Дэйв Эггерс. Голограмма для короля

  • Дэйв Эггерс. Голограмма для короля. — Пер. с англ. А. Грызуновой. — М.: Фантом Пресс, 2014. — 320 с.

    I

    Алан Клей проснулся в Джидде. 30 мая 2010 года.
    Летел в Саудовскую Аравию двое суток.

    В Найроби познакомился с одной женщиной.
    Сидели рядом, ждали посадки. Высокая, пышнотелая, в ушах капельки золота. Румяная, мелодичный
    голос. Понравилась Алану — обычно люди, каждодневные его знакомые, ему нравились меньше. Сказала, что живет на севере штата Нью-Йорк. А он
    под Бостоном — практически рукой подать.

    Хватило бы храбрости, он бы придумал, как
    продолжить знакомство. Но нет, он сел в самолет,
    полетел в Эр-Рияд, оттуда в Джидду. В аэропорту
    его встретили и отвезли в «Хилтон».

    Щелчок замка — и в 1.12 Алан вошел в номер.
    Быстренько подготовился ко сну. Поспать не помешало бы. В семь отправляться, ехать час, к восьми — в Экономический город короля Абдаллы. Там
    с командой установить систему голографических
    телеконференций и ждать презентации перед королем. Абдалла, если ему понравится, все ИТ города
    отдаст на откуп «Надежне», а комиссия, обещанная

    Алану, — крупное шестизначное число — исправит
    все, что его терзает.

    В общем, к утру надо отдохнуть. Быть готовым.
    А он четыре часа уснуть не мог.

    Думал о дочери Кит — в колледже учится, в
    прекрасном колледже, и притом дорогом. Алану
    нечем оплатить осенний семестр. А оплатить он не
    может, потому что в жизни своей принимал неверные решения. Неудачно планировал. Недоставало
    храбрости, а без храбрости было никуда.

    Его решения были недальновидны.

    И чужие решения были недальновидны.

    Безрассудные были решения, хитроумные.

    Но он тогда не знал, что его решения недальновидны, безрассудны и хитроумны. Он и сотоварищи не подозревали, до чего в итоге докатятся все они, — до
    чего докатится Алан: почти банкрот, почти безработный, владелец, он же единственный сотрудник консалтинговой фирмы с домашним офисом.

    С матерью Кит он развелся. Дольше живут по
    отдельности, чем были вместе. Руби — смертоносный геморрой, жила теперь в Калифорнии, деньгами Кит не помогала. Колледж — твоя забота,
    сказала она Алану. Уж будь мужчиной, прибавила она.

    А осенью Кит в колледж не пойдет. Алан выставил дом на продажу, но дом пока не ушел. Других вариантов нет. Алан многим задолжал — в том
    числе $ 18 тысяч двум велоконструкторам за прототип нового велосипеда, который Алан думал выпускать в Бостоне. За что был обозван идиотом. Он
    должен Джиму Вону, который ссудил ему $ 45 тысяч — на сырье, на первый и последний месяц
    аренды склада. Еще штук 65 он должен полудюжине друзей и несостоявшихся партнеров.

    В общем, он банкрот. А когда сообразил, что не
    сможет оплатить колледж, поздно было искать другие источники. И переводиться поздно.

    Здоровая девица пропускает семестр в колледже — это трагедия? Нет, не трагедия. Долгая
    и мучительная мировая история даже не заметит, что умная и способная девица пропустила семестр. Кит переживет. Не трагедия. Отнюдь не
    трагедия.

    С Чарли Фэллоном, говорили, случилась трагедия. Чарли Фэллон до смерти замерз в озере неподалеку от Аланова дома. В озере у Алана за
    забором.

    Не в силах уснуть в номере «Джидды-Хилтона»,
    Алан думал о Чарли Фэллоне. Алан видел, как
    Чарли вошел в озеро. Алан как раз уезжал в карьер. Непонятно, зачем Чарли Фэллону в сентябре
    лезть в мерцающую озерную черноту, но, в общем,
    ничего тут такого нет.

    Чарли Фэллон слал Алану книжные страницы.
    Это длилось два года. Чарли довольно поздно открыл для себя трансценденталистов — словно давно потерянных братьев отыскал. Брукфарм* неподалеку — Чарли считал, это что-то значит. Изучал своих бостонских предков, надеялся на родство — ничего не нашел. Но все равно слал Алану страницы — отдельные фрагменты выделял маркером.

