Дмитрий Быков, Игорь Порублев, Максим Чертанов. Живой

  • СПб.: Амфора, СЕАНС, 2006 г.
  • Переплет, 288 с.
  • ISBN 5-367-00229-3
  • 30000 экз.

Игра в жмурики

К книгам и писателям можно относиться всерьез, а можно как к играм и игрокам. Но игра только тогда и захватывает, когда на кон поставлена если и не жизнь, то что-то ей кратное.

Вдогон фильму «Живой» издательство «Амфора/Сеанс» выпустило «литературно-художественное издание» (ей-же-ей, так и написано!), да ещe и пропечатало на обложке, хоть меленькими буковками, а все же, пояснение — «по фильму Александра Велединского».

Да будь читатель хоть ангелом в нетленно белом оперении, а все-таки вряд ли удержится от вопроса — а чего, те, кто кино смотрели, не догоняют? Или кино такое?

Те же, кто фильм смотрел, начнут сравнивать титры и обложку и найдут «десять отличий». Ну, даже если и не десять, но найдут.

В титрах читаем: автор сценария — Игорь Порублев, при участии Александра Велединского.

Авторами книги означена целая «группа товарищей»: Дмитрий Быков, Игорь Порублев, Максим Чертанов. Плюс два, минус один.

Один из новых авторов — Дмитрий Быков. Да, да — тот самый Дмитрий Быков, который и во «Времечке», и поэт из группы «Куртуазные маньеристы», и автор романов, стихотворных сборников и даже биографии Бориса Пастернака. Вот как много всего. А к этому еще и «кинороман», он же литературно-художественное«произведение. Но, возможно, именно приглашение в команду Дмитрия Быкова и придало странной «игре в жмурики» черты если не правдоподобия, то хотя бы художественной достоверности.

Правдоподобия в истории «живого» Кира и двух его погибших друзей можно искать только с тяжелого похмелья. Хотя кто тут живой, кто мертвый — это еще вопрос.

Можно, конечно, попытаться выдать это «сочинение по картине» за развернутую притчу, и порассуждать на тему «мертвости» живых, «живости» мертвых, но это будет не менее натужно, чем душеспасительные беседы Кира с молодым батюшкой.

Внешне безбашенный кинороман «Живой» при спокойном рассмотрении оказывается весьма ловко сложенным литературным пазлом, в котором можно найти все общие места современной журналистики средней руки и коммерческого кино.

Чечня, русская глубинка, суетливая столица, продажная шкура-начфин, неверная невеста, безутешная вдова, чистый и праведный в своем гневе герой, верные друзья, духовное лицо, «эти черные, которые тут все захватили», что-то там в адрес Путина, что-то в адрес Иванова, бухло, кровь.

Впрочем, из этого набора могла бы получиться и литература, и даже, пока читаешь, иногда начинает казаться — ну вот, уже всерьез, вот и диалоги жесткие, и слова человеческие, жаль только — герои картонные.

Но все было бы совсем просто, если бы не расставленные авторами «киноромана» ловушки или хлопушки-шутихи.

Все, что можно сказать об этом сочинении и о предварившем его фильме, они знают и, более того, проговаривают сами, правда, голосами слегка пародийных, но очень узнаваемых кинокритиков: «Они как бы мертвые, они пережили что-то, что начисто их выжгло, причем никогда не уточняется, что именно. Тем самым постановщик значительно облегчает себе задачу, поскольку изображать внутренний мир героя как бы уже и необязательно… Можно сказать, что главным героем всех этих фильмов является мертвый, мертвец, почему, собственно, все они и выдержаны в стилистике одноименной картины Джармуша… Для изображения таких героев идеально подходят новые главные персонажи российского кино — братья Чадовы, с их каким-то прямо катастрофическим неумением сыграть живого человека…».

Тут что ни слово — все правда. Не хватает только глагола «писать» и рассуждения о том, что авторы сценария ли, киноромана ли больны той же болезнью.

Тамара Буковская

Дмитрий Быков. ЖД

Об ЖД, или Как именно ОСОАВИАХИМ породил ДОСААФа

Лев Толстой очень любил играть на балалайке, но не умел. Бывало, пишет «Войну и Мир», а сам думает: тренди-бренди, тренди-бренди…

Д. И. Хармс

Сюжет нового романа Дмитрия Быкова стал известен читателю задолго до публикации. Тысячелетние противостояние как бы «варягов» и как бы «хазар» — мощный стержень, вокруг которого закручена карусель доступно интерпретированной отечественной истории и судьбы второстепенных героев. Декоративно-альтернативное изложение истории — вообще любимая тема автора. Разящее быковское остроумие — проверенное оружие. Задумка интриговала, выхода романа ожидали с нетерпением. После публикации и прочтения интрига разочаровала: интерпретация вышла плоской, все герои попали во второстепенные. Читатель оказался в роли провинциала на Красной площади: «Вроде бы обещали чайник… вроде бы, говорили, рекламная акция…»

Прозаическая поэма «ЖД» чрезмерна, как и сам автор. Она очень быстро утомляет, словно расшалившийся чужой ребенок. Вавилонское смешение жанров и стилей, отсутствие чувства меры, соседство весьма остроумных наблюдений и талантливо выписанных эпизодов с кондовым солдатским юморком и грубыми балаганными приемами, создает впечатление неопрятности, нечистоплотности, какого-то отвязного литературного гаерства.

