Еще разок, но теперь с чувством!

Глава из книги Хенрика Фексеуса «Искусство манипуляции. Как читать мысли других людей и незаметно управлять ими»

Что такое чувства

Прежде чем заняться изучением выражений лица, нужно уточнить, что же такое на самом деле эмоции (чувства). Существует много теорий, объясняющих, что такое эмоции и как они возникают. На сегодняшний день нам известно, что существуют базовые эмоции, свойственные всем людям, и проявляются они также у всех одинаково.

Эмоции как защитный механизм

Когда что-то напрямую угрожает безопасности человека, он испытывает страх. Согласно популярной теории, страх берет свое начало в безусловных рефлексах, когда человеку нужно как можно скорее выбраться из опасной ситуации и у него нет времени на раздумья. Требуется немедленная реакция. Представьте, что вы человек из каменного века и на вас нападает огромный тигр. Станете ли вы тщательно анализировать ситуацию и искать самые логичные пути выхода? Конечно нет! Если только вы не хотите стать ужином тигра. Дело в том, что мы подсознательно постоянно ищем в окружающем нас мире разные сигналы. Как только сигнал обнаружен, возникает соответствующая эмоция, вегетативная нервная система получает сообщение и запускает соответствующие процессы. Тем временем информация доходит до мозга, так что он тоже в курсе происходящего.

Информация попадает в мозг двумя путями. Оба имеют свое начало в том месте, где рецепторы принимают сигнал и посылают в область таламуса. Оттуда сигнал поступает в миндалевидное тело — участок, который связан с реакциями человека и с теми зонами мозга, которые управляют пульсом, давлением и другими реакциями вегетативной нервной системы. К миндалевидному телу подходит много путей. Первый путь — кратчайший, мозг просто реагирует на сигнал и все, не анализируя информации. Другой путь длиннее, он проходит через участки мозга, отвечающие за внимание и мысли, и только потом попадает в миндалевидное тело. Этот путь занимает больше времени, но зато дает более четкую и полную информацию о поступившем сигнале.

На практике это означает, что если на человека несется что-то большое на огромной скорости, то это послужит сигналом к возникновению страха. От страха участится пульс и кровь начнет активно поступать в ноги, чтобы человек мог убежать в случае необходимости. Тело реагирует быстрее, чем сознание, так что сначала водитель выворачивает руль и улетает в кювет и только потом думает: «Черт, этот грузовик несся по встречной!» Или (что тоже бывает) он понимает, что все это только померещилось, а теперь часа два придется вытаскивать машину из канавы.

Зато телу потребуется больше времени, чем сознанию, чтобы вернуться к прежнему состоянию. Опасность уже прошла, а водитель продолжает сидеть в машине с бешено бьющимся сердцем и пересохшими губами.

Другими словами, наши эмоции призваны спасать нас из разных ситуаций, вызывая необходимые изменения в участках мозга и влияя на нервную систему, которая, в свою очередь, управляет такими процессами, как дыхание, выделение пота и сердцебиение. Но чувства также влияют и на выражение лица, голос и язык тела.

Мы все время что-нибудь чувствуем. Эмоции приходят и уходят. Одни люди более чувствительны, чем другие, но и у них бывают моменты, когда они ничего не чувствуют. Нужно отличать эмоции от настроения: эмоция — это короткое и интенсивное переживание, тогда как в плохом настроении человек может пребывать постоянно, и оно будет влиять на все его эмоции и ощущения.

Раньше психологи мало внимания уделяли эмоциям. Возможно, на них сильно повлияло заявление Дарвина о том, что мы точно так же выражаем наши чувства, как наши предки, и в этом смысле недалеко ушли от первых примитивных людей. Другие ученые уверены, что чувства теряют свое значение по мере развития интеллекта и скоро потребность в них совсем отпадет. Согласитесь, это было бы скучно. Поэтому мы придерживаемся других взглядов: чувства (эмоции) — самое главное в жизни человека. С их помощью осуществляются связи между людьми, событиями и окружающим миром.

Обычно мы говорим: «Я чувствую…» Но на самом деле то, что мы «чувствуем», это лишь физические проявления более глубоких изменений. Часть таких проявлений бывает неприятными, особенно когда они требуют большого напряжения от тела. Бывают и приятные чувства. Но, говоря «Я чувствую радость» или «Я чувствую страх», мы только описываем наши физические ощущения от изменений, происходящих в нас. Да, в этом нет никакой романтики. Простите, если я разрушил в вас еще одну детскую иллюзию. Да, в чувствах нет никакой романтики, но это не делает их менее фантастическими. Даже зная, что бабочки у вас в животе − это всего-навсего биологическая реакция при взгляде на вашу любимую, это не делает ваши ощущения менее приятными и позитивными.

Что вызывает чувства

Конечно, дело тут не только в выживании. Примитивные чувства и реакции первых людей постепенно развивались и усложнялись. А теперь некоторые эмоциональные черты свойственны только одной какой-то культуре, то есть они не универсальны для всех людей. Обычно выделяют девять причин возникновения эмоций.

Тигр нападает!

Самая простейшая причина возникновения чувства — это реакция на сигнал в окружении. В этом случае человек не всегда успевает подумать и проверить свои ощущения. Может, это не тигр, а горный козел, а человек только что потратил на него свое самое лучшее копье.

Почему она так сделала?

Чувства возникают при размышлении над происходящим, но это отнимает время. Конечно, риск ошибиться меньше, но можно упустить необходимое время. («Да-да, это был тигр! Так я и думал. И теперь он лижет мои пятки».)

Помните, как сильно вы были влюблены?

Мы можем почувствовать что-то, просто вспоминая сильные переживания. В таком случае мы или ощущаем то же, что и тогда, или в нас зарождается новое восприятие как эмоциональная реакция на пережитое (например, раскаяние как реакция на злость и агрессию в прошлом). Это называется «устанавливать якоря», и к этому мы еще вернемся.

Было бы здорово…

С помощью фантазии мы можем воображать различные ситуации, которые вызывали бы у нас какие-то эмоции. Стоит только представить, что вы безумно влюблены. Попробуйте сами. Представьте, что вы совершенно без ума от… Чувствуете?

Не хочу говорить об этом. Только настроение портится.

Иногда достаточно только заговорить о том моменте, когда мы были злы, чтобы снова разозлиться. Даже разговор о прежних чувствах может вернуть их к жизни против воли говорящего.

Ха-ха-ха!

Комедию всегда веселее смотреть с человеком, который смеется и реагирует на шутки, чем с мрачным, депрессивным типом. Существует такое явление, как эмпатия, когда мы словно заражаемся эмоциями других людей. Кому-то весело, и нам тоже. Но если кто-то зол, то в нас это может вызвать страх или другие эмоции.

Не трогай плиту! Она горячая!

Часто мы боимся чего-то просто потому, что авторитетный человек (например, родитель в детстве) велел нам бояться. Дети часто осваивают чувства путем имитации действий и реакций родителей.

Вставай в конец очереди!

Люди, нарушающие социальные нормы, вызывают в нас сильные чувства. Конечно, у разных народов приняты свои нормы, и их нарушение может вызывать как злость, так и восхищение.

Улыбочку!

Чувства имеют четкое физическое выражение, поэтому их можно вызвать, симулируя ту или иную эмоцию в выражении лица. Для этого нужно напрячь мимические мышцы, например изобразив улыбку так, словно мы на самом деле улыбаемся. Это может искусственно вызвать ощущение радости. Помните, как в начале книги я учил вас изображать злость? Точно так же можно изобразить улыбку и поднять себе настроение.

О книге Хенрика Фексеуса «Искусство манипуляции. Как читать мысли других людей и незаметно управлять ими»

Исчезнувшая цивилизация

Рассказ из сборника Бернара Вербера «Рай на заказ»

Я, археолог, страстно увлеченный загадками мировой истории, всегда верил в легенду об «исчезнувшей Великой цивилизации». Я уверен, что очень много лет назад на свете жил загадочный народ, создавший невероятно высокую культуру.

Скорее всего, этот народ познал стремительное развитие и, возможно, в отдельных областях зашел гораздо дальше, чем мы, достиг апогея могущества, а затем пал и исчез так же внезапно, как появился.

Мне бы очень хотелось понять, как целая культура столь высокого уровня развития могла разом исчезнуть, да так, что не оставила по себе ни малейшего следа.

Даже в случае с динозаврами ученым в конце концов удалось установить ход событий. Гигантских рептилий уничтожил метеорит, падение которого привело к возникновению в атмосфере слоя пыли, почти непроницаемого для солнечных лучей, что в свою очередь вызвало резкое падение температуры и наступление вечной зимы, к которой холоднокровные существа не сумели адаптироваться.

С этими же созданиями дело обстояло совершенно иначе, и тайна их существования, а затем исчезновения представлялась мне, молодому археологу, самым дерзким из возможных вызовов. Я с восторгом бросился на поиски разгадки и потратил несколько лет, собирая информацию о загадочной Великой цивилизации.

Я начал исследования с территории собственной страны, но находки, которые я совершил, быстро привели к тому, что я стал путешествовать — до того самого дня, когда обнаружил нечто, показавшееся мне серьезным следом. Тогда я решил организовать крупномасштабную научную экспедицию.

Коллеги открыто насмехались надо мной, они говорили о беспочвенных фантазиях, о тщеславии, о наивности, свойственной начинающему ученому.

Однако после нескольких лет, потраченных на подготовку, мне удалось собрать команду из десятка высокопрофессиональных археологов, каждый из которых специализировался в своей сфере знаний, а также нанять более полусотни носильщиков, нагрузив их съестными припасами и инструментами, необходимыми для ведения раскопок и анализа состава почвы.

Мы отправились в сторону великих Восточных гор. Мы шли долго и перенесли множество ужасных испытаний. Сначала группу поразила эпидемия лихорадки, которая унесла пять жизней. Затем мы неожиданно встретились с племенем горцев. Они приняли нас сперва просто недружелюбно, а затем и с открытой враждебностью — в конце концов нам пришлось защищаться с оружием в руках. Мы потеряли еще нескольких товарищей, причем из числа самых выдающихся членов нашей необычной экспедиции.

