Метка: Издательство «Эксмо»

• М.: Эксмо, 2006
• переплет, 416 с.
• ISBN 5-699-19085-6
• 150 100 экз.

В скобках

Тем не менее очень даже может быть, что тираж разойдется, а все вокруг останется по-прежнему. Вообще-то невообразимо: казалось бы, каждый тысячный житель РФ должен в ближайшее время резко поумнеть, а это, казалось бы, не обойдется без последствий.

Но книги, ублажающие человеческий ум, изменяют мир (если изменяют) медленно и незаметно. И каждый писатель мечтает сочинить такую, которая что-нибудь сделала бы с человеческим сердцем. Даже Пелевин (то есть формально — герой его повествования, начинающий вампир) в высшей степени не прочь «написать один из тех великих романов, которые сотрясают человеческое сердце, заставляя критиков скрипеть зубами и кидаться калом со дна своих ям».

Полагаю, как отчасти критик, что «Ампир В» — не тот случай. По крайней мере, не дает повода пустить на ветер весь НЗ.

Хотя, на мой вкус, эта вещь лучше всех предыдущих текстов Пелевина, лучше даже «Чапаева и Пустоты».

И самое замечательное произведение русской литературы за последние лет пятнадцать.

Закрывает эпоху. Вобрав ее смысл и выявив мнимость этого смысла. Будь этот смысл числом, произведенная с ним операция выглядела бы как умножение на корень квадратный из минус единицы.

Решение блестящее. Однако сердцебиение читателя в норме. И слезные мешочки пусты.

Виктор Пелевин не умеет работать со слезными мешочками. Зато — единственный в стране, а то и в мире — обладает даром некоего ясновидения. Способен уловить нравственное содержание текущего исторического момента — сжать его, как все равно газ, — и поместить, скажем, в сюжетную метафору сложной конфигурации.

В этой книге он пошел дальше. Чтобы описать — конечно, системой малоприличных острот — состояние и самочувствие нашего времени, он придумал целую космогонию. Выдвинул собственную гипотезу возникновения и устройства Вселенной.

Гипотезу, с точки зрения общепринятых представлений вполне безумную — но дважды неопровержимую. Во первых, не противоречит себе ни в чем. Во вторых же (и это главное), только в такой Вселенной (шире — в такой реальности) действительно неизбежна цивилизация типа нашей: в которой поведение человека регулируют гламур и дискурс.

«Он наклонился к своему саквояжу и достал какой-то глянцевый журнал. Раскрыв его на середине, он повернул разворот ко мне.

— Все, что ты видишь на фотографиях — это гламур. А столбики из букв, которые между фотографиями, — это дискурс. Понял?

Я кивнул.

— Можно сформулировать иначе, — сказал Бальдр. — Все, что человек говорит — это дискурс.

— А то, как он при этом выглядит — это гламур, — добавил Иегова».

Кстати — воспользуемся этой (по-моему, гениальной) формулировкой — гламур данного романа перед вами как на ладони: первое лицо занято исключительно потреблением дискурса. Когда герой не ширяет на черных кожистых крыльях в ночном московском небе, не пристает к девицам и не участвует в поединках, ему остается только двигать головой: кивать либо качать.

«— Гламур — это секс, выраженный через деньги, — сказал левый динамик. — Или, если угодно, деньги, выраженные через секс.

— А дискурс, — отозвался правый динамик, — это сублимация гламура. Знаешь, что такое сублимация?

Я отрицательно покачал головой.

— Тогда, — продолжал левый динамик, — скажем так: дискурс — это секс, которого не хватает, выраженный через деньги, которых нет».

Да, это сумма отточенных афоризмов. Трагикомически серьезный философский трактат: о Боге, человеке и его счастье (как у Спинозы), о происхождении семьи, частной собственности и государства (как у Энгельса). Разбитый на реплики. Вставленный в элементарную, но все равно увлекательную фабулу, как у Свифта и Вольтера.

«— Некоторые эксперты утверждают, что в современном обществе нет идеологии, поскольку она не сформулирована явным образом. Но это заблуждение. Идеологией анонимной диктатуры является гламур.

Меня внезапно охватило какое-то мертвенное отупение.

— А что тогда является гламуром анонимной диктатуры?

— Рама, — недовольно сказал Бальдр, — мы же с этого начинали первый урок. Гламуром анонимной диктатуры является ее дискурс».

Всю концепцию (она, понятно, развивается по возносящейся спирали, потом пике и мертвая петля) — пересказывать бесполезно: поскольку точней, проще и экономней, чем у Пелевина, никак не получится.

Обсуждать сюжетную схему тоже излишне: держит, и крепко держит, — вот и ладно. Разве что стоит предупредить: эти авторские рупора с именами языческих божеств — хоть и вампиры (летают и кусаются), но пресловутую красную жидкость берут микродозами, только на анализ, никакой готики.

