Подделочка Лорочки

  • РОМАН

Перебарабтарлано с áнглийского заместо рецензии

Лор-ра! Литтл лорд оф май лоинз, лориэт оф май нобель прайз, лорка оф май кафка! Лор-ра!

За год перед тем, как повеситься в апфельсиновой роще, в синюю гостиную взошел ее дурно пахнущий отчим, ведя за собой толстого-претолстого кота на поводке. Он был, как говаривали в старину, большой лорофил. Звали его Зигмунд Г. Гумбрехт — имя, несомненно, гнусное, а иницьял и фамилья ему и вовсе не полагались. Он плюхнулся на диван и заерзал, подбираясь все ближе к Лорочке и явно имея в предмете слегка поцапать (to touch) ее прелестную, черезчур вызступающую из туфли пятку, а может быть, и бедренные мослы, снулые снутри, и, если получится, даже саму ея щекотливенькую душку. Бедную маргаритку (kolokol’chik) проняло. Отроковица вскраснелась, позстепенно меняя цвет лица с гелиотропного на вердепомный, с палевого на пюсовый, с гридеперлевого на гриделиновый, с ванильного на мердуа, — и, наконец, пнула наглого котяру концом своей милой, милой, миньятюрной, с белоснежным бархатным подъемом в части ступни, ножки. Гумбрехт с мявом обрушился с софы, прищемив хвост.

Брыкмяк

лоинз


На этом роман обрывается, однако к тексту прилагается факсимильное изображение 4323-х убиенных в Альпах бабочек и одна задача на реверсивный мат в два хода.

На суперобложке подарочного издания изображена тицианова Венера с зеркалом, в котором видно издателя, который пересчитывает банкноты, провожая боковым зрением медленно удаляющиеся ослиные уши читателя, зажавшего под мышкой пухленькую «Подделочку Лорочки».

А. Д.

Нинни Хольмквист. Биологический материал

Я проснулась от холода и обнаружила, что вся дрожу.

В комнате было темно. Часы на тумбочке показывали 02.18. Я встала и потрогала батарею. Она была теплая, даже горячая. Я проверила термометр на стене — двадцать четыре градуса. К температуре воздуха мое состояние никакого отношения не имело.

«Наверно, это запоздалый шок», — подумала я, поразившись тому, как устроен человеческий мозг. Человек способен сжимать зубы и сдерживаться, в то же время зная, что шок рано или поздно все равно наступит, а когда он наступает, у человека еще есть силы поражаться тому, как удивительно устроен человеческий мозг.

Я заснула прямо в одежде. Теперь же прямо на нее надела халат и туго затянула пояс. Но этого было мало: я все равно ужасно мерзла.

Дрожа всем телом, я поставила стул перед шкафом, взобралась на него и вытащила с верхней полки мою зимнюю куртку, надела и накинула на голову капюшон. Потом приготовила себе чай с молоком и медом. Забравшись с кружкой на диван, я накинула на ноги плед и отхлебнула горячего, пахнущего бергамотом и молоком напитка, обжегшего мне язык. В экране выключенного телевизора я видела свое отражение — расплывчатое, мутно-зеленое. Я похожа была на эскисмоса.

В ту ночь мне больше не удалось заснуть. Это было словно ночное бдение над телом усопшего, только тела, конечно, не было. Я ни о чем не могла думать: ни о Юханнесе, ни о нашем ребенке в моем животе, ни о ключе в моем кармане. Я просто сидела там и пила чай. А допив чай, продолжала сидеть с пустой кружкой в руках.

Постепенно в комнате стало светать. Часы показали шесть, потом семь, восемь, девять. Вскоре в дверь требовательно постучали. Я вздрогнула, оглянулась вокруг. «Что, черт возьми, он творит?» — подумала я.

— Юханнес, в чем дело? — спросила я, но ответом мне был громкий, режущий слух, стук в дверь. Я поняла, что звук идет оттуда, и вспомнила, что одна в квартире, что Юханнеса нет, и что все это время я была в каком-то трансе, не осознавая, кто я и где нахожусь. Я знала, что это невозможно, но все равно какая-то часть моего затуманенного сознания решила, что это пришел Юханнес. Я встряхнула головой, прогоняя эту запретную мысль и попыталась подняться, но тело отказывалось меня слушаться, руки и ноги словно налились свинцом. Неуклюже плюхнувшись обратно на диван, я снова попыталась встать. В дверь заколотили. С трудом поднявшись на ноги, я вцепилась в спинку дивана, чувствуя как меня шатает. Перед глазами мелькали черные точки, и мне пришлось зажмуриться. А в дверь продолжили колотить. Шесть, семь, восемь раз. Грубо, нетерпеливо.

— Иду! — крикнула я, выпрямилась и онемевшими пальцами стянула пуховик.

За дверью стояла Петра Рунхеде. Она посмотрела мне прямо в глаза и нарочито вежливым голосом спросила:

— Можно мне войти?

И в тот же момент одновременно случились три вещи. Первая: я сделала шаг в сторону, освобождая Петре дорогу. Вторая: в ту минуту, как я делала этот шаг в сторону, я словно очнулась от транса, вышла из долгого забытья, и первое, что я почувствовала, это жгучую ненависть к этой лживой и жестокой женщине со всеми ее лицемерным сочувствием и притворной вежливостью. И в ту же секунду, как я отступила в сторону и почувствовала жгучую ненависть, меня затошнило.

— Извините! — успела я выкрикнуть, прежде чем с прижатой ко рту рукой бросилась в ванную и захлопнула за собой дверь. Вместе с приступом тошноты пришли слезы. Точнее, настоящие рыдания. Не знаю, сколько я так просидела над унитазом, вся в холодном поту, размазывая по лицу слезы и сопли и не в силах подняться.

Когда рыдания стихли, я высморкалась в туалетную бумажку, смыла воду, медленно поднялась, ощущение было такое, словно моя спина отказывается поддерживать меня. Открыв холодную воду, я вымыла руки и подставила лицо под струю, прополоскала рот. Я выпрямилась — спину пронзила острая боль. Осторожно почистила зубы, опасаясь вызвать новый приступ тошноты, прополоскала рот, закрыла воду, вытерлась полотенцем. Отражение в зеркале не радовало: серая кожа, покрасневшие глаза, красный нос, опухшие щеки, растрепанные волосы, мятая вчерашняя одежда под распахнутым халатом. Я поправила волосы, провела руками по одежде в слабой попытке, разгладить складки. Проводя рукой по правому карману, нащупала карточку. Вспомнила вчерашний разговор и подумала: «Это моя тайна». Нет, я не думала о карточке как о билете на свободе, дороге к спасению, средстве выживания, нет, я думала о ней как о тайне, как о моем единственном секрете. Запахнув халат, я туго затянула пояс.

Петра успела сварить кофе и сделать два бутерброда с сыром. Присев за стол, я позволила подать мне кофе и бутерброды.

— Можно сесть? — спросила она.

Это было совсем уж нелепо, и меня так и подмывало ответить: «Нет, нельзя, выйди из комнаты и жди в коридоре, пока я не позову тебя убрать со стола и помыть посуду». Разумеется, ничего такого я не сказала. Только слабо кивнула. Она села. Мы долго сидели молча, пока я пила кофе и осторожно откусывала от бутерброда.

Свою ненависть я держала под контролем. Она лежала смирно, готовая к прыжку в любую минуту как дикая кошка, выслеживающая добычу: с полузакрытыми глазами и чуткими ушами, улавливавшими малейшее движение, шепот или вздох.

Когда я доела бутерброд, Петра прокашлялась. Я сделала вид, что ничего не замечаю, поднесла к губам чашку и сделала глоток.

— Доррит, — сказала заведующая своим обычным низким спокойным голосом. — Я сожалею. Правда. Я сожалею обо всем.

— Всем? — скептически отозвалась я и поставила чашку на стол.

— Обо всем, через что вам пришлось пройти, — пояснила она. — И еще придется пройти. Я считаю, что вас, ненужных, заставляют слишком много страдать. Ведь несмотря ни на что, вы не преступники, вы никому не причинили никакого вреда. Вы просто жили своей жизнью, разумеется, не слишком много думая о других или о будущем, но в целом совершенно безвредно для окружающих. У всех у вас наверняка были соседи, которые не замечали вашего существования, но ведь это не преступление — быть незаметными. Вы не висели у общества на шее. Вы просто оказались здесь, потому что были не такими, как все. И мы стараемся, чтобы вам было хорошо здесь, по крайней мере, в то время, которое у вас… .

Она осеклась:

— … осталось, — закончила я за нее, и Петра вспыхнула. Она прокашлялась и продолжила:

— Но иногда случаются трагедии. Как с вами. Мне жаль, что вам пришлось так страдать. Как бы мне хотелось, чтобы это можно было предотвратить. Как бы мне хотелось, чтобы у нас была другая политика, другая экономика… — начальница замолчала, наклонилась ниже и продолжала шепотом, так, чтобы только я слышала: — другое отношение к людям.

Я удивилась: «О чем это она?»

Петра Рунхеде замолчала. На щеках у нее горели два красных пятна, и глаза подозрительно блестели, словно, ей и вправду было тяжело, словно ей было стыдно за свои слова, за то, что она мыслит иначе — не так, как ей велит ее профессия.

Но ведь у нас в стране свобода мысли. В демократическом государстве каждый имеет право думать, как ему хочется, и свободно выражать свое мнение. Конечно, нельзя унижать других, угрожать им или разжигать межнациональную рознь, но думать-то можно что угодно. И не дело ей — Петре Рунхде, заведующей Вторыс отделением резервного банка биологического материала — сидеть здесь и рассказывать мне все это. Я по собственному опыту знала, как чувствительны микрофоны в моей комнате. Но Петру это, по всей видимости, не смущало, или она не знала, что я знаю. Она продолжала шепотом:

— Я бы хотела, чтобы политики поняли, что людям необязательно быть все время нужными обществу, чтобы они не рассматривали их как биологический материал.

«А она и правда профессионал», — подумала я. Я не понимала, к чему Петра клонит всем этим своим театром, но актриса она была превосходная. Если бы не камеры и микрофоны, я бы, наверно, ей поверила, но я была не столь наивна:

— Хватит пороть чушь, Петра. Говори прямо, зачем ты пришла.

Она обиженно посмотрела на меня и ответила уже нормальным голосом:

— Я хотела проверить, как вы себя чувствуете.

— Вот как. Спасибо за заботу.

— И сообщить, что вам открыли больничный на неделю.

— Как мило с вашей стороны.

— И я хотела попросить, чтобы вы как можно скорее приняли решение о том, что… — она откашлялась, — вы хотите делать с ребенком. Сделать аборт или выносить ребенка и…

— Я буду рожать, — оборвала ее я.

Петра с облегчением улыбнулась.

— Так я и передам Аманде. Вам назначат осмотр, анализы и тому подобное. И когда мы убедимся, что с ребенком все в порядке, мы назначим дату кесарева сечения. Я свяжусь с организацией, занимающейся усыновлением. В таких случаях, как ваш, Доррит, приемных родителей выбирают очень тщательно.

— А что в других случаях берут кого попало? — съязвила я.

Но это было только, чтобы поддеть ее, я прекрасно знала, как сложно усыновить ребенка. Сама пыталась сделать это несколько раз, и каждый раз мне отказывали по причине нестабильного дохода или отсутствия позитивных образцов для подражания среди мужчин за моего окружения. А в последний раз меня сочли слишком старой.

Только сейчас мне пришло в голову: что если бы мне удалось наскрести достаточно денег и все-таки усыновить ребенка… это мог оказаться ребенок, рожденной ненужной женщиной, у которой его насильно отобрали…

Петра ничего не ответила и сделала вид, что уходит.

— Кстати, я могу что-нибудь для вас сделать? Вам что-нибудь нужно, Доррит?

— Да, — ответила я, поразившись тому, как быстро соображал мой мозг, — если они еще не опустошили комнату Юханнеса, я хотела бы забрать свои вещи.

Это, разумеется, был только предлог. На самом деле, я просто хотела побыть там одна. По-моему, Петра все поняла.

— Я все устрою. Попрошу отключить камеры на то время, что вы будете там.

— А это еще зачем? — спросила я.

Она вздохнула.

— Мне кажется, у вас есть право побыть одной.

«Чего она добиваетя? Хочет, чтобы я чувствовала себя обязанной? Была ей вечно благодарной? Или она ждет чего-то в ответ за свою „доброту»? Хочет сломить мою волю? Или ее правда мучает совесть за то, что они со мной сделали, за всю эту «роскошную скотобойню“, как выразилась Эльса».

Но ведь Петра тоже человек. Из плоти и крови. У нее наверняка есть дети и муж. Она тоже могла потерять партнера или ребенка.

Но я не могла ее спросить. Да и наверно не хотела. Я не хотела ничего знать ни о ее личной жизни, ни о тех мотивах, которые заставляли заведующую лгать и разыгрывать эту жестокую пьесу, я просто хотела держаться подальше от этой лицемерной женщины. У нее, несомненно, был хорошо развит актерский талант, хотя иногда Петра переигрывала: сочувствие удавалось ей плохо. Наверно, в юности начальница мечтала стать актрисой, но решила выбрать доход постабильней. По опыту я знала, что такие люди всегда завидуют тем, кто, как я, реализовал свои юношеские мечты, и втайне их ненавидят. Они не выносят нашей детской непосредственности, нежелания быть такими как всех и идти на компромисс. Они дразнят нас «богемой», «прожигателями жизни», «сибаритами» и «тунеядцами». Они завидуют тем из нас, кто добился успеха на своем поприще, и презирают тех, кому повезло меньше.

Вот почему у меня не было никакого желания узнать Петру поближе. Я сказала:

— Мне все равно, отключат камеры или нет. Мне от этого никакой пользы нет. Я не собираюсь делать ничего запрещенного. И кроме того, я даже не смогу проверить, отключили их на самом деле или нет. Так что мне все равно.

Но она не сдавалась.

— Я все равно попрошу, чтобы камеры отключили на…

Она посмотрела на часы.

— ..двух часов хватит?

Я пожала плечами.

— Скажем, три часа. Между часом и четырьмя часами?

Я кивнула.

— Тогда у вас свободный доступ к комнате номер 3 в отделение Ф2 с часа до четырех.

— Спасибо, — сказала я.

— Камеры будут отключены.

— Как скажите

Петра Рунхеде встала и пошла к двери. Проходя мимо меня, коснулась рукой моего плеча:

— И дайте мне знать, если вам что-то понадобится.

Она убрала руку и вышла.

Читайте рецензию на роман на нашем сайте

Вячеслав Курицын о романе «Т»

Квест воина

Своя рука

Графу Т., прототипом которого является граф и писатель Л. Н. Толстой, приспичило сотворить силой воображения несколько нужных вещиц. Например, руку, способную держать перо: собственную руку. И тут выясняется, что Т. совершенно не помнит, как выглядит его ладонь. Перед мысленным взором графа проходят другие руки — пухло-короткопалые, красные, бледно-тонкие, смуглые, тронутые азиатской желтизной… чужие, чужие!

Это хороший тренинг: закройте глаза и попытайтесь представить свою руку. Попытайтесь, не глядя в зеркало, вспомнить, как выглядит ваше лицо. Напишите его, кто умеет, кистью или карандашом, кто не умеет — просто словами. Какой формы у вас губы: вот у вас, читатель, видящий эти строки? Тонкие ниточкой или вывернутые орхидеей? Можете вы составить свой фоторобот?

Тренинг развеивает иллюзии, пробуждает сомнения. Вполне пелевинский тренинг: этот автор постоянно чему-то такому учит. Не только он, конечно; в отечественной словесности мы найдем немало удивлений по формуле «неужели вон тот — это я?». Однако, жемчужные зерна они и в Оптиной Пустыни жемчужные зерна. С них и начнем.

Жемчужные зерна

Вот далекое, ночное, в темноте, в искрах. У костра цыгане тянут песню. Заблудшему путнику нужно подойти к костру плавно: не оборвать мелодию, не окунуться в холодное враждебное молчание. И он издалека, еще будучи невидимым, начинает подпевать, и подходит к костру на волне уже начатого диалога. Замечательная сцена.

Вот где-то — тоже довольно далеко, в иной губернии — суровый мужчина седлает лошадь, та пробует его скинуть, не вышло, что же — надо подчиниться, если попался опытный ездок. А сам ездок задается вопросом, как лошадь чувствует разницу между седаками умелым и неумелым, и предполагает, что для лошади эта разница — смена ее собственных настроений. Тоже неплохой тренинг: садясь на лошадь, попытайтесь ощутить себя ею.

