Метка: «Чужая»

Отрывок из книги

Шоссе, лесополоса, заснеженные поля. Раннее зимнее утро. У обочины стоит вишневая «девяносто девятая». Четверо молодых людей в кожаных куртках поверх спортивных костюмов мочатся на обочине. У них вид невыспавшихся, угрюмых людей.

ШУСТРЫЙ (втягивая ноздрями воздух): Бля, ну и вонь. Говно… Гиря, хули ты здесь остановился?…

ГИРЯ (сосредоточенно выписывая что-то струей на снегу): Тут везде воняет. Свиноферма. Закопать тебя в свинячье говно — через неделю и кости растворятся.

Все смеются, кроме Шустрого и Малыша.

МАЛЫШ: Хорош тут базарить, поссали и поехали.

Все молча садятся в машину, Гиря за руль.

МАЛЫШ (увидев, что Шустрый пытается закрыть окно) : Не закрывай, разобьемся. В тепле уснет водитель — и привет.

ГИРЯ: Шустрому все говном воняет…

МАЛЫШ: Воняет — да и хуй с ним. Жизнь и не так воняет. Ты, главное, не усни за рулем.

Машина рвет с места, оставляя следы протектора и свастику, криво нарисованную мочой на снегу.

РАССКАЗЧИК: Если верить указателям, до границы оставалось немного. Километров 400. В эту ночь поспать опять не получилось. Все «рашпили» мало спали с тех пор, как началась эта история с Чужой…

* * *

Визуализация рассказа, но голос Рассказчика за кадром продолжает.

РАССКАЗЧИК:…Дедушка с бодрым погонялом Рашпиль отсидел за решеткой лет двадцать. К тому времени, как произошла эта история, он вполне освоился на воле, носил клубные пиджаки, имел долю в разных фирмах, построил казино, там же и жил. На чердаке сделал себе квартиру с телевизором, двуспальной кроватью и сортиром — получилось как люкс в старой советской гостинице, только полировки поменьше…

Окно круглое, потолок скошенный, рама перекрещивает окно — Рашпиль смотрел на мир сквозь прицел, как из бункера. Крепкий старик с трудной судьбой, на его пиджаке неплохо бы смотрелись орденские планки.

…Было Рашпилю лет пятьдесят. В том деле, которым он был занят всю свою жизнь, — это пенсионный возраст. Как у летчиков. Рашпилем его называли за характер, ну и за то, что правая щека у него была в оспинах — только не от ветрянки, а от дроби — попал под выстрел из обреза. Жены у него не было, и он пользовался служебным положением.

Отъезд камеры от окна показывает девушку в униформе казино, на груди табличка с именем. Девушка стоит и ожидает, пока Рашпиль насмотрится в окно, потом он достает бульбулятор, зажигает шарик крэка, дает покурить и ей, потом, расстегивая ширинку, говорит «Соси, пока не отвалится».

…Крэк постепенно занимал место всего остального в жизни Рашпиля, так что сосать у хозяина девочкам оставалось недолго. Кроме казино, у дедушки и других дел хватало…

* * *

Стрельба из автоматов по «восьмерке». Вылетают стекла, машина превращается в решето. Крупно — быстро растущая лужа крови, вытекающая из открытых дверей. В машине четыре человека, они мертвы.

«Рашпили» перестарались, вытесняя конкурентов.

Молодой парень в надвинутой на глаза шапочке, с автоматом, это Бабай, контрольными выстрелами добивает пассажиров машины. Три выстрела, вместо четвертого — щелчок. Патроны кончились. Молодой бросает автомат и бежит к другой машине — бойцы уже в машине, времени нет. Одному пассажиру повезло — он жив, кровь, которой он истекает, смешивается со струйкой мочи из мокрой штанины.

* * *

Кадр в больнице — выживший пассажир расстрелянной «восьмерки» лежит в реанимационной палате, у входа сидит милицейская охрана, в палату заходит генерал милиции в белом халате, наброшенном на мундир, с ним несколько офицеров, свита, врачи.