Вообще относятся к людям с презрительным сочувствием, полагая, например, что «единственная перспектива у продвинутого парня в этой стране — работать клоуном у пидарасов». Якобы выбора практически нет: «Кто не хочет работать клоуном у пидарасов, будет работать пидарасом у клоунов. За тот же самый мелкий прайс».

То есть рассуждают, как в жюри какой-нибудь столичной премии: существование, например, того же Пелевина берут в скобки, ставят жирный вопросительный знак.

С. Гедройц

Деяния Даниэля

• М.: Эксмо, 2006
• Переплет, 528 с.
• ISBN 5-699-19444-4
• 150 000 экз.

На обложке стоило бы напечатать: литературных критиков просят не беспокоиться. Или даже: посторонним вход воспрещен.

Хотя — нет, насчет посторонних неверно. См. тираж. И он полностью соответствует пафосу книги. Состоящий как раз в том — если не ошибаюсь, — что посторонних людей не бывает. Что здесь, на Земле (а тем более — выше), никто не посторонний никому.

Но к литературным критикам это, конечно, не относится. Наши инструменты слишком грубы — какой-то там личный вкус, какая-то логика, чуть ли не житейская.

А в этом тексте действуют силы неземные. В некоторых эпизодах даже присутствует не кто иной, как Господь Бог, причем это Его присутствие (разумеется, незримое) кое-кому — например, автору и заглавному герою — дано, как говорится, прямо в ощущении. (Кому не дано — те несчастны особенно беспросветно.) Обсуждается же — постоянно и превыше всех проблем — процедура формального с Ним контакта.

Короче говоря, перед нами жанр религиозный. А именно житие. Построенное как коллаж. Отрывки из частных писем и дневников, расшифрованные аудиокассеты, сообщения прессы, официальные документы. В которых фигурирует некий недавно умерший праведник. Или которые бросают на него — или на тех, с кем его жизнь была прямо или косвенно связана, — свет. Либо отсвет.

По-видимому, такой человек — кстати, похожий внешне (приветливый, кроткий, слишком непрезентабельно одетый коротышка) на честертоновского пастора Брауна — реально существовал. Людмила Улицкая на одной из заключительных страниц своего труда называет его настоящее имя. В каких-то кругах очень известное.

За ним числится по крайней мере один военный подвиг: он предупредил обитателей одного еврейского гетто в Белоруссии: дата ликвидации — такая-то, — и триста человек решились на побег (и некоторые выжили), а погибли только остальные пятьсот.

И по крайней мере один подвиг духовный, для Людмилы Улицкой (как она полагает — и для человечества — или для христианства) не менее значительный. Вот в чем он состоял — и о чем вообще речь в этом сочинении:

«Непроходимую пропасть между иудаизмом и христианством Даниэль закрыл своим телом, и пока он жил, в пространстве его жизни все было едино, усилием его существования кровоточащая рана исцелилась. Ненадолго. На время его жизни».

Попросту сказать — это был такой утопист-реформатор: мало того что сам служил католическую мессу на иврите (для приходского священника в Израиле ход не тривиальный, но разумный), но еще и ревизовал помаленьку догматы (непорочное зачатие, идею Троицы), мечтая, так сказать, о возвращении Христа из греков в евреи.

То есть с точки зрения всех Церквей он был еретик. А для горстки последователей — апостол единственно правильной веры.

И автор дает понять, что покойный Римский Папа Иоанн Павел II сочувствовал мыслям этого Даниэля — пусть будет Штайна.

Они и впрямь способны захватить читателя — правда, не любого, а только воцерковленного не слишком самозабвенно. Неудовлетворенного христианина, разочарованного иудея. Человека верующего, но с таким умом, которому в конфессиональной традиции тесно.

Да и неверующий (все-таки, что ни говорите, посторонний) оценит изящество иных рассуждений:

«— Я не могу читать „Кредо“ из-за того, что оно содержит греческие понятия. Это греческие слова, греческая поэзия, чуждые мне метафоры. Я не понимаю, что греки говорят о Троице. Равнобедренный треугольник — объяснял мне один грек, и все стороны равны, а если „filioque“ не так использовать, то треугольник не будет равнобедренным… Называйте меня как хотите — несторианцем, еретиком — но до IV века о Троице вообще не говорили, об этом нет ни слова в Евангелии! Это придумали греки, потому что их интересуют философские построения, а не единый Бог, и потому что они были политеисты! И еще надо сказать им спасибо, что они не поставили трех богов, а только три лица! Какое лицо? Что такое лицо?»

Неверующий, уловив дуновение здравого смысла, покивает согласно — ему, бедняге, так хотелось бы, чтобы из-за абстрактных символов не ненавидели и не истребляли друг друга миллионы и миллионы из поколения в поколение.

