Новинки серии «Новая детская книга» издательства «Росмэн»

К церемонии награждения победителей конкурса «Новая детская книга», который ожидается в будущем году, издательство «Росмэн» подготовит тиражи книг финалистов 2012 года.

Будут представлены 4 книги:
— сборник рассказов «Про Сашка» Александра Ягодкина;
— «Обожаю ходить по облакам» Анастасии Орловой;
— «Сказки московского зоопарка» Юлии и Константина Снайгала;
— традиционный сборник произведений финалистов конкурса «Современные писатели — детям».

«Новая детская книга» — крупнейший российский конкурс литературы для детей, ежегодно устраиваемый издательством «Росмэн», начиная с 2009. Такое же имя носит и серия издательства, в которой выпускаются лучшие работы участников конкурса и произведения современных российских писателей, ранее не издававшиеся или изданные малыми тиражами. Вместе с новыми авторами в создании книг серии принимают участие молодые современные иллюстраторы.

Подробнее о финалистах конкурса «Новая детская книга-2012 года».
1. Александр Ягодкин — воронежский журналист и писатель, автор нескольких книг для детей, лауреат многочисленных журналистских конкурсов.
В детстве, пока Александр не стал писателем, его звали Сашком, и так же назвали его сына. Так что сборник рассказов «Про Сашка» — не про одного мальчика, а сразу про двух, а может быть — сразу про всех мальчишек в мире. Красочные иллюстрации Елены Володькиной очень подходят этим светлым, жизнерадостным и смешным историям из детства.
«Любой взрослый когда-то был маленьким, и тогда в его жизни каждый день происходило множество удивительных событий. Жаль только, что со временем они забываются».
2. Анастасия Орлова с самого раннего детства пишет стихи. Она известна как поэт, участник писательских семинаров и форумов, победитель литературных конкурсов и лауреат премии Дельвига. Поэтому ее проза стала для издательства приятным открытием, которым оно и спешит поделиться с читателями.
«Если плохое настроение выдалось — нужно срочно найти ветер. Ветер влетает в одно ухо, как в открытую форточку, а в другое вылетает. И плохое настроение сквозняком выносит наружу. Голова становится пустая и лёгкая. И солнце просвечивает её до самого донышка. А в пустоте сразу вырастают симпатичные новенькие мысли».
3. Многие читатели уже знакомы со сказками Юлии и Константина Снайгала про непоседливую принцессу Морковку Семнадцатую, которые стали открытием самого первого конкурса «Новая детская книга». В 2012 году писательский дуэт Снайгала вновь покорил жюри конкурса своим талантом и был удостоен главного приза в номинации «Оригинальный сюжет» с новой работой «Сказки московского зоопарка».
Как водится, в жизни сказочников не обходится без сказочных событий — иначе откуда было бы взяться сказке. Вот и с появлением этой книги связана чудесная история. Едва Юлия и Константин придумали своего нового героя Совенка У, как в тот же день в Московском зоопарке родился настоящий совенок. Первый в мире, который решил появиться на свет не в лесу, а в зоопарке, причем именно в Москве!
Книга выходит с иллюстрациями Юрия Якунина.
4. Традиционно к церемонии награждения победителей издательство «Росмэн» подготовило специальную новинку — красочный иллюстрированный сборник с произведениями финалистов конкурса «Новая детская книга — 2012».
В прошлом году в сборник вошли только прозаические произведения, на этот раз в нем появится и поэзия: чудесные стихи Анастасии Орловой и Алексея Ерошина никого не оставят равнодушными. А еще новый сборник порадует маленьких любителей животных, потому что именно о них сочинили веселые истории Ирина Наумова, Юлия Горошникова и Татьяна Шипошина. Любителям волшебства и приключений понравятся рассказы Юрия Рыльского, Натальи Поваляевой и Татьяны Львовой. Все эти произведения впервые увидят свет с иллюстрациями Надежды Бугославской.

Читайте и открывайте новые имена!

Леонард Млодинов. Евклидово окно

  • Леонард Млодинов. Евклидово окно. — М.: Livebook (Гаятри), 2013. — 384 с.

    Введение

    Двадцать четыре века назад один грек стоял у берега моря и смотрел, как исчезают вдали корабли. Аристотель, судя по всему, проводил за таким тихим занятием немало времени и повидал немало кораблей, раз его однажды посетила интересная мысль. Все корабли исчезали одинаково — сначала корпус, потом мачты и паруса. Он задумался: как такое может быть? На плоской земле корабли должны были уменьшиться целиком и исчезнуть, превратившись в нераспознаваемую точку. Но корпус исчезал первым, а уж потом все остальное — и это подтолкнуло Аристотеля к подлинному озарению: земля — искривлена. Аристотель взглянул на общее устройство нашей планеты через окно геометрии.

    Ныне мы исследуем космос так же, как тысячелетия назад познавали землю. Кое-кто слетал на Луну. Непилотируемые летательные аппараты добирались до границ Солнечной системы. Вполне возможно, уже в этом тысячелетии мы долетим до ближайшей звезды — это странствие с достижимой-когда-нибудь-скоростью в одну десятую скорости света займет лет пятьдесят. Но даже если мерить расстояниями до альфы Центавра, задворки вселенной отсюда — в нескольких миллиардах таких «мерных реек». Вряд ли нам доведется узреть, как корабль достигает горизонта вселенной, подобно увиденному Аристотелем на Земле. И все-таки мы узнали о природе и устройстве вселенной многое, как некогда и Аристотель — наблюдая, применяя логику и страшно долго вперяя взоры в космос. Веками горизонты для нас раздвигали гений и геометрия. Что можно вообще доказать о пространстве? Как узнать, где находишься? А может ли пространство искривляться? Сколько в нем измерений? Как геометрия объясняет естественный порядок и единство космоса? Эти вопросы и стоят за пятью геометрическими революциями в мировой истории.

    А началось все со скромной схемы, придуманной Пифагором: применить математику как абстрактную систему правил, по которым можно смоделировать физическую вселенную. Следом возникла концепция пространства, отделенного от земли, по которой мы ходим, или воды, в которой плаваем. То было рождение абстракции и доказательства. Вскоре греки, похоже, научились находить геометрические ответы на любой научный вопрос — от теории рычага до орбит небесных тел. Однако греческая цивилизация пришла в упадок, и Запад завоевали римляне. Однажды — аккурат перед Пасхой 415 года — толпа невежд стащила одну женщину с колесницы и убила. Женщина эта была последним ученым, преданным геометрии, Пифагору и рациональной мысли, она последняя трудилась в Александрийской библиотеке, и с этой смертью цивилизация начала соскальзывать в тысячелетие Темных веков.