Тем не менее мы продолжили восхождение. Я был твердо намерен не отступать ни под каким предлогом. Мать воспитала во мне упорство, и именно благодаря ей я хотел довести это безумство до конца, какую бы цену ни пришлось заплатить.

Холод, истощение, снег замедляли наше продвижение по мере того, как мы поднимались к головокружительно высоким горным пикам. Моральных же дух членов экспедиции непрерывно падал.

И вот настал тот проклятый день, когда один из ученых — угрюмый и молчаливый детина, который с самого начала путешествия каждый вечер тихо ругался в своем углу палатки — взбунтовал остальных против меня. Он утверждал, что вся эта авантюра обречена на провал и приведет нас в тупик или, еще хуже, к смерти. Он напоминал о перенесенных невзгодах и жизнях, потраченных зря — во имя бредовой идеи исследователя, страдающего манией величия. Полагаю, он имел в виду меня. Он утверждал, что не существует никакой исчезнувшей Великой цивилизации, что вся эта история — всего лишь сказки для детей. Впрочем, его мнение разделяли далеко не все, так что наша команда быстро раскололась. Две группы выступили друг против друга. Мой противник оказался очень резким на язык типом. Но насилие — последний аргумент глупцов — вновь положило конец всем спорам. Сначала мы обменивались оскорблениями, затем угрозами, потом он ударил меня, и я стал защищаться. Сражение оказалось яростным. Моим сторонникам с трудом удалось одержать победу, часть противников сдалась, часть обратилась в бегство.

Горстка, оставшаяся от нашего маленького отряда, продолжила смертельно опасное восхождение к небесам. Переправа через глубокое ущелье и нападение диких животных стоило нашей доблестной экспедиции еще нескольких жизней, но мы по-прежнему карабкались вверх по склону, становившемуся все более крутым.

Затем у нас под ногами обрушился ледяной мост, и мы нос к носу столкнулись с огромным мохнатым зверем. Мы убили его, но заплатили за это страшную цену — несколько наших товарищей погибли.

Изнурительный поход к заснеженным вершинам, укутанным белесой дымкой, продолжился. Случались, увы, новые мятежи, эпидемии неизвестных болезней, нападения враждебных тварей, встречались пропасти, которые мы замечали слишком поздно.

Через неделю форсированного марша наша исследовательская группа сильно поредела. Из шестидесяти четырех членов отряда, отправившихся в путь, до вершины добрались лишь двое: носильщик и я.

Он сильно кашлял. Однако мы не желали отказываться от цели. Невозможно было даже помыслить о том, что столько жертв принесено напрасно.

Наши запасы пищи и воды уже давно подошли к концу, мы пили растопленный снег и ели лишайник, содранный с гранитных глыб. Мы потеряли много сил, но это не повлияло на нашу решимость идти до конца.

Мы шли еще несколько дней, пока мой спутник не соскользнул в расселину. Он разбился о ее дно, и тем самым обнаружил вход, который вел в гигантскую впадину, спрятавшуюся среди скал.

Я осторожно спустился в эту неожиданно обнаружившуюся пещеру. Мой товарищ больше не кашлял. Я быстро похоронил его и продолжил исследования в полном одиночестве. В высоту пещера достигала размеров пятиэтажного здания. На стенах красовались огромные красочные фрески.

Сгорая от нетерпения, я решил взглянуть на них через специальное оптическое устройство, которое один из моих коллег-ученых разработал для этой экспедиции. Отладив фокусировку, я сумел получить общее изображение гигантских фресок — так, будто они были размером с меня. Именно в этот момент я и обнаружил первые признаки того, что некогда ОНИ побывали здесь.

Больше не могло быть никаких сомнений: представители исчезнувшей цивилизации сами изобразили себя на настенных картинах!

От ужаса меня вырвало. Казалось, образы этих невероятных существ взяты из мира кошмаров. Охваченный страхом, я почувствовал искушение повернуть назад, спуститься вниз, вернуться домой. И забыть. Но я остался на месте, очарованный каким-то странным ощущением — своеобразным величием, которое было в этих изображениях несмотря на их отталкивающий вида. Эти мерзкие создания казались настолько отличными от всего, что нам знакомо. От всего, что мы способны вообразить. Начнем с их роста. По моей оценке, размерами они превосходили нас раз в десять. Слово «великаны» применительно к нарисованным созданиям казалось смехотворным. Это были Титаны.

Передо мной находилось доказательство того, что они действительно существовали.

О детских байках больше не могло быть и речи, что бы об этом ни думали мои покойные коллеги (пусть земля им будет пухом) и скептики всех мастей.

Никто не смог бы добраться сюда и создать подобные фантасмагорические изображения.

Я детально изучил фрески с помощью оптического устройства. Каждая мелочь в них потрясала. Цвета, формы, позы. Лишь головы нарисованных существ имели весьма отдаленное сходство с нашими. Смутно угадывались два глаза, рот, дыхательные отверстия.

Все остальное внушало ужас и вызывало трепет. Как будто Природа была пьяна в день создания этих тварей и бросила дерзкий вызов остальным видам жизни. Гнусный вызов красоте и гармонии.

Обнаружив пищу (грибы и съедобные корешки, в изобилии произраставшие тут), я решил продолжить исследования. Туннель, столь же широкий, сколь и высокий, вывел меня к некому подобию лестницы невероятных размеров, вырубленной, разумеется, самими Титанами прямо в толще скалы.

Я спускался несколько дней и вышел к черному городу, выбитому в камне у подножия горы и состоящему из жилых зданий, предназначенных для гигантских пещерных обитателей. Каждая постройка тянулась вверх на несколько этажей.

Напряжение моих чувств достигло пика. Я трепетал. Наступило осознание того, что мне, невзирая на перенесенные испытания, удалось осуществить. Я заставил себя глубоко вздохнуть, и подумал, что сам еще не понимаю всей важности совершенного открытия.

Я обнаружил тайный город из древних легенд. ИХ ГОРОД. Он тянулся ввысь прямо перед моим изумленным взором.

Вне себя от возбуждения, я продолжал двигаться вперед. И на повороте одной из их «улиц» уперся в нечто, напоминавшее памятник.

На самом деле, это был скелет.

Искривленные белесые трубки устремлялись к верху пещеры, как у современных скульптур. Расположенный вертикально шест, к которому крепились закругленные кости со сквозным отверстием внутри, напоминал колонну с отростками. Челюсть округлой формы дополнялась сочленением под таким углом, который позволял открывать пасть очень широко. Из моих первых наблюдений следовало, что это существо обладало прикусом феномальной силы.

Я произвел замеры, собрал драгоценные образцы, сделал заметки и эскизы, испытывая священный трепет ученого, приблизившегося к концу своих исследований.

Целых шесть месяцев я оставался под землей — один в огромной пещере, — чтобы изучить их город. Кладбище чудес, полное сокровищ для пытливого ума. Я не хотел бросать мое открытие, не поняв, кем же были эти создания, как они жили и в чем ошиблись, ведь они все-таки исчезли.

Новейшие технологии помогли мне расшифровать их письменность. В конце концов, я стал понимать слова. Затем они начали складываться в фразы. Соединив их, я сумел выделить абзацы. Перечитав каждый из них сотни раз, я постепенно постиг логику их построения и добрался до смысла.

Итак, много веков тому назад Титаны царили на поверхности нашей планеты.

Они достигли исключительного уровня развития науки и духовности. Они владели исчерпывающими знаниями в сфере сельского хозяйства, животноводства, градостроительства и прокладки дорог. Они создали особо утонченное искусство. Они были способны общаться друг с другом на большом расстоянии. Они умели летать под облаками. Они даже могли путешествовать между звездами и погружаться в глубины океанов.

По мере того, как мне открывалась суть Титанов, я стал находить их прекрасными.

Численность этих созданий постоянно росла, и начался период упадка, во время которого они беспрестанно воевали друг с другом. Несмотря на высокий уровень развития, основополагающее правило «саморегуляции численности потомства в зависимости от энергетических запасов среды обитания», судя по всему, оказалось Титанам неведомо.

Они потерпели неудачу в том, в чем преуспели миллионы примитивных биологических видов: в регулировании собственного демографического роста. Тем самым они нарушили хрупкое равновесие с Природой, которая кормила их и давала им место для жизни.

В результате, истощив пищевые запасы и разрушив свою среду обитания, Титаны в конце концов передрались между собой.

Их разум теперь был направлен на средства ведения войны, и это привело к самым опустошительным разрушениям. В первые же годы междоусобных конфликтов они, будто объятые неистовой жаждой самоуничтожения, сожгли леса и предали огню сельскохозяйственные культуры и домашний скот. Титаны умышленно отравили воздух и воду, надеясь получить преимущество над страшными врагами, которыми были их собственные братья. Болезненное самолюбие и надменность ослепили их. Противостояние приобрело такие масштабы, что у Титанов не оставалось ни малейшего шанса выжить на поверхности планеты.

Тогда они принялись возводить подземные города. Они использовали фильтрованные воздух и воду, и считали, что здесь они в безопасности.

Однако ни агрессивность, ни стремление к разрушению все еще не были утолены. И войны продолжились под землей. Титаны закапывались в толщу планеты все глубже и глубже, так что вскоре их потомки уже не знали, что такое свет солнца.

Но они приспособились и к этим условиям, они создали новые сельскохозяйственные культуры — грибы и корешки. Те самые, что составляли мой ежедневный рацион на протяжении долгих месяцев исследований.

Жизнь под землей привела к изменениям в строении тела Титанов. Раньше они были двуногими созданиями с вертикальной осанкой, теперь же сгорбились, чтобы передвигаться по низким туннелям. И постепенно превратились в четвероногих существ, ползающих по коридорам колоссальных подземных городов, спроектированных так, чтобы защитить их от атак соплеменников. Они сконструировали сухопутную разновидность подводных лодок — «подземники», передняя часть которых оснащалась землеройными механизмами, способными прокладывать туннели с огромной скоростью.

И Титаны вновь начали воевать, посылая во врагов смертоносные торпеды, прогрызавшие скалы. Фрески подробно изображали грандиозные сражения между целыми армадами «подземников», обменивающихся залпами земляных торпед.

