Александр Гаррос, Алексей Евдокимов. Чучхе

  • Авторский сборник
  • М.: Вагриус, 2006
  • Переплет, 352 стр.
  • ISBN 5-9697-0247-1
  • Тираж: 5000 экз.

Говорить, собственно, нужно только о первой вещи, которая и дала название книге. Повесть «Новая жизнь» обнаруживает литературную умозрительность авторского метода, в этом качестве полезна. Герой каждый год меняет облик и сюжет жизни, о чем нам почему-то так и не сообщает, убегает от себя и в то же время ищет смерть. Замученный Достоевский или Фриш. «Люфт» написан отделившимся от соавтора Евдокимовым: разросшийся на сто страниц плакат со свежими данными из газет (дата: январь 2006).

В киноповести «Чучхе» все это тоже есть, но детективный сюжет закручен блестяще, интрига раскрывается на последней странице, приходится заглянуть в начало, чтобы понять ее смысл.

Киноповесть — лукавый жанр. Живопись не требуется. У авторов к ней, кажется, и вовсе нет призвания. Имена, должности, этикетки. Достаточно, например, сказать, что герой ел снедь — режиссер дорисует. Или, в лучшем случае, что он резал болгарский перец «цептеровским» ножом. Кому нужно, понятно.

Предисловие настораживает. Авторы долго объясняют, что не собирались писать пасквиль ни на Ходорковского, ни на Березовского и Абрамовича. Само соединение имен наводит политическую тоску. Но нет, действительно, не пасквиль, речь о другом.

Выпускников элитного класса (читаем все же — школа Ходорковского) начинают по одному уничтожать. Канва известна по негритятам Агаты Кристи, однако проблемы личной вины и высшего (персонифицированного) судии остались в прошлом веке. Перепуганные, герои уничтожают друг друга. Так воспитаны. Каждый за себя, никто никому не доверяет. Покупаются на блеф одноклассника, о чем, как я уже сказал, мы узнаем в самом конце.

Пересказывать детектив — подлое занятие. Поэтому и не буду. Читатели у этой книги, несомненно, найдутся, тем более что авторы являются лауреатами премии «Национальный бестселлер».

О мальчиках и девочках, которые к двадцати пяти годам стали директорами фирм, продюсерами, лидерами партий и советниками президента, мы знаем примерно столько же, сколько о снежном человеке. Информация избыточна и одновременно недостаточна. «Чучхе» не много меняет в этой густо прорисованной пустоте. Но авторы озабочены проблемой воспитания, это повесть о воспитании, что уже является достаточным поводом для размышлений.

Мишенью выбраны братья Стругацкие, которые верили в Человека Воспитанного. С большим основанием на роль оппонента годился бы Руссо. Но тут, вероятно, сказалась читательская биография. И дело, в конце концов, не в этом. Авторы не верят в чудесную силу воспитания.

Артур Коминтович Ненашев был еще учителем олигарха, почему тот и пригласил его в свой колледж (школу, лицей). Он «шестидесятник», пребывает в иллюзии, что можно еще нечто изменить в человеке и в обществе. Ученик его, олигарх, тоже верит в это (все же след Ходорковского смыть не удается).

Далее все не складывается не только у педагога, но и у авторов. Может быть, педагогический метод Ненашева не сработал? Но довольно трудно представить «шестидесятника», который проповедует политическую философию Северной Кореи чучхе. Помню это время, на Северную Корею была стойкая аллергия, на чучхе идиосинкразия отдельно. «Кавалергарды», «дева юная», «комсомолочка» — вот герои, пароли и кумиры тех лет. Кстати, чучхе — идеология коллективистская, а не индивидуальная, как может показаться из повести. Опираться на собственные силы призвана была нация.

В объективированном сюжете киноповести возможно и другое объяснение педагогической неудачи: человек не поддается воспитанию. Вернее, воспитывают его обстоятельства, а не учителя. Из уст одного из учеников, аутсайдера в карьерном смысле, но, как водится, душевно и духовно доброкачественного, мы узнаем, что учитель был потрясен неисправимым эгоизмом своих подопечных. Но и у учеников есть, однако, свой резон. Учитель коллекционировал пробки от пивных бутылок иностранного производства. Такой педагогический прокол в стройной системе романтика. А дети запомнили на всю жизнь. Вот и поубивали друг друга через семь лет после выпуска.

Николай Крыщук

Денис Гуцко. Русскоговорящий

  • Вагриус, 2005
  • Твердый переплет, 352 с.
  • ISBN 5-98264-009-3; 5-9697-0249-8
  • Тираж: 3000 экз.