    Однако цивилизация воскресла, а с нею — и геометрия, но уже совсем другая, новая. Ее принес человек весьма цивилизованный — ему нравилось играть в азартные игры, спать до обеда и критиковать греков: их метод геометрического доказательства виделся ему чересчур обременительным. Для облегчения умственного труда Рене Декарт поженил геометрию и числа. Благодаря его идее координат, пространства и формы можно было крутить и вертеть, как никогда прежде, а число получалось визуализировать геометрически. Эти методики породили математический анализ и создали условия для развития современных технологий. Благодаря Декарту геометрические понятия координат и графиков, синусов и косинусов, векторов и тензоров, углов и кривизны присутствуют ныне в любом физическом контексте — от электроники твердого тела до огромных структур в пространстве-времени, от технологии транзисторов и компьютеров до лазеров и космических полетов. Однако работы Декарта взрастили и более абстрактную — и революционную — идею: искривленное пространство. Действительно ли сумма углов в треугольнике равна 180° или это верно лишь для треугольников на плоскости листа бумаги? И дело тут не только в оригами. Математика искривленного пространства произвела революцию на уровне основ логики не в одной лишь геометрии, но во всей математике. Она создала предпосылки к рождению теории относительности Эйнштейна. Его геометрическая теория пространства и дополнительного измерения — времени, а также связи между пространством-временем, материей и энергией изменила саму парадигму мышления настолько масштабно, насколько это удалось в свое время лишь Ньютону. Она, безусловно, представлялась вполне радикальной. Но и это, как выяснилось, ничто по сравнению с недавней революцией.

    Как-то в июне 1984 года один ученый заявил, что он-де осуществил прорыв в теории, с помощью которой можно объяснить что угодно — от существования субатомных частиц и их взаимодействий до устройства пространства-времени и природы черных дыр. Этот человек считал, что ключ к пониманию единства и порядка во вселенной — в геометрии, причем геометрии новой и довольно причудливой. Его вывела с трибуны группа людей в белой спецодежде.

    Потом выяснилось, что все это было подстроено. Но общая мысль и устремленье гения — подлинные. Джон Шварц полтора десятка лет трудился над теорией под названием «струнная», и на нее большинство физиков реагировало так же, как отнеслись бы к уличному психу, просящему денег. Ныне большинство физиков верит, что теория струн верна: геометрия пространства отвечает за физические законы, управляющие всем, что есть в этом пространстве.

    Манифест исторической революции в геометрии был написан Евклидом — человеком-загадкой. Если у вас в голове мало что осталось от убийственного предмета под названием евклидова геометрия — вероятнее всего, это потому, что вы его весь проспали. Смотреть на геометрию тем манером, какой нам обычно предлагают, — добротный способ превращения юных умов в камень. Но евклидова геометрия на самом деле — увлекательный предмет, а труд Евклида — великолепие, чье значение сопоставимо с важностью Библии, а идеи — не менее радикальны, чем марксовы и энгельсовы. Ибо труд Евклида «Начала» открыл окно, в котором нам была явлена природа вселенной. Его геометрия претерпела четыре революции, ученые и математики подорвали верования теологов, разрушили столь дорогие философам представления о мире и заставили нас пересмотреть и перевообразить наше место в мирозданье. Эти революции, а также их пророки и истории за ними, — предмет данной книги.

    I История Евклида

    Что вам известно о пространстве? Как геометрия начала описывать вселенную и возвестила зарю современной цивилизации.

    1. Первая революция

    Евклид, вероятно, лично не открыл ни одного существенного закона геометрии. Тем не менее он — самый знаменитый геометр в истории, и не просто так: тысячелетиями именно в его окне люди впервые видели геометрию. Он и поныне — лицо первой великой революции в представлениях о пространстве: рождения абстракции, понятия о доказательстве.
    Постижение пространства началось, что вполне естественно, с представлений о месте — нашем месте, т.е. о Земле. Все началось с развития «измерений земли», как это называли египтяне и вавилоняне. Греческое название того же самого — геометрия, однако предметы этих занятий совсем не похожи. Греки первыми осознали, что природу можно постичь, применив математику, а геометрия может не только описывать, но и объяснять. Развивая геометрию от простых описаний камня и песка, греки извлекли понятия точки, линии и плоскости. Отбросив вуали материи, они обнаружили структуру такой красоты, какой человечество еще не видело. Евклид стоит как раз на пике борьбы за изобретение математики. История Евклида есть история революции, история аксиомы, теоремы, доказательства — и рождения разума как такового.

    2. Геометрия налогов

    Корни достижений греков уходят в древние цивилизации Вавилона и Египта. Йейтс писал о вавилонском равнодушии — особенности, из-за которой вавилонянам не удалось достичь величия в математике. До греков человечество приметило немало хитрых формул, расчетных и инженерных фокусов, однако — в точности как наши политики — люди временами добивались поразительных успехов с феноменально малым разумением, что же они вообще сделали. А им-то что? Они были строителями, что работают впотьмах, на ощупь, — что-то возводят, где-то укладывают ступени и достигают своих целей, но не понимания.

    И не они первые. Люди считали и вычисляли, драли налоги и облапошивали друг друга с незапамятных времен. Некоторые предположительно счетные орудия датируются 30 000 лет до н.э. — всего лишь палки, расписанные художниками с интуитивным математическим чутьем. Но есть и поразительно отличные приспособления. На берегах озера Эдвард (ныне Демократическая Республика Конго) археологи выкопали небольшую кость 8000-летней давности с крошечным кусочком кварца, вделанным в углубление на одном конце. Автор этого приспособления — художник или математик, мы никогда уже не узнаем — вырезал на кости три колонки насечек. Ученые считают, что эта кость, названная костью Ишанго , — возможно, самый древний из найденных прибор для численной записи.

    Мысль об осуществлении операций с числами доходила гораздо медленнее, поскольку занятия арифметикой подразумевают некоторую степень абстракции. Антропологи сообщают: если два охотника выпустили две стрелы, завалили двух газелей и заработали две грыжи, волоча добычу к стоянке, во многих племенах все эти «два» и «две» могли быть разными понятиями в каждом случае . В таких цивилизациях нельзя было складывать яблоки с апельсинами. Похоже, на понимание того, что все это частные случаи одного и того же понятия — абстрактного числа 2, — потребовались тысячи лет.

    Первые серьезные шаги в этом постижении люди предприняли в шестом тысячелетии до н.э., когда жители долины Нила постепенно отказались от кочевой жизни и принялись культивировать земли в долине . Пустыни северной Африки — едва ли не самые сухие и бесплодные в мире. И лишь река Нил , набухая от экваториальных дождей и тающих снегов абиссинских нагорий, могла принести, подобно богу, жизнь и пропитание в пустыню. В древние времена каждый год в середине июня сухая, безрадостная и пыльная долина Нила чуяла, как могучие воды устремляются в русло реки, занося плодородным илом округу. Задолго до греческого классика Геродота, описавшего Египет как «дар Нила», Рамзес III оставил запись, указывающую на то, как египтяне почитали этого бога, Нил: они называли его Хапи и подносили ему мед, вино, золото и бирюзу — все самое ценное. Само название страны — Египет — означает на коптском «черная земля».