Вот близко — герой сует руку в мешок и вынимает оттуда рыжего сонного кота, спрессованного лежанием в однородную массу. «Понадобилось некоторое время, пока в ней выделились лапы, хвост и тело». Точно такой рыжий кот спрессован сию секунду у меня перед глазами на платяной полке: результаты его лежания еще никто не описывал так просто и точно.

За окном у меня город Петербург, о котором Пелевин вывел следующее: «Серая траншея реки, государственные сиськи куполов, скаты крыш, подобные ступеням ведущей на эшафот лестницы». Злобновато как-то, но выразительно.

Снова провинция, «губернаторский номер» в гостинице, самый лучший, почему так называется? Потому, что в нем пытался некогда повеситься проезжий губернатор. Мелочь, а приятно.

Ветра нет, а полотнище трепещет в воздухе, словно раздувают его дюжина гипербореев: опять приятно.

А вот серьезно: описана «горячая и обессиливающая» тяжесть, «похожая на усталое согласие чего-то огромного и древнего с самим собой». Разве не хорошо?

Описание лысины с четкими границами: «будто от лба до макушки промаршировала рота военных лилипутов с косами».

А знаете, почему остролистная цегония, ядовитая колючка из амазонской сельвы, именуется также религиозной? Потому, что яд ее имеет избирательное действие. Шарамыжную шантрапу он убивает, но если человек безусловно и глубоко верует, яд бессилен. Все равно, в Будду, Аллаха или в Провидение. Прекрасное растение, что тут скажешь. Если нет такого в реальности, нужно немедленно вывести в нанолаборатории.

Белые ивы вдоль дороги напоминают герою процессию великанов, которые неспешно бредут из одной вечности в другую… тоже славно. Слова «большая литература» неловко произносить при Пелевине, упоминающем в книжке литературную премию «Большая Гнида». Но мысль ясна: Виктор Пелевин хороший писатель. Вот он выпустил новый роман, что делает раз в год или в полтора.

ЁПРСТ

Я не читал Пелевина после «Поколения Пи», то есть 10 лет. За это время у него, в частности, вышли книжки «ДПП (ПТ)», «V» и «П5». Теперь вот «Т». Стильная линейка названий, и для переводов удобно. Да, были роман «У» у Всеволода Иванова, повесть «А» у Владимира Маканина, и пьеса «Ю» у Ольги Мухиной, но важна серийность. Художники «Т» отнеслись к своей букве творчески. На супере и обложке пелевинская буква нарисована в латинском обличии: очень толстая, хорошо покушавшая. На супере она растроилась и украшена отсутствующим в тексте человечким обрубком, на обложке составлена из сотни маленьких картинок… похожа на то, что юный врач Булгаков именовал звездной сыпью. «Т» на титульном листе напоминает эмблему летаргического футбольного клуба «Торпедо», а буковка в колонтитулах (это наверху страниц) вновь латинская, смахивает на пьяненький свежеразговевшийся крест. Завершая веселую тему значков, вспомню эстрадного певца Принца, который в последнее десятилетие прошлого века отказался называться Принцем и выкатил публике в виде своего имени узорчатую загогулину, не поддающуюся членораздельному произношению. Названирем следующей книжки П. может стать хлопок одной ладони.

Открывал я Пелевина после такого перерыва без волнения, но с удовольствием. Готовился приятно провести дюжину-другую часов. Ситуация двойственная. С одной стороны, я ожидал добрую торбу милых находок (что сбылось). С другой стороны, был я уверен и в том, что ничего особо нового в книжке не обнаружу. Потому, собственно, я перестал читать Виктора Олеговича: он мне уже все сообщил. Да, мира нет, он только снится сумасшедшей бабочке в библиотеке, которая заключена в нашем сознании, а ключ по пьяни утопили в Яузе: утверждено. А на свежие анекдоты про рекламу и прочую массовую культуру, коими зело славен наш автор, так или иначе натыкаешься в сети, не нужна книжка.

Анекдоты тоже сбылось, хотя и с поправками. Рекламных шуток в романе «Т» нет ни одной. Про массовую культуру, конечно, хватает: запатентованный «Чапаевым и Пустотой» чудодейственный рецепт (пустотная философия впоперемех с фантомами из телевизора) действует. Есть остроумное наблюдение: «Оппа, оппа, скурвилась Европа, Зато Жанна Фриске показала сиськи». Есть аллюзия из советского новогоднего кино — я ее сделал названием следующей главки.

Но активнее прочих претендентов в роли масскульта выступает русская литература. Кавалерист Чапаев (да, опять), философ В. Соловьев с отрубленной головой в руках, любитель хлебного вина Горький. В телесериале «Старуха Изергиль» заглавная героиня — знатная минетчица, гадающая по предметам своего мастерства… поставила незаурядный талант на службу правопорядку. Толстой с Достоевским, какими они явлены обыденному созданию. Что известно о Толстом? Правильно, ходил босой за плугом по лугам с видом на желдорогу и приплясывал. Начинается книжка (как многие книжки; «Идиот», допустим) сценой в поезде: за окном холм, на холме граф Т., босой, с плугом и кобылой… в купе один собеседник сообщает другому, что это не настоящий граф, а переодетый. Настоящего, не забывайте, ничего нигде нет.

Какая гадость эта составная рыба

Роман написан в жанре бродилки со стрелялкой. Настоящий граф Т. во время железнодорожного разговора о поддельном пахаре обнаруживается в вагоне: это ему попутчик (он окажется сыщиком) втирает, что пахарь не таков, каковым кажется. Бабахнет гулким мраком туннель, зазвенит окно, граф (в вагоне он переодет в священника) метнется с моста в воду, растянув парашютом фиолетовую рясу.

Граф, по обыкновению лиц, высадивших лбом вагонное стекло и сиганувших в реку, ничего не помнит, но знает, что ему надо попасть в Оптину Пустынь (о которой никому ничего не известно: она то ли тридевятое место, то ли идея). В Пустынь надо потому, что отлучили от церкви, а там можно вымолить прощение. Или потому, что в Пустынь как в идею тянется вообще все живое и многое из мертвого. Прислужники дьявола ли, охранки ли тормозят графа всеми возможными осиновыми пулями: перестрелки, махаловки, дуэли на дубинах и на склянках с ядом появляются на каждой одиннадцатой странице. По ходу выясняется, что граф все же не настоящий, но в другом смысле: он — лишь персонаж романа, который в наши дни сочиняют в коммерческих целях пять или шесть афролитераторов во главе с редактором Ариэлем Эльдорадовичем. Граф Т. на всяком извиве фабулы тщится проявить свободу волю, но всякий раз ее уже предусмотрел сценарий коварных букмейкеров. Много рассуждений о том, сколь горько быть порождением чужих фантазий. Ближе к концу, разумеется, станет известно, что Ариэль не редактор, а персонаж в роли редактора, которым руководит настоящий автор или редактор, которым — только примерно, разумеется! — окажется — понятно, что лишь в некотором смысле! — сам граф Т. По дороге он встретит, скажем, Аксинью, будущего автора бестселлера «Моя жизнь с графом Т.: взлеты, падения и катастрофы». Встретит в гнилом Петербурге Достоевского, который посажен в окоп с базукой, чтобы стрелять в мертвых душ, на которых (изящное «на»; не «у которых», не «в карманах которых», а «на») раз за разом находит колбасу и водку, которая спасает от радиации, которая образовалась… тут я, кажется, пропустил, отчего в Петербурге радиация. Так, сама. Но души, хоть и мертвые, Достоевский из носителей колбасы высасывает.

Читать все это довольно скучно. Но можно. Примочки и придумки развлекают. Развлекает и техника: опытный просматриватель видеофильмов, Пелевин ловко меняет сцены, после философической беседы непременно следует потасовка, любовный эпизод сменяется мистическим… съел герой прозаическую рыбу лабардан — тут же заговорит со стены стихами портрет Павла Первого. Трюки немудреные, но их много, и, главное, мельтешат эпизоды быстро, чем создают иллюзию… чего? Ну, просто иллюзию.

Есть эпизоды прекрасные… по совести, впрочем, один прекрасный эпизод. Со стр.166 до середины стр.169. Граф Т. пересекает Стикс. Рука в грязном сером рукаве высовывается из окошка полуразрушенного здания, нетерпеливо щелкает пальцами, получает монету и выдает пару грубых железных коньков. Есть безмолвный трехголовый волкодав, гнобящий медленно улепетывающих покойников, и горизонт, залитый заходящим солнцем. Паром, ушедший наполовину под лед. Трупы недопересекших на бесконечном ледяном зеркале. Взмахи рук и толчки ног должны быть округлы и неторопливы, похожи на естественный ход маятника. «Надо было не дергаться, а как бы раскачиваться навстречу набегающему льду». Оч. хор. Сравнимо с лучшим, что я читал у Пелевина, со сценами революционного Петрограда в начале «Чапаева и Пустоты».

В целом же роман исполнен небрежно. Пример приведу один, но вопиющий. На стр.7 читаем «здание было красивым и странным», на стр.13 герой ощущает «странный покой и умиротворение», на стр.14 причапает корабль «странного вида», потом странного вида процессия, потом «шатер выглядел странно»… И дальше — та же фигня. Это, вообще, азбука: слова «странный», «необычный» и «специфический» — удел слабого автора; хоть чуть-чуть искусный писатель показывает, какой именно. Пелевин «странности» свои расшифровывает, но убрать вводные фразы-паразиты не удосужился. Правильно, чего париться, и так схавают. Литературным редактором в выходных данных указан А. Э. Брахман: он, во-первых, персонаж романа, а во-вторых еще и в траурную рамку забран. Не много мог наредактировать.

Шутер для иксбокса

Примерно в год выхода «Поколения Пи» я видел Пелевина в метро в «странном» виде: писатель висел ногами на уровне головы, подтянувшись за поручень одной рукой. При этом он рассказывал, как встретил последний Новый год: бежал по уходящему в гору серому шоссе, на котором была нарисована оранжевая полоса.

Все это вместе — поручень, поза, полоса оранжевая — создает геральдическую загогулину… непроизносимую, как имя Принца Небесного Госплана. И ясно, что это звание для Пелевина важнее, чем функция преуспевающего литератора.

Он не столько Писатель, сколько Мудрец. Мастер жизни. Кастанедовский воин.

Существо, постигшее пустотную истину. Сидит на облаке, свесив ноги… На губной гармошке играет, жжет тряпки, примус если и починяет, то лишь в некотором смысле. Раз в год окормляет сотни тысяч русскоязычных и переводных читателей талантливыми произведениями, одновременно и легкими в употреблении, и нафаршированными философией, которая в свою очередь одновременно зиждется на вековых откровениях и аффилирована с постмодернистским дискурсом. Сильно напрягаться при этом не следует: не о высшем же опыте речь, он речи не доступен. Книжки на фоне этого опыта — пыльца невесомая… небрежный чих высшего существа.

Позиция мастера-мудреца в принципе неуязвима. Усомнишься: де, сколько можно втюхивать десятилетиями одну и ту же скучную мысль о том, что человек лишь затерянный в океане корабль, на котором дерутся за штурвал сбрендившие матросы… Самому-то не кисло писать в 2009 году ровно то же, что писал в прошлом тысячелетии?! Но потенциальный ответ понятен: это ведь истина, про нее «втюхивать» сказать нельзя, а вот перестать ее втюхивать невозможно.

Или рискуешь нарваться на ответ поизощреннее: вообще, конечно, другая истина есть. Пожирнее, понаваристее. Настоящая. Но она для мастеров, а пиплу необходима и достаточна именно эта, вот и приходится ее транслировать из романа в роман.

Или с иной стороны усомнишься… вот язвит напропалую Пелевин насчет масскульта. «Пиндосы выпустили шутер для иксбокса, называется „Петропавел“. Про то, как четыре американских моряка — негр, еврей, грузин и китаец — спасают мир от двухголового русского императора, котрого гуннская принцесса Анастасия родила от Распутина». Но ведь сам-то он кроит и порет свои шедевры ровно по этой матрице! Опять ясен ответ: да, человек это лишь подворотня, в которую может шагнуть помочиться всяк кто угодно, и потому автор романа занят теми же самыми шутерами для иксбоксов, что и пиндосы… о том и роман!

«Там книги пишут, — досадует Толстой на нашу эпоху, — как мужики растят свиней на продажу». Ну да. Ровно такая книга. Чапаевым подкормил, достоевщинкой подкормил, можно уже и в издательство.

Аннотация книжки — стандартно ее согласовывают с автором, тем более с высокотиражным — лаконична: «Новый роман писателя, в эпоху которого служили народу Ельцин, Горбачев, Путин». Эта прямой перифраз древнего анекдота «Л. И. Брежнев — государственный деятель эпохи А. Б. Пугачевой». Параллель пугающе точная: А. Б. Пугачева человек чрезвычайно одаренный, но искусство ее только на заре карьеры претендовало на первую свежесть. Важнее — статус Хозяйки Брильянтовой Горы.

Бутылка кислых щей

Но Пелевин, например, путался с литинститутом: хотел быть писателем, а не абстрактным Мудрецом. В шкафу из романа «Т» пахнет как в стихах Бунина, древними выветрившимися духами… что-то с мускусом… интересуется, короче, наш автор высокой литературой. И окололитературой тоже. В «Т» как следует продернуто передовое издание «Сцуко» (первая буква — набрана оборотно) и полдюжины коллег во главе с Гришей Овнюком, прототип которого несомненно себя узнает. Да что Овнюк, сам Толстой раскинут на весь роман! И книжка довольно толстая… нравилось, что ли, писать?

Главная для меня загадка — что самому-то Виктору Пелевину интересно было в этом шутере для иксбокса? Фактиков и образов как в русс. лит-ре, так и в WWW, множество великое, можно было сложить в коробочку романа какие-то другие… Граф Т. скрепил бы своей активностью любую подборку приколов. Вот взял я с полки дневники Толстого, прочел в разделе за 1851 год: «имел неосторожность выпить бутылку кислых щей и вследствие этого распрыгался и теперь потею”. Вследствие чего и ради чего потеет наш автор? Не только ведь за гонорар?

Нет прибора, замеряющего температуру строки, амплитуду дрожания литер. Если на глаз, то заводится Пелевин на пассажах о современности. Когда на перо попадаются силовые и либеральные чекисты, засевшие в двух башнях Кремля, их лидеры генерал Шмыга, летающий по воскресеньям на Эльбрус охотиться с вертолета на леопарда, и полковник Уркинс, любящий спуститься на батискафе в Марианскую впадину, когда заходит речь о распилах, проплатах и откатах, о глянцевых журналах, обложки которых такие гладкие потому, что колумнисты вылизывают их языками перед выходом в свет… Вот в этих актуальных эпизодах наш автор особо ядовит и непримирим. Причем совершенно по делу. Разве не своевременна критика православного духовенства, ловко слоббировавшего указ о признании теологии наукой? Патриарх Пантелеймон залудил диссертацию — «Святое причастие как источник полного спектра здоровых протеинов». Справедливо сатирик приложил Пантелеймона? Мало еще приложил! Смешно вышло? Нет, не смешно. Многие шутки Пелевина с радостью купил бы, думаю, Евгений Вахтангович Петросян, если ему, конечно, разрешают хохмить про патриарха. Памфлет — такая хитрая пакость, что только поначалу она язвит своих жертв, а потом глядь — жертвы уже повытыкивали из себя отравленные стрелы, разместились в вип-ложе и хохочут над автором, который с перекошенной физиономией плюется в экран ноут-бука.

Пантелеймон-то — только в ноут-буке, больше нигде его нет. Чтобы такой роман написать, не нужно бегать по оранжевой полосе. Такой роман может написать человек даже и парализованный; был бы компьютер с выходом в интернет, поставляющий свежие сведения о пашнях и башнях.

Короче, даже если и нет ничего, кроме пустоты, посещаемой призраками, у всех призраки разные. Пелевину, во всяком случае на сей раз, не слишком повезло: лезут к нему выморочный Петропавел, вурдалак Чапаева да черный властелин Батрак Абрама. Попробовал бы, что ли, перекреститься, если перезагрузиться не получается.

Вячеслав Курицын

Александр Етоев. ЕОНЧКСТНБСДПБСР

Александр Етоев коллекционирует чучела летучих мышей, старые книги и заметки в жанре «всякая всячина про литературу». Составленная из таких заметок «Книгоедство» вышла в свет три года назад; недавно вышел второй том «Экстремальное книгоедство. Книга-мишень»: читайте отрывки про аббревиатуру, авантюристов, Айболита, алкоголиков, Ахматову и анти-Ахматову

Александр Етоев утверждает, что в прямом смысле слова, то есть в рот, книги не ест, но друзья ему не верят. У Етоева всегда при себе несколько книжек, во всех карманах. Дома у него книг, по слухам, миллионы, причем Етоев не жадничает, дает читать, а иногда и дарит. Выдержки из особо редких книжек он компилирует и издает для людей (Александр, скажем, автор поучительной брошюры «Душегубство и живодерство в детской литературе»). Еще он графоман: про все, как-то связанное с литературой и книгоизданием, непременно сочиняет заметку. Чудное существо на картинке, нарисованное Владимиром Кривобоковым, иллюстрировало первый сборник этих етоевских экзерсисов, книга вышла в Новосибирске под названием «Книгоедство» и имела подзаголовок «Выбранные места из книжной истории всех времен, планет и народов».

