Будиль Йёнссон. Десять размышлений о времени (Ti tankar om tid)

Быль о потерянном времени

Все началось с того, что однажды одна шведка, в миру профессор ядерной физики, решила остановить время.

Вы уже, вероятно, подумали, что подалась она с этой целью в далекий индийский ашрам, где путем долгих медитаций, под руководством известного гуру, потратив энную сумму крон…А вот и не угадали!

Взяла она отпуск на две недели и решила ничего не делать. И это ей не сразу, но удалось: «В первую неделю я разобрала весь хлам на чердаке и приготовилась циклевать полы, но затем несколько успокоилась. Я все время находилась дома. Это очень важно. Не уехать, не заняться чем-то другим — просто ждать. И тогда вечность потихоньку возвратилась».

Ну как тут было не написать об этой очередной победе европейской современной женщины в меру умную, в меру оптимистическую, в меру философскую книгу, тем более, что к тому времени размышлений «по поводу» на различных носителях у нее накопилось предостаточно?

Так и появились «Десять размышлений о времени» — десять небольших эссе, посвященных проблеме механицизма западной цивилизации и попыткам его преодоления с минимальными потерями для себя и окружающих, так сказать, в рамках действующего законодательства.

Видимо, мало кому еще удавалось в Швеции удержаться от циклевания полов во время отпуска, поэтому в предисловии читатель предупреждается, что ему предстоит не просто прочитать книгу, а пройти при этом некие четыре ступени. И оно бы ладно, но оказывается, что прохождение это не равно времени прочтения, и первая ступень тоже не предоставляется в качестве бонуса: «Для того, чтобы подняться на первую, вам надо привыкнуть к мыслям иного рода, кроме вечных: «Ну совершенно нет времени!», «Нет, у меня не хватит на это времени!» или «Вообще не понимаю, как я все это успею!»

«Многое из того, что легло в эту книгу, присутствовало в моей жизни в течение последних двадцати лет», пытается настроить нас автор на серьезный лад в предисловии под названием «Прочти сначала это», отсылающем тем не менее продвинутого читателя к многочисленным отдельным текстовым файликам «Read me!», обычно прилагаемым к software и редко читаемым. Однако, если Вы продвинутый читатель, законопослушно читающий все эти «Read me!», то уже никто не сможет помешать Вам прочитать это предисловие.

К счастью же для читателя, просвещенного не только в сфере IT-технологий, о которых автор как-то восторженно — и в то же время не очень внятно — упоминает далее в тексте, вся нагнетаемая мистика чисел и каббалистика (вернее — гематрия) слов на этом заканчивается.

Надо вырваться из рутины, в которую каждый ввергается по собственному недосмотру, прекратить решительно все подчинять жесткому плану, наслаждаться нерасчлененным пунктами расписания, неструктурированным временем, быть здесь и сейчас, отринуть модный западный пессимизм — вот что, если прибегнуть к обобщению, говорит Йёнссон на протяжении всей книги. Поскольку «Десять размышлений о времени» выдержали на родине автора три издания, можно только порадоваться за шведов, которые кроме пресловутого «шведского социализма» имеют свободу «датского» выбора — быть или не быть, с уточнением «кем», «где» и «когда», согласно последним каталогам потребительских товаров.

Если Вам хочется ощутить себя весьма компетентным в разного рода «темпоральных» (от tempus — время) вопросах, не подвергая свой рассудок неизбежным перегрузкам, каковые в подобных случаях почти неизбежны, эта не очень объемная книжечка точно для Вас.

Если же Вы уже непредусмотрительно подвергали его безжалостной атаке творениями Мирча Элиаде, Люсьена Леви-Брюля, Клода Леви-Строса, Виктора Николаевича Топорова и Евгения Алексеевича Торчинова (в частности, главой «Линейность времени и идея истории» его книги «Религии мира. Опыт запредельного. Трансперсональные состояния и психотехника»), все прелесть непредвзятого благоговейного прочтения Вам уже заказана.