Белая дорожка богемы

  • Барри Майлз. Бит Отель: Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957–1963. – М: Альпина нон-фикшн, 2013. – 330 с.

Париж очень старый город, а мы были молоды, и все там было не просто — и бедность, и неожиданное богатство, и лунный свет, и справедливость или зло, и дыхание той, что лежала рядом с тобой в лунном свете.

Эрнест Хемингуэй «Праздник, который всегда с тобой»

О просторных парижских бульварах Левый берег не помнит. Отели с картонными стенами, дырами в полу и коридорами, терявшимися в клубах табачного дыма. Там, среди домов шириной в окно, темных книжных лавочек и разномастных пабов появилось, пожалуй, самое значимое движение в американской литературе — битничество. Среди средневековой вони рождались стихи и проза. Одни считали их шедеврами, другие — галлюциногенным бредом.

Английский писатель и журналист Барри Майлз следил за передвижениями битников, будто свечку держал, и рассказал нам историю Уильяма Берроуза, Аллена Гинзберга и Джека Керуака. В новой книге «Бит Отель» судьбы писателей соединились в эпоху, обладающую специфическими правилами жизни. Согласно им, в Лувр надо ходить, выкурив перед этим косяк; роман не должен иметь определенного сюжета, а бесценный писательский опыт можно получить, пропустив пять-шесть стаканчиков в ближайшем пабе.

«Едва поселившись в Бит Отеле, они принялись исследовать Париж. В полдень они поднимались на фуникулере на Сакре-Кер и с террасы смотрели на Париж, весь освещенный огнями… Они частенько заглядывали в Нотр-Дам, стоявший напротив на другом берегу Сены, удивляясь „окнам-розам“. Они обнаружили, что после косяка марихуаны цвет северной розы кажется невероятно насыщенным».

В парижские истории закрадываются отсылки к дофранцузским страстям. Уильям Берроуз пытается повторить трюк Вильгельма Теля, но случайно убивает жену. Позже он признается: «…Я никогда не стал бы писателем, если бы не умерла Джоан, и не осознал, до какой степени это предопределило то, что я начал писать». Бытовые ужасы потоком выливаются в стихотворения. Поэт Грегори Корсо, с 13-ти лет мыкавшийся по тюрьмам, одним из первых приезжает во Францию и с тех пор не расстается с бумагой и ручкой:

Уличного певца прихватило —

согнулся в дверях, прижал руку к сердцу.

Одной песней меньше в шумной ночи.

Для Алена Гинзберга пребывание в Париже особенно плодотворно. Оно проходит под лозунгом: «Я — поэт, я потушу солнце». Здесь начнется триумфальное шествие его поэмы «Вопль». В Бит Отеле обретает форму «Кадиш» — поминальный плач по матери поэта. Ален пытается разобраться с чувствами, которые он испытывает к поэту Питеру Орловски и Ульяму Берроузу. «Для Алена Гинзберга образ жизни битников не был чем-то напускным, для него это был единственно возможный образ жизни, единственное, в чем был хоть какой-то смысл».

Джек Керуак в романе предстает серым кардиналом, один дома, затерянный в Нью-Йорке. Он всем должен денег и кажется отщепенцем, который не попал на пароход, отплывший во французскую столицу. Но его все любят, это же Джек… У него будет свой Париж, ностальгический и немного семейный, пропахший свечным воском и кислым вином. Роман «Сатори в Париже» выйдет в 1966 году, через несколько лет после французского вторжения битников.

«Бит Отель» — роман для тех, кто «застопил» первую машину, начитавшись Керуака. В книгу приходится проникать, продираясь сквозь липкую, как разлитый на полу портвейн, жизнь. Жизнь под героином со случайными знакомыми, вереницей проходящими через постели гостиничных номеров. «Это была экосистема, тесно переплетенная с употреблением большого количества наркотиков, истоки которой уходили в джаз и авангард, и корни плотно вросли в традицию богемы».

В XXI веке переулки квартала близ бульвара Сен-Мишель хранят полумрак и запахи французских кофеен. На улочке Жи-ле-Кер уже не встретишь торговца белым порошком. (Может, стоит просто заглянуть за угол?) Бит Отель канул в лету, но там ему комфортнее. Такие места не переживают нововведений, они защищают свое до последнего.

Кособокие улочки, пробегая мимо Люксембургского сада, выводят на бульвары. Жизнь здесь кипит по-прежнему. Кафе «La Closerie des Lilas» переполнено. Правда, не поэтами, а туристами, жаждущими прикоснуться к парижской богеме. Заглянуть в прошлое на час — издевательство над сознанием, воспитанным на путеводителях. Я хочу втянуться в ритмы этого района — услышать стук пишущей машинки и звон стаканов, но довольствуюсь лишь строчками из книги. У каждого в Париже свой праздник, и он остается с ним навсегда.

Купить книгу в магазине издательства «Альпина Паблишер»

Евгения Клейменова

Сексуальная эволюция

Прощание с летом ознаменовалось в российском кинопрокате выходом сразу двух фильмов на подлинно жаркую тему продажной любви. «Лавлэйс» Роба Эпштейна и Джеффри Фридмана повествует о превращении Линды Лавлэйс, звезды культового порнофильма «Глубокая глотка», в икону американской сексуальной революции. «Молода и прекрасна» Франсуа Озона рассказывает историю современной юной француженки, которая испытывает по отношению к окружающему миру те же чувства, что, должно быть, питала в том же возрасте ее бабушка — возможная участница студенческой революции 1960-х — однако справляется с ними совсем иным способом. При всем жанровом и стилистическом несходстве эти картины объединяет, кроме тематики, еще одна любопытная деталь: обе они оказываются на поверку совсем не тем, чего ждет от них подготовленный просмотром трейлеров и анонсов зритель — и если в случае с кино Озона это несовпадение определенно радует, то просмотр «Лавлэйс» приносит скорее разочарование. Однако обе ленты наверняка будут любопытны сторонникам (и сочувствующим) просвещенного феминизма, запоздалая волна интереса к которому поднялась в России на фоне законодательных безумств последнего времени.

«Молода и прекрасна»: Без трагедий и драм
Изабель (Марина Вакт) — барышня из образцового буржуазного семейства — лишается невинности во время летних каникул, накануне своего семнадцатилетия. Выбрав для этого симпатичного сверстника-немца, к которому не испытывает никаких особенных чувств, после она прерывает с ним всякие отношения и спокойно возвращается к изучению литературы в Сорбонне. Вскоре одно случайное знакомство приводит к появлению у Изабель опасного хобби: она заводит тайный телефонный номер, веб-страницу, псевдоним Леа — и становится проституткой. Меньше всего ее интересуют деньги — юной красавицей движет скорее любопытство, неосознанный протест против ханжеской морали класса, к которому она принадлежит, и прелесть обладания не разделенной ни с кем тайной.