Добрый же католик обязательно почувствует позыв сжечь этого самого Штайна вместе с книгой, а то и с автором.

Иудей тоже их не помилует, как только заподозрит, что они подговаривают Церковь вернуться в синагогу.

Равно и реакция православных вполне предсказуема.

А это все люди, пребывающие в том же самом, что и автор, круге понятий. Условно — свои.

Условно же посторонний, не вмешиваясь в эти дела, пройдет сквозь книгу, как по галерее фотопортретов: есть запоминающиеся лица, и очень симпатичные, и не очень. Преимущественно представлены разные градусы, разные модусы энтузиазма, от нормальной целеустремленности до абсолютного безумия.

Причем почти все персонажи прозрачны, в смысле — каждый похож на свою судьбу. Кроме одного. Кроме Даниэля Штайна, переводчика.

Очень важный фрагмент биографии этого человека рассказан явно с его слов. Потому что вздумай Людмила Улицкая этот фрагмент сочинить — у нее, без сомнения, получилось бы правдоподобней.

Про то, как он, еврей, пошел служить сперва в белорусскую вспомогательную полицию немецкой жандармерии, потом в гестапо (благодаря чему и сумел спасти те три сотни обреченных). И как он сделался впоследствии сотрудником НКВД. И как его ни те, ни другие не расстреляли.

Факты сами по себе вероятны — на свете возможно все, — неясными выглядят обстоятельства, из-за чего дребезжат и мотивы.

Скажем, в полицию поступил переводчиком, поскольку «даже на этой маленькой должности я мог быть полезен местным жителям, тем, кто нуждался в помощи. Многие просто не понимали, чего от них требуют, и из-за этого подвергались наказаниям». Мотив исключительно благородный, мешает одна мелочь — юноша прибыл из Польши, где обучался в немецкой гимназии, — нет никаких оснований считать, что он владеет языком, на котором говорят нуждающиеся в его помощи — как раз потому, что не знают ни польского, ни немецкого, — жители белорусских сел.

Или вспомнить ту ночь, после побега из гестапо: Штайн, затаившись в каком-то сарае, слышит стрельбу — идет расправа с оставшимися в гетто. «Это была самая ужасная ночь в моей жизни. Я плакал. Я был уничтожен — где Бог? Где во всем этом Бог?» Вопрос, что и говорить… Только странно, что прежде, когда Штайн лично присутствовал при экзекуциях (о нет, разумеется, не участвовал, только зачитывал казнимым перевод приговора), он переживал не так сильно. «После таких операций обычно устраивали пьянки. Я сидел за столом, переводил солдатские шутки с белорусского на немецкий. И очень жалел, что у меня не было склонности к алкоголю».

Зато не по должности много человеколюбивых побуждений, а также добрых дел (описанных, впрочем, туманней, чем побуждения, как бы оптом). И некоторый дефицит подробностей. И некоторый перебор чудес. Например, Бог (а кто же еще?) устроил так, что мыться с немцами в бане Штайну пришлось один-единственный раз, — и благодаря обилию пара видимость была никудышная, и вдобавок телесный член, который мог его выдать, «от страха так съежился, что не разглядели».

Не знаю, не знаю. Что-то не так. Плюс ужаснейшая опечатка. Или обмолвка. На странице 203. Там сказано: «Йод-Акция» в Эмском гетто планировалась на 13 августа 1943 года. После чего пятнадцать месяцев Штайн проводит в каком-то тайном женском монастыре («окнами на полицейский участок» — не знаю, не знаю) — откуда уходит в конце опять-таки 1943-го! Тут хронологическая перспектива приобретает нужный вид — но ведь лишь на 270-й странице. А до нее волей-неволей приписываешь герою лишний год гестаповского стажа.

Будь это роман, такая приблизительность ему повредила бы страшно. Однако Людмила Улицкая писала (со слезами, между прочим, — как сама сообщает) не роман. А свой личный, выстраданный, максимально развернутый ответ — «на целый ворох неразрешенных, умалчиваемых и крайне неудобных для всех вопросов. О ценности жизни, которая обращена в слякоть под ногами, о свободе, которая мало кому нужна, о Боге, которого чем дальше, тем больше нет в нашей жизни, об усилии по выковыриванию Бога из обветшавших слов, из всего этого церковного мусора и самой на себя замкнувшейся жизни…».

Учись, литературный критик. Эта книга вникает в самое себя глубже всех. И нравится себе, вот именно, до слез. А твое дело — сторона.

Самуил Лурье

• Пер. c англ. С. Артемова
• Издательство: Эксмо, 2006
• Переплет, 640 с.
• ISBN 5-699-18374-4
• 5000 экз.

