Загадки совершенномудрого

  • Торчинов Евгений. Таинственная самка. Трансперсональный роман. СПб.: Гуманитарная академия, 2013.

Талантливый человек талантлив во всём — и это первое, что приходит в голову, когда открываешь книгу под интригующим названием «Таинственная самка». Её автор — человек-легенда, известный востоковед, религиовед и буддолог Евгений Алексеевич Торчинов, безвременно покинувший земной план десять лет назад. Книга, написанная им менее чем за год до смерти, увидела свет лишь сейчас; вероятно, по какой-то причине издатели её побаивались.

Сам автор в одном из интервью отзывался о своём литературном детище с некоторой долей иронии: «Я занялся сочинением романов (все вокруг пишут, почему бы не попробовать?) и написал некий текст в двух частях: „Таинственная самка. Трансперсональный роман“ и „Апостолы дракона. Алхимический роман“. Там много умных разговоров, трансперсонализма, каббалистической и прочей мистики, элементы фэнтези и детектива. Постмодерн такой, одним словом…» Однако с первых же строк «постмодерна такого» становится ясно, что для его чтения и понимания необходима некоторая подготовка. Взять хотя бы то, что уже название отсылает нас к Дао Дэ Цзин (Ложбинный дух бессмертен. Называют Сокровенной Самкою его. Врата той Самки Сокровенной — корень Неба и Земли. «Дао-Дэ Цзин», гл. 6), а подзаголовок — «Трансперсональный роман» — предполагает осведомлённость в области изменённых состояний сознания.

Главный герой романа, научный сотрудник петербургского Института трансперсональной психологии Константин Ризин, волею судьбы неожиданно оказывается в гуще событий вселенского значения — борьбы творящего Света со Светами, отвергающими творение. Но поскольку роман-то — трансперсональный, то и битва происходит в основном в лабиринтах погружённого в трансовые состояния сознания. Поначалу стиль автора кажется излишне академическим, но постепенно начинаешь ценить его мягкую иронию, тонкое чувство юмора и способность несколькими мазками создать запоминающийся портрет. Странным образом, именно благодаря внешней незатейливости повествования, незаметно для себя начинаешь верить в то, что сотрудники института на самом деле проходят психоделическую практику, без которой невозможно рассчитывать на мало-мальское повышение в должности, и на собственной шкуре испытывают все прелести самых что ни на есть экзотических наркотических средств — от вульгарных ЛСД и «грибочков» до дьявольской лилии и аяхуаско.

Неторопливое течение повествования напоминает то личные записи, то путевые заметки — по всей видимости, они носят автобиографический характер, и автору есть что вспомнить. Это и первый юношеский мистический опыт, и дальние странствия — индейское поселение в Канаде, Ладак, Гонконг. Но, пожалуй, самое интересное — это опыт духовных путешествий, или психонавтика. Именно атмосфера духовной авантюры постепенно завлекает читателя, и с какого-то момента от книги просто невозможно оторваться. В метафизических дебрях романа возникает скандальная фигура каббалиста и еретика XVII века Саббатая Цеви и высказываются (большей частью в состоянии лёгкого и не очень подпития) всё более и более экстравагантные гипотезы о сотворении мироздания и истоках мирового зла. Чего стоит, например, вот такой пассаж:

Все дело в желании самого Абсолюта освободить себя от корней зла, скрыто присутствующих в его природе в виде корней силы Строгого Суда. Эти корни должны быть сначала выявлены, показаны, продемонстрированы, наконец, чтобы можно было освободиться от них тем или иным способом. Абсолют должен как бы осознать эти корни, чтобы изжить их… Все творение оказывается, метафорически говоря, своеобразным психоаналитическим сеансом Божественного Ума, освобождающим себя от угнездившихся в своем подсознании корней зла.

За бутылочкой пива ведутся увлекательные беседы о солипсизме и Философском Камне, который «представляет собой мощнейшее психотропное вещество», о возможном изготовлении сомы из мухоморов. Занимательные идеи вкладывает автор и в уста православного священника, отца Михаила: «Христос — величайший шаман. Шаман ради своего рода, своего племени нисходит в подземный мир, чтобы найти попавшую туда душу усопшего и вознести ее в горние выси. Христос же, словно шаман всего рода человеческого, сошел в преисподнюю, дабы возвести на небеса все ветхозаветное человечество, всех наших предков-праведников». В общем, есть, чем позабавиться метафизически настроенному уму — тем более что пишет учёный с мировым именем.