«Молода и прекрасна» делится на четыре главы — «Лето», «Осень», «Зиму» и «Весну»: каждой из них посвящена легкомысленная попсовая песенка Франсуазы Арди, недвусмысленно намекающая зрителю, что не стоит ждать от этого кино углубленных психологических и социальных наблюдений. Оно — вовсе не драма о подростковой проституции, а чувственное наблюдение за одной частной историей взросления и поиска себя. История Изабель, в которой критики еще до выхода этого кино на экран разглядели вольный римейк «Дневной красавицы» Бонюэля, действительно повествует о том же: буржуазная красавица находит отдушину и раскрепощение в отчуждении своего «я» от поведенческих стеореотипов, присущих ее социальному классу и успешно воспроизводимых членами ее собственной семьи. При этом озоновский фильм отличает большая сосредоточенность режиссера на семейном окружении своей героини — Озон вообще известен своей любовью к обнаружению и разглядыванию тайн и драм, запрятанных под декоративными безделушками в интерьерах домов и квартир образцовых семейств. Мягко иронизируя над бытом и нравами добропорядочных французских обывателей, он наглядно иллюстрирует причины эмоциональной заторможенности собственной героини, ничего не чувствующей во время своих сексуальных экспериментов, но блистательно имитирующей все положенные чувства в общении с любимыми.

Любовь эфемерна — и евро может быть не худшей ее мерой, чем количество строф Артюра Рембо, посвященных первому чувству: их университетская группа, в которой учится красавица, долго и обстоятельно разбирает на занятиях, выдавая изумительные в своей тонкости и округлости формулировки, за которыми не стоит ничего пока, кроме начитанности и резвого ума. По дороге же на занятия после одного из «свиданий» Изабель читает «Опасные связи» Шодерло де Лакло — кажется, не слишком увлеченно: ее собственная жизнь мало напоминает галантные игры прошлого, суть которых, впрочем, тоже сводилась к совершенствованию искусства маскировки. Для зрителя же эта цитата становится более символичной, чем для героини, оказываясь ключевой среди кинематографических и литературных аллюзий, которыми изобилует «Молода и прекрасна». В какой-то момент становится совершенно ясно, что вся эта история — сама по себе блистательная стилизация, редким мастером которых является Франсуа Озон: создавая порой совершенно искусственные салонные сюжеты, он умудряется наполнить их куда большей жизнью, чем удается найти, например, в большинстве документальных социальных драм.

«Лавлэйс»: Неглубокое проникновение

1970 год. Веснушчатая Линда Борман (Аманда Сейфрид), застенчивая девица с небезоблачным прошлым, живет во Флориде со строгими родителями-католиками (Шэрон Стоун и Роберт Патрик). Однажды она знакомится с обаятельным предпринимателем Чаком Трейнором (Питер Саксгаард) и очень скоро выходит за него замуж. Только через полгода — когда у Чака случаются серьезные финансовые неприятности — Линда узнает о том, что его работа связана с секс-индустрией. Желая помочь дражайшему супругу, она соглашается сняться в порно: не слишком впечатленные ее внешней фактурой a la «girl next door», продюсеры-мафиози немедленно меняют мнение, увидев, какими оральными талантами владеет миссис Трейнор. Режиссер Джерард Дамиано (Хэнк Азария) пишет специально для нее сценарий «Глубокой глотки». Взяв псевдоним Лавлэйс («любовное кружево») и проведя на съемочной площадке меньше 3-х недель, Линда становится звездой, а основатель Playboy Хью Хефнер (Джеймс Франко) обещает сделать из нее настоящую киноактрису.

Американская писательница-феминистка Эрика Джонг однажды дала такое определение порнофильма: уже через 10 минут хочется уйти домой и заняться этим, а еще через 10 минут хочется уйти и никогда в жизни этим не заниматься. Удивительно, но эта спорная формула в точности описывает «творческую» биографию Линды Лавлэйс — одной из икон американской сексуальной революции. Ее публичный образ складывается из довольно любопытного (с точки зрения истории развития американской массовой культуры и того аспекта общественной жизни, что принято называть «эволюцией нравов»), но ограниченного набора деталей. Хорошая девочка, развращенная и подавляемая бесчувственным мужем-тираном, молчаливая жертва классического семейного насилия, нашедшая в себе силы встать на путь мессианства и феминистической борьбы, а перед этим ставшая символом женского сексуального раскрепощения и превратившая кинематограф для взрослых в мейнстрим — такова официальная история героини, выпустившей в 1980 г. автобиографию «Испытание» (Ordeal). Однако в действительности актриса не раз попадалась на публичной лжи разного масштаба, что заставляет относиться к ее истории с большой осторожностью. Маститые документалисты Роб Эпштейн и Джеффри Фридман, снимая свое второе игровое кино, увы, не только пренебрегли этой необходимостью, но, кажется, намеренно скорректировали некоторые обстоятельства жизни Лавлэйс (и довольно топорно — неизвестно, например, зачем было сочинять, что бедняжка снималась в одном единственном порнофильме: на деле у нее довольно внушительная фильмография) — и вынужденно делают вид, что не смотрели документальное кино Рэнди Барбато и Фентона Бейли «В глубокой глотке» (2005). Пренебрегая (в совершенно, к слову, несвойственной себе манере) точностью деталей, создатели «Лавлэйс» сосредотачиваются на воссоздании фактуры и текстуры эпохи «порношика» и жанровых экспериментах.

Что до внешних атрибутов жизни Америки 1970-х, то они воссозданы без преувеличения великолепно — хотя неподготовленному зрителю ощутимо недостает более выразительных сцен и этюдов, отражающих тогдашнее общественное отношение к сексу, порнографии и популярной идее превращения последней в высокое искусство, притом высоко социально значимое. Гораздо обиднее, впрочем, оказывается наблюдать за тем, как неизящно Эпштейн и Фридман выворачивают наизнанку мнимую историю успеха. Начинаясь как комедия, соблазнительно легкая, по-настоящему остроумная (и вызывающая у зрителей, не знакомых с фильмом Дамиано, непременное желание увидеть его сразу после просмотра «Лавлэйс»), в какой-то момент это кино превращается в сентиментальную драму, довольно бесстыдно эксплуатирующую расхожий феминистический миф, который, как уже было сказано выше, состоит из множества нестыковок и допущений. Впрочем, в определенном смысле эта киноинтерпретация довольно полезна: не в последнюю очередь благодаря своим визуальным достоинствам «Лавлэйс» вдохновляет на самостоятельное углубленное изучение соответствующего материала — в первую очередь исторического.

Ксения Друговейко

Владимир Козлов. Война

«Областная трибуна», 26 октября 2012 года.