* * *

Так жизнь Артура, по прозвищу Бабай, двадцатилетнего пацана, у которого не хватило пули на четвертого пассажира, превратилась в одну сплошную неприятность. Светил расстрел, хотя были варианты.

(Осунувшийся, небритый, со следами побоев Бабай пытается держаться ровно на табурете. Через стол от него радостно улыбающийся оперативник в штатском. На стенах — советские вымпелы «победителю соцсоревнования», а также наклеенные заголовки из газет и размноженные на ксероксе надписи:

ОТСУТСТВИЕ СУДИМОСТИ — НЕ ВАША ЗАСЛУГА, А НАША НЕДОРАБОТКА

МОЖЕТ БЫТЬ, ХВАТИТ ЛЕПИТЬ ГОРБАТОГО К СТЕНКЕ?

КАЖДЫЙ УМИРАЕТ В ОДИНОЧКУ

Бюст Дзержинского. Бюст Ленина.

В то же время на стене герб Украины — то есть советская символика — это милицейский прикол, как и надписи.)

:

ОПЕР: Одного из стрелков угандошили при задержании. Полез сдуру за волыной, получил три пули (наклонясь, доверительно) : — так что теперь он виноват перед всеми и за все. Можешь пойти соучастником, убили-то троих из одного автомата, ты уже мертвых добивал — суд учтет молодость и сиротство…

БАБАЙ: Ну. А от меня что вам надо?

ОПЕР: Дурака-то не включай. Дай показания на Рашпиля, и тогда его зароют, как пса, под столбиком с биркой. Ты через десять лет выйдешь на волю, к новой жизни… Ты понимаешь, что я тебе предлагаю? Жизнь! Раздупляйся быстрее, потом поздно будет, получишь расстрел — никто не спасет.

РАССКАЗЧИК: Все это каждый день рассказывал Бабаю симпатичнейший дядька из бандитского отдела, а по ночам — пятеро несимпатичных, из-за чего Артур ссал кровью и ходил вдоль стен.

(Бабай медленно двигается, придерживаясь за стену рукой, как спелеолог.)

Ходил он недалеко — до параши, чтобы слить лишнюю кровь. Рашпиль от такого оборота занервничал. Впору было переходить с крэка на геру, подлечить нервишки.

* * *

Четверо молодых людей — Шустрый, Гиря, Малыш и Сопля — в казино Рашпиля. Они чувствуют себя здесь уверенно, хотя и выглядят пришельцами из другого мира.

Выделяются среди публики в казино отсутствием животов, галстуков и костюмов, в тех же кожанках поверх спортивных костюмов, поломанными носами и ушами. Общее впечатление от этой компании — недоброе, угнетающее. Молча четверка проходит по казино, Малыш показывает кивком на дальний столик, резервированный «для своих» — остальным предложено дожидаться его здесь. Сам поднимается наверх, к Рашпилю.

ШУСТРЫЙ: Побежал Малыш к Карлсону, за советом…

(Оценивающе оглядывая официантку, паясничает, кому-то подражая.)

— Три чая, пожалуйста, милочка моя, какая вы симпатичная сегодня…

(Смущенная официантка уходит, по ходу кто-то из пацанов хватает ее за задницу, за столом царит довольное ржание. Попивая чай, трое недобро посматривают на посетителей и вполголоса разговаривают.)

СОПЛЯ: Смотрите, какая халява шпилит. Золота одного на пару штук… Сосет, наверное, что помпа корабельная.

ГИРЯ: Баловство.

ШУСТРЫЙ: Пойти с ней потереть, что ли…

СОПЛЯ: Ага. Только тебя ей не хватает, некому ее рыжуху в ломбард сдать.

Видимо, это намек на какую-то историю, все смеются.

* * *

На чердаке Рашпиль и Малыш. Малыш сидит на стуле, Рашпиль на кровати. Рашпиль говорит сипло и очень тихо. Перед Малышом фотография девушки.

