Лучше снаружи, чем внутри

• Дмитрий Захаров. Средняя Эдда. — М.: Издательство АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2019. — 349 с.

Все же хорошо, что так внезапно и живо современность наконец пробралась в литературу: на полках теперь и российско-украинские конфликты, и феминистские гимны, и бюрократические проволочки. После тематически созвучного новинке романа Шамиля Идиатуллина «Бывшая Ленина» в Редакции Елены Шубиной выходит текст серии «Актуальный роман» — второе произведение журналиста и писателя Дмитрия Захарова «Средняя Эдда».

«Средняя Эдда» написана с наполеоновским замахом: Захаров выстраивает альтернативную российскую действительность, где протестным двигателем становится культурное движение. Текст романа плотный, сюжет стремится к детективному, а драматизм — к трагическому излому. Современная Россия переживает последствия событий Болотной, а оппозиция находит точку опоры в стрит-арте, когда анонимный художник Хиропрактик создает серию из двенадцати граффити — и здесь уже начинают происходить то ли мистические, то ли конспирологические события. Картины не только тревожат общественную жизнь и пробуждают несогласных, на фоне политически нестабильной ситуации герои скандальных полотен загадочно погибают — и тут рождаются заговоры, заказные рисунки, таинственные пророчества и политические распри.

Нужно сказать, что антиутопия — это всегда очень благодатный жанр, в рамках которого одинаково просто и промахнуться, и создать настоящий шедевр. Захаров, к счастью или сожалению, оказался где-то посередине. «Средняя Эдда» — это прежде всего отчетливая политическая сатира, застрявшая между протестным трепетом нулевых, насыщенных кровавыми подробностями, и современностью. В эпоху явного политического кризиса антиутопия оказывается для литературы особенно функциональным жанром: только в последние пару лет здесь осели и Виктор Мартинович, и Елена Чижова, и Константин Куприянов, и даже в последнем романе Сальникова прослеживается симпатия к гротескным элементам. Именно сейчас, когда актеры выходят на одиночные пикеты в поддержку несправедливо осужденных, громкая история о культурном сопротивлении действительно вторит современности — с полицейским произволом, грубо подавляемыми протестами и чиновничьим деспотизмом.

В рисунках пропагандируется детская порнография. Это теперь популярная тема, после того, как по статье посадили Хамаду. Одуревшие хипстеры цепляются за своего, даже если тот — уголовный преступник.

Как такового арта в романе вроде бы и много, но на деле граффити оказывается лишь рамкой для политического и любовного сюжетов. В тексте явно прослеживается авторская увлеченность и культурологическая грамотность, но громкая аннотация, обещающая «арт-антиутопию», обманчива — это, разумеется, антиутопия, но едва ли «арт»: разве что мошонка Павленского упоминается. Кроме того, Захаров окольно  пропитывает текст мифологизмом: начиная скандинавским названием (и здесь снова проявляется масштабный пафос автора — мол, есть Старшая и Младшая Эдда, а я вам еще и Среднюю выдам) и вкраплениями околоиндийских элементов и заканчивая внутренним мистицизмом текста и даже упоминанием виссарионовцев. В сумме актуальные декорации выгодно оформляют текст: в диалогах политтехнологов и пиарщиков легко потеряться, если бы не красочная предметная поддержка.

Тут нельзя не сказать, как умело Захаров работает с диалогами и вообще с речевыми характеристиками героев. Все реплики (за исключением разве что фиктивных переписок, где вроде бы вменяемые персонажи общаются мемами из «МДК») узнаваемы и «впору»: чего только стоит хрестоматийный сотрудник в приемной вице-мэра, то и дело подхалимничающий с фразами вроде «у Якова Леонидовича срочный звоночек». При этом удачные диалоги и красочные описания соседствуют с сомнительными клише, фразами типа «лень додумывать эту мысль» и бесстыдно странными эпизодами:

Открывшиеся двери привели вовсе не в кабинет к вице-мэру, в а еще одну приемную: с оленьими гобеленами, гербовыми занавесками и двумя секретаршами в оранжево-черных балахонах. Ровные перламутровые зубы и ямочки на девичьих щеках определенно намекали, что это только превью.

Возникает недоумение: превью чего, простите?

Ощутимо слабым все же кажется напускной драматизм любовной линии — причем сюжетообразующей. Вопросы один за другим возникают как к форме, так и к содержанию: в первом случае откровенно отталкивает лирический пафос, во втором — увы, то же самое. Отношения главного героя Дмитрия Борисова и его то сумасбродной, то героически трагедийной избранницы Насти грубо ломают композицию, которая, надо отдать должное, действительно обеспечивает «Среднюю Эдду» детективным задором. К сожалению, нет никаких оснований брать во внимание все эти метания, переживания и прочую половую суету, существующей параллельно истории о Хиропрактике, без прямого совмещения двух историй. Любой мало-мальски сообразительный читатель в первой половине романа догадается, что политическая и любовная линии должны быть объединены, а во второй без спойлеров поймет, как именно. Может, недоработка истории и не так бы бросалась в глаза, если бы не форма — то и дело проскакивающая подростковая патетика выглядит неуместно:

Настя стоит одна в центре циклона, подняв кверху черные ладони. Она закрыла глаза.

Раз-раз. Это нож одной из девиц бьет Настю по ребрам.

Черная кровь брызжет из-под футболки на снег.

Раз-раз.

Фотовспышки.

Раз-раз. Крики ужаса. Народ врассыпную.

Раз-раз.

Несмотря на бросающиеся в глаза недостатки, «Средняя Эдда» (а со своими минусами — особенно) служит единственной цели: манифестировать современность. Где-то слепо нащупывая, где-то и вправду умело, а где-то напрямую Захаров берет на себя суровую ответственность вывести современную русскую литературу на поле политического высказывания — как минимум это не только соблазнительная, но и обнадеживающая траектория.