    Машинерия незаурядного ума, считал Алан. Кончай слать мне эту макулатуру, говорил он Чарли.
    Тот ухмылялся и продолжал.

    Увидев, как Чарли в субботний полдень заходит
    в озеро, Алан решил, что перед ним логическое
    развитие новообретенной любви к природе. Когда
    Алан проезжал, Чарли стоял в воде по щиколотку.

    II

    Когда проснулся в «Джидде-Хилтоне», уже опоздал. На часах 8.15. Уснул только в начале шестого.

    В Экономическом городе короля Абдаллы его
    ждали к восьми. Дорога — минимум час. Пока душ,
    пока одеться, пока доехать — десять утра. В первый
    же день командировки он на два часа опоздает. Вот
    дурак. И дуреет с каждым годом.

    Звякнул Кейли на мобильный. Она ответила —
    голос сиплый. В иной жизни, на другом повороте
    колеса, где он моложе, она старше и обоим достало
    бы глупости, они бы с Кейли отжигали.

    — Алан! Привет. Тут красота. Ну или не красота. А вас нету.

    Он объяснил. Врать не стал. Уже не хватало сил,
    не хватало выдумки на вранье.

    — Ну, не переживайте, — сказала она и хихикнула — этот голос намекал на возможность, славил существование фантастической жизни, полной неустанной
    чувственности, — мы только начали. Но вы уж добирайтесь сами. Кто-нибудь знает, как тут машину найти?

    Это она, похоже, заорала коллегам. Судя по звуку, там какая-то пещера. Алан вообразил темную пустую нору — три молодых человека со свечами
    ждут, когда Алан принесет фонарь.

    — Он не может взять в прокате, — сказала она
    им. Потом ему: — Взять в прокате можете?

    — Разберусь, — сказал он.

    Позвонил вниз:

    — Здравствуйте. Это Алан Клей. А вас как зовут?
    Он всегда спрашивал. Еще Джо Триволи в «Фуллер Браш»* приучил. Спрашивай имена, повторяй
    имена. Ты запоминаешь людей, они запоминают тебя.

    Администратор сказал, что зовут его Эдвард.

    — Эдвард?

    — Да, сэр. Эдвард меня зовут. Чем могу быть
    полезен?

    — Вы откуда, Эдвард?

    — Из Джакарты, сэр.

    — А, Джакарта, — сказал Алан. И сообразил,
    что ему нечего сказать о Джакарте. Он ничего о
    Джакарте не знает. — Как вы думаете, Эдвард,
    можно мне через отель взять машину напрокат?

    — А международные права у вас есть?

    — Нет.

    — Тогда, наверное, не стоит.

    Алан позвонил портье. Сказал, что ему нужен
    водитель с машиной — доехать до Экономического города короля Абдаллы.

    — Придется немножко подождать, — сказал
    портье. Акцент не саудовский. Видимо, саудовцы в
    этом саудовском отеле не работают. Это-то Алан
    понял. Говорят, саудовцы почти нигде не работают.
    Всю рабсилу импортируют. — Нам нужно найти
    подходящего водителя, — сказал портье.

    — А такси вызвать нельзя?

    — Да не очень, сэр.

    Алан вскипел, но он ведь сам виноват. Сказал
    портье спасибо, повесил трубку. Он знал, что в Джидде и Эр-Рияде так запросто такси не вызвать — об этом предупреждали путеводители, очень красноречиво живописали, сколь опасно для иностранцев
    Королевство Саудовская Аравия. В Госдепартаменте
    оно чуть ли не первым номером в списке. Не исключены похищения. Алана могут продать «Аль-Каиде»,
    потребовать выкуп, через границу перебросить. Но
    Алану никогда ничего не угрожало, а он по работе
    ездил в Хуарес в девяностых и в Гватемалу в восьмидесятых.

    Телефон.

    — Нашли водителя. Когда он вам понадобится?

    — Как можно скорее.

    — Через двенадцать минут будет здесь.