РАШПИЛЬ: Одна родная душа у нашего Бабая осталась. Сестра… Анжела. А больше никого… Родители давно коней двинули, а воспитала бабка, недавно померла. В Чехии сестра сейчас… Чужая — такая вот кликуха. Ты ж с ней знаком?

МАЛЫШ: Знаком.

РАШПИЛЬ: Вот и хорошо. Нужно ее найти и привезти сюда, ко мне. Сейчас дам тебе лавэ, десятку. Потом, как привезете, еще получите, по пятерке каждому. А тебе — десятку.

(Передает деньги, Малыш не считая прячет пачку за пазуху.)

В Праге найдешь Карасика… Инструмент возьмешь у него, вообще, поможет, он давно там живет. Смотрите… осторожнее… там сейчас нет такого, как у нас, — Вася знает Колю, Коля знает Петю, все, братва, — все будете решать сами, на месте…

(В процессе разговора Рашпиль заряжает в бульбулятор шарик крэка.)

Фотографию возьми, будешь там показывать, да что я тебя учу… от крэка в голове образуется пустота, торричеллева пустота, понимаешь, Малыш, торричеллева… я тебе не предлагаю, а то может понравиться… привези ее, чтобы Бабай не стал подписывать, мусора отсосут, на тебя надеюсь, ты же помнишь…

Откинувшись на кровать, он что-то еще бормочет, разобрать можно только отдельные слова.

Взяв деньги, Малыш спускается в казино и показывает кивком на выход.

Все уходят, официантка, убирая со стола, обнаруживает среди окурков в пепельнице использованный презерватив и недоуменно смотрит. Это Шустрый пошутил — плюнул в него несколько раз. Со стороны выхода раздается громкий смех, пацаны внимательно следили за официанткой.

РАССКАЗЧИК: Времени на сборы было мало, но все привыкли к жизни на колесах. Некоторые так привыкли, что и дома своего не завели.

Сцены сборов пацанов.

Гиря прощается с невестой, невеста беременная, очень средняя, жлобиха. В квартире ковры на стенах, портреты родственников, календарь с котятами, бахрома на занавесках. Когда он уходит, она смотрит на себя в зеркало, гладит живот руками и внезапно начинает плакать.

Сопля живет с родителями, уходит с сумкой, мать закрывает дверь, отец дремлет на кухне, две пустые бутылки водки на столе. Бедность. На стене — скрещенные рапиры и фехтовальная маска. Большая фотография Сопли, он фехтовальщик, на груди — медаль, теперь она висит на ковре.

Малыш живет один — средненько, мебель старая, квартира явно съемная, но телевизор импортный, большой. Собирает сумку, достает из тайника в кресле пистолет, ТТ, подбрасывает его в руке, потом со вздохом прячет обратно.

Перед выходом смотрит в глазок.

Все пацаны, перед тем как выйти из квартир, — смотрят в глазок.

Шустрый живет у женщины, она старше его, скандал, он уходит, телка кричит вслед «чтоб ты не вернулся». Он возвращается, звонит в дверь и, когда она открывает, дает ей кулаком в лоб (как молотком, нижней, мясистой частью кулака.)

…Плюс нужно было еще найти в городе инвентарь…

Захлопывается багажник, на заднее стекло ложится траурный венок с надписью на ленте «Lyubomu Yakobu Toporcheku ot druzzey». Рядом лежит бейсбольная бита, деревянная.

* * *

Восходящее солнце слепит колхозника на телеге, он закрывает глаза рукой.

…Солнце только встало, а уже появился первый потерпевший.

Летящая на полной скорости «девяносто девятая» выскакивает на встречную и идет лоб в лоб с телегой, лошадь шарахается в сторону, колхозник спрыгивает с телеги, «девяносто девятая» возвращается на свою полосу, это шутка.

Колхозник показывает вслед машине кукиш. Машина резко тормозит.

В салоне машины.