Рубрика: Акценты

Заголовок: Заводской бейсбол

Автор: Виктор Сухов

Нападения на полицию со стороны террористической группировки «Вена-1975» продолжаются. Более того, если раньше члены группировки ограничивались уничтожением полицейского имущества, теперь они покусились на жизнь и здоровье самих правоохранителей.
Поздним вечером 18 октября сержанты патрульно-постовой службы В. и К. совершали обход территории в Заводском районе и были атакованы четырьмя людьми, вооруженными бейсбольными битами. Нападавшие сняли происходящее на видео, а позже появилось и очередное заявление уже известной группировки «Вена-1975».

«Мы переходим к более серьезным действиям, — говорится в заявлении. — Сегодня мы нанесли телесные повреждения двум сотрудникам полиции. Что мы хотим этим сказать? Не идите работать в полицию, не присоединяйтесь к бесчеловечной коррумпированной машине. Если вы становитесь ее частью, вы становитесь и целью наших атак.

Да, есть некая несправедливость в том, что мы атаковали рядовых сотрудников, а не полицейских боссов, гораздо глубже погрязших в криминале и коррупции. Но и рядовые сотрудники нередко ведут себя бесчеловечно, и это — наше предупреждение им. А заодно мы предупреждаем и полицейских чиновников: доберемся и до вас, никакая охрана не спасет вас от расплаты!»
Это уже третье нападение, ответственность за которое взяла на себя «Вена-1975», и наибольшую тревогу вызывает то, что правоохранители очевидно до сих пор не вышли на след этой группировки. Ее члены совершают дерзкие, но, в то же время, тщательно продуманные нападения, оставаясь при этом безнаказанными. В этот раз любой человек может сам понаблюдать за действиями нападавших на ролике, который они вывесили в интернете.

Интересно, что сами полицейские далеко не горят желанием комментировать ситуацию, и все запросы, отправленные редакцией в пресс-службу ГУВД, остались без внимания. Видео можно было бы считать инсценировкой, но источники в больнице скорой помощи сообщили, что вечером 18 октября действительно были доставлены два сотрудника полиции с переломами ног и ушибами.

Все это не может не вызывать тревогу среди горожан. Если сотрудники полиции не могут защитить себя — а, судя по видео, они были слишком увлечены беседой друг с другом, чтобы заметить нападавших и оказать сопротивление, — то могут ли они защитить нас с вами?

Между тем, в кулуарах одного торжественного мероприятия в мэрии крупный городской полицейский начальник согласился прокомментировать ситуацию, заявив, что проблема заключается в недостаточно высоком уровне сотрудников полиции: «Мы вынуждены брать кого попало, людей неподготовленных для службы в войсках МВД, поэтому они и не могут оказать достойного сопротивления. Нормальным милиционерам справиться с шайкой отморозков не составило бы труда».

*

Главный редактор — седой, коротко стриженый дядька под шестьдесят — смотрит через очки на распечатанные на принтере листки бумаги. Он роняет их на стол, заваленный газетами, журналами, макетами полос. Выдвигает ящик стола, достает трубку, упаковку табака. Андрей молча наблюдает за ним, достает свои сигареты.

Редактор поджигает табак зажигалкой, затягивается. Андрей прикуривает, делает затяжку.

-Жестко. — Редактор кивает на листки, снимает очки, бросает их на кучу бумаг.

-Как есть. Ситуация вонючая. Человека закрыли ни за что. Вернее, закрыли за то, что он выявил коррупционную схему. Он успел отправить документы во все газеты… Но ясно, что, кроме нас, никто не напишет. Все ссут.

-А мы, думаешь, напишем? — Редактор смотрит на Андрея. Его трубка погасла. Он поджигает табак зажигалкой, затягивается.

-Думаю, что напишем, — говорит Андрей.

-А я вот не уверен. Момент не самый подходящий. Получается, мы наезжаем на ментов в тот самый момент, когда их стала мочить эта группировка. Кстати, ничего нового не раскопал через свои контакты?

Андрей качает головой.

-При любых раскладах, момент здесь тонкий, — говорит редактор. — Большинство людей ему не особенно посочувствует. Понтовый москвидон.

Знаешь, какая у него зарплата? Знаешь, что он каждую пятницу улетал либо домой в Москву, либо в Европу, на «уикенд»?

-Вопрос не в том, посочувствуют ему или нет. Вопрос в том, что мы — независимая газета. Вспомни девяностые годы… Ты, Сергеич, в принципе, создал газету заново. До тебя это был, по сути дела, рекламный листок плюс немного желтизны, перепечатанной из центральных газет, и заказухи. А благодаря тебе газету стали читать…

-Ты мне все это не рассказывай. Знаю без тебя. Просто будут вопросы. И вопросы именно ко мне, а не к тебе. Тебе это понятно?

-Понятно. Но у нас есть копии официальных документов. И нет оснований предполагать, что это — фальшивка.

-Упертый ты, Андрюша. С тобой каши не сваришь.

-Ну так что, Сергеич?

-Ставим материал на понедельник. Первая полоса.

*

Коммуна Матвея. Большая комната. На стульях и табуретках — Матвей, Кабанов и Санькин.

-Я все сказал в прошлый раз, — говорит Матвей. — Добавить мне нечего. Если есть претензии к нам, предъявляйте. Иначе — я просто не вижу темы для беседы.

-Где вы находились вечером восемнадцатого октября? — спрашивает Санькин.

-Здесь. В этой вот самой комнате. Мы каждый вечер здесь собираемся, ужинаем, пьем чай, обсуждаем наши дела… Песни поем под гитару…

-И абсолютно все участники вашей группировки…

-У нас не группировка, а коммуна. Группировки бывают у бандитов. Или у вас есть основания считать нас преступниками?

-Еще раз повторяю вопрос. Абсолютно все участники вашей коммуны находились здесь, в этой комнате?

-Да, конечно. Целый вечер. Разве что, извиняюсь, кто-нибудь выходил в туалет. Еще вопросы ко мне есть?

-А ты давай не так резко, а? — говорит Кабанов. — Не надо здесь понтоваться, ладно? Если надо, мы найдем, как на тебя наехать. Вдруг ты кого-нибудь удерживаешь здесь насильно?

Матвей качает головой.

-Вы в прошлый раз пообщались со всеми ребятами. Неужели, если бы мы здесь кого-то удерживали насильно, они бы вам про это не сказали?

-А кто их знает? Вдруг ты им так мозги промыл, что они и сказать боятся?

-У нас — добровольная коммуна. В ней живут только те, кто хочет в ней жить. Я могу вам только повторить: вы здесь зря теряете свое время. К тем делам, о которых вы меня спрашиваете, наша коммуна не имеет никакого отношения. Это просто смешно. И вообще, я не понимаю, зачем вы сюда повторно приехали…

-А может, нам девки твои понравились… — Кабанов улыбается. — Как насчет распорядиться, чтобы они нас обслужили? Ведь если ты скажешь, то они все сделают, в лучшем виде…

Матвей сжимает кулаки. Кожа на костяшках натягивается, белеет.