Американец хороший

Модель американского детектива хард-бойлд разворачивается на сей раз в декорациях послевоенного Берлина. Пока Черчилль, Рузвельт и Сталин позируют для знаменитой фотографии на фоне Цецилиенхоф, из речки, в двух шагах от них, вылавливают труп американского военного с кучей денег в карманах. Так ненавязчиво начинается запутанная, полная обманов и ложных ходов история. Конечно же, журналисту Джейку приходится самому распутывать змеиный клубок из русских шпионов, немецких ракетчиков и американских денег. Попутно в лунном пейзаже разрушенного Берлина Джейк находит свою довоенную любовь — и она тоже оказывается вовлечена в напряженное и стремительное действие.

Буквально только что на Уорненр Бразерз закончились съемки фильма «Хороший немец». Снял его Стивен Содерберг, а в главных ролях — Джордж Клуни и Кейт Бланшетт. Фильм пока не вышел в русский прокат, но и по фотографиям с сайта видно, что он сделан под «Касабланку». Хороший фильм или плохой, пока неизвестно, но то, что фильм появился, — естественно. Потому что роман Джозефа Кэнона на самом деле представляет собой киносценарий. Многостраничные диалоги прерываются ненадолго повествователем, чтобы оправдать смену обстановки, — и снова диалоги-диалоги-диалоги, в которых иногда становится трудно разобраться, кто что говорит. Следить за этим порой утомительно, и тем удивительнее, что сюжету все-таки удается не развалиться: ниточки сходятся, крысы выловлены, русские остались с носом.

Великая «Касабланка» — про американца, но из Хэмфри Богарта тяжело сделать душного американского патриота. Поэтому фильм «Касабланка» — про хорошего человека, а роман «Хороший немец» — про то, что все американцы хорошие. Рыгающие русские свиньи, благородные американские носители свободы и демократии — вот герои этой книги. Немцы нашкодили, но могут исправиться, если защитят своим телом американского носителя от русской свиньи или поедут в Америку ковать железный щит против свинской коммунистической угрозы. От всего этого становится дурно, но от провала книгу спасает увлекательный детективный сюжет. Остается надеяться, что фильм получился лучше.

Вадим Левенталь

• М.: Эксмо, 2006
• Переплет, 416 с.
• ISBN 5-699-19085-6
• 150 100 экз.

ФУДЗИ-РАМА

Подзаголовок «Повесть о настоящем сверхчеловеке» отсылает читателя к «Как закалялась сталь» — евангелию советской эпохи. Каждый текст, представляющий эпоху, должен иметь внетектовую легендарную историю его обретения, будь то история с публикацией рукописи Островского, или чудесное возвращение пропавшей рукописи «Что делать?». «Ампир В» волей-неволей обрел эту историю: появившись в интернете за пару недель до официального выхода, роман вызвал настоящую лихорадку в сети. Кто автор? Пелевин? Или это подделка? Роман украден? Или это пиар-акция? Новость о признании издательством «Эксмо» факта кражи нового романа Виктора Пелевина позиционировалась новостными сайтами как главная наравне с новостями российской и международной политики. Несколько позже выступил и сам автор с пояснениями относительно разницы между пиар-акцией и принудительным поцелуем на морозе. То, что книжка все-таки вышла, уже как бы и не так важно, тем более что «бумажный» текст не сильно отличается от электронного: оказались выпущены несколько, впрочем, любопытных, кусков. Так или иначе, посеянное сомнение развеять невозможно: ага, так они и признались, что все было спланировано!

Итак, новый роман — про грузчика Рому, который превращается в вампира Раму, проходит последовательно ступени посвящения, забирается на вершину Фудзи (метафора социальной лестницы) и становится одним из главных вампиров. Индуистский Рама спас людей и богов от царя ракшасов Раваны, у которого новые головы вырастали взамен отрубленных. Пелевинский Рама убеждается в невозможности спасти даже себя, не говоря о других, и сам становится во главе чудовищной системы, разводящей людей себе на прокорм.

Управляют вампиры человеческим стадом с помощью гламура и дискурса. Причем читатель вместе с Рамой узнает от его учителей-вампиров, что «дискурсом анонимной диктатуры является гламур», а «гламуром анонимной диктатуры является ее дискурс». Речь здесь об очень простой вещи: сообщество, считающее себя образованным, и сообщество, считающее себя гламурным, — неразличимы с точки зрения того процесса, который описывает Пелевин; речь идет, как это ни смешно, о глубоком духовном упадке современного общества. В этом смысле Ксения Собчак и Майя Кучерская могут оказаться одним и тем же лицом, а «гламур» и «дискурс» — только кодовые слова, позволяющие попасть на вечеринку или в толстый журнал. Да, наверное, Майя Кучерская умнее, чем Ксения Собчак, а та в свою очередь лучше одевается, но дело в том, что сам интеллект есть та же сумочка от Прада, которую — ни для кого не секрет — носит дьявол. Пелевинские модели обладают огромной объяснительной мощью, и новая — не меньше, чем старые.