ГИРЯ (он дремал, склонив голову, а теперь от резкого толчка вдруг подался вперед, ударившись о переднее сиденье) : Э-э, блядь!

СОПЛЯ: Не понял…

МАЛЫШ: Шустрый, ты чего?

ШУСТРЫЙ: Этот черт дулю показал. Не повезет теперь.

МАЛЫШ (секунду подумав) : Повезет. Ну-ка, сдай назад, прокатим лоха до границы.

* * *

Все происходит в тишине. Колхозник пятится. Из машины вышли все четверо, Гиря помахивает битой.

МАЛЫШ: Ну, ты, хуй! Сюда иди!

* * *

В салоне пять человек. За рулем — Малыш. Гиря и Сопля сзади, между ними Колхозник.

ШУСТРЫЙ (заканчивает рассказ) : Короче, три штриха и одна халява сидят в машине. Штрих, что спереди сидит, блатует, говорит: «Ну, если я не прав — убейте меня, убейте!» Наконец, один, что с бабой на задней сидухе (обращается к Сопле) — вот как ты сидел… волыну достает… и ебашит пассажиру в лоб. (Дает колхознику щелбан.) Вася падает под сиденье — халява ссытся от страха и кричит: «Отпустите меня, я ничего не видела, никого не знаю!» Тут штрихи думают, шо делать с двумя жмурами…

ГИРЯ (тупо) : А второй жмур — кто?

СОПЛЯ: Да халява, что ж ее, живой отпускать?

ГИРЯ: Точно, туплю.

ШУСТРЫЙ: Как всегда. (Продолжает рассказ.) : И тут из-под сидухи вылазит штрих, весь в крови — за голову от так держится — и говорит: «Вы что, совсем охуели, махновцы?» Все так и охуели, а баба — в обморок.

МАЛЫШ: Из нагана стрелял?

ШУСТРЫЙ: Да. Спортивным патроном, а порох отсырел. У дурака как рог на лбу вырос.

МАЛЫШ: Была у меня когда-то такая же история. Пуля мягкая, свинцовая…

ШУСТРЫЙ:…Об лоб расплющилась…

МАЛЫШ: Да.

Все смеются, кроме Колхозника.

Проезжая мимо сел, они берут выставленные крестьянами продукты — молоко, яблоки — грузят в машину, и уезжают не рассчитываясь. Мелькают указатели — счет километров.

МАЛЫШ (смотрит карту, высчитывает что-то, потом смотрит на часы) : Ладно, будем прощаться с нашим кентом…

Машина виляет к обочине.

КОЛХОЗНИК: Да вы что, ребята? Неужели убьете? За что, за дулю?

МАЛЫШ: Давай, выходи, дядя, приехали!

Пацаны вытаскивают колхозника из машины, Гиря ведет его к опушке леса. За ними крадется Шустрый с битой.

СОПЛЯ: Ну, дядя, становись-ка к лесу передом. Не вовремя ты нам попался…

Колхозник справился с собой, на его лице появилась некоторая жесткость, похоже, что он собирается умереть с достоинством. Шустрый сзади несильно бьет его битой по голове, держит биту одной рукой. Колхозник падает, он думает, что в него выстрелили. Под смех пацанов он поднимается и видит уезжающую машину… Некоторое время он стоит на коленях, как боксер в нокдауне, и СМОТРИТ вслед машине.

* * *

Погранпереход. Огромная очередь из автомобилей, люди жгут костры, пьют водку, вообще — движение, как в лагере беженцев. В основном в очереди машины с прицепами, это челноки, хотя попадаются грузовики и автобусы. Малыш и Шустрый идут искать концы. Гиря и Сопля в машине наблюдают за движением вокруг.

Несколько звероподобных кавказцев, судя по всему, здесь заправляют.

СОПЛЯ: Не пойму, кто здесь главный? Где таможня? Где погранцы?

