А там ацтеки в нарды играют

• Лоран Бине. Цивилиzации / пер. с фр. А. Захаревич — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2020 — 416 с.

Дочь известного датского морехода Эрика Рыжего Фрейдис доплывает до североамериканских поселений викингов. После стычек с местным индейским народом и междоусобный борьбы путешественники снимаются с якоря и плывут вдоль побережья Америки. Фрейдис появляется сначала на Кубе, затем в Мексике, а потом — в Перу. Викинги приносят с собой не только опасные бактерии, которые неизменно приводят к эпидемии чумы, но и новые технологии: индейцы не трогают викингов, а те взамен учат их плавить железо и ездить верхом. 

Поход Фрейдис меняет историю мира. Мореплавание Христофора Колумба в поисках Индии оборачивается сокрушительным поражением: он умирает от лихорадки в плену на Кубе. Зато аборигены, технологически почти ничем не уступающие испанцам, изгоняют и захватчиков, и христианских миссионеров. На этом попытки европейских монархий найти западный путь в Индию прерываются. 

Двадцать лет спустя правитель перуанской империи инков Атауальпа проигрывает войну за власть своему брату Уаскару и с горсткой сторонников бежит на Кубу. Здесь он узнает о новых корабельных технологиях и секрете огнестрельного оружия, а еще — о том, что на востоке есть земля, где можно найти союзников для продолжения войны с братом. В Португалию Верховный инка (таков официальный титул императора) попадает сразу после землетрясения — и на руинах Лиссабона начинает путь к европейскому владычеству. 

Не то чтобы молодой император чрезмерно заботился о счастье простолюдинов. Он, глазом не моргнув, мог вырезать и мятежных каньяри, и подлых псов из Тумбеса, как сам он любил их называть, и точно таких же псов из Толедо. Но он чувствовал ответственность перед своим народом, пусть его численность не превышает двухсот человек, бежавших из Чинчайсуйу. Чтобы их спасти, ему предстояло встретиться лицом к лицу с могущественными и многочисленными недругами, в борьбе с которыми нужно разыграть замысловатую политическую партию, пользуясь всеми местными преимуществами, тончайшим пониманием баланса и расстановки сил. Этот Никколо Макиавелли показался ему неплохим советчиком.

В итальянском языке есть слово «диетрология». Оно обозначает специфический интерес итальянцев к разгадыванию тайн. Говорят, итальянцы могут пуститься в поиски скрытых — dietro — мотивов там, где все, казалось бы, лежит на поверхности. Диетрология необязательно равна конспирологии, но может сильно на нее походить. 

Я вспомнил об этом фактоиде не потому, что кульминация «Цивилиzаций» разворачивается в Италии, и даже не потому, что альтернативная история — один из любимых жанров Умберто Эко, другого персонажа романов Бине, сильно повлиявшего на литературный ландшафт реального мира. Нет, дело в том, что попытки целых поколений историков ответить на короткий вопрос: «Почему Европа?» иначе как «диетрологией» назвать нельзя. Хотя вопрос действительно не праздный: почему именно Европа стала средоточием экономической и политической власти мира Нового времени? 

Единого мнения нет. Джаред Даймонд в супербестселлере «Ружья, микробы и сталь» предлагает ответ, отягощенный географическим детерминизмом: дескать, именно в Европе сложились идеальные климатические условия, обеспечившие устойчивый рост империй и интерес к колониальной экспансии. Другие историки, как, например, Уильям Макнил в работе «В погоне за властью», считают, что дело в потребности европейских государств выживать: в условиях постоянной жесткой конкуренции держав за ресурсы и контроль над торговыми путями, правители стремились обеспечить выживание государства за счет инноваций и экспансии, в том числе колониальной. 

Бине, кажется, своего ответа давать не собирался. Европа или не Европа, разницы нет; история в видении Бине — набор случайностей, которые незаметно меняют параметры всей мир-системы. Эту идею иллюстрируют постоянные «перевертыши» по ходу повествования. Если в реальном мире развал мексиканской империи ацтеков подготовила грандиозная эпидемия оспы 1520 года, то в романе Бине поворотным событием становится землетрясение в Лиссабоне 1531 года. В нашей реальности конкистадор Франсиско Писарро устроил засаду, разбил многократно превосходящую числом армию инков и взял в плен Атауальпу, а в реальности Бине Атауальпа похожим образом громит в бою и похищает Карла V Габсбурга — того самого, что по-испански говорил с Богом, а по-немецки — со своей лошадью. 

Постепенно Атауальпа завоевывает Испанию, заключает союз с Францией и становится протектором Германии. Он прекращает преследования евреев и мусульман, устанавливает свободу вероисповедания и отменяет крепостное право. Повсеместно вводится языческий культ Великого Солнца и сына его Атауальпы. Здесь фрагментация Европы не становится фактором, который способствует инновациям, зато обнажают ее слабость: политические склоки и религиозные противоречия идут на руку новой силе, ведь все хотят ее использовать в своих целях. 