Чтобы защититься от этих убийственных механизмов, Титаны постоянно уходили глубже в земную кору, прокладывая туннели и строя новые подземные города.

Они больше не переносили свет, холод, свежий воздух. Их кожный покров стал совсем белым, глаза обрели способность видеть в полной темноте, как у некоторых видов кротов.

Устройство их общества также претерпело изменения. Титаны распределились по кастам в соответствии с морфологическими особенностями организма. Более низкие создания заботились о нуждах потомства. Более высокие вели войны.

Каждый город выбирал одну тучную самку и назначал ее хранительницей рода, отвечающей за воспроизводство себе подобных. Она решала, нужно ли рожать детей. И производила на свет столько новых Титанов, сколько было необходимо для восстановления равновесия в обществе — исходя из размеров места обитания, числа солдат, призванных обеспечить его защиту, и запасов пищи. Это было удачным решением вопроса, вызвавшего столько проблем, но решение это слишком запоздало.

Озлобленность Титанов не уменьшалась. Братоубийственные войны под землей продолжались, и эти четвероногие создания в конце концов полностью истребили сами себя, пустив по туннелям отравленный газ. Население городов, запертое под землей и лишенное возможности быстро заменить весь объем используемого воздуха, не имело шансов уцелеть.

Так они и исчезли все до единого, уничтоженные ненавистью к себе подобным.

Обнаруженный мной город возник в результате отчаянной попытки создать убежище не в земных глубинах, а на вершине, под самым высоким пиком горного массива, расположенного на востоке планеты. В условиях строжайшей тайны.

Эта идея на некоторое время обеспечила обитателям города безопасность, но в результате предательства, совершенного одним из них, война добралась и сюда, покончив с местными Титанами, как и со всеми остальными.

Я ошалел от обилия информации, прочитанное ошеломило меня. Неужели народ с таким высоким уровнем развития и утонченной культурой может в конце концов вложить все имеющиеся дарования в проект по собственному уничтожению в планетарном масштабе?

Но мне была хорошо понятна причина этого явления. Они должны были ненавидеть себе подобных до белого каления.

Впрочем, самое потрясающее открытие еще ждало меня впереди.

Однажды, блуждая по этому гигантскому кладбищу в стремлении понять тайну полного исчезновения не только цивилизации, но целого биологического вида, я обнаружил, судя по всему, один из их музеев. Место, где были выставлены предметы и даже книги эпохи «золотого века» Титанов — времени, когда они еще жили на поверхности планеты.

Увиденное здесь заставило меня содрогнуться. В одном из текстов приводилось недвусмысленное описание другого биологического вида… Нас. Они говорили о нас. Они даже изображали нас на своих схемах и рисунках. Мы их интересовали! Итак, сколь бы удивительным это ни показалось, некогда два наших вида сосуществовали!

Мои предки и их предки знали друг о друге!

Они жили вместе.

Или, по крайней мере, бок о бок.

Они видели друг друга. Они наблюдали друг за другом.

Исходя из легенд и комментариев Титанов, я смог сделать вывод, что с их точки зрения мы были… мелкими ничтожными существами.

Мы им не нравились.

Они называли нас термином, который, если передавать его привычными для нас звуками, произносится как «муравьи».

Чтобы «разобраться с нами», то есть. уничтожить, Титаны даже изобрели ядовитые газы. Они называли их «инсектицидами».

Зачем же они хотели убить всех наших предков? Размышляя над ничтожной частью текста, которую мне удалось перевести, я в конце концов смог понять причину. Они боялись, что мы, «муравьи», украдем у них пищу!

Они считали, что земля производит свои фрукты и овощи исключительно ради них — Титанов, повелителей планеты. И думали, что все, включая природные материалы, безраздельно принадлежит только им.

Они видели в нас даже не врагов или соперников, но всего лишь… паразитов.

Они желали стереть нас с лица Земли, но, по иронии судьбы, использовали те же самые газы-«инсектициды» для самоуничтожения.

Какая насмешка!

Так кончают свое существование высокомерные цивилизации, презирающие соседей из-за их роста или особенностей внешнего облика.

Таков был секрет исчезнувшей Великой цивилизации Титанов.

Теперь, после такого открытия, мне оставалось принять решение.

Должен ли я сообщить миру о факте их существования? Или мне следует скрыть все, что я узнал?

Принимая во внимание, что мои собратья по науке никогда не поверят моему рассказу, и опасаясь сойти за безумца, а также учитывая последствия подобного открытия, я решил молчать.

Однако мне не хотелось, чтобы все страдания, жертвы, проделанная работа оказались напрасными, поэтому я взял на себя ответственность завещать моему потомку — тебе, — этот секретный отчет, равно как и эскизы, переводы и планы, выполненные за долгие месяцы исследований.

Ты, читающий эти слова, — знай, что в прошлом на Земле существовала другая развитая цивилизация. Биологический вид титанических по размеру существ, быстро появившийся и столь же стремительно ушедший в небытие.

Согласно моим расчетам, если возраст нашего вида составляет около 100 миллионов лет, Титаны появились более 3 миллионов лет назад, и исчезли примерно пятьсот тысяч лет назад.

Это был гигантские, но хрупкие создания, существа, чье присутствие на нашей планете оказалось недолговечным, эгоистичные твари, не понимавшие правил игры, которую сами начали.

Еще одна деталь: своими усиками я сумел расшифровать в их письменных текстах, что они называли себя странным термином, который нашими звуками можно передать как «люди».

О книге Бернара Вербера «Рай на заказ»

Давид Серван-Шрейбер. Антирак

Авторское предисловие к книге

Рак дремлет в каждом из нас. Наши тела, подобно телам всех живых организмов, постоянно производят дефектные (поврежденные) клетки. Из-за этого и образуются опухоли. Однако в наших телах есть и целый ряд механизмов, которые способны распознавать такие клетки и препятствовать их развитию. На Западе от рака умирает один человек из четырех, трое же продолжают жить. Срабатывают защитные механизмы, и умирают они по другим причинам.

У меня рак. Впервые мне поставили такой диагноз пятнадцать лет назад. Я прошел обычный курс лечения, и рак на некоторое время отступил, но впоследствии снова вернулся. И тогда я решил изучить все, что можно, чтобы помочь своему телу защититься от этой болезни. Некоторое время я возглавлял Центр интегративной медицины Питсбургского университета. Как ученый и врач, я имел доступ к бесценной информации о естественных методах профилактики и лечения рака. На сегодняшний день мне удается сдерживать рост раковой опухоли вот уже в течение семи лет. В этой книге я хотел бы рассказать вам несколько историй — научных и личных, — раскрывающих мой опыт.

После хирургической операции и курса химиотерапии я спросил у своего онколога:

— Что я должен делать, чтобы жить полноценной жизнью? И какие меры предосторожности мне следует соблюдать, чтобы избежать рецидива?

— Не надо делать ничего особенного, — ответил он. — Живите как жили. Мы будем периодически проводить магнитно-резонансную томографию, и, если ваша опухоль вернется, мы обнаружим ее на ранних стадиях.

— Но разве нет каких-то упражнений, которые я мог бы делать, какой-то диеты, которой нужно придерживаться или, наоборот, каких-то продуктов, которых следует избегать? Разве мне не нужно как-то работать над своим мировоззрением? — спросил я.

Ответ коллеги изумил меня:

— В том, что касается физической нагрузки и режима питания, поступайте так, как вам хочется. Хуже не будет. У нас нет научных доказательств, что подобные действия могут предотвратить повторение болезни.

Полагаю, он имел в виду, что онкология представляет собой необычайно сложную область, в которой многое изменяется с головокружительной быстротой. Врачам и так уже трудно поспевать за новейшими диагностическими и терапевтическими разработками. В борьбе с моей болезнью мы использовали все лекарства и все признанные медицинские методы, известные на тот момент. Что же касается взаимодействия разума и тела, тех или иных вариантов питания, то некоторым из моих коллег действительно не хватает времени (или желания) исследовать эти сферы.

Как врачу мне известна эта проблема. Каждый из нас специализируется в своей области, и мы редко что-то знаем о фундаментальных открытиях, отчеты о которых публикуются в престижных журналах вроде «Science» или «Nature». Мы замечаем их только тогда, когда предложенные методики становятся предметом широкомасштабных клинических испытаний. Однако достижения ученых порой могут защитить нас еще до того, как дальнейшие исследования приведут к созданию новых лекарств или процедур, направленных на профилактику или лечение болезни.

Мне потребовались месяцы разысканий, чтобы прийти к пониманию того, как я могу помочь своему телу защититься от рака. Что я сделал для этого? Я участвовал в конференциях, в Соединенных Штатах и в Европе, где слушал выступления ученых, работающих в той области медицины, которая не только лечит болезнь, но и работает с «образом жизни» пациента. Я штудировал медицинские базы данных и изучал научные публикации. Однако вскоре я понял, что доступная информация грешит разрозненностью, а полную картину можно получить, лишь собрав все крупицы воедино.

Весь массив имеющихся научных данных, если рассматривать их в совокупности, показывает ключевую роль наших природных защитных механизмов в битве против рака. Благодаря принципиально важным встречам с другими врачами и специалистами, уже работающими в этой области, мне удалось применить всю полученную информацию и к моему случаю. Вот что я выяснил: хотя все мы носим в себе дремлющий рак, каждый из нас наделен телом, рассчитанным на противодействие процессу разрастания раковой опухоли. Дело каждого из нас — использовать защитные механизмы нашего тела. Другие народы делают это намного лучше нас.

Виды рака, поражающие жителей западных стран — например, рак груди, толстой кишки или простаты, — в США и Европе встречаются в 7—60 раз чаще, чем в Азии. Однако статистические данные показывают, что количество предраковых микроопухолей в простате мужчин-азиатов, умирающих в возрасте до пятидесяти лет не от рака, а от других заболеваний, почти такое же, как и у западных мужчин. Значит, в образе жизни азиатов есть что-то такое, что препятствует дальнейшему развитию этих микрообразований. С другой стороны, уровень заболеваемости раком среди японцев, которые переселились в Америку, уже через одно-два поколения становится таким же, как и у американцев. Значит, что-то в нашем образе жизни ослабляет защиту от этой напасти.