Например, там, где автор пытается объяснить особенности восприятия циклического и линейного времени, она довольствуется сомнительным противопоставлением системы греческой логики… структуре китайского сезонного чередования пяти перводвигателей (иначе — первостихий) У Син, совершенно не вдаваясь при этом в подробности. Конечно, профессор ядерной физики не обязан знать о пяти веках Гесиода, но мог (то есть могла) бы справиться о традиционном академическом противопоставлении концепции времени иудео-христианского мира и концепции времени древних греков и индийцев.

Итак, «Десять размышлений о времени». Четыре ступени, десять глав. Конечно, это четыре мира-олама (олам, перевод греческого слова αιων — /эон/ «век») и десять сеферот Кабаллы. Однако автор о такой аналогии ничего не пишет. Не будем это делать и мы.

Валерий Паршин

Мирон Петровский. Книги нашего детства

В двадцатые-тридцатые года XX века, в условиях все усиливающегося давления режима на все стороны культурной жизни, в мрачной предгулаговской и предвоенной атмосфере в России сложилась уникальная мощнейшая детская литература. Этот феномен до сих пор не оценен и не изучен так, как он того заслуживает. «Серьезное» литературоведение брезгует детской литературой — эти слова не устают повторять «несерьезные» исследователи, берущиеся за эту тему. И они правы.

А между тем, как справедливо замечает Мирон Петровский, «Крокодил», «Человек рассеянный», «Приключения Буратино», «Волшебник изумрудного города» — это тот набор книг, который обязательно читали все жители империи. Кто-то не читал Достоевского, кто-то не читал Блока, Шолохова или даже историю партии, но все до единого знают, что на вопрос «Что за станция такая — Дибуны или Ямская?» с платформы говорят «Это город Ленинград». Очевидно, что именно эта, детская, литература как объединяющая все слои общества в большой степени формировала сознание соотечественников в XX веке.

Первое издание этой книги вышло двадцать лет назад, в 1986 году. Удивительно, но и по сегодняшний день она остается единственным масштабным исследованием текстов детской литературы именно как литературных произведений — не с точки зрения идеологии или педагогики, а с точки зрения литературоведения. «Книги нашего детства», пара статей Бориса Гаспарова, десяток статей нескольких менее известных авторов — вот в общем-то и все, что написано о детской литературе.

Книга Мирона Петровского объединяет пять эссе о пяти текстах: кроме вышеуказанных, это еще и «Сказка о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий» Маяковского. Этот труд не похож на серьезное академическое литературоведение, при чтении которого у неспециалистов сводит скулы от скуки. Здесь нет обилия специальных иноязычных терминов, а слово «дискурс» на четыреста страниц не встречается ни разу. Напротив, это увлекательное, легко написанное размышление о, как выясняется, очень важных и серьезных вещах: о чем эта детская литература? Почему эти тексты с восторгом читают и дети, и взрослые? Что оставляют они в душе читателя?

Петровский рассказывает историю каждого текста, выявляет литературные и реальные источники образов. Три из пяти эссе рассказывают историю травли текста советской пропагандой. Кроме того, освещается история создания классических иллюстраций к текстам. Петровский показывает, как писатель и художник работают вместе над книжкой, которая мыслится не как иллюстрированный текст, а как единое произведение. Но главное — Петровский раскрывает, как теперь говорят, message каждого текста. Оказывается, что в самые мрачные годы в России почти незаметно для власти детская литература вела со своим — маленьким ли, взрослым ли — читателем речь о таких ценностях, которые никакого отношения не имели ни к одной из «священных коров» эпохи. Так что слова С. А. Лурье в послесловии к книге, где он сравнивает Петровского с Пушкиным («…восславил свободу — в наш-то жестокий век») относятся скорее к героям Петровского — Чуковскому, Маршаку, Маяковскому, Толстому и Волкову. И именно «Книгам нашего детства» мы обязаны тем, что знаем это.

Читать не вошедшее в книгу послесловие

Вадим Левенталь