Пишет Быков, словно ест. Иногда с аппетитом, а иногда так — ну, поесть-то надо. Да и гостя-читателя за стол вроде бы особо и не приглашает, если только совсем оголодал. Еды в тарелку кладет помногу, не заботясь о красоте блюда, ловко ее перемешивает. Вот вам соевая драматургия, вот перчик политического стеба, вот макароны любовно-дорожных историй. Вот вам фоменковский заменитель истории сладенький, вот вязкий сироп гумилевский липовый, вот развесистая клюква прочих исторических несуразиц. Кушайте, кушайте, я знаю, вы же это любите. Вот вам «стояние на реке Калке», хороша шутка к обеду? Вот мудрость сермяжная, плоская, зато про валенки. Сам-то я не люблю, здоровье не позволяет, а вы налегайте, не стесняйтесь, глядишь, добьемся таки совместно рассудочно-желудочного катарсиса.

Цель этого катарсиса (при всей показной скромности автора) велика и трансцендентальна. Промыть наши серые мозги, заставить задуматься оставшихся в живых, проложить гать через болото пресловутого российского холуйства и головотяпства. Разорвать, наконец, замкнутый цикл российской истории, чтобы поглядели мы на труды рук своих и поняли, что все это суета сует и томление духа. Это, конечно, как сверхзадача. Задача на ближайшую перспективу — остаться. Остановиться в истории. Хотя бы самому автору. Хотя бы в истории литературы. Остановиться. Застолбить. Чтобы помнили.

С трансцендентальным сразу выходит незадача. Историческая прямая, о которой, так или иначе, все время идет речь, запускаться не желает даже гипотетически. Да и с чего бы? Вся эта надутая альтернативная история, иронично-витиеватое углубление в прошлое на поверку оказывается банальной генеалогией. Пусть и шутовской. Все наполняется смыслами только после того, как окончательно выясняется, какой именно ОСОАВИОХИМ и когда именно породил очередного ДОСААФа. Игра «кто какого корня» затягивает не на шутку. Кто там «варяжская косточка», кто просто «жилка варяжская», кто «хазар» или «полухазар», а кто так, живем мы тут. Другой альтернативы, кроме этого ветхозаветного пафоса, у автора для нас нет. Карусель начинает весело вращаться в обратную сторону. Игроки вступают в игру. Мельница мелет. Маразм крепчает.

Что касается задачи попроще… Со всеми своими стилистическими недочетами, беспомощными сюжетными связками-неувязками, дутым психологизмом и многословьем, почему то выдаваемым за красноречие, «ЖД» не тянет и на троечку. Хотя, с другой стороны, известно, что и менее художественная литература попадает в школьную программу. Главное — правильно выбрать момент. Вчера было рано, завтра будет поздно, а нынче самое время. А что, расчет, вполне возможно, окажется верным.

Некрасивая какая-то картинка получается. Собрался было Данко повести за собой народ через непроглядную тьму, да вместо сердца второпях рванул печень. Печень в темноте не горит, дорогу миллионам не освещает, так, только радиоактивно фосфоресцирует. Ну, может, хоть сам Данко добредет до госпиталя…

Несмотря на все эти очевидные шероховатости, непременным достоинством объемного опуса единогласно признается одно — искренность автора. Эта новая искренность выкладывается козырем на всеобщее обозрение с детским восторгом перед подвигом эксбициониста — все прячут, а он показал! Вот молодец! И смелый какой! И по шее получить не боится!

А по мне такого все-таки лучше не показывать. Искренность эта ваша не предполагает даже изящества. Может, лучше опять, как встарь, врать про поднятую целину и прочее фэнтези. На этом фоне иногда получается неплохая литература.

Говоря языком геймеров, новые «Живые Души» никак не тянут на сиквел мегахита про мертвые, аддон не смог покинуть двухмерного пространства потраченной на него бумаги, до бессмертного 3D адвенчура отечественной литературы еще пилить и пилить.