Все мы живем под влиянием мифов, подрывающих веру в нашу способность противостоять раку. Например, многие убеждены в том, что рак связан прежде всего с генетической предрасположенностью, а не с образом жизни. Но стоит взглянуть на результаты исследований, и становится очевидно, что верно как раз обратное.

Если бы рак передавался через гены, то заболеваемость среди усыновленных детей была бы такой же, как и среди их биологических — а не приемных — ро дителей. В Дании, где происхождение каждого человека внимательно отслеживается, исследователи выявили биологических родителей более тысячи детей, усыновленных при рождении. Выводы, опубликованные в престижном медицинском журнале «New England Journal of Medicine», заставляют нас изменить все представления о раке. Было установлено, что гены биологических родителей, умерших от рака в возрасте до пятидесяти лет, никак не влияют на риск развития рака у их детей, живущих в приемных семьях. В то же время смерть от рака в возрасте до пятидесяти лет одного из приемных родителей (которые передают по наследству привычки, но не гены) в пять раз увеличивает риск смерти от рака у усыновленных детей (6). Это доказывает, что образ жизни имеет непосредственное отношение к раку1.

В сущности, все исследования проблемы рака сходятся в одном: генетические факторы вызывают смерть от этого заболевания самое большее в 15 % случаев. Иными словами, не существует ни какой генетической обреченности, и мы можем научиться защищать самих себя. Но при этом необходимо уточнить: на сегодняшний день никаких альтерна тивных методов лечения рака не существует. Абсолютно неразумно пытаться лечить рак без высших достижений современной медицины: хирургии, химиотерапии, радиотерапии, иммунотерапии, к которым в скором времени прибавится и молекулярная генетика. Вместе с тем совершенно неразумно пренебрегать естественной способностью нашего тела защищаться от злокачественных опухолей! Мы можем использовать эту естественную защиту либо для предотвращения болезни, либо для улучшения результатов лечения.

На страницах этой книги я расскажу вам историю своего превращения из ученого-исследователя, ничего не знающего о естественных защитных механизмах своего тела, во врача, который в первую очередь полагается на эти естественные способности. Причиной подобной перемены послужил мой рак. В течение пятнадцати лет я яростно защищал тайну своей болезни. Я люблю свою работу психоневролога, и я ни за что не хотел, чтобы мои пациенты чувствовали себя так, словно это они должны заботиться обо мне, а не я о них. Кроме того, как ученый я не хотел, чтобы мое мнение и мои идеи воспринимались другими людьми лишь как плоды моего личного опыта, а не научного подхода, которым я всегда руководствовался. А как обыкновенный человек — это знакомо всем, кто болеет раком, — я мечтал лишь об одном: продолжать жить полной жизнью среди живых людей. Признаюсь, я решил заговорить не без опаски. Но я убежден в том, что важно сделать информацию, которая принесла мне несомненную пользу, доступной для тех, кто пожелает ей воспользоваться.

Первая часть книги познакомит вас с новым взглядом на механизмы возникновения рака. Этот взгляд основан на фундаментальных, но все еще малоизвестных открытиях в области онкоиммунологии. В том числе на обнаружении воспалительных процессов, лежащих в основе роста опухолей, а также возможности блокирования их распространения путем предотвращения подпитки через новые кровеносные сосуды.

Из этого взгляда на болезнь вытекают четыре подхода к исцелению. Каждый может осуществить их на практике и задействовать тело и разум, чтобы создать свою антираковую терапию. Эти четыре подхода заключаются в следующем:

  1. защита от неблагоприятных изменений окружающей среды, которые способствуют распространению эпидемии рака2;
  2. корректировка рациона питания таким образом, чтобы сократить потребление пищи, способствующей появлению рака, и увеличить количество фитосоединений, способных активно бороться с раковыми опухолями;
  3. исцеление психологических ран, которые подпитывают биологические механизмы, вызывающие появление рака;
  4. установление таких отношений со своим телом, которые стимулируют иммунную систему и уменьшают воспалительные процессы, провоцирующие рост злокачественных опухолей.

Но эта книга — не учебник биологии. Встреча лицом к лицу с болезнью оставляет неизгладимый отпечаток. Я бы не смог написать эту книгу, не обращаясь к радостям и печалям, открытиям и неудачам, которые сделали меня намного более живым сегодня, чем я был пятнадцать лет назад. Надеюсь, что, рассказав о них, я помогу вам найти собственные способы и пути исцеления, необходимые для вашего жизненного странствия, и что странствие это будет прекрасно.


1 Не менее интересное исследование проводилось в Каролинском институте в Швеции, в том самом, где отбираются кандидаты на получение Нобелевской премии. Оно показало, что у генетически идентичных близнецов, все гены которых совпадают, риск развития рака не одинаков. Ученые делают вывод (и публикуют его опять-таки в «New England Journal of Medicine»): «Унаследованные генетические факторы лишь незначительно влияют на восприимчивость к большинству типов неоплазм» (NB: неоплазма означает рак). Этот результат указывает на то, что в возникновении распространенных видов рака основную роль играет окружающая среда.

2 Рак — это эпидемия, учитывая масштабы распространения онкологических заболеваний.

О книге Давида Серван-Шрейбера «Антирак»

Без протокола

За окнами проносились густые нормандские леса. Моя голова пылала, я едва мог поддерживать разговор. Я попытался спросить президента Хопкинса, успел ли его брат написать домой из Англии перед тем, как его вместе с остальными солдатами отправили в Нормандию, но он не понял моего вопроса, и принцесса помогла мне перевести его на английский. Обернувшись ко мне, она улыбнулась. Наши глаза встретились. Я пытался увидеть в ее глазах нечто большее, чем радость от того, что она смогла мне помочь. Несколько секунд я смотрел на нее. Но нет, это была просто улыбка.

Мы подъезжали к Парижу. Вокруг тянулись предместья, товарные поезда медленно двигались в сторону столицы. Мной овладело неудержимое и в то же время безрассудное, опасное, нескромное желание вновь взять Патрицию за руку, возможно, для того, чтобы получить подтверждение того, что в прошлый раз чувства меня не обманули.

Я понимал, насколько нелепо то, что я собираюсь сделать. Понимал, что мое стремление получить еще одно доказательство по меньшей мере глупо. Это было крайне неосторожно! Больше всего я боялся возможной реакции Патриции. Она могла встать, публично возмутиться, отшвырнуть мою руку, больше не повернуться ко мне вплоть до самого нашего прибытия на вокзал. Но я ничего не мог с собой поделать.

Я уже сказал, что не мог больше сопротивляться своему желанию. Никакие аргументы не могли меня остановить. Я был глух к голосу рассудка. Я ждал подходящего момента. Наконец президент Хопкинс обратился через стол к государственному секретарю, и тогда я снова стал искать руку принцессы. Патриция взяла мою руку, положила к себе на колени, и наши пальцы сплелись, медленно и нежно лаская друг друга.

Поезд замедлил ход, и принцесса убрала свою руку. Мы разошлись по своим купе, чтобы собрать вещи перед прибытием в Париж. Я смотрел на себя в зеркало, висевшее над раковиной: безумный взгляд, пылающие щеки… Но может, мне это кажется из-за электрического освещения?

Что принцесса подумала обо мне?.. О моем неожиданном поступке, на который она так неожиданно ответила.

Наш поезд прибыл на вокзал Сен-Лазар, на один из боковых путей. Пустынную платформу охраняли полицейские. Я предложил отвезти президента Хопкинса в его резиденцию, которая находилась в двухстах метрах от Елисейского дворца, и он сел в мою машину. Черный «роллс-ройс» с английским флажком на капоте ждал Патрицию.

Когда я снова взял ее руку, чтобы попрощаться, она наклонила голову. Сквозь шум толпы, ожидавшей, когда мы проедем мимо, я услышал:

— Я видела программу мероприятий, и, кажется, мы с вами снова встретимся завтра. Посол сказал мне, что вы приняли приглашение на обед, который устраивает наше посольство.

Я поцеловал Патриции руку, и наши машины тронулись с места. Двое полицейских ехали на мотоциклах впереди кортежа. Их коллеги удерживали толпу на тротуарах. Все это было похоже на картину Клода Моне — множество ярких пятен, английские, американские и французские флажки, которыми размахивали зрители, лица, лица, лица… Люди что-то кричали, но внутри машины ничего не было слышно. Автомобиль принцессы повернул к английскому посольству. Толпа неистовствовала, приветствуя ее. Нас с президентом Хопкинсом встречали не так бурно. Я вернулся в Елисейский дворец. Поднимаясь по лестнице, я чувствовал, что от счастья просто потерял голову.

О книге Валери Жискар д’Эcтена «Принцесса и президент»

Объединение Англии и Франции

— Я рада слышать тебя, Анри, — сказала она. — Ты так давно не давал о себе знать. Мне так тебя не хватало.

Английское выражение «I missed you» (Я скучала по тебе (англ.).) звучит сильнее, чем то же самое, сказанное по-французски. Дословно оно означает: «Мне тебя не хватало».

Тон Патриции меня приятно удивил. Готовясь к разговору, я был напряжен и помнил, что был обижен на принцессу, но ее ясный, веселый голос полностью обезоружил меня.

— Наш посол в Париже сказал, что ты совершенно здоров. Значит, тебе теперь не нужно ездить в Валь-де-Грас?

— Нет, с этим покончено, — сказал я, чувствуя себя предателем.

— Я хотела увидеться с тобой, — продолжала Патриция. — Пока это сложно, но у меня есть идея. Вроде той, что была у тебя полгода назад, когда ты говорил мне о свадьбе.

— Моя идея оказалась не очень удачной, — заметил я.

— С этим можно поспорить… Но с тех пор столько всего произошло. И я не знаю, хранил ли ты мне верность.

Чтобы избежать этой темы, я вернулся к ее предложению:

— Так что у тебя за идея?

— Я приеду во Францию с официальным визитом. Это позволит нам расставить все точки над «i», если мы, конечно, этого захотим. Но я пока не знаю, как это сделать. В этом есть свои плюсы, но и риск довольно велик. Однако если мы откажемся от этой идеи, то не сможем увидеться еще очень долго. В общем, мне нужно подумать…

Это странное предложение застало меня врасплох. К официальному визиту английского регента нужно будет готовиться очень тщательно, чтобы общественное мнение приняло его как должное и не заподозрило, что это только прикрытие.