Фрагменты книги «Книгоедство‑2»

Аббревиатура

Один монах сорок лет разгадывал высеченную на камне надпись: «ЕОНЧКСТНБСДПБСР». И, наконец, разгадал: «Если отойдешь направо четыре квадратных саженей, то найдешь большую сумму денег, положенных богатырем Стенькой Разиным». И ведь пошел, божия кочерыжка, и откопал, теша свое греховное сребролюбие. Слава Господу, шел мимо солдат и, увидя такое дело, тут же подсказал нечестивцу правильную разгадку надписи. Читать, оказывается, нужно было наоборот, справа налево. Точно не помню, но смысл солдатской расшифровки такой: «Разин Стенька, будучи праведен душой, спрятал богатство…» — и далее о том, что богатства достоин не позорный служитель культа, помышляющий исключительно о своей мошне, а он, солдат, православный воин, защищающий родное отечество от всяких поганцев и супостатов.

В общем, аббревиатура есть вещь таинственная и не любым разумом постигаемая. От правильной ее расшифровки в жизни зависит многое, порою и сама жизнь.

Я вот, например, как ни бился, так и не смог проникнуть в тайну аббревиатуры ВАМХУ, которая наряду с ИМХО бытует в Живом журнале. И чуть при этом не свихнулся мозгами, жена «скорую» вызывала даже. Это в качестве маленькой иллюстрации к моей сентенции из абзаца выше, к заключительной его части.

Мы в детстве, когда ставили кому-то подножку, всегда говорили честно: «МЗП», — что значило «Мало заметное препятствие».

Правда, в ответ на это тебе могли ответить: «УПСПГТ», или «Удар продуктовой сумкой по голове товарища», — и тут же этот УПСПГТ нанести. Хорошо, если в сумке был батон за тринадцать копеек, а не стеклянная бутылка с кефиром.

Самые опасные аббревиатуры — аббревиатуры блатные.

КОТ, например, на блатном жаргоне — совсем не ласковый домашний любимец, это «Коренной обитатель тюрьмы», который так тебя поцарапает коготками, что долго после этого будешь помнить, если, конечно, выживешь.

МИР — это «Меня исправит расстрел».

ВОР же — «Вождь Октябрьской революции», то есть Ленин, лучший, кстати, оберег от расстрела, наносимый в виде татуировки на сердечную половину груди.

И так далее.

Вот на этом выразительном «и так далее» закрываю эту мутную тему. А то начал, можно сказать, за здравие, а закончил почему-то за упокой.

Авантюристы

Самый знаменитый из всех авантюристов XVIII века Иосиф Бальзамо (больше известный публике под именем Калиостро), как выяснилось, был посрамлен обыкновенным питерским бесноватым Васькой Желугиным то ли поздней осенью 1799-го, то ли ранней весной 1800-го года, точная дата не установлена. Случай этот описан в литературе, суть истории такова: временно проживаючи в Петербурге, Калиостро практиковал медицину, в частности одним из его пациентов был вышеупомянутый бесноватый, выдававший себя за Господа нашего Саваофа. Для того чтобы пациента вылечить, Калиостро нанимает две лодки, в одну сажает себя и бесноватого В. Желугина, в другую — команду своих помощников. На середине Невы граф сталкивает спутника в воду — такой в те годы практиковался способ борьбы с психическими болезнями, их лечили, совмещая элемент неожиданности с моржеванием в холодной воде, — тот падает, но уволакивает при этом и своего лечащего врача. Короче, их обоих вытаскивают баграми люди из второй лодки и благополучно доставляют на берег возле Петропавловской крепости. На вопрос столпившейся на берегу публики, кто он такой, выздоровевший больной отвечает, что никакой он не Саваоф, как они, дураки, подумали, а Васька Желугин, бывший городской сумасшедший.

Далее цитирую по повести М. Кузмина «Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо»:

«Граф, желая отереть воду, струившуюся по его лицу, сунул руку в карман и не нащупал там табакерки, подаренной ему Государыней.

Васька, видя озабоченное лицо Калиостро, засмеялся.

— Табакерочку ищете? А я ее подобрал. — И откуда-то, как фокусник, вытащил золотую коробочку.

— Где же ты ее подобрал?

— У вашей милости в кармане и подобрал.

Граф обвел глазами присутствующих и молвил:

— Рассудок к несчастному вернулся».

В общем, как говорили во времена моего счастливого детства: «Пока смотрел ”Багдадский вор”, русский вор штаны упер».

Но, конечно, по части изобретательности современные авантюристы могут дать фору любому аналогичному деятелю времен Екатерины Великой.

При мне на Сенной площади лет десять назад на выходе из метро «Сенная» стоял лысый такой мужик и рвал у себя на спине рубаху. Не на груди, как все нормальные люди, а в том-то и фишка, что на спине. Перед тем, как ее порвать, он орал голосом зазывалы, привлекая внимание публики: «Рву рубаху на спине! Рву на спине рубаху!» Люди естественно подходили, он поворачивался ко всем спиной, просовывал руки себе под мышки, хватал на спине рубаху и действительно ее рвал. А тем временем его компаньоны чистили у толпы карманы.

Еще я знаю историю с продажей трамвая. Один мой знакомый из новых русских стоял утром на остановке трамвая 14-го маршрута на углу Английского проспекта, бывшего Маклина, и площади Тургенева, бывшей Покровской. Уже смешно, наверняка скажет сейчас кто-нибудь из читателей. Новый русский ждет на остановке трамвай. Так вот, этот мой новый русский никакого трамвая не ждал, просто стоял себе, похмельный, на остановке и вспоминал, где он вчера, перед тем как нажраться водки, припарковал свой «мерседес-бенц». А тут подходит к нему интеллигентного вида дедушка и предлагает купить трамвай. Мой знакомый сразу говорит: «Сколько?» — в смысле баксов, а не число трамваев. Тот ему называет цифру. Короче, платит мой знакомый наличкой и спрашивает: мол, где товар? Дедуля говорит: «Вот», и действительно показывает рукой на выкатывающий из-за поворота вагон. Потом уходит, пересчитав деньги. Конец истории понятно какой. Впрочем, конец не важен, важен сам факт продажи.

Вывод: чего-чего, а авантюристов в любом веке всегда хватало. Куда ж они, на хрен, денутся, пока живы лохи, вроде вас и меня.

Айболит

Поздней осенью 1918 года для литературного приложения к астраханской газете «Красный воин» Велимир Хлебников написал утопическую статью-рассказ «Лебедия будущего». В печать она не прошла не столько из-за своего утопизма, сколько из-за специфики изложения ее футуристических тезисов. Хлебниковская языковая стихия и газетный строевой стиль — вещи не очень-то совместимые, и естественная редакторская реакция на подобный текст — его отклонить. Ничего постыдного в такой реакции нет, ведь основное для любого газетчика — доходчивость для массового читателя.

Как подстроить свой голос под читательский слух (или, по-другому, подсластить продукт писательского труда в соответствии со вкусом потребителя) — задача вечная, и решается каждым автором в индивидуальном порядке. На эту тему можно рассуждать долго, тем более, что я сейчас не об этом.

Дело в том, что строчка из «Лебеди» очень сильно мне напомнила сцену из другой книги.

Но сначала Хлебников, «Лебедия будущего», из главы «Лечение глазами»:

«Лучшим храмом считалось священное место <…> где в отгороженном месте получали право жить, умирать и расти растения, птицы и черепахи (Хлебников имеет в виду конкретную территорию в дельте Волги в районе Астрахани, где стараниями его отца в конце 20-х годов организован Верхне-Волжский заповедник. — А. Е.). Было поставлено правилом, что ни одно животное не должно исчезнуть. Лучшие врачи нашли, что глаза живых зверей излучают особые токи, целебно действующие на душевно расстроенных людей. Врачи предписывали лечение духа простым созерцанием глаз зверей, будут ли это кроткие глаза жабы, или каменный взгляд змеи, или отважные — льва, и приписывали им такое же значение, какое настройщик имеет для расстроенных струн. <…> Крылатый творец (Не бог, а небесный пахарь, облетающий на небоходе поля, поливая их и засеивая семенами. — А. Е.) твердо шел к общине не только людей, но и вообще живых существ земного шара.

И он услышал стук в двери своего дома крохотного кулака обезьяны».

А теперь:

«Однажды вечером, когда все звери спали, к доктору кто-то постучался.

— Кто там? — спросил доктор.

— Это я, — ответил тихий голос.

Доктор открыл дверь, и в комнату вошла обезьяна».

Очень характерное совпадение. И у Хлебникова и в «Айболите» Чуковского в дверь человеческого жилья стучит обезьяна и просит человека о помощи. И человек ей эту помощь дает.

Идеальный космос, где равенство людей и животных непременное условие жизни, мыслился не только поэтам. В житиях святых есть множество легендарных фактов о стремлении христианских подвижников быть посредниками между царствами божественным и животным. Серафим Саровский ближайший тому пример.

Были и печальные случаи в истории примирения царств. Некоторые доктора Айболиты на стук в дверь доверчивой обезьянки отвечали такой взаимностью, что буквально мороз по коже. Я сейчас имею в виду опыты Ильи Иванова по получению гибрида человека и обезьяны, которые велись в 20-е годы в Сухумском приматологическом центре (см. Э. Колчинский. Биология Германии и России-СССР в условиях социально-политических кризисов первой половины XX века. СПб.: Нестор-История, 2007). В тридцать первом Иванова арестовали, так что чем закончились его опыты и куда делись их результаты — вопрос к ОГПУ, не ко мне. Впрочем, осмелюсь предположить, иные продукты скрещивания до сих пор живут рядом с нами, а некоторые из них даже занимают вполне хлебные должности на ключевых постах государства.

Алкоголики — детям

Выбор детских поэтов у нас, в России, откровенно говоря, не богатый. В основном, это классика — Маршак, Чуковский, Квитко, конечно, эмигрант Саша Черный (которого печатают редко), Маяковский с его единственным, с детства помнимым, наставительным даже в названии, замечательным и корявым «Что такое хорошо и что такое плохо». Плюс растиражированные за последние двадцать лет поэты-обериуты. Кто еще? Да, конечно, Сергей Михалков, Агния Барто — куда ж без них нашим детям. Про дядю Степу и качающегося на бревне бычка нам рассказывали с пеленок, которые во времена перестройки быстро поменяли на памперсы. Далее, уже позже, — Валентин Берестов, Борис Заходер, редко Олег Григорьев. Из более современных — вредный советчик Григорий Остер, Эдуард Успенский, перебивающийся со стихов на прозу, москвичи Тим Собакин и Андрей Усачев. Из совсем новых талантливейшие Марина Бородицкая и Артур Гиваргизов. Еще много каких-то дамочек, громогласно сюсюкающих на бумаге, но о них разговор короткий.

Наверняка я кого-нибудь пропустил — извините, коль такое случилось. На самом деле, я неважный читатель. То есть, читая много, я не очень-то слежу за поэзией для детей. Не хватает ни рук, ни времени.

В связи с этим такой сюжет. Однажды Маша Порядина, детский литературный критик (мы плыли на «трамвайчике» по Фонтанке по направлению к музею Державина на презентацию «самоваровской» книжки Артура Гиваргизова «Мы так похожи». Замечательная книжка Артура была выдвинута на премию Маршака — которую в результате и получила), сказала мне, мол, что за дела — вон Дарья Ванденбург пишет уже третью часть приключений Ульяны Караваевой, а вы, Александр Етоев, когда же вы порадуете нас очередной супердевочкой Улей Ляпиной? Сказала она это с подвохом. Ее зубодробительная рецензия, в свое время опубликованная в «Питербуке», не оставила мельчайшей песчинки от первой книги об Уле Ляпиной. Я ответил, просто и добродушно, что «Караваевой» пока еще не прочел. На что Маша так же просто ответила: «Чукча не читатель, чукча — писатель» — и соболезнующе помахала мне ручкой.

Все это затянувшаяся преамбула. Амбула начнется сейчас.

Митьковствующий художник Андрей Филиппов (который Фил), он же худред «Детгиза», предложил издавать книжную серию под названием «Алкоголики — детям». Алла Юрьевна Насонова, директор «Детгиза», вдохновилась такой идеей и почин Филиппова поддержала, но потом, взвесив все «за» и «против», решила все-таки от издания этой серии отказаться.

И между прочим, зря. Какие авторы могли бы ее украсить. Одних Григорьевых в эту серию можно было бы включить сразу двух — Геннадия и Олега. Об Олеге знают больше, чем о Геннадии, а если честно, про детского поэта Гешу Григорьева читатели не знают совсем. Так что, справедливости ради, Геннадий Григорьев — детям:

В цирке

Опять на радость вам и нам

пила поет и стонет.

Всех распилить напополам

нам ничего не стоит!

Мы просто в сторону сейчас

отложим труд научный,

и всех, кто критикует нас —

жих-жих! — пилой двуручной!

Пилить дрова — несложный трюк,

нехитрая наука…

А, скажем, доктора наук —

жих-жих — вот это штука!

Пусть до ужасного конца

идет работа быстро.

Жих-жих — и нету продавца,

писателя, министра.

Всех распилить напополам

сегодня мы сумеем.

А чтоб не скучно было вам,

потом обратно склеим.

Почему не надо учить иностранные языки

Языков не учи иностранных,

если к этому ты не привык.

Пусть в других слаборазвитых странах

учат русский могучий язык.

И когда тебе выпадет случай

посетить, например, Мозамбик,

там, возможно, поймут твой могучий

недоразвитый русский язык.

Для чего нужно прочитать «Остров сокровищ»

Если учитель плохую отметку

влепит кому-нибудь в школьный дневник,

должен учителю Черную Метку

в ту же минуту вручить ученик.

Череп и Кости! Остров Сокровищ!

Вот и дождался учитель конца!

Пусть он зовет педагогов на помощь,

в школу потребует вызвать отца…

Можешь со всеми ты разобраться.

Брови насупив, грозно молчи.

А если папа будет ругаться,

Черную Метку папе вручи.

Гена Григорьев — поэт, обойденный лаврами и кормушками. Зато он не обойден талантом. Увы, талант не гарантия, что жизнь поэта продлится вечно. В марте 2007 года поэт Григорьев оставил мир. Лично я никогда не знал, что Григорьев сочинял для детей. Правда, между детской и взрослой литературой — очень зыбкая грань. Ведь писатель, если он хороший писатель, пишет без оглядки на возраст. Не дело, как говорил Стругацкий, лысому усатому дядьке писать, сидя на корточках. В смысле, свой динозаврий возраст подлаживая под возраст детский. Писать нужно вне возраста и размера шляпы. Только такая литература останется в читательском космосе. Все лишнее — пища ватерклозета.

Женя Мякишев, один из лучших поэтов сегодняшнего города Петербурга, говорит, что книжка с детскими стихами Григорьева будет в скором времени напечатана. Дай-то Бог, который с заглавной буквы.

А я как всякий завистливый копировщик, прочитав григорьевские стихи, сел на корточки и выжал из себя вот что:

Я подумал, это муха,

и ударил Сашку в ухо.

Он подумал, это клоп,

и меня ударил в лоб.

Я расплакался от боли

и забрался под обои.

Он немного погудел

и на кухню улетел.

«До свиданья, недоучка, —

пропищал ему я вслед. —

Там повешена липучка,

Не скучай, физкультпривет!»

Ахматова и Анти-Ахматова

Был такой анекдот времен холодной войны. Американский самолет нарушает воздушную границу СССР, углубляется внутрь страны, и пилот выбирает место, куда бы бабахнуть бомбой — так, чтобы этим заразам русским нанести удар побольнее. «Ага, — решает летчик, сверяясь с картой, — Большие Говнищи, сброшу-ка я бомбу сюда». Сбрасывает и слышит большое «хлюп» вместо большого взрыва.

Анекдот мне пришел на память в связи с выходом «Анти-Ахматовой», книги Тамары Катаевой, разоблачающей наше женское «все», поэтессу Анну Ахматову.