Эх, летели голуби над площадью Гоголя…

Данила Рощин

Дмитрий Быков. Борис Пастернак

В серии «Жизнь замечательных людей» было несколько книг, удостоившихся в свое время особенного внимания читателей. Можно вспомнить жизнеописание Чаадаева, блестяще сделанное А. Лебедевым, книгу Н. Эйдельмана о Лунине, в своем роде знаменитой оказалась антисемитская книга Д. Жукова об А. К. Толстом… Но эти и еще некоторые произведения, заставившие говорить и спорить заинтересованного читателя, никогда бы не удостоились наименования «национального бестселлера» — то были книжки не для всех, а для особо понятливых и пытливых, «взыскующих истины», кои составляют во всякое время и во всяком обществе весьма тонкий слой. В прежние авторитарные и партократические времена для определения «бестселлера» собрали бы сведения в библиотеках о наиболее спрашиваемых книгах, в магазинах — о наиболее продаваемых и, скорее всего, наврали бы об итоговых результатах, но, по крайней мере, назначенную в бестселлеры книгу обставили бы подобием искания общественного мнения. Сейчас время простых и прямых решений — собирается компания «своих» и назначает: в этот раз национальным бестселлером считать книгу Д. Быкова «Борис Пастернак».

Еще о прежних временах: тогдашняя весьма жесткая регламентация всего и вся устанавливала, в частности, жанровые пределы книг серии «Жизнь замечательных людей». Образованности Александра Лебедева вполне хватало бы, чтобы, например, написать обстоятельную монографию о философии Чаадаева, но он сделал то, что полагалось в этой серии, — жизнеописание философа (с ударением на первом слове). Для обстоятельных монографий о жизни и творчестве существовали совсем иные издательства и серии.

Да, вот еще что: помнится, прежде ценились в этой серии не побывавшие в общем обиходе архивные материалы, в поиск за которыми отправлялись по архивохранилищам И. Золотусский, работавший над книгой о Гоголе, или А. Турков для книги о Блоке. Нынче этого в ЖЗЛ не требуется: зачем, коли и без того можно наговорить 900 страниц книжного текста.

Нынче изменилось не просто время — сменились значения и смыслы. То, что прежде назвали бы бестселлером, — теперь просто книжка, пришедшаяся по нраву некоторому количеству людей; то, что раньше именовали (впрочем, на авантитуле пишут и сейчас) «Серия биографий», — нынче являет собой обстоятельное исследование жизни и творчества писателя с тщательным (и интересным, культурным) анализом едва ли не всего, им написанного во всех жанрах. Для биографии писателя здесь избыточно объемный и скрупулезный филологический анализ всего его творчества; для научной монографии «Жизнь и творчество…» здесь не хватает не просто аппарата в виде ссылок на параллельную научную литературу, — здесь отсутствует просто-напросто учет того, что еще дельного написано об интерпретируемых текстах (надо сказать, что те несколько исследований о творчестве Пастернака, которые Д. Быков считает достойными его внимания, он добросовестно упоминает на всем протяжении своей книги).

Получилась такая вот современная внежанровая (внесерийная) книга о Пастернаке.

На мой взгляд, самой симпатичной современной чертой этой книги является отсутствие апологетики в интерпретации творчества писателя, что было как раз одним из непременных императивов серии ЖЗЛ прежних времен. На протяжении всей книги Д. Быков то и дело спокойно отмечает «худшие» стихи поэта, «невнятный язык» или «напыщенные строки в худшем пастернаковском духе».

Иное дело с биографией: все-таки срабатывает традиционная установка на жизнеописание «замечательного человека». Как бы ни отталкивался Д. Быков от апологетического «подхода к биографическим сочинениям», все равно получается: «Таким же чудом гармонии, как и сочинения Пастернака, была его биография…» На девятистах страницах книги эта мысль о самоощущении Пастернаком своей жизни как счастливой гармонии варьируется не единожды, но ни разу не подвергается автором рефлексии: за счет чего и, главное, кого это состояние счастливой гармонии достигалось? И подчеркнутая Д. Быковым тоже неоднократно гордость Пастернака за «неучастие» в собственной биографии и вообще его «невмешательство в высшую волю» преподносятся как безусловное мужество поэта, — будто ему на жизненном пути не приходилось выбирать, то есть проявлять личную волю, а в уклонении от выбора будто бы он не наносил ран, — не себе, а, главное, ближним. Поскольку эта тема настойчиво пропагандируется Д. Быковым, позволю себе сказать так: в этой книге Пастернак показан человеком, которому совершенно не в чем повиниться ни перед людьми, ни перед Богом. Но такое самосознание противоречит истинно христианскому.

Однако не противоречит задаче серии «Жизнь замечательных людей»!

Купить книгу «Борис Пастернак» Дмитрия Быкова

Купить и скачать книгу «Борис Пастернак»

Валерий Сажин