Обычно кажется, что метафизика — философский раздел, мало приложимый к повседневной жизни. Какая разница, какова природа реальности, если я — средневековый крестьянин и мне нужно платить налоги и работать в поле. Но, хотя метафизика присутствует незримо, она влияет на наше восприятие реальности: интерпретируя некоторые события метафизически, мы придумываем ритуалы, институты общества и государства в соответствии с новым мышлением. Поэтому так быстро распространилось христианство по Новому Свету и так быстро завоевывает христианский мир культ Солнца в романе Бине: если рассматривать некий набор событий как небесное знамение, соответствующие интерпретации последуют незамедлительно. В романе у этого суждения есть комичные последствия: в переписке с создателем «Утопии» Томасом Мором известный гуманист Эразм Роттердамский доказывает благотворность языческого культа для религиозного мира в Европе, а сюзерен Мора, печально известный казнями своих жен король Генрих VIII, принимает инкскую религию, чтобы обеспечить себе многоженство. В таком свете привычные религиозные нормы кажутся странными, а все новое — неожиданно адекватным взглядом на вещи. 

Еще один вопрос, к пониманию которого Чалкучима, по собственному мнению, стал ближе, касался так называемых благих дел. Надо или не надо совершать добрые поступки в надежде обрести спасение? Протестанты твердо верят, что это не поможет и обстоятельства их бытия после смерти абсолютно не зависят от их поведения при жизни. Добрые дела надо совершать бескорыстно, вдохновляясь лишь примером приколоченного бога, а не из желания получить за это награду. Чалкучима не стал спрашивать Меланхтона, как в таком случае приколоченный бог решает, кто спасется, а кому — гореть под землей. Откровенно говоря, местные суеверия интересовали полководца только в той мере, в какой сулили политическую выгоду. Возникающие в связи с ними вопросы и вытекающие моральные проблемы оставляли его равнодушным.

Так что совершенно неудивительно, что сам Мартин Лютер в какой-то момент признает культ Солнца «особой версией Евангелия», хоть это и противоречит его глубоким убеждением.

Вообще, от других книг по альтернативной истории, роман Бине отличает специфический юмор автора. Например, в какой-то момент ацтеки тоже вторгаются в Европу и захватывают Париж. Что делают завоеватели в первую очередь? Правильно, строят пирамиду в Лувре (поняли, да?) и приносят на ней кровавые жертвоприношения. 

Язык формирует нарративы, нарративы формируют реальность — эта поструктуралистская идея лежала в основе предыдущего романа Бине, «Седьмой функции языка», но теперь та же мысль определяет структуру текста. Он разбит на несколько частей: сага о Фрейдис повествуется языком скальдов, история плавания Колумба предстает в виде дневника, сюжет завоевания Европы — историческая хроника. Альтернативная история не отменяет привычные формы нарратива, она их переформатирует — так что даже политический прагматизм Макиавелли и героический эпос Любовико Ариосто о Роланде становятся топливом идеологии новых завоевателей почти без какого-либо культурного трения. В эту игру вовлекается и читатель — в какой-то момент история в изложении Бине кажется едва ли не реальнее наших привычных учебников. 

То есть, Бине в противовес историческому детерминизму того же Толстого — для которого ход истории предопределен метафизикой и движением народных и божественных сил — вслед за современными философами вроде Квентина Мейясу выстраивает апологию случая: история — результат броска кубика, а культура услужливо под него подстраивается. И вот уже не Америка, а Европа — мрачное непросвещенное место, которое жаждет освобождения. И его приносят инки вместе с языческими миссионерами. И неудивительно, наверно, что подобную эффектную деконструкцию колониального нарратива проделал именно французский писатель — учитывая непростую историю взаимоотношений Франции с ее бывшими колониями.

И все же история, рассказанная инками, — это речь ненадежного рассказчика. В последней части романа, авантюрном приключении Мигеля де Сервантеса в духе его же «Дон Кихота», мы узнаем о неприглядной стороне нового режима — несогласных с империей Солнца отправляют на каторжный труд на серебряных копях в Перу, а имперская бюрократия насквозь коррумпирована. Случайность может поменять ход истории, но не может поменять общих закономерностей: где абсолютизм, там и жестокая экономическая эксплуатация, и коррумпированный бюрократический аппарат, — и неважно, идет ли речь о Франции эпохи Ришелье или о вымышленной империи инков «Цивилиzаций». 

Бине проделал с жанром альтернативной истории удивительный эксперимент. Точно так же, как Павел Крусанов с его «Укусом ангела» или Александр Соболев с «Грифоны охраняют лиру», он вырвал жанр из лап «литературы о попаданцах», стряхнул с него пыль, разобрал на детали, рассмотрел с разных сторон, взял пробы, а потом пересобрал — и показал, насколько выразительной может быть альтернативная история. Если бы писатели проделали такое с каждым из жанров, так называемые «жанровые гетто» быстро бы опустели — и литературный ландшафт выглядел бы совсем по-другому.

Но это уже, как говорится, альтернативная история.