В прошлом году Денис Гуцко, вопреки всем ожиданиям, получил премию «Букер» за роман «Без пути-следа» — о выросшем в Грузии русском, который спустя десять лет после развала Союза не может получить российское гражданство. В переработанном виде под названием «Русскоговорящий» этот роман вышел теперь в издательстве «Вагриус» — впервые отдельным изданием. По сравнению с журнальной публикацией (которой вручали премию) объем произведения вырос в два раза. У главного героя появилась предыстория, изложенная в первой части романа, где рассказывается о грузино-азербайджанском конфликте 1989 года. Переработке подверглась и вторая часть: из нее убрано много ненужной шелухи и переделан конец, теперь он гораздо более эффектен, в нем даже появилась «достоевщинка». Критика встретила роман одобрением, впрочем, довольно сдержанным.

Действительно, для современной литературы этот роман слишком «прямой». В последнее время попытки просто и честно рассказать историю «из жизни» как-то не удаются. Гуцко смог сделать это, не впав ни в автобиографию, ни в байкотравление. Пушкинский принцип «судьба человеческая — судьба народная» — основополагающий для этой книги, Гуцко сам подчеркивает это в многочисленных интервью. Это добротный, профессиональный и крепкий текст, но чтобы воспринять его всерьез, нужно верить в то, что жизнь полнее искусства и второе призвано первую объяснять.

Если литература вообще может «поднимать проблемы» и «ставить вопросы», то роман Гуцко как раз этим и занимается. Как случилось, что в девяностых огромное число образованных и хороших людей оказались аутсайдерами и неудачниками? Кто виноват в том, что миллионы русских оказались не нужны своей родине — с паспортом несуществующей страны в новом жестоком и слеповатом государстве? Почему люди, долгие годы жившие и работавшие бок о бок, вдруг с ненавистью бросились убивать друг друга? Так примерно можно очертить круг волнующих автора вопросов, и он ставит их кропотливо и небесталанно.

Что-то забыли? «Литература — это прежде всего искусство слова». Жаль только, что эта истина нуждается в поддержке авторитета высказавшего ее когда-то Набокова.

Вадим Левенталь

Юлий Дубов. Большая пайка

  • М.: Вагриус, 2005
  • Твердый переплет, 816 с.
  • ISBN 5-9697-0147-5
  • Тираж: 5000 экз.

«Большая пайка», или Интеллигентские особенности романа о российском бизнесе

Диктатура пролетариата, не как принцип общественной организации, а как идеологическая доминанта, определила во многом тот феномен, который именовался «советской интеллигенцией». Действительно, в какой еще стране мира практически любой человек мог получить неплохое высшее образование и — за редким исключением — в дальнейшем не извлечь из этого обстоятельства практически никаких материальных выгод? Мало того — и выгод моральных: всевозможные плановые принудительные поездки студентов и ученых всех направлений в колхозы на сельхозработы подчеркивали лишний раз вторичность интеллигенции в советском государстве рабочих и крестьян, тактическую вынужденность партии большевиков мириться с самим ее существованием.

Казалось бы, после крушения Советского Союза интеллигенция должна была избавиться от врожденного комплекса неполноценности и уже без оглядки на идеологию занять подобающее ее место в общественной иерархии. Однако с крахом советской власти произошел крах и самой государственности. У бывших партийных функционеров, расправивших крылья в условиях молодого хищного российского капитализма, никакой надобности в интеллигенции, к которой они и так никогда не питали особых симпатий, разумеется, не было.

Роман генерального директора «Логоваза» Юлия Дубова «Большая пайка» представляет интерес именно в силу того, что повествует не о бизнесменах, вышедших из удачливых уличных бандитов, с которыми уместно было бы сравнить, например, героев романа Эдгара  Л. Доктороу «Билли Батгейт» или даже героев романа «Однажды в Америке» Хэрри Грея, а именно о советской технической интеллигенции, по-разному переживающей новую тотальную переплавку человеческого материала в постперестроечные годы.

Никаких иллюзий, выдаваемых за «активную жизненную позицию», никакого самодовольного гламура в стиле Оксаны Робски, никаких постмодернистских «стратегий», ставящих повествование и самого повествователя под сомнение, никаких сожалений по поводу утраченного «советского рая» читатель (к своему изумлению или счастью — не столь важно) в книге не обнаружит.