ГИРЯ: Звери (сплевывает за окошко)… Они переход держат… Без очереди — это к ним… (Невдалеке коммерсанты на микроавтобусе, только что договорились с одним из кавказцев, тот деловито похлопывает водителя по спине, микроавтобус выруливает к переходу, огибая очередь машин.) Потрусить лохов на дороге — это тоже они… Золотая жила эта граница… (Зверь что-то говорит в рацию.) : Гляди, номер передал… Видимо, с той стороны — тоже они…

* * *

Малыш беседует с бригадиром кавказцев.

МАЛЫШ: Брат, есть разговор.

ЗВЕРЬ (надменно) : Что ты хотел?

МАЛЫШ: Я не хотел, я хочу.

ЗВЕРЬ: Что?

МАЛЫШ: Перейти по-быстрому.

ЗВЕРЬ: Триста баксов.

МАЛЫШ: Ты не понял, братыло! Мы такие же, как вы.

ЗВЕРЬ: Вы от кого?

МАЛЫШ: От Рашпиля.

ЗВЕРЬ: Не знаю такого.

ШУСТРЫЙ: Не гони, Рашпиля все знают.

ЗВЕРЬ: Э-э, ты притормози, гонят говно по трубам, понял?

ШУСТРЫЙ: Ты меня на понял не бери, понял? (Видит, как подтягиваются другие звери.)

МАЛЫШ: Ладно, раз так — мы сами договоримся с таможней. Пошли, Шустрый.

ШУСТРЫЙ (зверям) : Увидимся еще, рэкетиры…

* * *

Шлагбаум. Малыш о чем-то говорит с таможенниками, жестом показывает Шустрому, чтобы подъезжал к КПП. Веночек отчетливо виден через лобовое стекло. У пацанов — хмурые сосредоточенные лица. Зверьбригадир пытается что-то выяснить у толстого усатого таможенника.

ТАМОЖЕННИК (серьезным тоном) : На похороны едут, уважаемый человек умер… (У Усатого в руках — бита, которую он забрал у пацанов.) :

* * *

(Реминисценция.) : В похоронном бюро прошедшей ночью. Сонный работник возится с венком, Гиря и Сопля рассматривают венки, гробы и прочее похоронное хозяйство.

МАЛЫШ: Извиняй уже, что подняли тебя ни свет ни заря…

РАБОТНИК (устало) : Ничего… На венке-то что писать будем?

ШУСТРЫЙ: Все там будем…

Гиря смеется.

МАЛЫШ: Подвязывай, юморист… (Работнику.) : Ты это… По-русски только пишешь?

РАБОТНИК: По-всякому пишу.

МАЛЫШ: А на словацком можешь?
РАБОТНИК: Не, я такого языка и не знаю.

МАЛЫШ: Ладно… Пиши по-украински, только буквы польские чтобы были. И над «Цэ» птичку такую прихуярь.

РАБОТНИК: Так что писать?

МАЛЫШ: «Любому Якобу Топорчеку от друзей».

* * *

Проезжая границу, пацаны откровенно веселятся.

ШУСТРЫЙ: Бля, колхозники тупые, повелись. Пролезло, бля! (Открывает дверь и выбрасывает венок на дорогу.) :

Словацкие пограничники, все это в десятке метров от КПП, смотрят вслед машине. Венок лежит в грязи, ленточка развевается на ветру. Зверь, видимо из той же бригады, что и по ту сторону границы, с удивлением смотрит на венок в грязи, потом, глядя вслед машине, что-то бормочет. На ругательства не похоже, скорее, он шепчет молитву.

* * *

Машина едет по Словакии, пацаны смотрят с интересом, веселы.

ШУСТРЫЙ: Не, пацаны, если дальше дорога такая же хорошая, то, я скажу, здесь можно ездить…

МАЛЫШ: Дальше — только лучше… До самого океана…

СОПЛЯ (рассматривая в окошко) : А мне пейзаж нравится…

МАЛЫШ: Да, получше стало, хотя они и тогда не бедствовали.