— Этот визит должен иметь цель… — Я стал думать вслух.

— Конечно, должен! — язвительно ответила принцесса. — Вот об этом я сейчас и думаю. Одна цель у него точно будет — я хочу тебя видеть! Я еще не забыла возвращение из Нормандии и квартиру на бульваре Курсель. Целую тебя, Анри, и прошу подумать о том, что я предложила.

*

И я стал думать.

Ситуация была довольно сложной. С одной стороны, наши страны уже заключали союз во время войны. Но, с другой стороны, сближение с Англией могло отдалить нас от Германии, главного партнера по европейской интеграции. И все же мне удалось найти выход.

***

Я не стану описывать знаменитый визит регента и подписание пакта в Рамбуйе, положивший начало тому, что пресса с легкой иронией окрестила «эпохой двух королевств». Обо всем этом и так достаточно сказано.

Из-за продолжавшегося в Англии траура программа визита была довольно простой. Президент принял принцессу-регента в Елисейском дворце, там же она и поселилась. Было дано два официальных обеда — один во дворце, другой в британском посольстве, — на которых принцесса и президент председательствовали вместе.

Следующий день был посвящен визитам в официальные учреждения Республики и подписанию пакта, состоявшемуся в замке Рамбуйе, в гостиной Франциска I.

Вместе с моим британским коллегой я зачитывала текст пакта журналистам, собравшимся в мэрии Рамбуйе. Этот пакт потряс меня до глубины души, и даже сейчас я могу процитировать его наизусть:

«Пакт Рамбуйе, заключенный между Великобританией и Францией, учитывает обязательства обеих стран перед Европой. Он касается исключительно прав граждан обоих государств, создавших Франко-британское содружество. Любой житель страны, подписавшей этот пакт, может получить гражданство другой страны, не отказываясь от гражданства своей родины.

Любой житель одной страны, находясь на территории другой, может участвовать в местных, национальных и европейских выборах.

Любой гражданин может потребовать для себя применения правил налогообложения одной или другой страны. Налоги, выплаченные гражданином любой из двух стран, будут перечислены в казну той страны, где этот гражданин проживает».

Я до сих пор помню гром оваций, разразившихся, когда мы прочитали эти слова. Журналисты не очень склонны к бурным проявлениям эмоций, но в тот день они криками и аплодисментами приветствовали подписание пакта. Многие хотели задать вопросы, но я была еще не готова ответить на них, и мне удалось ускользнуть без каких-либо комментариев.

*

Я вернулась в замок пешком и спросила интенданта Флере, где президент.

— В гостиной Франциска I, я провожу вас.

Мы подошли ко входу в башню. Интендант постучал, и президент пригласил нас войти. Комната была украшена в стиле арт-деко, который, вероятно, ценил кто-то из предшественников нынешнего главы государства. Президент сидел на длинном диване рядом с принцессой-регентом. Он обнимал ее за плечи и не убрал руки, когда мы вошли.

— Анна, все прошло хорошо? — с улыбкой спросил он меня.

— Да, господин президент, очень хорошо. Журналисты были в восторге. Они кричали: «Наконец-то инициатива, какой давно не было!», «Уинстон Черчилль радуется на том свете!» и «Решительный шаг к введению европейского гражданства!»

Принцесса повернулась к президенту и сказала по-английски:

— Видишь, визит оказался полезным!

Президент продолжил:

— Никто не спрашивал о нас?

— Нет, я почувствовала, что вопросы вот-вот начнутся, и успела исчезнуть.

— Хорошо, потому что вам нечего было бы ответить. Но мы облегчим вашу задачу. Мы с принцессой составили заявление, которое вы сможете передать журналистам. Лучше всего было бы опубликовать его в двух крупнейших газетах — британской и французской.

— Хорошо, господин президент, но в следующую минуту оно прозвучит на всех волнах и со всех экранов мира.

Президент подошел к письменному столу, взял какой-то листок и передал его принцессе Патриции, которая внимательно прочитала написанное, а потом протянула его мне. Я прочла: «Мы оба считаем, что обязательства, принятые нами в Пуаньи-ла-Форе, — естественный путь к браку».

— Ясно ли мы выразились? — спросила Патриция.

Я знала ее почерк — и заметила, что она вписала синими чернилами слово «естественный».

— Да, вполне, — ответила я. — Но меня спросят о дате бракосочетания.

— Отвечайте, что вы этого пока не знаете, — улыбнулась Патриция. — Надо хоть что-то сохранить в тайне.

Я вышла из гостиной и направилась в секретариат, чтобы снять ксерокопию с листка. Оригинал я решила оставить себе.

***

Когда Анна ушла, чтобы сообщить журналистам о нашем решении, я спросил Патрицию насчет даты.

— Я думала об этом, — ответила она. — И твоя поездка в Фонтевро подсказала мне ответ. Я хочу выйти замуж, пока ты президент, а я регент. Пусть хоть какое-то, пусть краткое время у Франции и Англии будут два правителя.

— Франция — республика, и я не правитель!

— Не спорь! — воскликнула Патриция. — Если тебе не нравится «правитель», мы можем сказать «руководитель», хотя я ничем не руковожу…

Так мы решили объединить две страны — под одной короной… и одной шляпой.

*

Мы поужинали и вместе смотрели телевизор, чтобы оценить масштабы эйфории, охватившей оба наших народа. Провожая Патрицию в ее комнату, я думал о том, что скажут о нас историки, как оценят то, что мы сделали. Чем будет наш поступок в их глазах? Непристойностью, безответственностью, популизмом, утопией, ответом на новые веяния или главой в истории двух любящих сердец?

Чтобы соответствовать торжественности момента, я хотел поцеловать Патрицию в лоб, уйти к себе и вернуться к ней только завтра утром.

Она стояла передо мной, в красном платье с длинными рукавами и в жемчужном ожерелье. Я поцеловал ее и собрался уходить, но она удивленно спросила:

— Куда ты?

И я забыл обо всех своих планах, поднял на руки и перешагнул порог. Я бережно опустил ее на огромную кровать, расстегнул ее платье, стараясь не порвать жемчуга, и с наслаждением вспомнил, какая она, моя Патриция.

Значит, все-таки это была глава любовной истории…

О книге Валери Жискар д’Эcтена «Принцесса и президент»

Юрий Алкин. Мат

Власть — самое сильное возбуждающее средство.
Генри Киссинджер

Пролог

3 октября 1815 года, на борту корабля «Нортумберленд»

— Что там, Бертран?

— Кит, сир. По-моему, даже несколько.

— Узнаю людей. Годами они плавают по морю, но даже в сотый раз какая-то безмозглая туша мяса заставляет их бросить все и толпиться как бараны. Офицеры тоже там?

— Некоторые, сир.

— И это люди, которые претендуют на избранность. Белая кость. Они везут на борту величайшего человека их времени, и хоть бы один стремился использовать эту возможность. Нет, они видят во мне лишь пленника, которого надо кормить и стеречь. Рыбы их интересуют гораздо больше. Пять лет назад любой из них почел бы за честь обедать за одним столом со мной — пусть даже как с врагом.

— Они просто люди, сир.

— Вот именно, Бертран. Вот именно. Сколько нам еще плыть?

— Вчера говорили, что около двадцати дней при таком ветре.

— Двадцать дней… Как обесценилось время. Совсем недавно за двадцать дней я поднимал всю Францию. Вы помните? От Канн до Парижа, от горстки преданных людей до трона. И все за двадцать дней. А сейчас я потрачу то же самое время на созерцание этих убогих, которых безмозглые рыбы интересуют больше, чем великий император. И я стану лишь на двадцать дней ближе к могиле — точно как они.

— Вы сами всегда учили терпению, сир.

— Терпение хорошо, когда есть надежда. Теперь ее уже нет. Святая Елена — не Эльба. Впрочем, вы правы. В отличие от этих болванов, у меня впереди бессмертие. А их если и вспомнят, то только потому, что они везли меня на этот остров.

— Да, сир. Если даже сто лет спустя будут по-прежнему спорить о роли личности в истории, то в первую очередь будут говорить о вас.

— О будьте покойны, спорить они будут. Мещане всегда спорят о роли личности в истории. Тем временем личности историю делают. Вы знаете, Бертран, без таких, как я, мировая история была бы пустым местом. Это была бы история чавкающих толп. Толпы становятся народами лишь тогда, когда находится человек, готовый их вести. Тогда они возносят тебя на самый высокий пьедестал, пока зависть и предательство не сбрасывают тебя оттуда.

— Сир, даже будучи сверженным, вы остаетесь великим человеком.

— Я знаю, Бертран. В этом-то и дело. Мне безразлично, что мое имя будут поливать грязью. Бриллиант можно окунать в грязь сколько угодно, он от этого хуже не станет. И мне безразлично, что меня будут стеречь убогие болваны, пока другие болваны растаскивают мою империю. Но знать, что я уже больше ничего не свершу, пока жив… Поверьте мне, Бертран — вот мука, перед которой меркнет все. Александр мог бы меня понять.

— Думаю, что я понимаю вас, сир.

— Да, Бертран, в вашей преданности я не сомневаюсь.

— Сир…

— Помните, что кричал мне тот боров в порту? Про революцию, создавшую тирана?

— Помню, сир. Я жалел лишь о том, что не в моей воле было заставить его замолчать.

— Они все так думают. Несчастные. Для них великий человек — это порождение обстоятельств. Они не понимают, что тот, кто рожден для великих дел, для великой власти, всегда придет к ней. Именно это и делает его великим.

Глава первая

Дождь настойчиво стучался в окно — так, словно ему не хватало простора над потемневшим угрюмым озером и нахохлившимися горами. Он требовал, чтобы его немедленно впустили в комнату и разрешили вдоволь порезвиться — напитать влагой бумаги на столе, залить пол, разукрасить веселыми потеками стены. Он был неутомим и надоедлив. Но человек в комнате не обращал внимания на требовательный стук. Дождь удвоил, затем утроил свои усилия, позвал в союзники ветер и темноту и с удовлетворением обратил еще недавно светлую комнату в полутемную пещеру, наполненную дробным стуком. Человек проигнорировал и эти маневры. Он лишь проверил, что окно плотно закрыто, и включил торшер, сведя на нет титанические усилия дождя и его помощников. Ему было не до негодующе буянившего ливня. Он работал.