    Алан принял душ и побрил крапчатую шею. Надел
    майку, белую рубашку, хаки, мокасины, бежевые носки.
    Ты американский бизнесмен? Вот и одевайся соответственно, сказали ему. Предостерегали: бывали случаи,
    когда чрезмерно рьяные западные туристы обряжались в дишдашу и куфию. Из кожи вон лезли, чтобы слиться
    с обстановкой. Никто им за это спасибо не говорил.

    Поправляя воротник, Алан нащупал шишку на
    шее — обнаружил месяц назад. С мячик для гольфа,
    торчит из позвоночника, на ощупь как хрящ. Временами казалось, что это лишний позвонок, — ну
    а что еще это может быть?

    Может быть опухоль.

    Такая шишка прямо на позвоночнике наверняка
    инвазивна и смертельна. В последнее время в голове мутится, походка неловка — ужасно, но логично,
    если на шее что-то растет, пожирает его, высасывает жизненные соки, притупляет остроту ума и выхолащивает целеустремленность.

    Хотел к врачу сходить, но так и не сходил. Врач
    не станет это оперировать. Алан не хотел облучаться, не хотел лысеть. Нет, надо не так; надо иногда
    ее щупать, отмечать сопутствующие симптомы, снова щупать и больше ничего не делать.

    Через двенадцать минут Алан был готов.

    Позвонил Кейли:

    — Выезжаю.

    — Вот и славно. Когда приедете, мы тут уже все
    поставим.

    Команда может добраться без него, все поставить
    без него. Он-то здесь зачем? Под благовидным пред-
    логом разве что, но предлог сработал. Во-первых,
    Алан старше всех в команде — они прямо дети, тридцать и моложе. Во-вторых, Алан когда-то водил
    знакомство с племянником короля Абдаллы — в
    середине девяностых вместе занимались пластмассой, и Эрик Ингвалл, вице-президент нью-йоркской
    «Надежны», счел, что этого хватит привлечь внимание короля. Может, и не хватит, но Алан не спорил.

    Хорошо, что есть работа. Работа ему нужна. Последние года полтора, до звонка Ингвалла, пообломали Алану крылья. Он не ожидал, что в таком возрасте придется заполнять налоговую декларацию на
    $ 22 350. Семь лет консультировал из дома, с каждым
    годом доходы таяли. Никто ничего не тратил. Еще
    пять лет назад дела шли хорошо, старые друзья подбрасывали заказы, он был полезен. Знакомил с поставщиками, пользовался уважением, пользовался
    связями, как-то выкручивался. Думал, чего-то стоит.

    А теперь ему пятьдесят четыре, и корпоративной Америке он интересен не больше, чем глиняный самолет. Работы не найти, клиенты не идут.
    Сначала «Швинн», потом «Хаффи»*, «Производственное объединение „Фронтир“», «Консалтинг Ала на Клея», а теперь он сидит дома и смотрит на ди-ви-ди,
    как «Ред Сокс» выигрывают чемпионат в 2004-м
    и 2007-м. Ту игру, когда у них было четыре хоумрана
    подряд против «Янки». 22 апреля 2007 года. Сто раз
    посмотрел эти четыре с половиной минуты и неизменно переживал что-то похожее на радость. Как
    будто все правильно, во всем порядок. Победа, которой не отнять.

    Алан позвонил портье:

    — Машина приехала?

    — Простите, опоздает.

    — Это вы из Джакарты?

    — Это я.

    — Эдвард?

    — Эдвард.

    — И снова здравствуйте, Эдвард. На сколько она
    опоздает?

    — Еще двадцать минут. Прислать вам завтрак?

    Подошел к окну, выглянул. Красное море спокойно, с такой высоты — море как море. Прямо по
    берегу — шестиполосное шоссе. На пирсе рыбачит
    троица в белом.

    Глянул на соседний балкон. Увидел свое отражение в стекле. Человек как человек. Когда побрит и
    одет, сойдет за настоящего. Но взгляд потемнел, запали глаза — люди замечали. На последней встрече
    школьных выпускников один дядька, бывший футболист, которого Алан презирал, спросил: «Алан Клей,
    тебя что, контузило? Что с тобой такое?»

    С моря дохнуло ветром. Вдали по воде тащился
    контейнеровоз. Тут и там редкие суда, крохотные,
    будто игрушечные.

Ода соловью

  • Кейт Аткинсон. Жизнь после жизни. — СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2014. — 544 с.