Впрочем, новая модель не совсем новая. Вампир Рама, друг Иштар, не сильно отличается от Вавилена Татарского, мужа Иштар: он ест меньше наркотиков и влюбляется в «коллегу» Геру, вот и все. Это, конечно, не может быть упреком в сторону Пелевина, потому что любой большой писатель всю жизнь пишет одну книгу. Из окончательной, бумажной версии исчез разговор Рамы с Татарским на приеме у вампиров, но и без этого разговора ясно, что «Ампир В» есть как бы продолжение «Generation П»: та же тема реализована в той же сюжетной схеме, построена, в сущности, та же модель «заговора». На первый взгляд, в новом романе много общего и со «Священной книгой оборотня», но это обманчивое впечатление. Да, конечно, от оборотней до вампиров один шаг, но история А Хули и Петра Пустоты — это история освобождения, а Рама Второй, как и Вавилен Татарский, становятся главными зэками, но ни на сантиметр не становятся ближе к Условной Реке Абсолютной Любви или велосипедному трамплину, по которому взлетает А Хули, чтобы «перестать создавать этот мир». Поэтому или почему-то другому, из окончательного текста исчезло упоминание о лабрадоре Кони как о псе Песдеце.

Сюжетом и темой близость с «Generation П» исчерпывается: в «Ампире В» нет той искрометности, от которой захватывает дух в «Поколении». Фирменная пелевинская языковая игра далеко не настолько остроумна. Текст «Ампир В» не держит сознание читателя ежеминутно в состоянии короткого замыкания, и оттого следить за тем, как Рама покоряет этот мир, совсем не так увлекательно, как это было в случае с Татарским, а любовная линия не так пронзительна, как это было в «Священной книге оборотня». Фактические просчеты, путаница с ударениями понижают доверие к тексту и рождают ощущение, что книга осталась недоработанной.

«Ампир В» — роман не уровня «Generation П» или «Священной книги оборотня», но его стоит прочитать, чтобы еще раз попробовать вместе с пелевинским героем понять, где и как мы живем. Евангелие нового времени все-таки удалось, это наше время, наше общество и наши проблемы, а в тотальном пессимизме финала виноват не Пелевин, а время. Новое евангелие отличается от старого тем, что оно не новость, и ни разу не благая, и в память о Павке Корчагине у любимой девушки героя ампутируют тело — остается только голова. Рама Второй, забравшись на вершину Фудзи, обнаружил, что на ней «темно и холодно, одиноко и пустынно». А угрожающее пророчество последнего абзаца звучит настолько серьезно, что ставит под сомнение принципиальную возможность финала-освобождения.

Вадим Левенталь

• М.: Эксмо, 2006
• Переплет, 416 с.
• ISBN 5-699-19085-6
• 150 100 экз.

Империя вампиров

Много было шума вокруг украденного романа Виктора Пелевина. Одни утверждали, что выложенная в Интернете версия — подделка, не имеющая к реальному Пелевину никакого отношения, другие обвиняли издательство «Эксмо» в том, что мнимая кража рукописи — на самом деле хитро спланированный пиар-ход. Однако в том, что роман подлинный, все сомневающиеся смогли убедиться сразу после выхода книги. А что касается пиара, то, согласитесь, Пелевин — совсем не тот писатель, которого имеет смысл пиарить. И новыми книгами он нас не часто балует, так что выход его очередного романа — событие, само по себе значимое.

Сравнивая «Ампир В» (он же «Empire V») с более ранними произведениями Пелевина, например, с его романом «Generation П», невольно делаешь вывод, что с тех пор автор заметно повзрослел. И если его предыдущее творение — «ДПП (НН)» было в некотором роде шагом назад, то «Ампир В» — это настоящий прорыв. С одной стороны, писатель не утратил свойственного ему чувства юмора и не потерял уникальную способность выдумывать такое, что нам, простым смертным, никогда бы и в голову не пришло. С другой стороны, в его новой книге уже меньше пустой игры в слова и больше настоящего литературного творчества. Хотя, стоит признать, с игрой в слова у Пелевина дела обстоят тоже очень хорошо. Особенно порадовали моменты, в которых Рама Второй постигает новые для него языковые тонкости. Что касается всевозможных подтекстов, цитат и аллюзий, то здесь их столько, что примеров хватит на пару-тройку серьезных литературоведческих работ. Ссылается автор на всех и вся, в том числе и на себя самого. Но что поделаешь, это же «развитой постмодернизм» (кстати, термин пелевинский)!