Мягкими точными движениями он брал один за другим листы бумаги из стопки слева и, быстро просматривая их, что-то быстро писал остро отточенным карандашом. Работа была, по всей видимости, неприятная — человек хмурился и перечитывал написанное. В какой-то момент он даже отложил карандаш в сторону и провел несколько минут, глядя невидящим взглядом в окно. Но порой благообразное лицо озаряла не вяжущаяся с ним ироническая улыбка, и тогда становилось ясно, что человек просто серьезно относится к своему занятию, и ничего неприятного оно в себе не несет. Затем он откладывал исчерканный пометками лист в сторону и под неумолчный говор дождя принимался за следующий.

Наконец, последний лист порхнул в правую стопку. Человек с видимым удовлетворением потянулся, окинул плоды своего труда довольным взглядом и, словно впервые обнаружив беспорядки за окном, озабоченно посмотрел на уже едва видимое озеро. Затем, видимо решив не беспокоиться о погоде, он протянул холеную руку и, почти не глядя, набрал номер на коммутаторе.

— Все, — тоном победителя сообщил он в трубку. — Готово. Завтра можете печатать. Но это был первый и последний раз. Отныне — только суббота. По пятницам эти сочинения я писать категорически отказываюсь. Эти эксперименты не для меня. Одиннадцать отзывов это вам не письмо бабушке. Что? Кто сказал, что они одинаковые? Разные они, очень разные. Одно и то же происходит — это да. Но это не значит, что я отзывы под копирку пишу. Хотя вы бы видели, что эти с десятым номером вытворили. Давно такого уже не было. Да, на втором этаже. Именно… А про копирку бросьте, пожалуйста. Тут такие страсти кипят, люди не на жизнь, а на смерть бьются — как же можно халтурить? Нет, мне уж лучше как обычно — целый день, с утра. Теперь здесь ночевать придется. Так что с того, что шесть дней? На то и отпуск. А? Меньше?.. Нет, милая, так шутить не надо. Я понимаю, что шутка. Но за это число столько копий было поломано, что об этом даже шутить неприлично. Их должно быть одиннадцать — ни больше ни меньше.

Ровно одиннадцать. И ровно на пять дней. Чтобы в первый день имена не могли запомнить, а на пятый… Ну вы знаете, что у нас на пятый день. Так что пять—одиннадцать. Вот тогда у нас получится все, как и должно получиться…

О книге Юрия Алкина «Мат»

Бернар Вербер. Новая энциклопедия относительного и абсолютного знания

58. ПОЛУЧАТЬ

Философ Эммануэль Левинас считал, что работа художника-творца состоит их трех этапов:

Принять,

Оценить,

Передать.

66. ШУМЕР И ОДИННАДЦАТАЯ ПЛАНЕТА

На шумерских табличках встречается упоминание об одиннадцатой планете Солнечной системы. По мнению исследователей Ноа Крамера, Джорджа Смита (Британский музей), а позднее и русского археолога Захарии Ситчина, шумеры называли ее Нибиру. Период ее обращения по очень широкой эллиптической орбите составлял 3600 лет. Планета, расположенная на наклонной оси, двигалась по своей орбите в сторону, противоположную движению других планет. Нибиру пересекла всю Солнечную систему и некогда вплотную приблизилась к Земле. Шумеры считали, что на Нибиру существует внеземная цивилизация, там живут ануннаки, что в переводе с шумерского означает «сошедшие с небес». На табличках есть записи о том, что они очень высокого роста, от трех до четырех метров, и продолжительность их жизни составляет несколько столетий.

400 тысяч лет назад ануннаки почувствовали приближение климатического катаклизма, грозящего страшным похолоданием. Ученые предложили распылить золотую пыль в верхних слоях атмосферы, окружающей планету, чтобы создать защитное облако. Когда Нибиру достаточно приблизилась к Земле, ануннаки сели в свои космические корабли, выглядевшие как длинные сужавшиеся впереди капсулы, извергавшие пламя из задней части, и под командованием капитана Энки приземлились в районе Шумера. Там они построили астропорт, названный Эриду. Не найдя там золота, они начали искать его по всей планете и наконец нашли в долине на юго-востоке Африки, в центре области, расположенной напротив острова Мадагаскар. Сначала рабочие-ануннаки под руководством Энлиля, младшего брата Энки, строили и разрабатывали рудники. Но вскоре они взбунтовались, и ученые-инопланетяне во главе с Энки решили при помощи генной инженерии создать слуг, выводя гибриды на основе приматов Земли. Так 300 тысяч лет назад появился человек, единственным предназначением которого было служить инопланетянам. В шумерских текстах говорится, что ануннаки быстро заставили людей уважать себя, ибо у них был «глаз, расположенный очень высоко, который видит все, что творится на Земле», и «огненный луч, пробивающий любую материю». Добыв золото и закончив работу, Энлиль получил приказ уничтожить человеческий род, чтобы генетический эксперимент не нарушил естественного развития планеты. Но Энки спас нескольких человек (Ноев ковчег?) и сказал, что человек заслужил право жить дальше. Энлиль рассердился на брата (возможно, эта история пересказана в египетском мифе — роль Энки досталась Осирису, а Энлиль стал Сетом) и потребовал созвать совет мудрейших, который позволил людям жить на Земле.

100 тысяч лет назад ануннаки впервые стали брать в жены человеческих дочерей. Они начали по капле передавать людям свои знания. Чтобы поддерживать связь между двумя мирами, они создали на Земле царство, правитель которого был посланником с Нибиру. В его обязанности входило передавать людям сообщения, полученные от ануннаков. Чтобы пробудить в себе внеземную составляющую, цари должны были употреблять волшебное вещество, которое, кажется, представляло собой менструальные выделения цариц ануннаков, содержавшие инопланетные гормоны.

Во многих ритуалах других религий встречается символика этого странного обряда.

77. МЕДУЗА

Медуза была девушкой необыкновенной красоты. О ее великолепных волосах слагались легенды, и однажды Посейдон пожелал ее. Он превратился в птицу, прилетел к Медузе и силой овладел ею в храме Афины. Возмущенная тем, что ее храм осквернен, Афина обрушила свой гнев не на могущественного бога, а на соперницу и превратила ее в горгону. Роскошные волосы Медузы обратились в змей. Во рту выросли кабаньи клыки, а на руках — бронзовые когти. Афина наложила на Медузу еще одно проклятие — любой, кто посмотрит на нее, превратится в камень. Из трех горгон только Медуза была смертной. И однажды Афина послала к ней героя, чтобы он убил ее. Это был Персей. Предупрежденный о том, что смотреть на Медузу опасно, Персей сражался с ней, глядя на ее отражение в отполированном щите. Таким образом, он мог не смотреть на саму Медузу. Персею удалось отрубить ей голову. Из обезглавленного тела Медузы вылетели Хризаор, также именуемый «огненный меч», и крылатый конь Пегас, который мог вызвать дождь одним ударом копыта о небесный свод. Оба этих волшебных животных родились от Посейдона. Персей подарил голову Медузы Афине, которая украсила ею свой щит.

Афина собрала кровь Медузы и подарила ее целителю Асклепию. Кровь из правой вены горгоны возвращала жизнь, кровь из левой вены была страшным ядом.

Как утверждает историк Павсаний, Медуза была царицей и на самом деле жила близ Тритонидского озера. В наши дни это озеро находится на территории Ливии. Она препятствовала распространению греческого владычества на море и была убита молодым пелопоннесским царевичем

288. БЕГ НА ДЛИННЫЕ ДИСТАНЦИИ

Когда человек и борзая бегут наперегонки, побеждает собака. У борзой то же соотношение мышечной массы и веса, что и у человека. Следовательно, оба они должны бежать с одной скоростью. Но борзая всегда приходит первой. Дело в том, что, когда человек бежит, он всегда видит финишную черту. Всегда представляет себе конкретную цель, которой нужно достичь. Ставя себе цели, считая, что все зависит от того, насколько правильно сформулирована задача, мы теряем уйму энергии. Не нужно думать о цели. Думать нужно только о движении вперед. Двигаться вперед и корректировать маршрут в зависимости от новых обстоятельств. Именно так, думая только о самом движении вперед, мы достигаем цели или даже оставляем ее далеко позади.

О книге Бернара Вербера «Новая энциклопедия относительного и абсолютного знания»

Как бараны

Нинни Хольмквист. Биологический материал

Роман.

Пер. со шведского Е. Хохловой.

М.: РИПОЛ-классик, 2010.

На 51-м году своей одинокой и несчастливой жизни героиня-писательница по имени Доррит Вегер попадает в очень странный пансионат. Это нечто среднее между пятизвездочным отелем и социалистическим раем — в смысле настоящего, то есть шведского, социализма. Ее ждет роскошная и беззаботная жизнь: множество магазинов, где можно бесплатно брать все что хочешь, бассейны, библиотеки, зимние сады, театры, танцы, вечное лето. Живи — не хочу. Здесь она даже встретит свою любовь, свое второе «я», милого пожилого джентльмена, тоже писателя.

Но при этом повсюду камеры слежения, тотальный контроль, выйти нельзя, кругом роятся какие-то доктора. Называется все «Отделение» или «Резервный банк».

Что это?

Постепенно читатель начинает понимать: в этой выдуманной Швеции в «Резервный банк» забирают 50-летних, бездетных, одиноких и неуспешных в профессии и самореализации. То есть бесполезных для общества, «ненужных» — тех, кому «не для кого жить». Забирают для того, чтобы, во-первых, пересаживать их органы полезным гражданам — многодетным матерям, например. А во-вторых, чтобы проводить научные эксперименты: с гормонами, спортивными нагрузками и т. п. Конец у всех сюда попавших один — сначала на «операцию» по удалению органов, а потом в морг.