Интересно, конечно: при советской власти Ахматову разоблачала та же самая советская власть, теперь, когда власть не советская, Ахматову гнобят уже из демократического окопа. При Жданове Ахматова здравствовала, в смысле была жива, поэтому и удар был болезненней — били как-никак по живому. Теперь, когда ее нет, — и выстрел вроде бы не смертелен. Однако нам-то с вами известно, что бывает, когда целятся в «наше все». Терц-Синявский тому примером. Или Тер-Оганян, устроивший общественно-показательный иконоборческий акт. Ахматова, конечно, не Пушкин и не икона, как некоторые пытаются доказать. Но и не крокодил в юбке с финским ножом за пазухой.

Легкий способ прославиться — написать вот такую книгу. Думаю, в ближайшее время будет вал подобных «Анти-Ахматовых». Блок, Пастернак, Есенин… Столько в мире имен прославленных, столько мифов вокруг этих имен, столько можно накопать компромата. Ну а после — перо к бумаге, и погнали козу по кочкам.

Хотя, не знаю. Мир изменился. Нынешние потребители комиксов, основной читательский контингент, на который ориентируются издатели, ухом не поведут от взрыва. Не от взрыва, извиняюсь, — от «хлюпа», когда автор отбомбится по цели. Пробежит по болоту дрожь, спрыгнут с кочек две-три лягушки, ну какая-нибудь полусонная цапля сменит стойку с левой ноги на правую.

Вон Володя Рекшан когда-то, года три примерно назад, в рецензии на Анатолия Наймана печатно, на журнальных страницах, назвал Ахматову блядью. Ну и что, изменился мир? Тем, кому Ахматова дорога, она по-прежнему дорога и осталась. Тем, кому Ахматова была по фигу, она так и осталась по фигу. Никто особенно не смутился, и скоро инцидент был забыт.

Подобное посягательство на святыни есть некий концептуальный жест вроде поступка Алкивиада — отбить половые органы у мраморных изваяний богов, тем самым показав их бесплодность для будущих поколений. А убедит ли такой поступок в правоте Алкивиадова дела — это уже дело истории.

Почему-то в связи с этими мыслями вспоминается рассказ Алексея Германа из его предисловия к книге киносценариев Евгения Шварца (Е. Шварц. Золушка. СПб: Амфора, 2006): «Однажды я вошел в уборную и увидел горбоносую женщину с задранными блестящими юбками. Проходивший мимо папа схватил меня за руку, уволок на кухню, шипел мне в ухо: “Эта женщина — великий русский поэт”. Я ворчал: “А почему этот великий русский поэт на крючок не закрывается?” Потом узнал, что это была Ахматова».

На этой мажорной ноте позвольте поставить точку.

Иллюстрации Юлии Беломлинской

Бахтияр Ахмедханов. Глобальное козлодрание

20 октября президент Киргизии Курманбек Бакиев провозгласил начало реформы госаппарата, суть которой сводится к созданию новых структур и должностей и в конечном итоге максимальном сосредоточении власти в руках главы государства. Такие структуры, как Государственная служба национальной безопасности и финансовая полиция, выводятся из состава правительства и переходят в прямое подчинение президенту; исчезает МИД, но создается должность госминистра иностранных дел, появляется пост государственного советника президента по вопросам обороны, безопасности и правопорядка.

«Подумаешь! На чистоте московских улиц это никак не отразится», — скажут некоторые и будут неправы. Потому что Киргизия вопреки расхожему мнению не только страна — поставщик дворников. Это ключевое государство Центральной Азии, обладающее богатейшими природными ресурсами, и одновременно территория, где могут быть реализованы проекты, от которых будет зависеть будущее многих стран. России в том числе.

Рассказывая о ситуации в стране, местные жители обязательно подчеркнут, что несколько человек — из числа самых влиятельных — скоро окончательно приберут к рукам все богатства страны. Еще вам скажут, что здесь все сильнее ощущается влияние иностранных государств (главным образом, Китая), что Россия почему-то ведет себя пассивно и потому, если так пойдет и дальше, рискует быть вытесненной на вторые, а то и третьи позиции.

Что выросло, то выросло

Политологи утверждают, что каждая из играющих на киргизском поле стран-игроков выращивает «свою» элиту и «своих» кандидатов на руководящие посты.

Еще Киргизию называют островком демократии в Центральной Азии, что во многом справедливо. По крайней мере, здесь есть оппозиция, которая, хотя часто и покупается за кресла, но в случае возникновения разногласий легко собирает митинги и смело выступает против власти. Объясняют это не только свободолюбивым нравом киргизов (что, кстати, общепризнанно), но и существованием некоего западного проекта, согласно которому страна должна была стать для всех соседей образцом западного стиля в политике, экономике и соответственно уровне жизни.

Вот только проект, если он, конечно, существует, реализуется как-то однобоко. Наверное, потому, что психология постсоветского чиновничества сильнее любого, даже самого хитроумного стратегического расчета.

У киргизов, как и у остальных кочевых народов Центральной Азии, есть игра, которая называется козлодранием. Ее суть: две команды всадников на скаку пытаются отнять друг у друга тушу козла. Кто отнял, того и туша. Совсем как в жизни: сегодня внутренняя политика и экономика Киргизии сводится, по сути, к борьбе внутри семьи, а именно к соперничеству между группой MGN, которую контролирует сын президента Максим Бакиев, и президентскими же родственниками — представителями «южных» (в стране до сих пор существует четкое деление киргизов на южан и северян) кланов, которые, собственно, и привели Курманбека Бакиева к власти.

В Киргизии (это информация не только наших собеседников из числа рядовых граждан, но и источников в силовых структурах) говорят, что Бакиевы имеют отношение к наркобизнесу, поскольку через страну проходит транзитом почти четверть всего афганского героина, который идет дальше — в Казахстан и Россию. Эту сферу якобы контролирует брат президента Жаныш Бакиев, полковник милиции, занимавший до 2006 года пост заместителя руководителя Службы национальной безопасности. Жаныш Бакиев курирует силовые структуры и вопросы государственного управления. При этом он постоянно соперничает с Максимом Бакиевым (СМИ называют его богатейшим человеком в стране), который отслеживает ситуацию с инвесторами, политику приватизации, использование стратегических запасов и энергетику.

Свято место пусто не бывает: после «тюльпановой революции» в марте 2005 года Максим Бакиев занял место Айдара Акаева, сына экс-президента Аскара Акаева — на тот момент тоже самого богатого в стране человека.

Максим Бакиев имеет общую с латвийским бизнесменом Валерием Белоконем компанию Маvаl Аktivi. Она зарегистрирована в Латвии и имеет бизнес-проекты в Прибалтике, Болгарии, России, а также, по некоторым данным, в Казахстане и Таджикистане. Белоконь, в свою очередь, является владельцем банка «Манас» в Киргизии, а также имеет отношение к «Аманбанку» и «Азияуниверсалбанку».

Деловые интересы сына главы государства распространяются также на СМИ (5-й телеканал, канал НТС, ТРК «Пирамида»), сотовую связь (четыре из пяти операторов контролируются его людьми) и практически на все прибыльные предприятия Киргизии — Кантский цементно-шиферный завод, завод по производству кремния «Кристалл», ряд пансионатов на озере Иссык-Куль, АО «Киргизские железные дороги», «Шампанвинкомбинат». Многие из них, по сути, подверглись банальным рейдерским захватам: при полном бездействии милиции офисы компаний просто брались штурмом, следом оглашались имена новых руководителей, а уже потом происходило юридическое оформление через суды и т. д.

Яркий пример — ситуация вокруг завода «Дастан», входившего в военно-промышленный комплекс СССР. Сегодня это одно из самых прибыльных предприятий страны, которое, помимо прочего, производит уникальные комплектующие для военных торпед и ракет. Эта продукция закупается Россией.

Около 10% акций «Дастана» принадлежит российской компании «Росиндустрия», а около 40% — киргизскому правительству. Долгие годы Россия пыталась взять завод под свой контроль, и была даже достигнута предварительная договоренность о том, что Киргизия отдает свою долю в «Дастане» в счет государственного долга перед Россией. Пакет акций оценили примерно в 30 млн долларов. Президент Курманбек Бакиев согласился на сделку, но это привело к конфликту с сыном, который настаивал на том, чтобы акции Россия покупала за наличные, а не брала их в счет долга.

Победила молодость. Президент уступил сыну — даже несмотря на то, что на уровне российского руководства высказывалось недовольство тем, что Киргизия не выполняет предварительных договоренностей по «Дастану».

По данным источника в руководстве завода, предприятие по-прежнему контролирует Максим Бакиев, иногда он даже лично появляется на «Дастане» и проводит совещания с его руководством.

Среди деловых партнеров сына президента называют даже Бориса Березовского, проявлявшего интерес к золотоносному месторождению «Джеруй». Несколько лет назад он даже прилетал в Бишкек, где встречался с Бакиевым-младшим. Подтверждающие факт встречи документы были предоставлены генеральной прокуратурой России по официальному запросу киргизского парламента, однако сам Максим связь с Березовским отрицает, а киргизские власти вообще утверждают, что в Бишкеке олигарх даже не появлялся.

За внутренний киргизский порядок

Как следует из всего сказанного, семейный бизнес идет бойко. И все бы хорошо, если бы не растущее число недовольных. Сегодня это крупные бизнесмены, завтра — предприниматели средней руки, а когда начнут нагибать мелкий торговый люд — или, как говорят на Востоке, «людей с базара», — то может случиться очередная революция. И большой вопрос, под каким знаменем она произойдет на этот раз.

Все углубляющаяся пропасть между богатством и нищетой (а ее, как известно, часто заполняет фундаментализм) ведет к росту радикальных настроений. У спецслужб нет точных данных о сторонниках партии Хизб-ут-Тахрир (запрещена в Киргизии, как и во многих других странах, при этом штаб-квартира находится в Лондоне), но в любом случае речь идет о десятках тысяч человек. По данным местных журналистов, примерно 20% представителей власти на местах, особенно в сельских районах на юге Киргизии, сочувствуют тахрировцам. Которые, кстати, на словах ни к чему плохому не призывают — разве что к установлению на просторах Центральной Азии шариатского правления, причем исключительно политическими средствами.

Сейчас даже в Бишкеке на каждом шагу встречаются женщины в хиджабах (которые киргизки не носили никогда), а на юге страны так одевается чуть ли не каждая третья. В религиозности нет ничего плохого — если только она не является реакцией на несправедливость и формой протеста.

Радикализации населения вовсю способствуют борцы с религиозным экстремизмом, многие из которых не имеют даже представления об основах религии. На одном из заседаний Верховного суда высокопоставленный представитель прокуратуры республики вызвал бурю возмущения, во всеуслышание заявив, что фраза «Аллаху акбар!» является в Киргизии запрещенной. Он не знал, что эти слова вовсе не являются призывом к свержению существующего строя и переводятся всего лишь как «Господь велик», с чем не поспоришь. Где та грань, за которой мирная проповедь превратится в гневный призыв к вооруженной борьбе, сказать трудно. Точно так же сложно предугадать, кто и с кем будет в действительности бороться, а кто кого — только использовать. Можно лишь предполагать, что конфликт ждут и к нему готовятся. Чего стоит, например, озвученное месяц назад заявление пресс-секретаря войск специального назначения США, капитан- лейтенанта Фреда Кюблера о том, что в странах Центральной Азии могут быть развернуты дислоцированные в Афганистане подразделения группы № 3 Сил специального назначения армии США. Обосновывается это «фактором обстановки и сегодняшних требований», а сама миссия будет называться «обеспечением внутреннего порядка» (foreign Internal Defense).

Третья группа Сил специального назначения продолжит выполнять операции в Афганистане и будет готова к оказанию помощи в подготовке военнослужащих Пакистана, Таджикистана, Туркмении, Узбекистана, Казахстана и Киргизии, когда это потребует глава Центрального командования США, заявил Кюблер.

По его словам, по этому поводу уже достигнуты некие соглашения с Пакистаном и Киргизией. Военная помощь (вплоть до участия в боевых действиях) может быть оказана в случае возникновения в той или иной стране угрожающего американским интересам внутреннего конфликта и при условии официальной просьбы о помощи со стороны местного правительства.

Минувшим летом в Бишкеке произошла странная история. В одном из частных домов милиционеры, действуя чисто по оперативной наводке, накрыли целый арсенал. Это не фигура речи: оружия и спецтехники было столько, что хватило бы для проведения штурмовой операции спецназа. И самое интересное: при арсенале находились несколько официально находящихся в Киргизии граждан США, которые вели себя с милиционерами более чем самоуверенно, о чем свидетельствует имеющаяся видеозапись.

Официальные власти республики сначала заявили, что оружие прибыло в Бишкек исключительно в рамках некоего проекта по обучению местных военных кадров, а потом и вовсе замолчали. Дело замяли, но видевшие арсенал милиционеры уверяют, что, судя по характеру оружия и техники, никаким обучением там даже не пахло. Более того, источники в МВД говорят, что, по оперативным данным, в Бишкеке было еще два подобных склада, также устроенных в частных домах.

Для кого на самом деле предназначалось оружие, остается загадкой. Если между американцами и киргизским руководством действительно имеют место какие-то таинственные соглашения, то не разумнее было бы держать арсенал на одном из объектов армии КР, а не в частных домах на городской окраине?

По мнению известного политолога и эксперта в области внешней политики Марса Сариева, глобальная цель США — отрезать Китай от природных ресурсов Центральной Азии, и ради ее достижения Америка пойдет на многое. Создание геополитической оси Анкара — Астана, подразумевающей военно-политический союз тюркоязычных стран и территорий (в том числе российских Поволжья и Северного Кавказа), по словам господина Сариева, также является американским проектом в турецком исполнении, задача которого — отрезать Китай от ресурсов, а Россию — от маршрутов их транспортировки.

Как бы то ни было, турецкий акцент слышится в Киргизии все отчетливее. Речь идет не о бишкекском «Рамсторе», многочисленных закусочных и киргизской дочке турецкой еженедельной газеты Zaman. Намного интереснее то, что в стране действует как минимум полтора десятка турецких колледжей, самые способные выпускники которых бесплатно направляются на учебу в университеты Турции. Приводится официальная цифра: в 2006 году в правительственных структурах Киргизии работали более 100 выпускников турецких вузов. Сейчас их наверняка больше.

Шелковая удавка

Быть отрезанным от ресурсов Китай явно не желает. Китайское проникновение в регион началось сразу после распада СССР и, как водится, с экономики. Основной точкой входа, а потом и плацдармом оказалась именно Киргизия — в силу географического положения и по причине либеральности законов. Сейчас доля товаров китайского производства на крупнейших в Центральной Азии Дордойском и Карасуйском (оба находятся в КР) рынках достигает соответственно 70 × 90%.

Но торговлей ширпотребом дело не ограничивается: например, месяц назад на Киргизию и всю Центральную Азию в круглосуточном режиме и на русском языке стал вещать китайский государственный телеканал CCTV, причем в некоторых бедных районах страны телевизионные ресиверы раздают людям бесплатно. Только в Баткенской области роздано более 4,5 тыс. приемных устройств. В Бишкеке с недавних пор работает Институт Конфуция, а более 100 молодых киргизов (в большинстве своем детей высокопоставленных родителей) учатся в Китае. Где, кстати, в свою очередь, имеется Институт по изучению Киргизии.

Исторически отношения киргизов (как и всех тюрок) и китайцев всегда были непростыми. Скорее всего, Великую китайскую стену построили именно для защиты от воинственных северных соседей, а киргизский эпос «Манас» рассказывает как раз о войнах тюрок с китайцами.

Те времена давно прошли, но осадок, как говорится, остался. Нам приводили две весьма характерные пословицы: «Китаец удавит мягким шелком» и «Когда придет черный китаец, рыжий русский покажется роднее отца». Простые киргизы относятся к китайцам сложно: с опаской и недоверием. Непростые скорее всего взаимовыгодно сотрудничают.

Китайцы выделили Киргизии грант в 8 млн долларов, на который куплены 183 автобуса, они же бесплатно отреставрировали здание киргизского МИД, а до этого — правительственную резиденцию (в которой, кстати, во время саммита ШОС в 2007 году отказался останавливаться Владимир Путин), но при этом китайцы купили лицензию на геологическую разведку местности Джетим-Тоо в Нарынской области. Здесь находится не только третье по величине в мире месторождение железа, но и, по некоторой информации, богатые залежи редкоземельных металлов.

Недавно здесь вспыхнул скандал, который подняли местные жители, протестующие против незаконной, как они считают, передачи китайцам 340 тыс. кв. метров земли. Дело в том, что иностранцы, развернувшие бурную деятельность, не только нагнали тяжелую технику и приступили к строительству дороги, но и даже вторглись на глубину пять километров на территорию заповедника.

Когда в конфликте стал разбираться омбудсмен республики Турсунбек Акун, оказалось, что у всех работающих тут 57 китайцев просрочены визы.