    Есть такая птичка, которой кажется, что с заходом солнца она умрет.

    А утром она просыпается, потрясенная тем, что еще жива.

    И начинает петь самую прекрасную песню.

    Гас Ван Сент «Не сдавайся»

    История популярной английской писательницы Кейт Аткинсон о «зациклившейся» девочке Урсуле, которая раз от раза проживает свою жизнь, неизменно рождаясь 11 февраля 1910 года, сначала напоминает набор черновиков. Такое количество отрывков с примерно одинаковым развитием событий и разными развязками, кажется, свидетельствует о том, что автор просто не знал, как начать, и аккуратно выписал несколько вариантов.

    Некоторое время спустя становится ясно, какую игру затеяла Аткинсон.

    «Все вокруг почему-то знакомо.

    — Это называется „дежавю“, — объяснила Сильви. — Обман памяти. Память — это бездонная тайна.

    Урсула якобы помнила, как в свое время лежала в коляске под деревом.

    — Нет, — возражала Сильви, — человек не может помнить себя в младенческом возрасте.

    Но Урсула-то помнила: листья, как зеленые ладошки, машут ветру; под капюшоном коляски висит игрушечный заяц, он вертится и приплясывает у нее перед глазами».

    Полагая, что у ребенка чрезвычайно живое воображение, и воспитывая, помимо Урсулы, еще дочку и двоих сынишек, Сильви не придает особенного внимания болезни девочки и довольствуется несколькими визитами к психиатру. Урсула же, несколько раз случайно умерев, начинает пусть не всегда хорошо, но ориентироваться в пространстве и предсказывать будущее.

    Мнение о том, что Кейт Аткинсон прознала тайну роулинговского маховика времени, недалеко от истины. Урсула вынуждена появляться на свет и умирать, исправляя свои и чужие ошибки, чтобы протянуть на земле чуть дольше, чем в предыдущий раз. По словам Томаса Элиота, жизнь слишком длинна. Что бы сказал классик, если бы узнал, что, умерев в 76 лет, он вновь родится и попадет практически в те же обстоятельства? Иными будут лишь детали, другой кусочек торта в кафе, например.

    Однако, несмотря на невероятность описываемого, которая ощущается лишь спустя много дней после прочтения книги, Аткинсон отчетливо дает понять: происходящее с нами в реальности в девяноста процентах случаев от нас и зависит. Желания начать жизнь с чистого листа не возникает, но мысль постараться изменить все то, что много лет не дает покоя, — еще как!

    Аллюзии на произведения великих, пронизывающие текст, не слишком-то легко распознаются русскими читателями. Влюбленная в британских классиков вроде Роберта Бернса, Джона Китса и Кеннета Грэма, автора сказочной повести «Ветер в ивах», Кейт Аткинсон и главную героиню романа наделяет страстью к литературе и способностью цитировать наизусть отрывки из произведений.

    Переехав из одного города в другой и распаковывая коробки, Урсула «обнаружила Данте в красном сафьяновом переплете — подарок Иззи, под ним томик стихов Джона Донна (ее любимый), поэму „Бесплодная земля“ (библиографическая редкость, первое издание, зачитанное у Иззи), полное собрание Шекспира под одной обложкой, милых ее сердцу поэтов-метафизиков и, наконец, на самом дне коробки — предписанную школьной программой потрепанную книжку Китса с надписью: „Урсуле Тодд за успехи в учебе“».

    После гибели брата Тедди во время боевых действий Второй мировой войны Урсула, знающая, что время не циклично, оно «новые письмена поверх старых», берется за мел судьбы. Уснув в 57 лет, дожить до которых в ее случае — большая удача, женщина перерождается вновь во имя любви к брату, которая оказалась сильнее жизни и уж точно сильнее смерти, имеющей в этой книге ограниченные права.

    По мнению Сильви, «мука мученическая — произвести на свет ребенка. Доведись ей самой создавать род человеческий, она бы устроила все совершенно иначе. (Для зачатия — золотой луч света в ухо, а девять месяцев спустя — разрешение от бремени через какой-нибудь скромный ход.)» Хорошо, что мать Урсулы даже не подозревала, сколько раз рождалась ее дочь. А еще лучше, что никто из нас ни о чем таком не подозревает.

Анастасия Бутина