ногам. И чем больше этой публичности, тем меньше у тебя свободы. На территории, близкой к власти и деньгам, ты утрачиваешь ее окончательно. Последнее мне, кажется, не грозит. Но что касается частной жизни — вот тут приходится поостеречься.

Вовлеченность в дисциплинарное пространство не может быть частичной. Институция контролирует тебя всегда, бесцеремонно вторгаясь в твою личную жизнь. Ты не имеешь права совершать поступки, не укладывающиеся в дисциплинарные нормы. Здесь работают даже не официальные законы, а неписаные правила самонадзора. Статус, твой отчужденный идеальный образ, тебя цензурирует. Относительная публичность вяжет по рукам и ногам. И чем больше этой публичности, тем меньше у тебя свободы.

А что такое, спрашивается, свобода? Она, по-видимому, не более чем творческое ощущение безграничных возможностей жизни. Но запущенные культурой механизмы надзора делают ее едва ли достижимой.

Ну что ж.

Надеюсь, я не написал ничего нестатусного? И не оставил компрометирующих точек? И развлек читателя? И редактор остался доволен?

Андрей Аствацатуров

Анатолий Рубинов «Такова еврейская жизнь»
• М.: Время, 2007;
• переплет, 400 с.;
• 2000 экз.

Национализм сегодня.
Книга Анатолия Рубинова «Такова еврейская жизнь»

Разумеется, «бедный еврей» в наше время — персонаж едва ли не антикварных анекдотов советской эпохи. Эпохи, которая, словно мертвец из бессчетного сиквела, умирает, но не сдается,— а то и возрождается, возвращается и развращает гнилостным ароматом былого, вымышленного великолепия. Эпохи, в наследство от которой мы получили вопросов — больше, чем ответов, а проблем — больше, чем решений. Эпохи, на протяжении которой всеми силами старались сгладить противоречия между классами и нациями, стремясь к социализму с человеческим лицом и интернационализму, на коммунистически-красные «земляничные поляны»,— а попали на воспетые Сергеем Минаевым «заграничные подляны» (существующие, по моему убеждению, только в мифологическом пространстве), и, отойдя от пресловутой «пятой графы», номенклатуры и «коммунистической тирании», пришли дальше — к Нагорному Карабаху, Приднестровью, к Великой Криминальной Революции, августу девяносто первого, войне в Ичкерии, расстрелу парламента и «крышам», «разводкам» и, наконец, к «откату» как к высшему и наиболее гуманному проявлению социально-экономического взаимодействия.

«Банальные ламентации»,— заметит искушенный читатель постдемократического (вернее, необуржуазного) периода. И будет по-своему прав. Действительно, стоит ли во всем винить эпоху, если система крива, как генеральная линия партии из антисоветской шутки? Взять хотя бы пресловутый «пятый пункт» или «проблему нелегальных иммигрантов». Параллелей здесь гораздо больше, чем расхождений.

Именно поэтому и интересна книга А. Рубинова. Несмотря на журналистский пафос, несмотря на долю самовосхваления (неизбежную для всякого уважающего себя — пусть и с избытком — автора), я считаю ее весьма и весьма полезной. Это — необходимая (хотя и гомеопатическая) доза лекарства против болезни, более древней, чем Советский Союз.

Болезнь эта — ксенофобия.

Возьмем тех же евреев (или современных «лиц кавказской национальности»). Разумеется, цитируя одного непереведенного англоязычного автора, «все мы чечены в „этой стране“». Но все же «некоторые являются „чеченцами“ в большей степени, чем остальные». Так уж закручена историческая спираль, что роль «чеченов» («жидов», «коммуняк», «буржуев», «врагов народа», «либерастов», «хачей», «чурок») по очереди выпадает то одним, то другим, то третьим. И первыми на исторической памяти России стали евреи.

О, пресловутая «черта оседлости»… Чем не предтеча «движения против нелегальной иммиграции»? Вы думаете, я передергиваю? Думаете, здесь нет никакой связи? А знаете, что после бесланских убийств некий клинически умный деятель советовал ввести в Москве «национальные квоты» на проживание тех или иных народов?.. Точь-в-точь Гавриил Романович Державин, составивший после шкловского убийства девушки в 1799 году «Мнение об отвращении в Белоруссии голода и устройстве быта евреев», в котором советовал евреев из России выселить, а оставшимся «жидам долгов не платить», перевести их в другую веру «с отменой их древних установлений», обязать называться русскими именами-фамилиями, переодеть в русское платье и запретить заниматься рядом промыслов. И много чего еще, вполне серьезно задаваясь при этом вопросом: «Если его [еврейский народ] не истреблять, то должны ли его терпеть и правительства?..»

Помнится, в первой половине прошлого века в Германии ответили на этот вопрос по-своему. Но наша, состоявшаяся Империя, тогда ограничилась тем, что всего лишь сохранила «черту оседлости».

Разумеется, общество — не национальное явление. Даже в той царской России это было очевидно, а потому ограничения распространялись не по национальному, а по религиозному (или, как сказали бы теперь, «идеологическому») признаку. При Николае Первом появились так называемые «кантонисты»: людям, еще подростками схваченным и забритым в солдаты, чтобы провести двадцать пять лет «на государевой службе», милостиво дозволялось селиться в Первопрестольной. И им таки разрешили! Сорокá- и пятидесятилетние мужчины женились на молоденьких девочках и переселялись. Отечественная модель осуществления истинно арийского концепта «полезного еврея», так сказать.

Впрочем, позднее всех их — и «николаевских солдат», и заезжих местечковых купцов, останавливающихся на единственном в то время московском подворье (и то — в течение ограниченного срока и непременно с регистрацией), принялись выселять. Очередная ценная идея нового чиновника. Особо интересна в этой связи ситуация с кантонистами: людям, отдавшим на благо государства двадцать пять лет своей жизни, сказали: «не волнует»,— как советским пенсионерам, всю жизнь строившим социализм и рассчитывавшим на сберкнижки и пенсионные вклады.

Параллели можно продолжать до бесконечности: обязательная регистрация (вначале — только для евреев) — и тотальный контроль милиции с бессмертным, словно Кощей, институтом «прописки». Погромы — и кондопогская история, или — атаки скинхедов. Ограничения на род занятий для евреев (в частности, даже либеральный Александр Первый запретил приверженцам иудейского вероисповедания заниматься винокуренным промыслом — не иначе, упустив из вида тот факт, что запрет и без того существует в еврейской традиции) — и «зачистка», сперва — столицы от «шаверменных», а после — рынков от «нелегальных иммигрантов»…

Но стоит ли продолжать эти параллели?

Не лучше ли поставить точку в конце прямой, превратив ее в отрезок истории — завершенный, остановленный, пройденный?

Ибо, как сказал один умный человек, «до тех пор, пока философия, утверждающая существование высшей и низшей расы, не окажется совершенно и всецело опровергнута,— будет война». В которой мы — бедные евреи, бедные вайнахи, бедные картвелы, бедные русские, бедные украинцы, бедные эстонцы — окажемся пушечным мясом. Разменными пешками в большой игре.

А я так не хочу.

Я не рвусь в ферзи, но и пешкой быть — не желаю. Моя жизнь — это моя собственность, и государство вправе получить ее только с моего добровольного согласия. В том числе — и с моего согласия на войну.

Давать которое я государству отказываюсь.

Адам Асвадов