— Это значит, — сказал господин Акун, — что китайцы находились в стране нелегально. Еще это значит, что, судя по самоуверенности и наглости иностранцев, они имеют хорошую крышу в лице кого-то из наших чиновников. Сейчас рабочих увезли, но техника стоит, так что дело на этом вряд ли закончится.

Киргизский омбудсмен является убежденным противником строительства железной дороги Кашгар (Китай) — Джалалабад (киргизская часть Ферганской долины), являющейся, по сути, одним из участков дороги Пекин — Париж. По его мнению, проект окончательно закрепит сначала присутствие, а потом и гегемонию Китая не только в Киргизии, но и во всей Центральной Азии.

Будущая дорога (проектная документация готова, дело за решением правительств КНР и КР), сокращающая путь из Китая в Европу на 1300 км, составит серьезную конкуренцию Транссибу, но главное даже не это. Железнодорожное сообщение между Китаем и Ферганской долиной — сердцем Центральной Азии — может привести к окончательному вытеснению России из региона. Сначала, как водится, экономическому.

Киргизский политолог Марс Сариев также считает, что потенциальная опасность от строительства дороги больше возможной выгоды:

— Во-первых, нас элементарно задавят более дешевыми китайскими товарами. Уже сейчас на наших рынках китайские яблоки вытесняют киргизские, а что же будет тогда? Во-вторых, вдоль всей трассы возникнут чайна-тауны — закрытые сообщества, которые невозможно контролировать. Не думаю, что это будет хорошо. Мы получим троянского коня.

Официальная статистика утверждает, что сейчас в Киргизии проживают 10 тыс. китайцев. Некоторые эксперты называют другую цифру: 100 тысяч. Точных данных, похоже, нет ни у кого: многие въезжают по туристическим визам, а потом остаются нелегально. Кто-то женится на киргизках — больше всего смешанных браков приходится на приграничную с Китаем Нарынскую область. Один местный журналист подсчитал: рожденные в этих браках дети начиная с 2015 года смогут баллотироваться в местные органы власти, а с 2030-го — в президенты Киргизии.

— И славяне, и киргизы, как ни крути, — продукт европейской культуры, — говорит господин Сариев. — А у китайцев совсем другое мышление. Они не пытаются переломить ситуацию, они вживаются в нее и смотрят, куда повернет. Китаец, согласно их философии, должен быть подобен воде: принимать форму сосуда и искать мельчайшую щель, чтобы через нее просочиться. То есть постоянно стремиться к тихой экспансии. Вы заметили, что в работе ШОС нет прорывов? — продолжает политолог. — И не будет, потому что это — китайский проект, рассчитанный на мягкое доминирование. Россия проигрывает только по одной причине: у нее нет системного подхода к Центральной Азии, все сводится к защите каких-то корпоративных интересов. Отсюда — реактивная политика, когда на событие пытаются повлиять, уже после того как оно произошло. Русскоязычное население, не видя для себя особых перспектив, постепенно вымывается, почти все молодые люди стремятся уехать, причем многие даже не в Россию, а на Запад.

А вообще, — резюмирует Марс Сариев, — не надо бояться китайцев. Они могут быть очень полезны, нужна только четкая система квотирования. По большому счету, не меньшая опасность исходит от нас самих. Киргизская элита озабочена дележом ресурсов, все остальное ее не волнует.

Сунь Чон Дун, глава представительства пекинской газеты «Вэн Вэй Бао» тоже считает, что не стоит бояться китайцев.

— Конечно, определенный момент конкуренции с Россией имеется, — говорит Сунь. — Но ведь в условиях конкуренции живет весь мир. И потом, у нас разные ниши: Китай в основном производит товары легкой промышленности, а Россия — продукцию машиностроения. Так что места под солнцем хватит всем.

Чтобы составить более полное впечатление о китайской экономической экспансии, мы несколько дней подряд ездили на Дордойский рынок. Это целый город — переулки, улицы и проспекты, образованные металлическими контейнерами, по которым сплошным потоком движется разноплеменная толпа покупателей из всех стран Центральной Азии, Сибири и даже Центральной России. Продавцы, грузчики, толкающие перед собой тачки с товаром, разносчики горячей еды и чая, цыгане-люли, за скромную плату отгоняющие от контейнеров злых духов (путем размахивания железной банкой, в которой дымятся подожженные ветки какого-то хвойного дерева), — все это огромное количество людей некитайской национальности кормится вокруг купли-продажи произведенного в Китае товара. Действительно впечатляет.

Самих китайцев на рынке относительно немного — на них работают местные реализаторы. Те, кого мы видели, реагировали на камеру по-разному. Одни приветливо улыбались, другие тихо уходили в глубь контейнеров — словно растворялись среди товара.

— Бизнес сейчас идет неважно, кризис, — сказала киргизка Айгуль, торгующая женским бельем, естественно, китайским. — Хватает только на то, чтобы отбить аренду контейнера, а она немаленькая — полторы тысячи долларов в месяц. Но скорее всего не все так плохо, а иначе какой смысл работать? Все торговцы так говорят — наверное, чтобы не сглазить удачу. Сначала Айгуль ни в какую не хотела разговаривать, и тогда пришлось купить нарядный, весь в цветочках и бантиках фиолетовый бюстгальтер. 250 рублей на наши деньги.

Тысяча птиц

Так на русский язык переводится название затерянного в горах поселка Мин-Куш. Когда-то в нем жили около 20 тыс. человек, а в окрестностях находились две зоны и психушка. Зэки построили дороги и пробили несколько урановых шахт, а потом большинство из них, по рассказам местных, умерли. Первая советская атомная бомба была сделана именно из киргизского урана.

— Уран у нас нашли в конце 1940-х , добывать начали в 1953-м, а закрыли шахты в 1968 году, — рассказывает Сайидбек, или, как он сам просил называть его, Саня. — В шахтах породу долбили отбойными молотками, грузили на вагонетки, вывозили из шахт, потом на грузовиках отправляли в город Навои в Узбекистане, где происходило обогащение урана. Мой отец тут работал, поэтому я все хорошо знаю.

Отец Сани умер в 50 лет, самому Сане 45, хотя выглядит он намного старше. Говорит, что от радиации, хотя, судя по запаху перегара, не только от нее.

— Шахты закрыли, когда уран в Казахстане нашли, там его карьерным способом добывали, это дешевле. И люди из Мин-Куша стали уезжать, сейчас всего около трех тысяч человек осталось. Но работа первое время была: поставили нам цех по производству фломастеров, вот их мы и делали. А когда открыли границу, китайцы всю республику завалили своим дешевым товаром, нас и закрыли. Невыгодно стало.

Гора, из которой добывали уран, похожа на огромную, почти отвесную стену красивого нежнорозового цвета. Вход в шахту — обычный портал, выполненный в советском стиле с выбитой датой: 1964 год. Вход завален землей, но не полностью, наверное, при желании можно попробовать пролезть несколько метров — другое дело, что такого желания не возникало. А так обычное место. Тихо, солнечно.

По поводу радиации оставшиеся жители поселка говорят разное. Петр Некрытов прожил здесь больше 40 лет и говорит, что чувствует себя прекрасно. Наверное, потому, что оптимист.

— Те, кто послабее, давно от белокровия умерли!

Две женщины, выносившие мусор из по-советски помпезного белого здания с колоннами, сказали, что люди здесь редко живут больше 60 лет. Еще они сказали, что время от времени приводят в порядок здание бывшего Дома культуры. Сюда давно никто не ходит, а когда-то кипела жизнь — в те счастливые времена, когда в Мин-Куше была работа (пусть даже на урановой шахте) и московское обеспечение. Теперь многие дома в поселке стоят заколоченные, некоторые без присмотра разрушаются. Но есть и вполне ухоженные домики — чистенькие и с геранью на подоконниках. Двухкомнатная квартире в Мин-Куше стоит сейчас 5 тыс. сомов или 114 долларов — аккурат одна киргизская зарплата.

Медсестра Сакен Жунушева (больница в поселке когда-то была на 170 коек, теперь — на 15) затруднилась ответить на вопрос о состоянии здоровья жителей. Много людей умирает от рака и болезней сердца, но связано ли это с радиацией, она не знает.

На окраине поселка находится хвостохранилище, где после закрытия шахт были захоронены все урановые отходы. Мы ходили смотреть: обычная ровная площадка на берегу горной речки, с виду ничего страшного.

— Раньше, при Советском Союзе, — рассказывает Сакен, — когда начинался дождь, люди из специальной службы мгновенно засыпали сверху хранилище песком, чтобы предотвратить попадание воды внутрь. Теперь такой службы нет, а сколько дождей прошло с того времени! Еще при прежнем президенте Акаеве жителей поселка обещали переселить в другое место. Но потом случилась «тюльпановая революция» и о них благополучно забыли. Хотя всевозможные комиссии приезжают регулярно — как раз на днях здесь прошел семинар по проблеме хвостохранилищ.

Вообще, многие местные жители считают, что власти скрывают от них реальное положение дел, чтобы не вызывать паники и не тратить деньги на переселение. Начальник управления МЧС КР по Нарынской области Болотбек Аманбаев считает, что радиационный фон в поселке в пределах нормы. Опасность, по его мнению, в другом.

— Вы были на хвостохранилище, — говорит полковник, — а видели оползень на другом берегу речки? Оползень мы видели — целый склон горы, сползший вниз. И трещину шириной в метр, которая означает, что скоро может сползти гораздо больше породы — причем именно в речку.

— Если такое произойдет, — продолжает Аманбаев, — река окажется перекрытой, и хвостохранилище окажется под водой, которая непременно попадет внутрь. Отравленное озеро скоро прорвется сквозь породу и вода из него попадет сначала в реку Туюк-Су, потом в Кока-Мерен, затем в Нарын и, наконец, в Сырдарью и Ферганскую долину, одно из самых густонаселенных мест на планете. Наверное, недаром на 64-й сессии ООН поднимался вопрос о киргизских хвостохранилищах. Это вопрос глобальной безопасности. Все дискуссии на тему «можно ли из урановых отходов изготовить грязную бомбу?» не имеют никакого смысла. Зачем делать грязную бомбу, если достаточно просто грамотно заложить заряд в трещину в склоне горы и уничтожить половину населения Средней Азии? Но и без оползня срок безопасности хвостохранилищ (30-40 лет) давно истек. Эрозия почвы и частые землетрясения делают свое дело, и кто знает, сколько и чего попадает в воду местных рек. Полковник Аманбаев считает, что нужно срочно производить перезахоронение и рекультивацию всех хвостохранилищ, а их в Киргизии около 20. Дважды экс-кандидат в президенты Киргизии, председатель правления ассоциации неправительственных и некоммерческих организаций Токтайым Уметалиева уверена, что вторичного урана, который можно добыть из отходов вполне достаточно для сооружения двух мини-атомных станций.

Но пока ничего не происходит. Единственным реальным делом в этих горах заняты китайцы, которые что-то там роют километрах в 15 выше Мин-Куша. Один из жителей поселка с обидой рассказывал, что хотел было устроиться к ним на работу, но его не взяли. По его убеждению, китайцы не хотят принимать на работу местных жителей, потому что втихаря добывают золото, а всем говорят, что уголь.

Золото в Киргизии тоже есть — по его разведанным запасам страна занимает седьмое место в мире. Есть драгоценные камни и редкоземельные металлы. Еще есть вода, которую можно продавать соседям. Много чего есть в Киргизии.

Бахтияр Ахмедханов

Вячеслав Курицын. Убить собаку

В мире все взаимосвязано, вы слыхали? Слыхали, конечно, и наверняка согласны, но так согласны, в теории. А вот представьте на практике: все, реально все умерли, а вы остались — один или одна. Прикольно! Шанс выжить одному (одной) — ничтожный шанс, а вот ведь сработало. Кстати, от чего все умерли? Неважно… например, от ядерной бомбы. Бомба кряк, и людей — ноль. Важно, что вы остались один (одна). Плохо, что никто, кроме вас, не может оценить, насколько это прикольно… но ведь прикольно!

Все умерли, а вы остались

К тому же можно пользоваться всем, что валяется вокруг. Богатствами, накопленными цивилизацией за ее тысячелетнюю историю. В супермаркете ни кассира, ни охранника. Ешь сколько хочешь… Хотя нет, радиация! Об этом главный герой романа Игоря Зотова подумать не успевает, мы ему поможем: бомба была не атомная, другая какая-то хорошая нанобомба, после которой можно есть и пить от пуза. Но вот ведь незадача: тонны продуктов гниют и разлагаются, электрички не ездят, кино не крутят, «домашний скот озвереет так, что и на улицу не выйдешь». Не дело.

И все равно: людей на земле много, слишком много. Вот мусульман взять — захватили уже пол-Европы! «Им мало песка, верблюдов, поганой нефти, они хотят всего». Лезут и лезут. Впрочем, «зачем я вообще прицепился к этим мусульманам, кроме них, есть и гораздо худшие вещи. Два миллиарда китайцев, например, или миллиард индусов». Тут начинается занимательная арифметика: если индусов или китайцев расстреливать по миллиону в день, то и в десять лет не уложишься… разве? Хитрый трюк: автор заставляет нас составлять графики геноцидов. По миллиону в день — это триста шестьдесят пять миллионов в год, стало быть, китайцев можно расстрелять за шесть лет (они будут частично воспроизводиться — ладно, но десяти лет точно хватит), а индусов — гораздо быстрее.

Лет пятнадцать назад автор этой статьи считал миллионы в связи со смертями в другом контексте: писатель Александр Верников где- то предложил представить миллион эфиопских детей, умерших от голода. Предложил нарисовать миллион могильных крестиков (наших крестиков; эфиопы — православные), просто нарисовать — сколько бы ушло времени? Вот представь: они умерли голодными муками, а тебе всего-то крестики нарисовать…

То был подсчет тоже не слишком веселый, но все же умиротворяющий. Зотов же умиротворения не дает, гонит: люди! вши! грязь! вонь!

Ангелы на потоке

Так или примерно так рассуждает молодой… нет, не повеса. С существами противоположного пола у трудного тинейджера Алексея Светозарова контакты случаются, но суетливые, неэстетичные и малоуспешные. У него с этими существами гораздо ярче складываются отношения возвышенные.

Мать Алексея была беременна двойней, Алексей вышел в свет благополучно, а вот второй младенец запутался в его пуповине и умер. «Умерла», точнее. Второй была девочка. Алексей в результате оказался ребенком более чем нелюбимым: мать чувствовала в нем убийцу. Немудрено, что и Алексей что-то подобное в себе почувствовал. Сестренка (Алексей назвал ее про себя Клер; родители, если и называли, говорили просто «девочка»), существо безгрешное и невинно пострадавшее, перенаправилась, надо полагать, непосредственно в рай. Стала ангелом. В известном смысле ей повезло. В мире ведь что? — мы уже знаем, что: вонь, грязь, муэдзины, харекришны, все это ненужными миллиардами. А рай он и есть рай, там ангелы поют и резвятся, жаль только, что не прилетают ночами рассказать толком, как там и что.

Чем больше знакомых ангелов, тем больше шансов, что прилетят и расскажут — так ведь? Так. Потому Алексей начинает плодить ангелов собственными руками.

Главы все называются географически — «Христиания», «Кипр», «Дон», «Валдай (Гондурас)». В первой же Алексей (ему под двадцать лет, рассказ ведется от его лица), живущий в Копенгагене, как аутист, под полумедицинским надзором, топит в озере тайку Тану. «Она ангел и сама того не знает. Надо, чтобы узнала». Способ высвободить ангельскую сущность — утопить.

Во второй главе, «Бруклинский мост», Алексей (тут ему лет пятнадцать-шестнадцать) бросает — правильно, с Бруклинского моста — брайтон-бичевскую Софочку. Он вообще любит воду… смотреть на нее, не отрываясь, часами, сутками. У маньяков какие должны быть привычки? — маниакальные!

В третьей главе повествование подхватывает отец Алексея (удачливый компьютерщик, он при первой возможности эмигрировал из разваливающейся империи: отсюда и щедрая география книжки), и мы уже на круизном лайнере, бороздящем Средиземное море. Отец путешествует с детьми (позже у Алексея родились-таки брат-сестра близнецы, а родители разошлись), вкручивается в интрижку с женщиной Ритой, которая путешествует вдвоем с дочерью… дочь и выпадет за борт, и отец кое-что страшное заметит. Этот случай — еще до Бруклинского моста.

А в следующей главе, рассказанной матерью Алексея, всплывет случай, который был еще раньше, когда мальчику было девять и он отдыхал у родственников в Ростове- на-Дону… в общем, четыре ретроспективных эпизода высвобождения ангельской сущности путем утопления исходников женского пола, а прошло еще всего четверть книжки.