Социалистический рай оборачивается Освенцимом-Биркенау. Фашистские эксперименты над людьми были, как известно, двух типов. Во-первых, практические: например, опыты с переохлаждением должны были помочь вермахту бороться с обморожениями на русском фронте. Во-вторых, чисто научные: удовлетворение любопытства герра доктора медицины насчет того, как устроен человек и можно ли его изменить. В «Резервном банке» практикуют и то, и другое. При этом материал используется по-нацистски тотально: выпотрошенное тело пойдет еще потом на какие-то эксперименты. Варят ли мыло, правда, не сказано.

Мысль автора ясна. В идеальном обществе окончательно победили социалистические по происхождению идеи «полезности», с которыми воевал еще Достоевский. Бесполезных делают полезными, превращая в биологический материал.

Значит, антиутопия.

Антиутопия — к сожалению, низший вид литературы, хотя бы потому, что в ней почти всегда можно предсказать развитие сюжета. Так и тут: с самого начала понятно, что второстепенные персонажи будут по очереди гибнуть от операций, главная героиня дотянет до конца, и, скорее всего, примет участие в каком-то бунте против здешних порядков. Ну, а как иначе? Судьба подопытного кролика еще не составляет сюжета. Задача такой книги может быть только одна: показать, что человек не кролик, что у него есть свобода воли, что он может хотя бы погибнуть самостоятельно. Однако чем дальше читаешь, тем больше недоумеваешь. Четверть книги, половина, две трети… — а бунта нет и в помине, он даже не намечается. Героям потихоньку вырезают органы, бoльшая часть умирает, а Доррит ждет своей участи. Но при этом ее «никогда не посещает мысль о побеге, о самой возможности покинуть отделение». Постепенно это становится даже любопытно. Вдруг понимаешь: Нинни Хольмквист совершенно правильно отражает социальную действительность. Это русский роман на такую тему не смог бы обойтись без бунта и кровавой каши в финале. А мирные, законопослушные, розовые ангелочки-шведы как раз именно так бы себя и повели — как бараны. Особенно если бы их убедили, что сущность демократии состоит в том, что надо отдавать свои органы тем, кто в них больше нуждается. Тут же все логично: жизнь есть капитал, а капитал следует справедливо распределять между членами общества. Так, чтобы это разделение способствовало росту благосостояния, ВВП и народонаселения. А если все демократичненько, если все на благо общества — так какой же может быть бунт? Примечательно, что в романе вообще ничего не сказано о наказаниях — хотя бы о том, что грозит людям, которые окажут пассивное сопротивление, откажутся глотать таблетки, например. Ничего им не грозит, потому что таких людей быть не может. Современный западный мир в каком-то смысле уже идеален.

В этом особенно убеждаешься, когда читаешь разговоры «пациентов» с «докторами» и «психологами». Длинные диалоги, абсолютная вежливость, убедительные, очень логичные мотивировки того, почему вас, милая фру, необходимо выпотрошить. Милая фру со всем соглашается, только от самых экзотических экспериментов может воскликнуть: «Чего они только не придумают, эти ученые!» Абсурд на грани комизма. Как если бы доктор Менгеле вел беседы со своими подопытными, объясняя, что их участие в эксперименте необходимо для блага рейха и развития немецкой науки. Тут и Кафкой пахнет, и в то же время понимаешь, что шведская авторесса писала эти диалоги вполне бесхитростно, «как в жизни», без всякого черного юмора и без желания создать впечатление абсурда. Эти люди иначе и не могут — вот в чем дело.

Недостатков в книге много. Роман построен довольно искусственно, мир придуман, но до конца не продуман, здесь полным-полно обычных для евроромана либеральных благоглупостей, пусть и поданных, как полагается в антиутопии, «от противного». Но финал вдруг оказывается взрывным. Совершенно неожиданным, живым, убедительным, мощным. Я не буду его выдавать — иначе станет незачем читать эту книгу. Скажу только, что героиня ждет ребенка, потом узнает, что новорожденного у нее в любом случае отберут — и одновременно получает возможность бежать. Вот тут, в момент выбора, роман преображается. Читатель вдруг забывает, что изображенный мир — фантазм, реализующий довольно примитивные страхи, что герои двумерные и говорят не по-людски, что все это «понарошку». Я бы не побоялся сравнить последнюю треть романа Хольмквист с Шекспиром: у него тоже масса условностей (тех, что бесили Льва Толстого), но в какой-то момент эмоциональное напряжение полностью захватывает зрителя, и тогда уже не замечаешь картонные доспехи героев и их нелепый способ изъясняться. У Нинни Хольмквист, как у Шекспира, в конце романа прорывается нечто универсальное и общечеловеческое — «очищение аффектов при помощи сострадания и страха», катарсис.

Редкий случай, стоит дочитать до конца.

Читайте отрывок из романа на нашем сайте

Андрей Степанов

Нинни Хольмквист. Биологический материал

Я проснулась от холода и обнаружила, что вся дрожу.

В комнате было темно. Часы на тумбочке показывали 02.18. Я встала и потрогала батарею. Она была теплая, даже горячая. Я проверила термометр на стене — двадцать четыре градуса. К температуре воздуха мое состояние никакого отношения не имело.

«Наверно, это запоздалый шок», — подумала я, поразившись тому, как устроен человеческий мозг. Человек способен сжимать зубы и сдерживаться, в то же время зная, что шок рано или поздно все равно наступит, а когда он наступает, у человека еще есть силы поражаться тому, как удивительно устроен человеческий мозг.

Я заснула прямо в одежде. Теперь же прямо на нее надела халат и туго затянула пояс. Но этого было мало: я все равно ужасно мерзла.

Дрожа всем телом, я поставила стул перед шкафом, взобралась на него и вытащила с верхней полки мою зимнюю куртку, надела и накинула на голову капюшон. Потом приготовила себе чай с молоком и медом. Забравшись с кружкой на диван, я накинула на ноги плед и отхлебнула горячего, пахнущего бергамотом и молоком напитка, обжегшего мне язык. В экране выключенного телевизора я видела свое отражение — расплывчатое, мутно-зеленое. Я похожа была на эскисмоса.

В ту ночь мне больше не удалось заснуть. Это было словно ночное бдение над телом усопшего, только тела, конечно, не было. Я ни о чем не могла думать: ни о Юханнесе, ни о нашем ребенке в моем животе, ни о ключе в моем кармане. Я просто сидела там и пила чай. А допив чай, продолжала сидеть с пустой кружкой в руках.

Постепенно в комнате стало светать. Часы показали шесть, потом семь, восемь, девять. Вскоре в дверь требовательно постучали. Я вздрогнула, оглянулась вокруг. «Что, черт возьми, он творит?» — подумала я.

— Юханнес, в чем дело? — спросила я, но ответом мне был громкий, режущий слух, стук в дверь. Я поняла, что звук идет оттуда, и вспомнила, что одна в квартире, что Юханнеса нет, и что все это время я была в каком-то трансе, не осознавая, кто я и где нахожусь. Я знала, что это невозможно, но все равно какая-то часть моего затуманенного сознания решила, что это пришел Юханнес. Я встряхнула головой, прогоняя эту запретную мысль и попыталась подняться, но тело отказывалось меня слушаться, руки и ноги словно налились свинцом. Неуклюже плюхнувшись обратно на диван, я снова попыталась встать. В дверь заколотили. С трудом поднявшись на ноги, я вцепилась в спинку дивана, чувствуя как меня шатает. Перед глазами мелькали черные точки, и мне пришлось зажмуриться. А в дверь продолжили колотить. Шесть, семь, восемь раз. Грубо, нетерпеливо.

— Иду! — крикнула я, выпрямилась и онемевшими пальцами стянула пуховик.

За дверью стояла Петра Рунхеде. Она посмотрела мне прямо в глаза и нарочито вежливым голосом спросила:

— Можно мне войти?

И в тот же момент одновременно случились три вещи. Первая: я сделала шаг в сторону, освобождая Петре дорогу. Вторая: в ту минуту, как я делала этот шаг в сторону, я словно очнулась от транса, вышла из долгого забытья, и первое, что я почувствовала, это жгучую ненависть к этой лживой и жестокой женщине со всеми ее лицемерным сочувствием и притворной вежливостью. И в ту же секунду, как я отступила в сторону и почувствовала жгучую ненависть, меня затошнило.

— Извините! — успела я выкрикнуть, прежде чем с прижатой ко рту рукой бросилась в ванную и захлопнула за собой дверь. Вместе с приступом тошноты пришли слезы. Точнее, настоящие рыдания. Не знаю, сколько я так просидела над унитазом, вся в холодном поту, размазывая по лицу слезы и сопли и не в силах подняться.

Когда рыдания стихли, я высморкалась в туалетную бумажку, смыла воду, медленно поднялась, ощущение было такое, словно моя спина отказывается поддерживать меня. Открыв холодную воду, я вымыла руки и подставила лицо под струю, прополоскала рот. Я выпрямилась — спину пронзила острая боль. Осторожно почистила зубы, опасаясь вызвать новый приступ тошноты, прополоскала рот, закрыла воду, вытерлась полотенцем. Отражение в зеркале не радовало: серая кожа, покрасневшие глаза, красный нос, опухшие щеки, растрепанные волосы, мятая вчерашняя одежда под распахнутым халатом. Я поправила волосы, провела руками по одежде в слабой попытке, разгладить складки. Проводя рукой по правому карману, нащупала карточку. Вспомнила вчерашний разговор и подумала: «Это моя тайна». Нет, я не думала о карточке как о билете на свободе, дороге к спасению, средстве выживания, нет, я думала о ней как о тайне, как о моем единственном секрете. Запахнув халат, я туго затянула пояс.

Петра успела сварить кофе и сделать два бутерброда с сыром. Присев за стол, я позволила подать мне кофе и бутерброды.

— Можно сесть? — спросила она.

Это было совсем уж нелепо, и меня так и подмывало ответить: «Нет, нельзя, выйди из комнаты и жди в коридоре, пока я не позову тебя убрать со стола и помыть посуду». Разумеется, ничего такого я не сказала. Только слабо кивнула. Она села. Мы долго сидели молча, пока я пила кофе и осторожно откусывала от бутерброда.

Свою ненависть я держала под контролем. Она лежала смирно, готовая к прыжку в любую минуту как дикая кошка, выслеживающая добычу: с полузакрытыми глазами и чуткими ушами, улавливавшими малейшее движение, шепот или вздох.