Кабанов продолжает улыбаться.

-Ну так как?

-Ладно, нам надо ехать, — говорит Санькин.

-Ну, тогда, до следующего раза. — Кабанов смотрит Матвею прямо в глаза. Матвей не отводит взгляд.

Как товарищи работали. Советская цензура под мелкоскопом редактора

Двадцать пять лет тому назад, в сентябре 1988 года миллионы советских читателей, не знакомых с Самиздатом и не имевших обыкновения слушать передачи иностранных радиостанций на русском языке, узнали о существовании в Советском Союзе ещё одного писателя с фамилией Ерофеев. Но в отличие от своего младшего однофамильца — Виктора, в ту пору известного больше как один из организаторов знаменитого неподцензурного, а потому и запрещённого в СССР литературного альманаха «Метрóполь» (1979), Венедикт Ерофеев до этого времени публиковался только за его пределами или в Самиздате.
Об обстоятельствах его самой первой официальной публикации в советской прессе рассказывается в филологическом расследовании Павла Матвеева.

КАК ТОВАРИЩИ РАБОТАЛИ

Советская цензура под мелкоскопом редактора

Андрею Мальгину

С чего всё началось? Все началось с того, что Тихонов прибил к воротам елисейковского сельсовета свои четырнадцать тезисов. Вернее, не прибил к воротам, а написал на заборе мелом, и это скорее были слова, а не тезисы, чёткие и лапидарные слова, а не тезисы, и было их всего два, а не четырнадцать, — но, как бы то ни было, с этого всё и началось.

Венедикт Ерофеев. «Москва — Петушки»

Справедливости ради следует отметить, что началось всё не совсем так, как об этом повествуется в бессмертной поэме. Во-первых, дело было не в октябре, а в апреле. Во-вторых, год был не 1969-й (в каковом происходит рассказанная Ерофеевым история о революции в Петушинском районе), а совсем другой, более чем на полвека ему предшествовавший. В-третьих, вместо сельсоветовских ворот в глуши Владимирской губернии был использован броневик, притыренный возле Финляндского вокзала. Тезисы, само собой, были. Правда, было их не четырнадцать, как у Лютера, а только десять, и были они отнюдь не чёткими и лапидарными, как у Тихонова, а многословными и — как всегда у этого писателя — донельзя бредовыми… Но, как бы то ни было, именно с этого-то всё и началось. Выстрел из корабельной пушки по дворцу, лозунг «Грабь награбленное!», уничтожение свободы слова и печати и социализация женщин в масштабах пролетарской республики — произошли несколько позже.

Ещё через четыре года, 6 июня 1922-го в Совдепии было создано Главное управление по делам литературы и издательств — зловещий Главлит, который диссиденты 1960-х и более позднего времени именовали не иначе как «Министерством Правды» — по аналогии с орвеллианским учреждением по переделке смитов в о’брайенов. Заведующим конторой был поставлен стойкий большевистский цербер Павел Лебедев-Полянский — тот самый, чьим именем впоследствии был назван Владимирский пединститут, откуда студента Ерофеева В. В. с треском выперли в январе 1962 года из-за того, что он «самым вреднейшим образом воздействует на окружающих, пытаясь посеять неверие в правоту нашего (коммунистического. — П. М.) мировоззрения». Преступление студента Ерофеева состояло в том, что он имел неосторожность хранить в своей тумбочке в общаге Библию и беседовать с однокурсниками на христианские темы. По тем временам — жуткий криминал: «религиозная пропаганда».

С момента своего возникновения в смутном 1922-м и до момента своей ликвидации в не менее смутном 1990-м советская цензура искалечила — безо всякого преувеличения — судьбы многих тысяч пишущих людей, кого чёрт дернул уродиться в России не только с умом, но и с талантом. Точная их цифра, разумеется, неизвестна, и никогда установлена не будет. Их судьбы весьма и весьма различны. Кого-то цензура уничтожила в прямом смысле слова, над кем-то всего лишь всласть поиздевалась, а кто-то и сам успел поиздеваться — над ней.

Одним из таких счастливчиков оказался писатель Венедикт Ерофеев.

* * *

«Впервые в России „Москва — Петушки“ в слишком сокращённом виде появились в журнале „Трезвость и культура“ (№ 12 за 1988 год, №№ 1–3 за 1989 год)». Так писал Венедикт Ерофеев в своей краткой автобиографии, опубликованной под одной обложкой с самым первым бесцензурным изданием поэмы у него на родине1 . И меланхолично добавлял в приватном письме: «Ну да мне на этих дурачков наплевать…»

В самом деле, смотреть без слёз на текст, помещённый в этом «узкопрофильном» издании2, совершенно невозможно. Когда-нибудь кто-нибудь из патентованных «ерофееведов» напишет об этом во-от такую монографию, детально проанализировав механизм цензурного вмешательства в текст поэмы, вскрыв мотивы поведения цензоров, отследив их намерения и разъяснив непонятливым читателям, — ежели таковые к тому времени ещё останутся, — для чего всё это было сотворено. Это — дело будущего.

Сейчас же разговор о том, что этой публикации предшествовало.

Предшествовало же ей вот что.

В пятницу, 9 сентября 1988 года на прилавках газетных киосков во всех крупных городах Советского Союза появился свежий, по счету от начала года 36-й, номер еженедельного приложения к одной из двух главных газет страны — «Известиям». Приложение, под незамысловатым названием «Неделя», было донельзя популярным изданием и, несмотря на свою изрядную для тех лет стоимость (20 копеек; тонкая ежедневная газета стоила 3–5 копеек), дольше суток в ларьках не задерживалось. Оно было ориентировано на семейную аудиторию и, в соответствии с этим профилем, печатало статьи и корреспонденции исходя из необходимости потрафить вкусам самой разношёрстной и разновозрастной аудитории. Имелся в газете и литературный отдел, которым руководил в те годы один весьма молодой, но многообещающий публицист — из тех, что никогда не забывали подложить ненавидимой ими советской власти если не дохлую кошку в холодильник, то хотя бы канцелярскую кнопку на табуретку.

На сей раз номер оказался натурально сенсационным: на странице 14-й, — между интервью с заместителем начальника Центра управления космическими полётами СССР Виктором Благовым и статьёй с тревожным заголовком «Сможет ли играть Арвидас Сабонис?» на спортивной полосе, — был помещён текст под названием «Венедикт Ерофеев. „Москва — Петушки“». Разумеется, не весь. Только небольшой фрагмент, скомпонованный из второй половины главки «Дрезна — 85-й километр» и полной главки «85-й километр — Орехово-Зуево» и собственного заглавия не имеющий. Исходя из содержания отрывка, наиболее удачным представляется заголовок «Явление Семёныча народу» — но это, принимая во внимание возможные аналогии с творчеством художника Александра Иванова, публикаторам в головы если и пришло, то тут же из них и ушло: не кощунствуйте, и пребудет вам.