Прошло, нельзя не заметить, в ровном, бодром ритме. Читательское внимание не ослабевает, повествование, обзаводясь боковыми линиями, не теряет напряженности. От рассказчика к рассказчику стиль искусно меняется: Алексей разговаривает на языке героя «Над пропастью во ржи», отец оказывается пошлым дурачком, у матери язык более психологический и пластичный, пороги и перепады в течении текста все ловкие, смена ракурсов уверенная. Вот мелькнул презабавный эпизодический герой доктор Строус, психоаналитик, пользующий Алексея в Нью-Йорке, чудовище в белом халате, кайфующее от общения с маньяком… Хорошая книга! Смущает размер. Впереди еще четыреста с лишним страниц. Истории про маньяков обычно короче; и дело, конечно, не просто в обычае.

Как таксидермист парфюмеру

Все читали, конечно, хотя бы одну сказку из популярного западного жанра про маньяков-мономанов. Книжки эти, как правило, называются ремесленным, на манер еврейских фамилий, существительным — «Таксидермист», «Орнитолог», «Дизайнер»… как-то так. Герой там наделен каким-нибудь чрезвычайным талантом — абсолютным слухом, скажем. Или до того хорошо чувствует пропорции, что, заходя в ужасное помещение, сразу понимает, в каком дверном проеме нарушено золотое сечение, меняет местами пару кирпичей, и помещение становится прекрасным, но героя эта тяга к прекрасному обязательно приведет к убийству с поеданием селезенки. Или настолько хорошо он разбирается в птицах, настолько глубоко постиг все их повадки и даже тайну осенних перелетов разгадал, что ему ничего не остается, кроме как принять за птицу девушку, встреченную в зеленой лавке, поймать ее в подвале и изучить уже как следует во все щели со скальпелем и микроскопом.

Сказки эти по необходимости герметичны: к тому подталкивают и неизбежные тайные подвальные комнаты, и сам предмет описания — вот есть мания, она пролезла в героя, писатель проводит над героем эксперимент, помещает его в вольер к людям, герой машет монтировкой… на то, короче, и эксперимент, чтобы ограничиваться лабораторией.

Меня даже в лучших образцах жанра (скажем, в «Коллекционере» Фаулза) всегда смущала именно эта герметичность. Да, логичная, пусть и виртуозная, но вот душновато как-то, и окна все занавешены черным плюшем. Хочется воздуха и панорамы. Я понимаю, что писатель играет со мной, я должен чувствовать себя, как и жертва маньяка в романе… но все равно хочется воздуха. Совместить герметичный жанр с воздухом — задача сложнейшая. Набоков справился в «Отчаянии» — за счет фирменной «зеркальности слога», в котором при любом сюжете отразится, сам того не желая, весь подлунный мир. Но на то он и Набоков, во-первых, а во-вторых — занятно, что фильмовый режиссер Фассбиндер, интерпретируя роман, снял просто-таки вызывающе эзотеричную ленту: дескать, принято в этом жанре душно — будет душно!

Не исключено, что Зотов испытывал эмоции схожие — не с фанбиндеровскими, с моими. Разворачивалась качественная книга про маньяка, дал нам автор ретроспективу, пришла пора перспективы, что там дальше с героем, как развилась его мания, была ли она уконтрапуплена здоровыми силами, победило добро или же по привычке проиграло — не вообще в Космосе, а в этом сюжете, в этом сердце, в этой потайной комнате.

Жесткое мясо льва

Но Зотов переселяется в Космос. Побочные линии с каждым новым рассказчиком (они продолжают меняться) — все побочнее, все шире круги. Вот датчане Ингрид и Георга угодили в воронку африканских племенных разборок, их история поучительна (не всякий беллетрист напомнит читателю, что хотя мясо льва и жестко, но можно есть лигагву, печень, которая помимо белка содержит экстракт силы и храбрости), но мало связана с телом романа. Рассказ от лица журналиста Рогова — и вот мы уже в центре мышиной суеты московской медийной тусовки… оно нам надо? Протагонист, помимо заботы о пополнении ангельских армад, не прочь еще спасти мир или хотя бы Россию, начинается толковня о ядерном потенциале Индии и Пакистана, о Курильской проблеме, о положении ростовских шахтеров и новосибирских учителей, но про это куда интереснее в газетах. Алексей едет на родину, фабула растекается, как вода из разбитого кувшина, расходится ручейками… в одной из версий Алексей унес ноги в европы, отпыхтев несколько месяцев на подножных работах в валдайской пьяной деревне, по другой — его кончает в Битцевском парке настоящий маньяк… Это я хорошо оговорился — «настоящий». Алексей к этому моменту книжки становится совсем картонным, от четкой «сказки про маньяка» нет и следа. Внятный урок преподал нам Игорь Зотов, наглядно объяснил, почему этот жанр требует лаконизма и малой населенности… вот откуда надо лишних людей выпалывать — из таких книг.

Доброжелательный наблюдатель заметит, что, несмотря на разваливающийся сюжет, книга продолжает, что называется, ехать: ритм держится, откладывать не хочется… изрядная и очень симпатичная вложена в работу энергия. Я соглашусь с этим наблюдателем. Замечу, насколько удались некоторые, казалось бы, лишние сцены. Вот отец Алексея приехал из Америки в Москву с целью навсегда избавиться от отеческой недвижимости, но в недвижимости еще и вещи всякие, в частности, куча книг. Нет чтобы в библиотеку отвезти — персонаж наш везет книги на дачу, разводит костер: книги горят, буквы искрами летят в небо, публика веселится, соседи беснуются, милиция и пожарные выведены мастеровито. Но все равно — не роман, а кладовка со случайным скарбом. «Тема смерти» столь же годится для объединения разнородных частей, сколь двуногость или пятипалость может собрать людей в политическую партию. Последняя четверть романа — и вовсе вставной (то есть в нашем случае — пристяжной) самостоятельный текст за подписью Вениамина Гранатова: повестуха о военных приключениях в Претории.

Пятая нога

Вениамин Гранатов — это, как вы понимаете, Эдуард Лимонов. У него есть газета «Граната» и роман «Это я, Веничка». Поселиться в книге о маньяке Алексее Лимонов-Гранатов основания имеет. Как классик жанра «спасти Россию»: в одном из изводов сюжета душегуб Святозаров, еще из Дании записавшийся по Интернету в гранатовскую партию, приходит в московский офис организации (соответствующий фрагмент заканчивается сценой, в которой отмороженный гранатовец ведет нашего героя на дело: вечером следует замочить хотя бы парочку инородцев). Кроме того, Веничка воевал в той же Претории, в которой оказались волею судеб датчане Георг и Ингрид, будущие копенгагенские опекуны Алексея… В общем, Гранатов к сюжету привязан примерно как пятая нога к собаке, но поговорить тут есть о чем.

Во-первых, об интонации, с которой Зотов выводит Лимонова. В последнее время вождь нацболов чаще попадает в романы под именем какого-нибудь Ананасова, что в общем соответствует его текущему статусу, скорее комическому… Тут, впрочем, лучше сказать за себя: абстрактно восхищаясь людьми, играющими в свою игру на зачищенной политической поляне, я все же не могу найти в себе живой симпатии к дебильным хеппенингам по заведениям общепита и оперным театрам, в результате которых на нарах оказывается не только великовозрастный вождь, но и одураченные юные «бойцы». Однако за митинговыми разборками совершенно забывается тот медицинский факт, что роман про Эдичку в Нью-Йорке — вполне себе великий, и будущие подростки будут зачитываться им, не очень зная дальнейшую биографию автора (в первых строках романа Out цитируется «Том Сойер»: сравните, нет же нам дела до того, как сложилась жизнь Марка Твена). Да, Лимонов сам делает все, чтобы мы забыли о его писательском даре; Гранатов же у Зотова становится виновником гибели самолета, в котором летит его возлюбленная: короче, герой у Зотова выходит одновременно безответственным и трагическим, то есть явно похожим на прототипа.

Во-вторых, удивителен сам жанр, в котором исполнена последняя часть «Аута». Это, поясню еще раз, текст, который в рамках книги выдается за автономное сочинение Вениамина Гранатова. В широком и высоком смысле это пародия, но большая редкость — пародия на роман почти в натуральную величину, кроме того, слово «пародия» в речи бытует в низком смысле, а тут, несмотря на наличие язвительных рифм (дерут ли в зад Гранатова негры, спросите вы? а то! не лохи же негры!), текст выполнен с большим уважением к оригиналу. Это, скорее, упражнение на тему «как бы я написал роман другого писателя»: случай, в общем, уникальный. Этот случай можно было издать отдельно: по объему тянет на небольшую книжку. Отдельно можно издать и герметичную историю маньяка Алексея: взяв четыре первые части и дописав к ним еще парочку. Если автору дорога целостность, привидевшаяся в форме ныне существующего романа Out, что же — можно ведь переиздавать и целостность, и полноценные ее элементы. Никто вообще не доказал, что над книгой, отправленной в типографию, нельзя продолжать работу. Сильно переделывались, скажем, «Молодая гвардия» и «В круге первом»: того, кто поморщится от первого примера, может убедить второй.

Суп гороховый

Мне же все не дает покоя история маньяка. Уже и не важно, герметично она исполнена, как в лучших образцах, или расхристанно, как в не до конца состоявшемся романе Игоря Зотова. Там помимо главного маньяка есть и проходной, которого я выше поименовал «настоящим». Моложавый, в спортивной шапочке. Рассказывает мужикам у ларька, что похоронил тут в парке собаку, зовет помянуть. Никто не идет… что за чушь, собаку помянуть. Алексей пошел. Его и убил Виталик. Молотком. Перед делом пофилософствовал с жертвой (см. цитату про столяра и комод). Вернулся домой. Мама ругается: где шляешься, или маньяк тебе не указ? «Не указ, маманя, не указ». Садится кушать гороховый суп. А в парке после убийства пил водку. Читатель переживает за маньяка: скучно ему наверняка суп без водки, хочется продолжить… А маманя не разрешает!

Нет, я серьезно. Какими эмоциями руководствуется автор, бережно, с пониманием выводящий в своем произведении серийного убийцу? И любой автор, и тем более Зотов: я знаком с этим добрейшим, как многие крупного размера мужчины, гражданином. Что он, ходя по улице, зачастую прикидывал, как убил бы ту или иную старушку, как бы забавненько тюкнул топориком по макушечке вот того гаишника и этого инвалида-афганца (повалится вверх культяпами вместе с тележкой, умора!), а потом, прибегнув к рецепту д-ра Фрейда, сублимировал свои фантазии от греха подальше, то есть на бумаге? Или прочел в газете (в свою бытность ее редактором) о конкретном маньяке, ужаснулся и решил исследовать проблему художественнным образом? Или, полагая, что о себе любой дядя Ваня-мемуарист напишет, а настоящий писатель должен проникать в души других, выбрал душу позаковыристее — и давай в нее проникать? Или вообще считает литературное ремесло родственным джекпотрошительскому копошению во внутренностях бытия? Неужели глубокоуважаемые сочинители и этого, и прочих подобных творений всерьез полагают, что в душе психа со стамеской и удавкой может мерцать хоть сколько-нибудь занятная тайна? Кто писателю маньяк — сват, брат? Пытаюсь примерить на себе роль автора романа с подобным героем… никаких идей. Одна есть идея: для преподавателя литературного института или ведущего прозаического кружка. Хорошее задание для учеников: написать рассказ про серийного убийцу. Кто из учеников на чем сделает акцент… Мне кажется, львиная доля творческой энергии уйдет на описание собственно инцидентов: этого в метро под поезд, ту придушил в постели, этому цуккини в глотку… На убийства, то есть сидящих внутри самих авторов зловещих собак. Out, кстати, имеет подзаголовок «роман воспитания».

Досье

Игорь Зотов родился в Москве в 1955 году. Окончил филологический факультет МГУ. Пять лет проработал переводчиком в Мозамбике. Больше 10 лет работал заместителем главного редактора «Независимой газеты», в которой основал и 5 лет возглавлял книжное приложение Ex Libris. В 2002 году выпустил книгу «День Деревякина», в которую вошла проза, написанная в 70-80 годы: одноименный роман и пять рассказов. Out — вторая книга Зотова. В настоящее время работает редакционным директором журнала «Ереван».

Вячеслав Курицын

Андрей Соллогуб. Уйгурская угроза

В середине октября в Китае завершились судебные процессы по делу о погромах в Урумчи. Лидеры выступления уйгуров против представителей титульной нации были приговорены к смертной казни. Столь суровое решение во многом объясняется страхом китайских властей перед вирусом сепаратизма, с которым КНР так и не сумела справиться за шесть десятков лет своего существования.

Цветная революция?

В начале июля в столице Синьцзян-Уйгурского автономного округа Китая Урумчи вспыхнули масштабные этнические столкновения между уйгурами и ханьцами. Начались беспорядки с мирной демонстрации уйгуров, которые пришли к дому главы местной администрации, с тем чтобы выяснить, почему за совершенное несколькими днями ранее убийство ханьскими рабочими двух уйгуров в провинции Гуаньдун никто не понес наказания. Полиции был дан приказ разогнать демонстрантов. Однако успокоения это решение не принесло: разрастающаяся толпа уйгуров бросилась громить город. По отчетам свидетелей, жертвы среди ханьцев были довольно многочисленны. Через сутки, впрочем, был нанесен ответный удар. На сей раз зачинателями погромов стали уже ханьцы. Всего, по официальным данным, в результате событий погибли 156 человек, более тысячи получили ранения. Уйгурские правозащитники приводят иные цифры — они говорят о восьми сотнях погибших и нескольких тысячах арестованных. Кроме того, по их словам, десятки тысяч уйгуров покинули Урумчи, опасаясь дальнейших репрессий. Китайские власти восприняли происходящее очень серьезно. В административном центре района был незамедлительно введен комендантский час, на улицы города выведены 20 тыс. военных и полицейских с бронетехникой, председатель КНР Ху Цзиньтао прервал участие в работе саммита «Большой восьмерки» и экстренно вернулся в Китай. Судебные процессы по делу о погромах в Урумчи начались уже в августе. Перед судом предстали свыше 200 человек. По версии официального Пекина, выступление уйгуров было инициировано из-за рубежа, его идейным вдохновителем стала лидер Всемирного уйгурского конгресса Ребия Кадыр, которая связана с американским институтом National Endowment for Democracy, причастным к организации «цветных революций». Как утверждает председатель правления Российско- Китайского центра торгово- экономического сотрудничества Сергей Санакоев, «так же как и в случае с Тибетом, волнения в СУАР срежиссированы извне. Это попытка осуществить „цветной“ сценарий, расшатать обстановку на окраинах Китая и ослабить тем самым его позиции на мировой арене». Стоит отметить, что, когда американские политологи рассуждают о распаде Поднебесной, они пророчат, что начнется он как раз с волнений в северо-западной мусульманской провинции.