Писатель в очередной раз дает нам почву для размышлений и повод для жарких дискуссий в тесном кругу. Возьмите хотя бы его концепцию гламура и дискурса, двух основных вампирских дисциплин, — мыслящий читатель найдет, чем здесь поживиться. Да и сам сюжет романа, при всей его метафоричности и гротескной неправдоподобности, уже никто не посмеет назвать «бредовым», в отличие от сюжета того же «Generation П». «Ампир В» — произведение, может быть, и несерьезное, но при этом абсолютно логичное, продуманное и, что немаловажно, законченное. Причем хорошо законченное. Обычно, дочитав книгу до середины, мы уже примерно представляем себе, чем все это может кончиться. Но Пелевин — мастер неожиданных поворотов сюжета, а потому финал романа про вампиров предугадать просто невозможно. К счастью, на этот раз концовка не повисает где-то в воздухе, как это бывало у Пелевина раньше. Мы поднимаемся на вершину Фудзи вместе с главным героем книги и вместе с ним ощущаем восторг и в то же время растерянность от ее покорения, которое застало нас врасплох. Читателям остается лишь надеяться, что сам автор до своей вершины Фудзи еще не дошел. В этом случае в будущем нас ожидают еще более интересные и неординарные книги Виктора Пелевина.

Мария Карпеева

• М.: Эксмо, 2006
• Переплет, 480 стр.
• ISBN 5-699-17954-2
• 15 000 экз.

Формально текст заявлен как роман. Причем имеет подзаголовок («ранее не публиковавшаяся версия терактов 11.09.2001») и оговорку («любое возможное совпадение не может трактоваться как утверждение, что это было на самом деле»). То есть получается определенная нестыковка: c одной стороны — исследование, с другой — домысел.

Собственно фабула романа нанизана на довольно расхожий концепт — тайный мировой заговор, результатом которого стало потрясающее событие. Подобный сюжет действительно не оригинален. Со времен распространения мировых аврамистических религий люди склонны объяснять неожиданное и необъяснимое действиями неких таинственных сил. Природных или социальных, неважно. Вспомним хотя бы историю тамплиеров или рассказы об иезуитах… Но особенно эта мода распространилась в эпоху позитивизма, то есть ориентировочно с середины XIX века. Полезно вспомнить, что под его влиянием утвердился стереотип о необходимости детерминирования* любого события в жизни человека и общества. Но проблема, часто не осознаваемая, состоит в том, что поиск причин часто затруднен или вообще невозможен. А ведь хочется… И тогда как спасительный вариант возможно домысливание, построение версий. Они базируются на тезисе — «а почему бы и нет?». Действительно, возможно. Но не доказуемо. В художественной литературе вполне приемлемо. В качестве чтения, производящего знание — едва ли. Это все-таки надо иметь ввиду, читая роман, поскольку все-таки он позиционируется не только как художественный опыт, но и претендует именно на раскрытие истины.

Но надо отметить, что автор жил в США. И при описании быта американского общества он все ж таки избегает заезженных штампов в современном российском сознании, которые всем известны и даже не нуждаются в перечислении. Это делает текст взвешенным и познавательным бытописанием.

И еще: действительно в современном мире все более нарастает психологическое ощущение конца света, Апокалипсиса. Этот настрой (как в авторских оценках, так и в представленных в романе картинах жизни) присутствует. Он тоже не нов. Люди его ждут его уже по крайней мере 1000 лет. А он все не наступит. Другое дело, что умопомрачительный технический прогресс дает новые возможности для насилия и обостряет ощущения катастрофичности бытия. А ожидание-то связано с одной и для христиан, и для мусульман установкой: необходимостью борьбы за свою веру и чувства конечности своей жизни в частности и мира вообще. Будем надеяться, что оно действительно субъективно, как и рассказ о мировом правительстве.

* Объяснения с точки зрения причинно-следственной связи, то есть рационального.

Алексей Яхлов

• М.: Эксмо, 2006
• Переплет, 400 стр.
• ISBN 5-699-15052-8
• 12000 экз.

«Жди меня…» Сейчас эта фраза Константина Симонова, родившаяся в мрачном октябре 1941 года, когда люди уходили защищать Родину в неизвестность и многие не вернулись до сих пор, уже не ассоциируется с Великой отечественной войной. А зря…

«Пропал без вести» — это символ и приговор жизни для жителей бывшего СССР в XX веке. Слишком много пришлось испытать на 1/6 части планеты земля за эти сто лет. Первая мировая война, «Великая», как ее называют на Западе (много ли вообще мы знаем о ней), которая привела к революции. А дальше — как телеграфные сигналы — Гражданская, коллективизация и индустриализация, советско-финская, Великая отечественная, целина, «Афган», Чечня… И везде пропадали люди. В массе исчезал человек. Отчасти это можно объяснить традицией не ценить жизнь индивида у нас на политическом уровне. Просто, наблюдая за судьбой личности, мы познаем и историю страны, а значит и себя самого, как ее звено. Но все-таки, главный смысл, по-моему, даже не в этом.