Тем не менее это была первая легальная публикация ерофеевского сочинения в Советском Союзе. И произошла она почти за два года до того, как советская цензура была ликвидирована с введением нового «Закона о средствах массовой информации». Так что пока у неё ещё был шанс порезвиться над текстом эстетически враждебного ей автора. Чем она воспользоваться и не преминула.

В публикации небольшого (менее 10 000 знаков) фрагмента из «Петушков» было сделано семь (!) цензурных купюр — от крошечной, с изъятием одного «непристойного» слова в одной фразе, до огромной — выбрасывания трёх абзацев, содержащих четырнадцать (!!!) фраз.

На что же заточила зуб советская цензура?

А вот на что. Наведём на пожелтевшую газетную страницу безжалостный редакторский мелкоскоп:

Купюра № 1.

Во фразе «А публика — публика смотрит на „зайца“ большими красивыми глазами, как бы говоря: глаза опустил, мудозвон! совесть заела, жидовская морда!» была отрезана её вторая половина, а после слова «глазами» появилось стыдливое многоточие.
Принимая во внимание профиль еженедельника — «газета для семейного чтения», — такое решение цензора представляется вполне естественным. В самом деле: как можно травмировать чуткий глаз советского читателя терминами из категории инвективной лексики, а также потакать маргинальным элементам, являющимся носителями гена бытового антисемитизма? — Никак невозможно. Поэтому — под нож. То бишь под карандаш.

Купюра № 2.

Из директивного монолога старшего ревизора Семёныча (» — Это ты опять, Митрич? Опять в Орехово? кататься на карусели? С вас обоих сто восемьдесят. А это ты, черноусый? Салтыковская — Орехово-Зуево? Семьдесят два грамма. Разбудите эту блядь и спросите, сколько с неё причитается«.) исчезло одно слово. Какое? Правильно: то самое, которое вы только что произнесли. А про себя или вслух — никакого значения не имеет. Основание? — Смотрите комментарий к купюре № 1.

Купюра № 3.

В абзаце, начинающемся словами «А Семёныч, между нами говоря, редчайший бабник и утопист…», испарилось окончание последней фразы: «Ну, как? Уебал он всё-таки эту Лукрецию?». Её место заняло всё то же застенчивое многоточие после отреза. И это, если исходить из того же обоснования, что и в первом случае, совершенно понятное решение, поскольку мат — он, как известно, и в Урюпинске мат, и никакого права на существование в советской прессе не имел и иметь был не должен.

Купюра № 4.

Маленькое отступленьице, взятое Веничкой на время, пока ревизор Семёныч принимает положенную дозу алкоголя из бутылок прочих безбилетников, заканчивается следующим образом:

«И так продолжалось три года, каждую неделю. На линии „Москва — Петушки“ я был единственным безбилетником, кто ни разу ещё не подносил Семёнычу ни единого грамма и тем не менее оставался в живых и непобитых. Но всякая история имеет конец, и мировая история — тоже…
В прошлую пятницу я дошёл до Индиры Ганди, Моше Даяна и Дубчека. Дальше этого идти было некуда…»

И вот тут уже начинается нечто интересное: последний абзац — из одной фразы — в публикации «Недели» купирован. И это — несмотря на то, что в нём нет ни единого матерного слова. В чём дело? — А в том, что это уже не лексика — это политика. А с политикой, как хорошо было известно каждому советскому человеку, шутить нельзя — опасно.

Специально для тех, кто родился уже после эпохи «развитого социализма» и не въезжает в тему — кто такие все эти даяны и дубчеки, считаю необходимым привести краткие биографические сведения на упоминаемых автором поэмы исторических персонажей.

Индира Ганди (1917–1984) — индийский политический деятель, премьер-министр Республики Индия в 1966–1977 и в 1980–1984 годах. Большой друг советского народа и лично товарища Леонида Ильича Брежнева. Проводила политику жестокого подавления ряда национальных меньшинств Индии и насильственного ограничения рождаемости по национальному признаку. Как следствие — расстреляна в собственном доме персональными телохранителями, к несчастью для премьерши принадлежавшими к угнетаемому ею меньшинству — сикхам.

Моше Даян (1915–1981) — израильский военный и политический деятель, министр обороны Государства Израиль в 1967–1974 годах, министр иностранных дел в 1977–1979 годах. Злейший враг советского народа и лично Леонида Ильича Брежнева — разумеется, по мнению самого Леонида Ильича. Под руководством Моше Даяна Армия Обороны Израиля нанесла тяжёлое поражение объединенным сирийско-египетским войскам в ходе Войны Судного дня в 1973 году, что вынудило египетского президента Анвара Садата пойти на заключение мирного договора с Израилем и вывело еврейское государство из политической изоляции в Ближневосточном регионе.

Александр Дубчек (1921–1992) — чехословацкий государственный деятель, глава коммунистической партии Чехословакии в 1968–1969 годах, инициатор политики реформирования общественного устройства своей страны с целью превращения коммунистической диктатуры в «социализм с человеческим лицом», вошедшей в историю под названием «Пражская весна». Большой друг Леонида Ильича Брежнева, вскоре ставший его главным врагом среди «своих». После оккупации Чехословакии советскими войсками в августе 1968 года был арестован, вывезен в Москву, где под угрозой физической расправы подписал документ, дававший Брежневу право юридического обоснования оккупации Чехословакии. Впоследствии был смещён со всех постов, изгнан из компартии и длительное время прозябал в забвении. После антикоммунистической революции в Чехословакии в ноябре 1989 года вернулся к политической деятельности, но заметной роли уже не играл. Скончался от последствий тяжёлых травм, полученных во время автокатастрофы.

Ни один из этих трёх деятелей никогда не имел отношения к событиям из разряда тех, что занимали воображение «редчайшего бабника и утописта» Семёныча, которого «вся история мира привлекала единственно лишь альковной своей стороною». С какой целью Венедикт Ерофеев ввёл их в свою фантасмагорическую поэму в подобном качестве — совершенно непонятно. Единственно возможное объяснение: ради хохмы, для достижения ещё большего абсурда в описании происходящего. Реакция же вымаравшего эту фразу цензора, напротив, вполне понятна: как бы чего не вышло… Или, как любил говаривать в подобных случаях незабвенный Козьма Прутков, лучше перебдеть, чем недобдеть.

Купюра № 5.