Почти как латыши

Однако и без американских специалистов по цветным революциям ситуация в Синьцзяне далека от идеала. С каждым годом в провинции растет недовольство властями Поднебесной. Как заявил в интервью «Однако» эксперт Института Дальнего Востока РАН Юрий Морозов, «северо- западный автономный округ Китая — это котел, который нескоро прекратит кипеть, какие бы меры ни принимались: замирительные или карательные. В ближайшее время ситуация там будет только обостряться, а смертные казни вполне могут вызвать новый взрыв насилия». Земли нынешнего Синьцзян- Уйгурского автономного округа были завоеваны и присоединены к Китаю в 1759 году. До этого на них располагалось независимое Джунгарское ханство, в котором преобладало уйгурское мусульманское население. Мятежи против китайских властей начались здесь сразу после присоединения: первое восстание случилось в 1760 году. Всего за два с половиной столетия в СУАР было зафиксировано более пятнадцати значительных сепаратистских выступлений, носивших религиозную окраску. После образования КНР, в 1949 году, уйгуры отказались интегрироваться в китайское общество и постоянно боролись за национальное самоопределение. Последние крупные беспорядки произошли 12 лет назад в городе Инин и были жестоко подавлены властями. Сейчас этнические и религиозные противоречия в Синьцзяне только усиливаются. Уйгуры тщетно пытаются противостоять политике ханификации провинции. Аналогичную политику Пекин проводит во всех регионах страны, населенных этническими меньшинствами (например, в Тибете), однако из-за значимости СУАР в этом регионе она ведется наиболее активно. Китайские власти поощряют переселение ханьцев в СУАР, предоставляя им хорошо оплачиваемую — по китайским, конечно, меркам — работу и различные льготы социально- экономического характера. Например, для переселенцев не действует правило «одна семья — один ребенок». К тому же отмечается, что с климатической точки зрения Синьцзян куда более благоприятен для переезда из центральных районов Китая, чем российский Дальний Восток или высокогорный Тибет. Параллельно власти КНР всеми силами способствуют сокращению в СУАР собственно уйгурского населения, вымыванию его из городов. Начиная с 2006 года, китайские рекрутеры активно нанимают местных уйгуров для работы на предприятиях в других регионах страны. Всего, по неофициальным данным, переселить из СУАР удалось до 250 тыс. человек. Освободившиеся места, естественно, занимали ханьцы. В результате такой политики процентная доля «лояльных ханьцев» в общей структуре населения СУАР резко увеличилась. Если в 40-е годы прошлого века в Синьцзяне проживало всего 5% ханьцев, то сейчас их там уже более 40%. Наилучших статистических показателей китайские власти смогли добиться в Урумчи, где, по разным данным, от двух третей до трех четвертей населения составляют этнические китайцы. Причем разница в уровне жизни между китайскими и уйгурскими кварталами колоссальна. Если в первых можно увидеть небоскребы, банки, отели и рестораны, то во вторых — преимущественно глинобитные дома. В руках ханьцев находятся торговля и строительство. Они ведут себя напористо, и их пренебрежительное отношение к мусульманским нацменьшинствам (помимо уйгуров в СУАР проживают таджики, киргизы, казахи и узбеки) напоминает российскую «нелюбовь» к «лицам кавказской национальности». Все это вряд ли способствует психологическому и социальному комфорту уйгуров. А вместе с острым ощущением утраты национальной культурной и религиозной идентичности может окончательно загнать их в угол. По словам экспертов, часть уйгурской молодежи, которая не нашла себе места на родине, сегодня тайно покидает Китай, чтобы влиться в ряды мусульманских террористов всех мастей. В последние годы и в самом автономном округе начали действовать разного рода организации, призывающие к образованию исламского государства на территории Синьцзяна и граничащих с ним мусульманских стран. Некоторым из них, таким, например, как Движение за независимость Восточного Туркестана, удалось установить связи с разного рода экстремистскими группировками, включая Аль-Каиду. Как заявил в интервью «Однако» политолог Валерий Островский, «самосознание уйгуров- мусульман серьезно подняла победа исламской революции в Иране. Кроме того, заселение СУАР ханьцами, которых сейчас там больше, чем самих уйгуров, случилось как раз в последние 20 лет. В результате мы имеем колоссальное напряжение. Уйгуры выступают против ханификации провинции, также как в свое время латыши противились русификации своей республики. Правда в отличие от спокойных прибалтов у уйгурских патриотов богатый опыт вооруженных восстаний». Власти Китая постоянно дают понять, что они не зажимают свободы людей, исповедующих ислам. В центре китайской столицы работают мусульманские рестораны, ассимилированные уйгуры входят в состав Собрания народных представителей КНР, а на площади Тяньаньмэнь женщины в хиджабах стоят в очереди, чтобы поклониться Председателю Мао. Тем не менее, по словам Островского, в Китае «существует активное исламистское подполье». В доказательство своих слов политолог вспоминает, как накануне Олимпийских игр в Пекине обнаружили машины со взрывчаткой, а в Урумчи группа уйгуров с холодным оружием прорвалась на территорию воинской части и начала вырезать солдат. «Уйгуры, — говорит Островский, — так беспокоили китайские власти перед Олимпиадой, что они проморгали выступление в Тибете. Пекин планирует проводить по отношению к сепаратистам политику кнута и пряника, подвергая репрессиям зачинщиков беспорядков и поощряя лояльных правительству граждан, которые готовы ассимилироваться. Тем не менее конфликт в этом регионе будет тлеть еще не одно десятилетие». Июльские волнения в Урумчи стали самыми серьезными этническими беспорядками со времен создания КНР. Устроенные уйгурами погромы негативно сказались на их международном имидже «нации, борющейся за самоопределение и защищающей собственные права». Сразу же после начала волнений местные власти в спешном порядке привезли в Урумчи большую группу иностранных журналистов, и мир облетели кадры «уйгурских зверств». Это, безусловно, развязало руки Пекину, который планирует ужесточить политику против уйгурского сепаратизма.

Китайская Сибирь

Очевидно, что перспектива многолетней нестабильности в СУАР официальный Пекин не радует. Затяжной конфликт может очень дорого обойтись китайским властям. Ведь в своей региональной политике они не только делают ставку на ханификацию СУАР, но и прикладывают множество усилий, для того чтобы поднять этот традиционно депрессивный район, доведя его до среднекитайского уровня. За одну только пятилетку (с 1999 по 2004 год) в рамках специальной стратегии в строительство в Синьцзяне было вложено 36 млрд долларов. СУАР играет ключевую роль в стратегии энергетической безопасности КНР. Через этот регион в Китай планируется протянуть все трубопроводы из Средней Азии и Ирана. В 2007 году был запущен китайско-казахский нефтепровод, связавший Атусу (в центре Казахстана) с Алашанькоу (на западе Китая). Строительство дополнительного участка этого нефтепровода позволит китайцам получить стратегический выход к Каспийскому морю. Другой важный проект: газопровод, связывающий Синьцзян с туркменскими газовыми полями, Казахстаном и Узбекистаном. Известный российский китаист Евгений Верлин, в 1990-е годы работавший первым секретарем российского посольства в Пекине, отметил в интервью «Однако», что, «поскольку СУАР находится на перекрестке энергетических маршрутов, он имеет для КНР стратегическое значение. Китай скупает активы нефтегазовых компаний стран Центральной Азии и не заинтересован в том, чтобы сепаратисты, проживающие в транзитном регионе, повторяли опыт украинских соседей России, занимающихся несанкционированным отбором энергоресурсов из трубы. Если волнения в Синьцзяне не прекратятся, китайцам придется пустить трубопроводы через Россию и Монголию, однако это неоправданно дорого и к тому же вдвое дольше по расстоянию». Следует понимать, что СУАР — это не только транзитный регион, но и крупнейшая китайская кладовая. Георазведка началась здесь лишь в последние десять лет. Тем не менее запасы нефти в Синьцзяне уже оцениваются в 20 млрд тонн, а добыча в будущем году достигнет 50 млн тонн; что втрое превышает объемы ежегодного экспорта нефти из России. Согласно данным официальной статистики, в прошлом году СУАР стал вторым по значимости регионом — производителем нефти в Китае (на его территории было добыто 14% сырой нефти). Разведанные запасы газа в Синьцзяне составляют 1,5 трлн куб. м. Для сравнения: в газовом Туркменистане этот показатель не превышает 12 трлн куб. м. СУАР обеспечивает треть китайской добычи природного газа (в прошлом году здесь удалось добыть 24 млрд кубометров). Однако ведущая энергетическая компания КНР PetroChina планирует удвоить эту цифру к 2020 году, направляя большую часть продукции в Шанхай по первому транскитайскому газопроводу, построенному в 2005 году. Помимо прочего, Синьцзян занимает первое место в Китае по добыче каменного угля, и на его территории находится 40% запасов этого сырья. Год назад геологи обнаружили в бассейне реки Или самое крупное месторождение урана в стране (10 тыс. тонн). Предварительная оценка стоимости его запасов — 40 млрд долларов. Таким образом, получается, что в последнее время Пекин не только добился бо льшего контроля над своей дальней провинцией, но и сам попал в серьезную зависимость от состояния дел в СУАР. Понимая это, противники сильного Китая надеются поднять в Урумчи новую волну недовольства. И хотя пока сложно сказать, воплотят ли они свои планы в жизнь, очевидно одно: Синьцзян надолго останется пешкой в геополитической игре великих держав.

Справка

Синьцзян-Уйгурский автономный район — СУАР (Синьцзян) — расположен на северо-западе Китая. Его общая площадь — 1,6 млн кв. км. На северо-востоке граничит с Монголией, на западе — с Россией, Казахстаном, Кыргызстаном и Таджикистаном, на юго-западе — с Афганистаном, Пакистаном и Индией. По протяженности границы (5600 км) занимает первое место в Китае. В СУАР проживает порядка 20 млн человек. 45% из них — уйгуры, 44% — ханьцы и 7% — казахи. Большинство жителей района исповедуют ислам.

Андрей Соллогуб

Русская традиция – как раз не пить и работать

Для депутата Госдумы Владимира Мединского автомобильные пробки — время для творчества. Он пишет книги. Созданный в пробках трехтомник «Мифы о России» стал главным бестселлером российского non-fiction 2008—2009 годов.

— Говорят, что, прочитав первый том «Мифов», Владислав Сурков сказал: «Концептуально книга очень спорная и конфликтная, но России она абсолютно на пользу». Это правда?

— Это газета «Коммерсантъ» написала, надо, наверное, верить «Коммерсанту».

— А вам лично Сурков что-то говорил?

— Говорил, но я вам не скажу. Он же не просил это кому-то передавать.

— Говорят, что ваши книги — заказ Кремля, историческая подпорка под суверенную демократию.

— Скажу честно, на эти книги я готов был принять заказ от кого угодно: хоть Кремля, хоть ФСБ, хоть НКВД. Потому что я верю в то, что пишу. Но никто не заказал, все пришлось делать на свой страх и риск. Впрочем, кинутая прессой идея о «заказе Кремля», несомненно, подогрела интерес к книгам.

— Как и некоторые в высшей степени нелицеприятные рецензии? О вас они либо восторженные, либо ругательные. Переживаете?

— Как бывший пиарщик, я отлично понимаю, что плохой рецензией может быть только некролог автора. Ничто так не стимулирует интерес к книге, как отрицательная рецензия. Особенно благодарен Глебу Павловскому (авторитетно назвал книги Мединского «каллообразным чтивом». — Ред.) и всем остальным, кто пишет про «Мифы» плохо. Тиражи от этого только растут. А если говорить серьезно, то мои книги не для того, чтобы ими восторгались. Вот если бы я писал стихи о любви, то другое дело: я бы хотел, чтобы ими наслаждались, чтобы их цитировали девушкам. А историческая публицистика — для того чтобы думать. Когда мне говорят «с 90% написанного согласен, а вот в 10% ты полную чушь несешь», я отвечаю: даже если бы вы были согласны со мной в 10%, я бы все равно был доволен — вы же задумались!

— Ваш трехтомник уже превратился в самую тиражную историческую книгу современной России (суммарный тираж за 1,5 года составил более 200 000 экз.), притом что в среднем тираж исторической книги сегодня 5000, а стотысячники — удел исключительно художественных бестселлеров: Акунина, Донцовой, Веллера. Такого успеха ожидали?

— Честно — нет. В советское время 50—100 тыс. экз. — было нормально для хорошей исторической книги. Сейчас, увы, сильно упали тиражи литературы вообще, и особенно серьезной. Стартовый тираж 1-го тома «Мифов» «О русском пьянстве, лени и жестокости» был как раз 3 тыс. экземпляров. Вообще-то, когда я подписывал договор с издательством, мне пообещали издать 5 тыс. Потом решили не рисковать и ограничились тремя. Но три тысячи они продали за неделю и начали спешно допечатывать.

— В Союз писателей вас за эти книжки взяли?

— Да, за эти.

— А членам СП дают нынче дачи в Переделкине?

— Дачи не дают, но и взносов не берут. Все справедливо.

— Вы уже выпустили три книги о русских мифах. Какой развенчать было труднее всего, с чем пришлось повозиться?

— У каждого из мифов — сложная история. Вообще-то я ничего не отрицаю, я просто стараюсь посмотреть, как они рождались, как эволюционировали. Все эти мифы — отчасти правда. Да, мы и пьем, и история у нас жестокая. В каждом человеке есть хорошие черты и плохие. Вот самый простой пример — пьянство. Я ж не отрицаю, что мы пьем. Мы сильно пьющая нация. Я более того скажу, большая часть последних антиалкогольных предложений власти — даже не полумеры… так, фигня на постном масле. Мы до конца не осознали, насколько страшна эта проблема, иначе и контрмеры были бы совершенно иными.

— Да Медведев просто боится быть Горбачевым.

— И я его понимаю. Страшно тяжело принимать жесткие непопулярные решения. Но мы их либо примем, либо прекратим свое существование как нация. Потому что когда мы в 1914 году объявляли сухой закон, мы пили 4,5 литра алкоголя на человека. Сейчас пьем по 16—18 и считаем, что это можно побороть социальной рекламой и баночками по 0,33.

— Но это же не самый высокий показатель в мире.

— «Всего лишь» второй-третий показатель в Европе. Но это все равно что сидеть в тюрьме и радоваться, что у тебя не самый долгий срок. В «Мифах» идея другая: неправильным является представление о том, что русские имеют историческую, генетическую предрасположенность к пьянству. Что именно поэтому мы и выбрали религию, которая пить разрешает. Потому что веселье на Руси есть питие, как якобы сказал Владимир-Креститель, выбирая христианство. Что Менделеев изобрел водку. Что вообще водку изобрели в России. Что типаж русского изображен в картине «Крестный ход на Пасху». Неправильно потому, что исторически как раз мы пили очень немного. Мы вообще были малопьющей нацией. В конце XIX века Россия тоже занимала второе-третье место по потреблению алкоголя, но только с конца. Пафос заключается именно в том, что истинная русская традиция — не пить и работать. А то, что мы спились за последние сто лет, то с этим надо бороться, это болезнь, которая излечима.

— Какой миф является самым опасным для России?

— Самым опасным является вывод о том, что ничего изменить нельзя. Что так дано, потому что так было всегда. Ну как начать строить хорошие дороги, если на нас все время давит это: «две беды — дураки и дороги»? А я как раз доказываю, что это все ярлыки, которые переродились в исторические мифы. Правда другая.

— Вы решили посредством книг взяться за масштабную PR-акцию — отбелить имидж России?

— С образом России, государства у нас действительно неважно. Тем более не понимаю, зачем мы даже в школьных учебниках расписываем весь негатив, выпячиваем его. Вот в европейской образовательной традиции делается ставка на позитив для массового пользования. Ни в одном английском учебнике не пишут, что дочь Генриха VIII Елизавета была жестоким тираном. Она там гениальнейший правитель, открывшая «золотой век» в истории Британии. Про ее тиранию — пожалуйста, но в специализированной литературе. У нас про деяния Ивана Грозного — во всех подробностях. И мы именно эти подробности и помним. А не то, что он сделал хорошего для России. Давайте сместим акценты. Давайте на первый план выведем позитив. Его в нашей истории великое множество.

— А есть примеры того, как мы умели себя отпиарить?

— Увы, увы… Пожалуй, только сталинская пропаганда сумела создать такую модель. Вспомните, все приезжавшие в СССР мирового масштаба писатели, деятели культуры были просто очарованы, околдованы тем, как у нас строилась новая жизнь. Вообще режим умел работать с самыми талантливыми людьми своего времени. Советская пропаганда 1930—1960-х годов вообще была на порядок эффективнее нынешней.

— Как при загрузке депутата Госдумы удается уделять время написанию книг? На вас работает отряд литературных негров?

— Ну, от толковых «негров» я бы не отказался, да где их взять? Все приходится делать самому. У меня всегда с собой два ноутбука, и я использую их попеременно каждые свободные пять минут для того, чтобы что-то написать или отредактировать. Я рано встаю, отвожу детей в сад к 7.45, и в 8.15 я уже в центре, в районе Нового Арбата. Обычно до половины десятого никаких встреч и совещаний не бывает, так что всегда есть час для того, чтобы посидеть в «Шоколаднице», попить кофе и поработать. А больше всего удается поработать в пробках. Мы теперь треть своего времени спим, треть дня — работаем и еще треть дня — а иногда и больше — проводим в пробках. Так что спасибо московским дорогам, писать есть когда. Ну и, конечно, нельзя без, как я шучу, научной организации труда. Вместе со мной работают два научных редактора, один литературный и один помощник. Поэтому я пишу или надиктовываю примерно так: помнится, в 1812-м генерал Раевский (где?), повел в атаку солдат (полка?), ведя с собой двух несовершеннолетних сыновей (возраст? что делали на фронте?). Научные редакторы уточняют фактуру и получается: генерал и аристократ Раевский под Дашковкой (по сведениям 2-го — Салтыковкой), чтобы воодушевить закопавшихся в окопах солдат, взял своих двух сыновей за руки (одному было 10 лет, второму — 14, оба действительно служили порученцами (!) при штабе корпуса) и вместе с ними в эполетах и орденах, в полный рост — пошел в атаку на французов! При этом младший, не имея оружия, нес в руках знамя Смоленского полка. Пристыженные солдаты — вчерашние крепостные мужики с ревом рванули за своим «отцом-барином» в рукопашную, в лобовую, под шрапнель, буквально сметя французскую позицию… Кстати, именно на таких примерах надо и воспитывать наших молодых офицеров.