СОПЛЯ (пытается шутить наравне со всеми) : Когда это «тогда»? В войну, что ли?

МАЛЫШ: Я здесь был, два года назад, еще с Монголом.

ШУСТРЫЙ: С Монголом? Ни хуя себе, я и не знал, что ты у него работал.

МАЛЫШ (смотрит косо на Шустрого) : Значит, не надо было тебе знать. Теперь знаешь, и хорошо.

ШУСТРЫЙ (выдержав паузу) : Ты потому такой скрытный, что не по понятиям бизнесом занимались? Блядей возили? В Прагу, на заработки…

МАЛЫШ: Фильтруй базар, ты. Да, блядей пасли… Тогда можно было. Понятия другие были. Монгол и с карманников получал.

СОПЛЯ (изумленно) : С воров?

МАЛЫШ: Да. Время было такое…

ГИРЯ: А где теперь Монгол?

МАЛЫШ: Да там, где и все. На кладбище. Хоть в закрытом гробу хоронили, но могила есть. У остальных не так. Мы тогда здесь много народу оставили, и дома тоже многих потеряли. Всю верхушку. (Меняя тон на приказной.) : Так! Сделали добрые лица… Веселимся, блядь. Гиря, анекдот рассказывай…

Полицейский из дорожной полиции машет жезлом — указывает на обочину дороги, машина тормозит.

* * *

Минутой позже. Полицаи проверяют документы, обыскивают машину.

ГИРЯ: …И тут доктор говорит: «А почему ж ты ее не ебешь?» А больной: «Ты гонишь, доктор, мы ж с ней хаваем».

Смех.

Полицай с презрительной миной возвращает паспорта.

* * *

Едут дальше, Малыш рассказывает историю.

МАЛЫШ: Короче, проститутки на той хате спали по трое в кроватях, в две смены, девять телок… За ними Барбос присматривал. Не пацан, мусор бывший, спецназовец.

Пацанам вроде как не по понятиям было с телками жить, а ему это дело нравилось. В виде наказания — ебал их в жопу. Один раз пацаны тему просекли и посоветовали Барбосу намазать гандон змеиным ядом, чтоб больнее было.

Пацаны ржут.

СОПЛЯ: И шо?

МАЛЫШ: Тот намазал. Гандон разъело, и Барбос носился по хате со стоячим хуем, верещал от боли, шо кабан.

Все смеются.

ШУСТРЫЙ: Так как потом, пропал интерес в жопу ебать?

МАЛЫШ: Хуй его знает. Его грохнули через две недели.

МАЛЫШ: Ладно. Расскажу еще одну историю.

(Визуализация рассказа.) : Надо было перевезти через границу деньги. Монгол поделил общак, когда понял, что не перевезти все сразу. Пять тысяч повез я. Монгол сказал в жопу засунуть, на торпеду… Тогда сильно русских на границе шмонали, из Чехии оружие возили, патроны люгеровские, и на 7,65 — там свободно продавались, если есть чех с разрешением на оружие. У нас не достать было, а оружие под них еще с войны оставалось. Деньги забрали бы, больше штуки нельзя было везти. Я, лох, взял пленку от пиццы, завернул, и в поезде, в туалете, стал заталкивать.

ШУСТРЫЙ (заинтересованно) : Затусовал?

МАЛЫШ (устало) : Нет. Я ж не сидел, не умею крутить торпеды, да и здоровая была слишком. А главное, пицца перченая была, так что я чуть не охуел…

Все смеются, и Малыш с ними.

ГИРЯ: Но провез?

МАЛЫШ: Провез. Спрятал в ботинки, под стельки, на границе побрезговали рыться… Монголу рассказал — тот смеялся.

ШУСТРЫЙ: Что Монгол сказал?

МАЛЫШ: Сказал, что надо разрабатывать очко, в жизни пригодится. (Все смеются.) : Он мне сказал, а я тебе говорю, на всякий случай.

Смех.

О книге Владимира «Адольфыча» Нестеренко «Чужая»