Справедливости ради нужно отметить, что в романе затронуты не только надмирные сферы, но и вполне приземлённые — иронично, а местами и с сарказмом, автор описывает быт и нравы научного мира обеих столиц. Можно даже предположить, что, несмотря на оговорку в предисловии, у героев имеются реальные прототипы — настолько они живы и реальны:

Георгий Тигранович был великим администратором и великим (по крайней мере одарённым) артистом. Думаю, что не одна театральная труппа могла бы пожалеть о том, что его привлекла не сцена, а наука, точнее, руководство наукой. Голос нашего директора мог звучать интимно проникновенно, как бы обращаясь к каждому сотруднику по отдельности, мог гневно грохотать, обличая нерадивых, а мог и буквально биться в истерике (если про голос можно сказать, что он „бьется в истерике“).

Роман весьма «питерский» — это и особая интеллигентская интонация, и мистический дух, и некоторый интеллектуальный снобизм. Тем не менее трудно не попасть под обаяние многогранной личности автора — при чтении возникает ощущение задушевной беседы, причастности некой тайне. И как-то отступает на задний план литературное несовершенство — в конце концов, это первое художественное произведение Евгения Алексеевича. И жаль, что предпоследнее. Ибо роман обладает поистине алхимическим воздействием на разум — по прочтении в голову приходят неожиданные мысли, знакомые вещи предстают в новом свете. И чем дальше, тем больше возникает вопросов. Например, почему синолог, буддолог и буддист вдруг обратился к Каббале — и не только в романе, но и в научных изысканиях? А ведь Торчинов был не просто буддистом-религиоведом, но и официально признанным проповедником буддизма для мирян, и это подтверждено соответствующим сертификатом общества «Фо гуан», за подписью Великого Наставника Син-юня. Или это объясняет следующая фраза, вложенная им в уста главного героя: «Я, следуя философу Проклу, полагал, что истинный мудрец должен быть посвящённым всех религий»? Но если предположить, что Константин Ризин — alter ego автора, то почему год рождения двух других персонажей, один из которых, скажем так, неоднозначен, совпадает с годом рождения самого Торчинова? Тем более что по выкладкам, приводящимся в романе, именно в этот год якобы должен был родиться очередной Мессия. И уже сам тот факт, что автор покинул наш мир через несколько месяцев после написания мистического романа, весьма загадочен. Может быть, в предчувствии скорого ухода, он решил оставить некое важное послание потомкам? И в чём оно заключается? А может быть, автор предпринял очередной духовный эксперимент, вроде тех, что описаны в книге?.. Простите, атмосферой романа навеяло. Психоделика, знаете ли. Но вопросы множатся, множатся…

Остаётся лишь надеяться, что ответы найдутся в продолжении — втором романе Евгения Торчинова «Апостолы дракона», уже не трансперсональном, а алхимическом. Если только его выхода не придётся ждать ещё десять лет.

Элла Белкина

Будиль Йёнссон. Десять размышлений о времени (Ti tankar om tid)

Быль о потерянном времени

Все началось с того, что однажды одна шведка, в миру профессор ядерной физики, решила остановить время.

Вы уже, вероятно, подумали, что подалась она с этой целью в далекий индийский ашрам, где путем долгих медитаций, под руководством известного гуру, потратив энную сумму крон…А вот и не угадали!

Взяла она отпуск на две недели и решила ничего не делать. И это ей не сразу, но удалось: «В первую неделю я разобрала весь хлам на чердаке и приготовилась циклевать полы, но затем несколько успокоилась. Я все время находилась дома. Это очень важно. Не уехать, не заняться чем-то другим — просто ждать. И тогда вечность потихоньку возвратилась».

Ну как тут было не написать об этой очередной победе европейской современной женщины в меру умную, в меру оптимистическую, в меру философскую книгу, тем более, что к тому времени размышлений «по поводу» на различных носителях у нее накопилось предостаточно?

Так и появились «Десять размышлений о времени» — десять небольших эссе, посвященных проблеме механицизма западной цивилизации и попыткам его преодоления с минимальными потерями для себя и окружающих, так сказать, в рамках действующего законодательства.

Видимо, мало кому еще удавалось в Швеции удержаться от циклевания полов во время отпуска, поэтому в предисловии читатель предупреждается, что ему предстоит не просто прочитать книгу, а пройти при этом некие четыре ступени. И оно бы ладно, но оказывается, что прохождение это не равно времени прочтения, и первая ступень тоже не предоставляется в качестве бонуса: «Для того, чтобы подняться на первую, вам надо привыкнуть к мыслям иного рода, кроме вечных: «Ну совершенно нет времени!», «Нет, у меня не хватит на это времени!» или «Вообще не понимаю, как я все это успею!»