Каким же рисуется в романе «Большая пайка» российский бизнес? Несомненно, без каких-либо прикрас и лакировок: в нем ничто не должно строиться на доверии; в нем нет и не может быть друзей как в прошлом, так и в будущем; чтобы выжить он вынужден обходить закон и сотрудничать как с уголовным миром, так и с коррумпированным чиновничеством; его уверенная поступь может прерваться одним росчерком сановного пера под новым постановлением или указательным пальцем киллера, спустившего курок. Этот бизнес бесконечно далек от духа свободного предпринимательства, составившего в конце концов из ошметков западного мира американскую нацию, и духа благочестивой бережливости, принесшего протестантской Европе стартовый капитал для мирового господства.

Поэтому трагически погибают бывшие научные сотрудники Сергей Терьян и Виктор Сысоев, не изменившие собственным представлениям о должном. Именно поэтому успеха добиваются быстро мутировавшие в «акулы бизнеса» нерасторопный скандалист Марк Цейтлин и предприимчивый, но не менее скандальный Еропкин. «В лагере убивает большая пайка, а не маленькая», вынесены в эпиграф слова Варлама Шаламова. Где по-настоящему была в советском, а тем паче постсоветском обществе эта грань между лагерем и волей — вопрос открытый. Возможно, когда-нибудь, когда российский бизнес окончательно американизируется и будет почти искренне отрицать в качестве давнишних своих атрибутов пудовую золотую цепь, малиновый пиджак и разогретый не для белья утюг, кто-нибудь напишет серьезное культурологическое исследование об антропологической трагедии девяностых годов. Если этот кто-то не будет отягощен необходимостью политкорректно исказить историческую правду, ему заочно можно порекомендовать вдумчиво и неторопливо ознакомиться с романом «Большая пайка» — для вхождения в курс дела перед тем, как он будет читать материалы, представляющие постсоветскую историю в более выгодном для финансовой российской элиты свете.

Валерий Паршин

Михаил Шишкин. Венерин волос

  • М.: Вагриус, 2005.
  • Переплет, 480 с.
  • ISBN 5-9697-0092-4
  • Тираж: 5000 экз.

Долго маялся, прежде чем решился написать пару слов о романе. Прочитав его первый раз, понял, что запутался. Перечитал. Потом ознакомился с рецензиями оч-чень умных людей. Запутался еще больше.

Чем-то мне все это напомнило обычную для психоанализа ситуацию с интерпретацией бреда или сновидений. Сон один, а толкований столько же, сколько психоаналитиков. И каждый вроде как прав, не поспоришь. А как оно на самом деле с этим сном — так тайной и остается. В том числе и для самих аналитиков.

Конечно, можно списать на то, что роман-де настолько многоплановый и сложный, что единого мнения, о чем он, собственно, и быть не может. Кто-то считает, что о любви, кто-то — о страдании и неискоренимой жестокости, кто-то — о грядущем воскресении всех умерших, кто-то — о роли слова в жизни человека и человечества. Короче, как обычно получается — автор написал, а потом специалисты заботливо объясняют, что тот хотел сказать.

Чтобы подвести хоть какой-то итог, можно заявить коротко и бодро: роман о жизни во всем ее многообразии. Отличная формулировка, которая идеально подходит ко всему малопонятному и неудобоваримому. Сама-то жизнь тоже ведь малопонятна и неудобоварима.

«Венерин волос» — мешанина историй, не имеющих ни начала, ни конца, ни четкого сюжета. Причем здесь и дореволюционная Россия, и древняя Персия, и современная Швейцария, и Чечня с Италией. Война, любовь, философия, гнусность и красота… Перемежается это все широкими полноводными потоками авторского сознания. Словом, мозаика. Но цветные стеклышки писатель не складывал аккуратно, а разбрасывал не глядя, щедрыми жменями.

И что получилось? А получилось, как ни странно, неплохо. Благодаря филигранной обработке этих самых стеклышек. Стилист Шишкин превосходный. При прочтении включаются все органы чувств — и вкус чувствуешь, и запах, и звуки слышишь. Отточенный стиль, великолепные метафоры… Да что там говорить — хорошая сильная проза. Если не задумываться о том, к чему все это в целом.

Короче, ассоциации текст будит, настроение создает, высоколобым интеллектуалом себя почувствовать можно, глубокомысленно переворачивая странички… Главное, потом сделать вид, что все понятно, дабы не снижать впечатления.

Одно только смущает. Как быть с утверждением: «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает»? Ай, в печку его, в печку!

Кирилл Алексеев