Одиночество — это мучение для человека. Так он устроен: «Общественное животное». Страдание в квадрате, если прерывается связь с близким. А в кубе — когда это происходит неожиданно, в более или менее устоявшейся жизни; а впереди — неизвестность. И главное тогда — не поддаться отчаянию. Не опускать руки. Наша жизнь вообще не предсказуема; в следующий момент, как говорил Шопенгауэр, все может измениться. Но надо не «только выучиться ждать, быть спокойным и упрямым», надо действовать. А действие заключается в той формуле, которая известна уже почти 2000 лет. Верить, надеяться и любить, несмотря ни на что!

И тогда может быть чудо. И его зрители программы и читатели книги могут прочувствовать. И судьба станет не фатальностью, а результатом твоей свободной воли. Надо только очень захотеть. А еще очень ждать. Тогда и отчаяния не будет. А будет счастье.

Алексей Яхлов

• М.: Эксмо, 2006 г.
• Переплет, 320 стр.
• ISBN 5-699-17092-8
• Тираж: 10000 экз.

Книга начала радовать прямо с названия. «Мужские измены. Война и мир. Практическое пособие для мужин и женщин». Невольно возникает вопрос: пособие по чему? По изменам? Или по борьбе с оными? Автор, Наталья Толстая, представлен тоже несколько туманно — это и известный психоаналитик, и популярный практикующий психолог, и психотерапевт, и (видимо, по совместительству) кандидат медицинских наук. На обложке кандидат медицинских наук очень сексуально выглядит в комбинации, что тоже настораживает. Лично я себе не так представляю кандидатов и психологов. Например, вообразить себе господина Леви в майке на обложке как-то затруднительно. Ну да ладно, у каждого свой стиль.

По уверениям автора, каждый третий человек у нее на приеме жаловался на измену партнера. Вот и решила Наталья Толстая написать пособие, которое рекомендует и женщинам, и мужчинам для профилактики. Что и говорить, проблема серьезная. И главное, действительно советов можно надавать тучу. Необязательно для этого быть психологом. Во всяком случае, для советов такого уровня: не дать себя прочитать до конца, быть разной и неожиданной, не позволять себе проигрывать и т. д. и т. п. А именно подобные рекомендации щедро рассыпаны по всей книге. Прямо шквал «ценных указаний», которые любая девочка с пятнадцати лет и без всяких книг знает. Но, как известно, книга в наше время пишется не для читателя, а аудитории. Так что нечего привередничать. Люди деньги зарабатывают, а вы тут со своими проблемами…

Впрочем, я несправедлив. В книге не только потрясающие новизной и оригинальностью советы общего характера. Есть и вполне конкретные рекомендации: «при разговоре смотри ему в левый глаз», «будет давить, садись выше него». Есть и обращение к опыту наших предков: «Раньше бабульки усаживали дедов в тазы с водой и по всплыванию яичек определяли их наполенность» (так и хочется уточнить, наполненность чего — тазов, дедов или таки яичек?). И тут же сетование на то, что многие старинные секреты утрачены: «Был еще маневр определять „недотрах“ по дальности выбрасывания спермы, но секреты этой манипуляции сейчас потеряны». Что и сказать, жаль, очень жаль. Не обошлось и без мудрых высказываний: «Если он встречается с другой — значит, она делает что-то лучше тебя». Потрясает свежий взгляд автора на реалии жизни: «Глупы женщины, надеющиеся, что его [мужчину] можно высидеть, как кошка мышку». Ласкает слух изысканный стиль: «С врыванием с неудержимой силой мобильной связи в нашу жизнь звонок любимой — это необходимость, осуществляемая по мановению пальца на кнопке быстрого набора». Тонкий психологизм и знание человеческой природы еще одна сильная сторона автора: «Мужчина — самец, завоеватель и всегда добивается своего!». Словом, достоинств у книги — не счесть. Рыдать можно над каждой страницей.

Помимо прочего, текст в целом напоминает выплеснутый на бумагу поток сознания без всяких попыток придать ему хоть какую-то связность и стройность. С пятого на десятое, а от него к седьмому. Иногда приходится судорожно отлистывать назад странички, чтобы понять, к чему вдруг очередное глубокое замечание. Впечатление такое, что издатели просто взяли записи личного дневника склонной к рефлексии старшеклассницы и сляпали из них книгу. Получилось здорово. Во всяком случае, малолетние поклонницы Оксаны Робски и любительницы статей типа «Как продать себя подороже» в журнале Cosmo, будут просто счастливы, читая откровения Натальи Толстой. Остальным лучше бороться с изменами по старинке, самостоятельно — нервы целее будут.

Кирилл Алексеев

• В 2-х томах
• Эксмо, 2006
• Переплет, том 1 — 480 стр., том 2 — 480 стр.
• ISBN том 1 — 5-699-14997-X, том 2 — 5-699-14999-6
• Тираж: том 1 — 7100 экз., том 2 — 7100 экз.