«Многое из того, что легло в эту книгу, присутствовало в моей жизни в течение последних двадцати лет», пытается настроить нас автор на серьезный лад в предисловии под названием «Прочти сначала это», отсылающем тем не менее продвинутого читателя к многочисленным отдельным текстовым файликам «Read me!», обычно прилагаемым к software и редко читаемым. Однако, если Вы продвинутый читатель, законопослушно читающий все эти «Read me!», то уже никто не сможет помешать Вам прочитать это предисловие.

К счастью же для читателя, просвещенного не только в сфере IT-технологий, о которых автор как-то восторженно — и в то же время не очень внятно — упоминает далее в тексте, вся нагнетаемая мистика чисел и каббалистика (вернее — гематрия) слов на этом заканчивается.

Надо вырваться из рутины, в которую каждый ввергается по собственному недосмотру, прекратить решительно все подчинять жесткому плану, наслаждаться нерасчлененным пунктами расписания, неструктурированным временем, быть здесь и сейчас, отринуть модный западный пессимизм — вот что, если прибегнуть к обобщению, говорит Йёнссон на протяжении всей книги. Поскольку «Десять размышлений о времени» выдержали на родине автора три издания, можно только порадоваться за шведов, которые кроме пресловутого «шведского социализма» имеют свободу «датского» выбора — быть или не быть, с уточнением «кем», «где» и «когда», согласно последним каталогам потребительских товаров.

Если Вам хочется ощутить себя весьма компетентным в разного рода «темпоральных» (от tempus — время) вопросах, не подвергая свой рассудок неизбежным перегрузкам, каковые в подобных случаях почти неизбежны, эта не очень объемная книжечка точно для Вас.

Если же Вы уже непредусмотрительно подвергали его безжалостной атаке творениями Мирча Элиаде, Люсьена Леви-Брюля, Клода Леви-Строса, Виктора Николаевича Топорова и Евгения Алексеевича Торчинова (в частности, главой «Линейность времени и идея истории» его книги «Религии мира. Опыт запредельного. Трансперсональные состояния и психотехника»), все прелесть непредвзятого благоговейного прочтения Вам уже заказана.

Например, там, где автор пытается объяснить особенности восприятия циклического и линейного времени, она довольствуется сомнительным противопоставлением системы греческой логики… структуре китайского сезонного чередования пяти перводвигателей (иначе — первостихий) У Син, совершенно не вдаваясь при этом в подробности. Конечно, профессор ядерной физики не обязан знать о пяти веках Гесиода, но мог (то есть могла) бы справиться о традиционном академическом противопоставлении концепции времени иудео-христианского мира и концепции времени древних греков и индийцев.

Итак, «Десять размышлений о времени». Четыре ступени, десять глав. Конечно, это четыре мира-олама (олам, перевод греческого слова αιων — /эон/ «век») и десять сеферот Кабаллы. Однако автор о такой аналогии ничего не пишет. Не будем это делать и мы.

Валерий Паршин

Евгений Торчинов. Религии мира: опыт запредельного

  • СПб.: Азбука, Петербургское Востоковедение, 2005
  • Переплет, 544 с.
  • ISBN 5-352-01370-7 (Азбука-классика)
  • ISBN 5-85803-274-8 (Петербургское Востоковедение)
  • Тираж 3000 экз.

Выражение «опыт запредельного» привлекает читателя надеждой на встречу с каким-то таинственным, но при этом до боли знакомым миром. Автор книги, известный петербургский востоковед и религиовед Евгений Торчинов (1956—2003) ставит своей целью отыскать суть религиозности. В прежние годы в религиоведении правил бал социологический подход, когда религия рассматривалась как некая общественная функция. Торчинов же опирается на психологический метод и полагает, что в основе всякой религии лежит некий опыт запредельного. Что же это за опыт?

Автор творчески развивает идеи так называемой трансперсональной психологии, в частности школы Станислава Грофа. Этот широко известный ученый-психиатр уже много лет устраивает по всему миру психотренинги, на которых погружает всех желающих в причудливые бездны бессознательного с помощью специфических дыхательных техник. На его семинарах человек, к примеру, может вспомнить свои предыдущие воплощения, а то и отождествиться с каким-нибудь зверем, птицей, насекомым или божеством, оказаться в аду или в раю, слиться с космосом или пустотой.