— Написание книг у вас вместо хобби? Кто-то рыбачит, кто-то катается с горы, а вы книжки пишете?

— Ну да, что-то типа охоты на горных баранов.

— Какие мифы еще не разоблачили? От народа поступают предложения?

— Поступают, но я пока не планирую новых книг в серии о мифах. Сейчас переиздаю уже написанные три тома «Мифов», в них до 30% вообще новой информации, и читатели мне очень помогают своими замечаниями: где какие неточности, что нужно поправить. В предисловии поименно благодарю за это наиболее активных. Жириновский, эрудит Вассерман, высказали много замечаний по существу.

— А про курение книжку написать не планируете? Ведь столько лет в Думе курируете эту тему.

— Смеетесь? Типа американской «Thank you for smoking» про тяжелую жизнь табачных лоббистов? Вообще курение у нас курирует комитет по охране здоровья…

— Как относитесь к последней инициативе по борьбе с курением: на днях Сергей Миронов сообщил, что «Справедливая Россия» разработала законопроект, вводящий запрет на рекламу табака и курения.

— Вообще-то скоро год, как группа депутатов ЕР внесла такой законопроект, но до сих пор правительство не удосужилось прислать на него отзыв.

— Вообще все, что касается борьбы с табаком, делается ну очень неспешно. Россия присоединилась к Рамочной конвенции Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) по борьбе против табака еще в апреле 2008 году. До сих пор в стране не появилась законодательная база, отвечающая требованиям этой конвенции. Почему?

— Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Мы должны изменить наше законодательство в течение пяти лет. Сейчас подготовлено два законопроекта по борьбе с табакокурением. Есть условно «законопроект Герасименко (Николай Герасименко — первый зампред комитета ГД по охране здоровья. — Ред.)». Также его соавторами являются председатель профильного комитета Ольга Борзова и ваш покорный слуга… Есть еще один законопроект, подготовленной сенаторами (соавторы — Людмила Нарусова, Александр Починок. — Ред.), примерно о том же самом. Вероятно, они будут рассматриваться как альтернативные.

— Все уже запутались в антитабачных законопроектах. Еще в 2007 году были в первом чтении приняты поправки к закону «Об ограничении курения табака». Вы и его перевнесете?

— Нет, то были поправки к закону «Об ограничении курения табака». Речь шла о разделении курительных зон в залах аэропортах и на вокзалах, в заведениях общественного питания. Этот законопроект был локальным, и мы его теперь снимем с рассмотрения. «Законопроект Герасименко» носит более общий характер. Хотя по ряду позиций даже среди авторов еще есть разные мнения, но мы договорились, чтобы не затягивать, что они будут уточнены перед вторым чтением. Например, я считаю неправильным предусмотренный чуть не полный запрет на курение в ресторанах и кафе. На мой взгляд, в них должны быть раздельные залы. Причем надо дать три-пять лет, чтобы за это время каждый ресторатор оборудовал помещение соответствующим образом. Если заведение меньше 50 метров, то, в соответствии с европейской практикой, хозяин решает, курят здесь или нет. Зал меньше 50 метров разделить нельзя. Можно усилить эту норму, поручив муниципалитетам следить за тем, чтобы не меньше половины заведений такого рода было в городе некурящими.

— И законопроект опять на несколько лет увязнет в лоббистских играх, как это было с предыдущим?

— Надеюсь, что нет, хотя, конечно, вокруг любого антитабачного законопроекта есть несколько сил. Первая — это искренние энтузиасты здорового образа жизни и борьбы с курением, в число которых входят, как известно, и О. Г. Борзова, и Н. В. Герасименко. Вторая группа — это люди, содержащиеся в найме у американских фондов, борющихся с курением. Это те самые НКО, неправительственные некоммерческие организации, типа так называемого фонда Блумберга. Они выделяют по всему миру значительные средства на борьбу с курением. В основе деятельности подобных фондов — самые благие начинания, и их надо всячески приветствовать. Но, как всегда, любая благая идея, приходящая с Запада, на уровне реализации часто доходит до абсурда. Люди отрабатывают гранты, например, заказывая черный пиар против тех, кто им не нравится. Третья группа интересантов — безусловно, табачные лоббисты. Они, правда, сильно демонизированы со времен лихих девяностых, хотя давно их так называемый лоббизм сводится к рассылке депутатам и чиновникам билетов в Большой, Мариинку, ну или что там еще они спонсируют. Есть и четвертая незаметная сила — это фармацевты, которые выпускают разного рода антиникотиновые наклейки, пластыри, таблетки. В общем, в этом нет никакой теории заговора, это такой бизнес. И, наконец, пятая группа — те, кого борьба с курением затрагивает косвенным образом. Например, это рестораторы и отельеры, которые опасаются тотального запрета курения в местах общественного питания, на чем настаивают американские лоббисты, пытающиеся клонировать американский и частично европейский опыт. Знаете, в некоторых американских штатах можно курить только в собственном автомобиле, подняв стекло. В Европе в ряде стран курение в ресторанах запрещено — в Италии, Франции, Великобритании. Этот опыт уже склонирован кое-где в бывшем СССР, где привыкли бездумно копировать все, что делает Евросоюз. Например, я был там этой зимой в Латвии вместе с соавторами нашумевшего фильма «Прибалтика. История одной оккупации», рассказывающего о тяжкой доле прибалтов под советским игом в 1945—1991 гг. Поздним вечером после премьеры фильма покупаем в лобби-баре гостиницы сигары, но выясняется, что курить их здесь нельзя. Не только в номере, что, наверное, правильно. Нельзя курить ни в лобби, ни в ночном клубе, ни в баре, ни даже на улице. Спрашиваем: «Где же можно курить сигары, которые вы тут продаете?» Ответ — на улице, за углом есть урна. «Там можно. Только, пожалуйста, не отходите. Потому что если будете идти по улице с сигарой, вас могут оштрафовать. Надо там закурить и там же затушить», — вежливо объяснил администратор. Представляете себе удовольствие курить сигару минут 40 на морозе? Мы вообще были потрясены тем, что гостеприимные рижские кафешки вечером — абсолютно (!) пустые. Хозяева стонут. Зато курить везде строжайше запрещено, и вряд ли это добавляет посетителей их скромному малому бизнесу. Это замечательный пример того, как хорошая идея доводится с помощью всяких западных фондов до полного абсурда. В условиях же нашего климата вводить, как в Латвии, тотальный запрет — просто опасно. Представляете, людям будут предлагать зимой выйти из кафе покурить где-нибудь в Красноярске? Боюсь, люди будут умирать от воспаления легких гораздо быстрее, чем от рака легких.

— Помимо мест курения у нас полно других прорех в антитабачном законодательстве.

— Я бы сказал, в нем есть несколько моментов, которые должны быть усилены. Во-первых, надо усилить меры по борьбе с курением. Этот вопрос решает законопроект Герасименко, Борзова, Мединский. Надо четко определить перечень мест, где можно торговать сигаретами, а где нельзя. Точно так же, как это было сделано с алкоголем. В-третьих, надо запретить рекламу сигарет.

— Вообще?

— Вообще. Мы ведь, когда принимали закон «О рекламе», сделали единственное исключение для рекламы табака и алкоголя — в печатных СМИ. Потому что одновременно запрещалась реклама в других местах — на телевидении, на радио, в наружной рекламе. И чтобы эти бюджеты западных компаний не были тут же списаны на Восточную Европу, на Чехию и Польшу, а тратились на поддержку отечественной прессы, и было предложено косвенное коммерческое дотирование независимых печатных СМИ. Не думаю, что от этого был какой-то серьезный вред. Не думаю, что человек сопьется от того, что увидит в глянцевом журнале рекламу «Бейлиса». Тем более он купил этот журнал за деньги. Но теперь, думаю, пора и это ограничить.

— А повышение акциза на табак?

— Это самое главное. Потому что запреты на курение в общественных местах, демонстрацию в фильмах и телепередачах курящих людей — это борьба со следствием. Самый эффективный способ борьбы с курением — высокие цены на сигареты. Сейчас в России самые дешевые сигареты среди цивилизованных стран. Средняя цена пачки у нас примерно 12—13 рублей. В Европе — до 7 евро, в Норвегии, в Великобритании — 5 фунтов. В России акцизы на сигареты, как в какой-нибудь Папуа — Новой Гвинеи. Государство в среднем получает с пачки 3—4 рубля. Акциз в таких небогатых странах, как Румыния или Болгария, составляет 55 рублей с пачки. Я не призываю к тому, чтобы сигареты резко подорожали. Но, безусловно, акциз должен быть повышен стремительно, на мой взгляд, минимум трехкратно. Чтобы государство получало с пачки хотя бы 10—15 рублей. И подобные повышения должны быть регулярными.

— Ваш законопроект увеличивает размер акциза?

— Нет, акцизное законодательство — это бюджетный кодекс. Его ведет комитет по бюджету.

— Вы возглавляли разработку Технического регламента на табачную продукцию. Согласны ли вы с мнением Онищенко о том, что он не в полной мере учитывает все положения Рамочной конвенции по борьбе с курением?

— Вообще-то каждая позиция техрегламента с правительством, в том числе ведомством уважаемого Геннадия Григорьевича, детальнейше согласовывалась. Важной заслугой депутатов комитета по экономполитике (Федоров Е. А.) и вице-спикера, курировавшего техрегулирование, Ю. Н. Волкова стало то, что в техрегламент была внесена норма: с будущего года до 30—40% пачки отдается под предупреждение о вреде курения. Не так, как сейчас, мелко и внизу, а почти на полпачки надпись о том, что табакокурение убивает. Как делается в большинстве стран. А также были переписаны все надписи, которые были приняты и согласованы правительством. А надписи там изначально были примерно такие: «По некоторым данным, курение может нанести ущерб вашему здоровью». Мы это заменили на: «Курение убивает», «Курение вызывает рак легких» и т. д.

— Не кажется ли вам странным: ратуете с думской трибуны за ограничение курения и при этом на некоторых фотографиях вы курите?

— Вообще-то не курю и никогда не курил. Очень редко, может, раз в полгода могу попробовать сигару. Журналисты меня как-то с ней один раз сфотографировали и теперь этот кадр ставят. Я не обижаюсь — сам был журналистом.

ДОСЬЕ

Владимир Ростиславович Мединский, депутат Госдумы от партии «Единая Россия» (Липецкая область), председатель подкомитета по техническому регулированию комитета по экономической политике и предпринимательству. Доктор политических наук, профессор. С 1993 года преподаватель МГИМО. 2006-2008 — президент Российской ассоциации по связям с общественностью (РАСО). Автор книжной серии «Мифы о России»: «О русском пьянстве, лени и жестокости», «О русском воровстве, особом пути и долготерпении», «О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов». Кроме того, Мединский является автором учебного пособия по истории PR «Негодяи и гении PR. От Рюрика до Ивана IV Грозного». В соавторстве с коллегой по Думе А. Хинштейном недавно опубликовал книгу «Кризис».

Екатерина Сидорчук

Ян Левченко. Острое зрение в сторону

В «конкретном» предисловии к роману «Философия одного переулка» — кстати, было еще и «абстрактное» — Александр Моисеевич Пятигорский называл себя плохим философом. И пояснял, что понимает этот термин в «чисто ремесленном смысле». Что это значило? Мало думал? Нет, только этим, кажется, и занимался. Мало писал? Так ведь на то и философ, а не журналист, чтобы писать не очень много. «Плохой» в смысле неполной сосредоточенности на профессии, которая давно сдвинулась от философии к ее истории. «Плохой» в смысле недостаточной методичности, которая в итоге и привела философию к упомянутой подмене. Александр Моисеевич Пятигорский ничего не подменял, оставаясь мыслителем, все время выходящим из своих границ, как барочная статуя из ниши. Он все время занимался очень разными вещами, которые больше всего удивляли, возможно, его самого. Он смотрел в разные стороны.

Александр Моисеевич нещадно косил. На конгрессе в честь 80-летия Юрия Михайловича Лотмана, что проходил в Тарту и Таллине в 2002 году, он устроил хэппенинг с продолжением. Для начала ворвался в здание библиотеки Эстонской академии наук в сопровождении крепких людей, как выяснилось позднее, его последователей — философов из Риги. Приметив издалека всемирно известного стиховеда Михаила Леоновича Гаспарова, Пятигорский пружинисто устремился в его сторону и замер, как вкопанный, метра за полтора. «А где же, — вдруг раздался его хриплый, наигранно растерянный голос, — где Михаил Леонович, где же он?» Под ногами мэтров путалась научная молодежь, по ее гомону Гаспаров понял, что рядом Пятигорский, и встревожился. Пятигорский же, клонясь, как семафор, одним глазом уставился на какую-то барышню, другим — на фуршетный столик. Гаспаров оказался ровно посередине, но виду не подавал. «В упор не вижу, — с досадой клекотал Пятигорский. — Боже, что же с ним стало, что!?» Гаспаров уже тянулся в приветствии — рука была точно между хитрыми зрачками Пятигорского. Через несколько часов у него был доклад под названием «Семиотика как феноменология» в зале ученого совета Эстонской академии наук. Аудитория настраивалась вежливо, но скептично: это явно не история литературы, явно доминировавшая на конгрессе. Пятигорский оправдал ожидания на все сто. Читал по-английски с диким русским акцентом. Носился по аудитории. С ужасом заглядывал в развешенные по стенам помпезные зеркала с криками: «Self-reflection!». Нависал над сжавшимся в страхе президиумом академиков. В перерыве маршировал во дворе и размахивал сигаретой, поминутно поскальзываясь на зимней брусчатке и громко матерясь. Мы, маленькие аспиранты, смотрели на него во все глаза. Старик зажигал. Это была свобода.

Книжку «Символ и сознание», написанную им совместно с Мерабом Мамардашвили, я так и не прочитал, спасовал. Зато еще в университете удалось осилить статью «Три беседы о метатеории сознания», опубликованную в 1971 году в тартуской серии «Трудов по знаковым системам». Там была среди прочего изложена следующая мысль. Сознание как таковое не может быть жизненно пережито, оно не является феноменом жизни, мы работаем только с описанием работы сознания и потому можем рассчитывать только на его метатеорию. Эта красиво и совсем не сентиментально сформулированная недостижимость не дает покоя настоящему философу, плохой он или хороший. Пятигорский с ней и жил — с этой недостижимостью, стимулирующей мысль, юмор и злость.

Его романы — числом три, сжатые объемом и богатые, стало быть, содержанием — пора бы уже разбирать на семинарах по медленному чтению. Может, это кто-то уже делает? Как это было бы любопытно, хотя и нелегко! Его книги по философии наблюдения, истории масонства и, конечно, буддологии, за явные успехи в которой его уволили в 1974 году из Института философии, открывают разных авторов и разное письмо. Александр Моисеевич мыслил только в настоящем времени и прожил несколько жизней. Естественно предположить, что у него и сейчас началась новая жизнь. Вопреки научной рациональности.

Ян Левченко

Не чеши

Юлия Беломлинская высказывается на злободневную тему: стих о башне «Газпрома»

Послание к петербуржцу
Или
Русская ново-массонская

Ночь Улица, Фонарь Аптека…
— Не уронитесь кирпичом
Нишкни земляк,
Тут Стройка Века
А ты, похоже, не причем

Ты не причем — давать советы…
Таджик, зырянин, бессараб
Тут согнуты в Мечту Поэта
А с неба щурится Прораб:

С лукавой ленинской стеблинкой
Еврейский Папа Саваоф
Уже однажды сдул пылинкой
с тех, Тридевятых берегов

одну такую пирамидку
Она звалася Вава Б…
Но мы опять ползем улиткой
По склону фудзи — по трубе!

Тут новый БАМ, Елизавета
И также новый Бойконур
Тут согнаты в Мечту Поэта
Тунгуз, армЯнин и уйгур

Мордва, Тува, Степня и Поле
И хмурый дядька из хохлов
Тут собраны по доброй воле.
Где прежде финский рыболофф…

………………………………

Мильены потогонных метров
Протянем в небо, словно шпал
Мы дети первых километров…
(Верней сто первых километров)
И наш товарищ — брянский нал

Не плачь кунак, мы тянем к Богу
Не газохренову трубу
Ту, из Некрасова — Дорогу
Чугунку на мирском горбу

И для Мечты — чего ж не жалко?
Уж сколько вложено костИ…
А ты…
Не суйся под мешалку!
Не загораживай пути

Не стой под грузом, сучий потрох
Не ссы, бери пример сюда
Мы — племя молодых и бодрых
Мы — вавилонская байда

И позабыв про день вчерашний
Скорей в сегодняшний спеши…
А если беспокоит Башня —
Совет все тот же — НЕ ЧЕШИ.

Юлия Беломлинская