Сегодня Том Клэнси безоговорочно может быть отнесен к числу самых известных американских авторов патриотических боевиков. Вот уже два десятилетия его книги читают, их экранизируют, по ним делают компьютерные игры. Издательство «Эксмо» порадовало нас сразу несколькими творениями знаменитого американца. Среди них и роман «Красный шторм», внушительный двухтомник, дающий достаточно полное представление о творчестве писателя.

Жанр этой книги определить довольно трудно. Но по традиции сочинения Тома Клэнси считают военно-техническими триллерами. Действительно, по ходу дела автор, являющийся общепризнанным военным экспертом, нарочито демонстрирует свою эрудицию. Вместе с тем перед нами яркий пример исторической альтернативистики, весьма популярной в последнее время. Ведь в «Красном шторме» Клэнси предложил возможный вариант развития событий в конце минувшего столетия, вариант, который, несмотря на явную пристрастность автора и противоречие историческим фактам, окажется вполне по вкусу многим любителям исторической альтернативистики, не мучающимся вопросом о научной корректности футурологических моделей.

Художественные достоинства книги невелики, сюжет тривиален. В центре внимания автора развернувшиеся между СССР и США грандиозные военные действия, которые занимают бо€льшую часть двухтомника. В их описании Клэнси всячески стремится к реализму, что ему не всегда удается. Поэтому читателя не покидает ощущение, что война не настоящая, а всего лишь игра, возможно компьютерная. В результате только благодаря фантазии он может представить весь ужас и кошмар развернувшейся между двумя сверхдержавами мировой бойни.

Масштаб книги впечатляет, но само повествование не увлекает. Читать трудно. К тому же описаниями грандиозных мировых катастроф сегодня мало кого удивишь. Но отдельные эпизоды книги действительно интересны, и любители технологических триллеров и исторической альтернативистики, вероятно, оценят ее по достоинству.

Владимир Кучурин

• Перевод с испанского А. Степаненко
• Эксмо, 2006
• Твердый переплет, 384 с.
• ISBN 5-699-16697-1
• Тираж: 10 000 экз.

Нет лекарства от жизни

Отсутствие в выходных данных названия на языке оригинала наводит на размышления. Местами текст настолько перекликается с самыми мрачными реалиями российской действительности, что проскальзывает параноидальная мыслишка: а может, книга отечественная? Выдал же как-то Вольтер своего «Задига» и «Белого быка» за переводы с индийского и древневавилонского языков…

Если бы не точные координаты времени и места (начало семидесятых, провинциальный городок в одном из южных штатов США) и несколько четких особенностей именно испанской культурной стилистики, туман моего недоумения так и не развеялся бы.

Итак, сюжет. Маленький городок. Парень по имени Салли. Обида на всех женщин: шлюхи! С первой не повезло. Била, царапалась, кусала. Разрезала ему руки. Битой бутылкой. Зато вторая делала все, как надо. На все соглашалась. Лишь бы пожить подольше.

Едва не став жертвой маньяка, добропорядочная домохозяйка Нэнси понимает: острые ощущения — именно то, что ей нужно! А судьба, словно в насмешку, вновь и вновь сводит ее с Салли. И, странное дело, именно извращенец-садист, преследующий ее по пятам и оставляющий за собой горы трупов, способен дать Нэнси то, что ей нужно.

Чувство опасности.

А тут еще и врач-психоаналитик с упорством дятла талдычит о «синдроме зависти к пенису». И муж-полицейский, попавшийся на крючок местным мафиозо.

Добавьте к этому два клана «нелегальных иммигрантов» — колумбийцев и итальянцев, постоянно воюющих друг с другом. «Две равно уважаемых семьи…» Кстати, в тексте они открыто названы «черными». Невольно призадумаешься: в каком таком контексте использовал это слово переводчик? Это — опасные игры. И как-то режет взгляд это слово.

Все потому, что к ненормативной лексике в книжках мы уже привыкли, а к словам «черный» или «чурка» — нет. И надеюсь, не привыкнем никогда. Но это так, лирика.

Действуя в стиле единства и борьбы противоположностей, Нэнси и Салли буквально ставят тихий американский городок на уши. Стрелки-перестрелки, едва стихнув, начинаются вновь. Один из кланов разгромлен почти полностью, предводитель итальянцев становится вице-мэром (знакомая картина, не правда ли?) и под видом борьбы с «преступными нелегальными иммигрантами» обделывает свои грязные делишки (картина еще более узнаваемая, верно?) На этом фоне горы трупов и лужи крови преступников и простых обывателей, приконченных тем же неутомимым Салли, как-то блекнут.

Пожалуй, лишь динамичный сюжет и ирония в стиле Педро Альмодовара да сближение Любви и Смерти указывают на то, что эта превосходная книга изначально действительно была написана на испанском.

Оллен Мюту