Такого рода переживания называются «трансперсональными», то есть выходящими за пределы обыденных, «дневных» впечатлений конкретной личности. В этом случае сознание находится в «измененных» состояниях. Эти особые измененные состояния можно как-то упорядочить. В частности, Гроф выделяет четыре «базовые перинатальные матрицы» (БПМ), или типы переживаний младенца в утробе матери либо при выходе из нее. Торчинов применяет эту идею по отношению к разным сторонам религий. Например, БПМ I, которая означает первоначальное единство плода с матерью до начала родов, сопоставляется с видением рая, а БПМ III (плод проходит по родовому каналу) может быть соотнесена с кровавыми жертвами ацтеков или страданиями и смертью Христа.

Религиозные перинатальные переживания — это переживания образов утраченного блаженства, страданий, смерти, воскресения и возрождения, расширение сознания. На них выросли древние мистериальные культы, шаманизм. Но от этого опыта отличаются собственно трансперсональные переживания, в которых отдельное сознание выходит за свои пределы с помощью развитой психотехники.

Есть религиозные традиции, которые стремятся постоянно воспроизводить этот «опыт запредельного». Торчинов называет их «религиями чистого опыта». К ним, например, относятся индуистская йога и, особенно, буддизм. В буддизме нет каких-то догматических правил, которым надо слепо доверять. От буддиста требуется умение погружаться в глубины своего сознания и только там находить подлинный смысл существования. Но есть и такие религии (христианство, ислам, иудаизм), в которых роль догматизма и каноничности довольно велика. В этом случае «опыт запредельного», не исчезая вообще, оказывается монополией основателя традиции, а всем прочим верующим предлагается поверить в него и следовать ему в своем поведении.

У многих может возникнуть резонный вопрос: а насколько эти переживания оправданы с точки зрения психического здоровья? Но автор уверяет, что они ничуть не являются психопатологическими. Напротив, они могут приводить к творческому развитию и реализации личности.

Думается, что вслед за Евгением Торчиновым мы бы согласились с тем, что «таинственный лик трансперсональной Гекаты поможет понять и светозарное чело социологического Аполлона». Действительно, трансперсональная матрица оказывается плодоносной почвой, на которой возрастает пышное древо социальных религиозных институтов.

Сергей Пахомов

Религии мира: Учебное пособие

  • СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2005
  • Обложка, 288 с.
  • ISBN 5-288-03746-9

Что такое религия? Ответить на этот очевидный, казалось бы, вопрос достаточно сложно. Вера в единого Бога? Но есть религии, где эта вера отсутствует, — например, буддизм. Институт церкви или какой-то иной центральной организации? Но подобного института нет в ранних религиях, нет его и в индуизме. На самом деле однозначного определения религии не существует. А из множества имеющихся определений (и при этом их число продолжает увеличиваться!) невозможно выбрать такое, которое полностью устраивало бы весь ученый мир.

Петербургские ученые-религиоведы (М. М. Шахнович, Р. В. Светлов, Е. А. Торчинов и другие) в учебном пособии «Религии мира» рассматривают понятие религии прежде всего в историческом ключе — религия предстает здесь в виде конкретных традиционных учений, изменявшихся от эпохи к эпохе, от региона к региону.

Самые древние типы религии: тотемизм, магия, мантика и шаманизм; национальные религии, в своем бытовании не выходившие за пределы отдельных народов (как уже прекратившие свое существование религии античного мира, так и живые, развивающиеся религии Индии, Китая, Японии, и распространенные на Ближнем и Среднем Востоке зороастризм и иудаизм); мировые религии — буддизм, христианство и ислам… Авторы рассказывают о мифах и ритуалах разнообразных религиозных систем, описывают священные тексты — христианскую Библию, мусульманский Коран, буддийскую Трипитаку и многие другие.

Книга содержит массу информации, представляющей интерес не только для студенческой аудитории.

Прочитанное незаметно подталкивает к выводу о том, что в мире много было и есть разных религий, однако по большому счету ни одна из них не может претендовать на абсолютную истину. Такая «равноудаленность» религий — следствие бесстрастного научного подхода. Ведь исследователь религиозных систем не является проповедником. Будучи ученым, религиовед просто предлагает наиболее адекватные сведения о религиях, максимально отстраняясь от их оценивания. Возможно, какие-то из них лично ему могут нравиться или нет, что-то в них он считает ценным или бессмысленным, однако с научной точки зрения оценочная позиция может только повредить пониманию. Внимательный, умный читатель сумеет сам расставить необходимые акценты и, быть может, решить для себя, какую из сонма религиозных традиций считать истинной.

Сергей Пахомов