Когда я доела бутерброд, Петра прокашлялась. Я сделала вид, что ничего не замечаю, поднесла к губам чашку и сделала глоток.

— Доррит, — сказала заведующая своим обычным низким спокойным голосом. — Я сожалею. Правда. Я сожалею обо всем.

— Всем? — скептически отозвалась я и поставила чашку на стол.

— Обо всем, через что вам пришлось пройти, — пояснила она. — И еще придется пройти. Я считаю, что вас, ненужных, заставляют слишком много страдать. Ведь несмотря ни на что, вы не преступники, вы никому не причинили никакого вреда. Вы просто жили своей жизнью, разумеется, не слишком много думая о других или о будущем, но в целом совершенно безвредно для окружающих. У всех у вас наверняка были соседи, которые не замечали вашего существования, но ведь это не преступление — быть незаметными. Вы не висели у общества на шее. Вы просто оказались здесь, потому что были не такими, как все. И мы стараемся, чтобы вам было хорошо здесь, по крайней мере, в то время, которое у вас… .

Она осеклась:

— … осталось, — закончила я за нее, и Петра вспыхнула. Она прокашлялась и продолжила:

— Но иногда случаются трагедии. Как с вами. Мне жаль, что вам пришлось так страдать. Как бы мне хотелось, чтобы это можно было предотвратить. Как бы мне хотелось, чтобы у нас была другая политика, другая экономика… — начальница замолчала, наклонилась ниже и продолжала шепотом, так, чтобы только я слышала: — другое отношение к людям.

Я удивилась: «О чем это она?»

Петра Рунхеде замолчала. На щеках у нее горели два красных пятна, и глаза подозрительно блестели, словно, ей и вправду было тяжело, словно ей было стыдно за свои слова, за то, что она мыслит иначе — не так, как ей велит ее профессия.

Но ведь у нас в стране свобода мысли. В демократическом государстве каждый имеет право думать, как ему хочется, и свободно выражать свое мнение. Конечно, нельзя унижать других, угрожать им или разжигать межнациональную рознь, но думать-то можно что угодно. И не дело ей — Петре Рунхде, заведующей Вторыс отделением резервного банка биологического материала — сидеть здесь и рассказывать мне все это. Я по собственному опыту знала, как чувствительны микрофоны в моей комнате. Но Петру это, по всей видимости, не смущало, или она не знала, что я знаю. Она продолжала шепотом:

— Я бы хотела, чтобы политики поняли, что людям необязательно быть все время нужными обществу, чтобы они не рассматривали их как биологический материал.

«А она и правда профессионал», — подумала я. Я не понимала, к чему Петра клонит всем этим своим театром, но актриса она была превосходная. Если бы не камеры и микрофоны, я бы, наверно, ей поверила, но я была не столь наивна:

— Хватит пороть чушь, Петра. Говори прямо, зачем ты пришла.

Она обиженно посмотрела на меня и ответила уже нормальным голосом:

— Я хотела проверить, как вы себя чувствуете.

— Вот как. Спасибо за заботу.

— И сообщить, что вам открыли больничный на неделю.

— Как мило с вашей стороны.

— И я хотела попросить, чтобы вы как можно скорее приняли решение о том, что… — она откашлялась, — вы хотите делать с ребенком. Сделать аборт или выносить ребенка и…

— Я буду рожать, — оборвала ее я.

Петра с облегчением улыбнулась.

— Так я и передам Аманде. Вам назначат осмотр, анализы и тому подобное. И когда мы убедимся, что с ребенком все в порядке, мы назначим дату кесарева сечения. Я свяжусь с организацией, занимающейся усыновлением. В таких случаях, как ваш, Доррит, приемных родителей выбирают очень тщательно.

— А что в других случаях берут кого попало? — съязвила я.

Но это было только, чтобы поддеть ее, я прекрасно знала, как сложно усыновить ребенка. Сама пыталась сделать это несколько раз, и каждый раз мне отказывали по причине нестабильного дохода или отсутствия позитивных образцов для подражания среди мужчин за моего окружения. А в последний раз меня сочли слишком старой.

Только сейчас мне пришло в голову: что если бы мне удалось наскрести достаточно денег и все-таки усыновить ребенка… это мог оказаться ребенок, рожденной ненужной женщиной, у которой его насильно отобрали…

Петра ничего не ответила и сделала вид, что уходит.

— Кстати, я могу что-нибудь для вас сделать? Вам что-нибудь нужно, Доррит?

— Да, — ответила я, поразившись тому, как быстро соображал мой мозг, — если они еще не опустошили комнату Юханнеса, я хотела бы забрать свои вещи.

Это, разумеется, был только предлог. На самом деле, я просто хотела побыть там одна. По-моему, Петра все поняла.

— Я все устрою. Попрошу отключить камеры на то время, что вы будете там.

— А это еще зачем? — спросила я.

Она вздохнула.

— Мне кажется, у вас есть право побыть одной.

«Чего она добиваетя? Хочет, чтобы я чувствовала себя обязанной? Была ей вечно благодарной? Или она ждет чего-то в ответ за свою „доброту»? Хочет сломить мою волю? Или ее правда мучает совесть за то, что они со мной сделали, за всю эту «роскошную скотобойню“, как выразилась Эльса».

Но ведь Петра тоже человек. Из плоти и крови. У нее наверняка есть дети и муж. Она тоже могла потерять партнера или ребенка.

Но я не могла ее спросить. Да и наверно не хотела. Я не хотела ничего знать ни о ее личной жизни, ни о тех мотивах, которые заставляли заведующую лгать и разыгрывать эту жестокую пьесу, я просто хотела держаться подальше от этой лицемерной женщины. У нее, несомненно, был хорошо развит актерский талант, хотя иногда Петра переигрывала: сочувствие удавалось ей плохо. Наверно, в юности начальница мечтала стать актрисой, но решила выбрать доход постабильней. По опыту я знала, что такие люди всегда завидуют тем, кто, как я, реализовал свои юношеские мечты, и втайне их ненавидят. Они не выносят нашей детской непосредственности, нежелания быть такими как всех и идти на компромисс. Они дразнят нас «богемой», «прожигателями жизни», «сибаритами» и «тунеядцами». Они завидуют тем из нас, кто добился успеха на своем поприще, и презирают тех, кому повезло меньше.

Вот почему у меня не было никакого желания узнать Петру поближе. Я сказала:

— Мне все равно, отключат камеры или нет. Мне от этого никакой пользы нет. Я не собираюсь делать ничего запрещенного. И кроме того, я даже не смогу проверить, отключили их на самом деле или нет. Так что мне все равно.

Но она не сдавалась.

— Я все равно попрошу, чтобы камеры отключили на…

Она посмотрела на часы.

— ..двух часов хватит?

Я пожала плечами.

— Скажем, три часа. Между часом и четырьмя часами?

Я кивнула.

— Тогда у вас свободный доступ к комнате номер 3 в отделение Ф2 с часа до четырех.

— Спасибо, — сказала я.

— Камеры будут отключены.

— Как скажите

Петра Рунхеде встала и пошла к двери. Проходя мимо меня, коснулась рукой моего плеча:

— И дайте мне знать, если вам что-то понадобится.

Она убрала руку и вышла.

Читайте рецензию на роман на нашем сайте

Паоло Джордано. Одиночество простых чисел

  • Пер. с итал. И. Константиновой
  • М.: РИПОЛ Классик, 2009

Свежий (2008 г.) дебютный роман молодого (род. 1982) физика-теоретика, ставший европейским бестселлером: самая престижная итальянская премия («Стрега»), миллион читателей и переводы на 30 языков.

И это удивительно.

Бестселлерами становятся обычно либо тексты остросюжетные, нашпигованные тайнами, вампирами и саспенсами, либо истории про условную Бриджит Джонс — такие, в которых читателю легко узнать в герое самого себя. Здесь нет ни того, ни другого. Вместо напряженного ожидания (что будет дальше?) — просто несчастливая человеческая жизнь. А персонажи при этом таковы, что массовому читателю — да еще жизнерадостному итальянцу — отождествить себя с ними практически невозможно.

Он и она — люди, с раннего детства выпавшие из общества из-за психологической травмы. Девочка Аличе, которую властный отец заставлял заниматься горными лыжами, сломала ногу и на всю жизнь осталась хромоножкой. Мальчик Маттиа оказался виновен в гибели сестры-двойняшки и с годами чувство вины превратило его в законченного аутиста. Оба ненавидят свои тела: Аличе изводит себя анорексией, а Маттиа постоянно наносит сам себе резаные раны. Зависшие между жизнью и смертью, они абсолютно одиноки. Их тянет друг к другу, но сойтись они так и не могут — как простые, ни на что не делящиеся цифры — 11 и 13, 17 и 19, — которые стоят почти рядом, но все же никогда не бывают вместе.

Математическая символика не случайна: Маттиа — математик, почти гений, почти Перельман. Он пытается решить одну из «проблем тысячелетия» — гипотезу Римана — и уже близок к успеху. Но эта тема подана необычно. Бывали, конечно, популярные романы о гениях, ушедших от мира, чтобы посвятить всю жизнь решению глобальной научной задачи (вспоминается «Дядя Петрос и проблема Гольдбаха» грека А. Доксиадиса). Но Джордано не педалирует эту тему, не навязывает читателю миф о своем герое, не возводит его на пьедестал и не смотрит на него снизу вверх. Он видит в нем не гения, а очень больного и очень несчастного человека.

Математически выверенные импульсы жестокости и гуманности, телесности и душевности, патологии и ностальгии раскачивают читательскую душу в амплитуде от острого отвращения до пронзительной жалости к героям, и в конечном итоге роман напоминает о хрупкости любого благополучия и о трагической природе бытия. А блестящая для начинающего писателя техника лейтмотивов, развернутых метафор и повторов главной темы в характеристиках второстепенных персонажей говорит о самом настоящем таланте прозаика Паоло Джордано.

В общем, если нашелся миллион человек, способных прочесть и оценить эту книгу, то значит, у серьезной литературы еще не все потеряно.

Книгу Паоло Джордано «Одиночество простых чисел» на OZON.ru

Андрей Степанов