Из обращённой к Семёнычу фразы Венички: » — От третьего рейха, четвёртого позвонка, пятой республики и семнадцатого съезда — можешь ли шагнуть, вместе со мной, в мир вожделенного всем иудеям пятого царства, седьмого неба и второго пришествия?..« — исчезло упоминание семнадцатого съезда. Место которого в строке заняло всё то же донельзя застенчивое — и в данном случае, исходя из норм пунктуации, совершенно неуместное — многоточие.

А здесь-то в чём дело? — спросите вы. Это какой такой съезд испугал советскую цензуру? Как это — какой такой? Да тот самый, что некогда официально именовался в «Истории коммунистической партии Советского Союза» не иначе как «Съездом Победителей». Именно на этом партайтаге, имевшем место в городе Москве в январе 1934 года, товарищ Сталин, ничтоже сумняшеся, объявил о том, что социализм в отдельно взятом СССР уже «в общем и целом построен». После чего делегаты устроили ему небывалую овацию типа «бурные непрекращающиеся аплодисменты». За что подавляющее большинство из них и поплатилось собственной головой, сгинув в годы Большого Террора в расстрельных подвалах НКВД, на угольных шахтах Воркуты и золотых приисках Колымы. Потому как есть в русском фольклоре донельзя подходящая для подобных деятелей поговорка: «За что боролись — на то и напоролись».

Цензор, резанувший карандашом по этой фразе Ерофеева, наверняка руководствовался священным трепетом перед Системой, которой истово служил сам и не мог допустить того, чтобы кто-то вздумал над ней насмехаться — пусть даже и в таком совершенно невинном контексте, как перечисление съезда большевистской партии в одном ряду с Третьим рейхом и Пятой республикой — французской, разумеется.

Купюра № 6.

А вот это уже не просто купюра. Это — как имеют обыкновение выражаться одесские евреи — «нечто особенного».

После того, как в дымину пьяный ревизор Семёныч под воздействием Веничкиных рассказов о счастливом грядущем будущем, в котором сольются в поцелуе мучитель и жертва, возлягут рядом волк с агнцем, а угнетенная женщина Востока окончательно сбросит с себя паранджу, сам начинает снимать с себя мундир, форменные брюки и вообще всё «до самой нижней своей интимности», — после того, как дело принимает столь странный оборот, Веничка начинает излагать своё видение происходящего в вагоне следующим образом:

«Я, как ни был пьян, поглядел на него с изумлением. А публика, трезвая публика, почти повскакала с мест, и в десятках глаз её было написано громадное „о г о“! Она, эта публика, всё поняла не так, как надо бы понять…

А надо вам заметить, что гомосексуализм в нашей стране изжит хоть и окончательно, но не целиком. Вернее, целиком, но не полностью. А вернее даже так: целиком и полностью, но не окончательно. У публики ведь что сейчас на уме? Один только гомосексуализм. Ну, ещё арабы на уме, Израиль, Голанские высоты, Моше Даян. Ну а если прогнать Моше Даяна с Голанских высот, а арабов с иудеями примирить? — что тогда останется в головах людей? Один только чистый гомосексуализм.

Допустим, смотрят они телевизор: генерал де Голль и Жорж Помпиду встречаются на дипломатическом приёме. Естественно, оба они улыбаются и руки друг другу жмут. А уж публика: „Ого! — говорит. — Ай да генерал де Голль!“ Или: „Ого! Ай да Жорж Помпиду!“

Вот так они и на нас смотрели теперь. У каждого в круглых глазах было написано это „Ого!“».

Это уже не мат и не политика. Это — гораздо страшнее: эстетическая несовместимость текста и режима. Такое оставлять в газете «для семейного чтения» ну никак невозможно. И вовсе даже не потому, что в этом крайне похабном контексте упоминаются какие-то буржуазные политические деятели (нет нам дела до всех этих де голлей и помпиду!) — но потому, что, как хорошо всем нам, дорогие товарищи, известно, гомосексуализм в нашей стране изжит не только целиком и полностью и совершенно окончательно, но — и это главное — навсегда. Нету его! И не будет! Никогда!

Ага, разбежались… Прямо как в нынешней Госдуре…

И вот тут-то произошло то самое, ради чего в начале рабочего дня цензор точил свой карандаш. Из четырех абзацев этого фрагмента купированы три — все кроме первого. Который, кстати, уже у автора оканчивается любезным цензорскому сердцу многоточием — так что ничего и изобретать не надо: словно бы изъятого текста здесь и вовсе никогда не было. А что же было? — А был один только намёк, шаловливый и крайне двусмысленный, прямо как с паролем «Нет правды на земле…» в истории о революции в Петушинском районе. Ну да нашему читателю не привыкать читать между строк и додумывать непрочитанное про себя — он к этому занятию за семь десятилетий коммунистического режима должен быть генетически предрасположен.

Полагаю, что, визируя свежеотпечатанные гранки, прогрессивно мыслящий завотделом размышлял примерно таким вот образом. Впрочем, я не ясновидящий.

Купюра № 7.

Из последнего обращённого к Веничке вопроса едва стоящего на ногах в тамбуре вагона Семёныча: » — Веня! Скажи мне… женщина Востока… если снимет с себя паранджу… на ней что-нибудь останется?.. Что-нибудь есть у неё под паранджой?..« — выкинута последняя фраза.

Это очень странная купюра. Странная — потому, что никакого логического объяснения не имеет. В самом деле: что может быть у женщины Востока под паранджой? Сейчас на этот вопрос вам любой ответит: «Как — что? Пояс шахида с пластиковой взрывчаткой и детонатором». Но это — сейчас. А сорок лет назад ничего подобного не существовало в природе. Следовательно, предположить, что в ответ Веничка мог произнести нечто вроде: «Ясное дело, есть! У неё там наверняка должна быть бутылка российской, стакан и малосольный огурец на закусь…» — конечно, можно, но только для того, чтобы этакое предположить, надобно обладать фантазией ну никак не меньшей, чем та, что была у автора этого всенародно любимого произведения. А это, согласитесь, мало кому под силу…

Кроме того, очень даже может быть, что Веничка именно это и намеревался Семёнычу поведать. Но не поведал. Вернее, не успел. Потому что поезд, как вкопанный, остановился на станции Орехово-Зуево, дверь автоматически растворилась, и старшего ревизора Семёныча — заинтригованного в тысячу первый раз, полуживого, расстёгнутого — вынесло на перрон и ударило головой о перила… Как, по всей видимости, и того цензора, что в далёком 1988 году осуществил гнусное надругательство над текстом, обречённым на вхождение в школьные хрестоматии.

А это неизбежно произойдёт.

Как только кончится в России советская власть.

Но вот имя цензора узнать всё же страсть как хочется.

Санкт-Петербург, июль 2013

1 Ерофеев В. Краткая автобиография // Ерофеев В. «Москва — Петушки» и др. М.: Прометей, 1989.

2 Журнал «Трезвость и культура» являлся печатным органом Всесоюзного добровольного общества борьбы за трезвый образ жизни (ВДОБТ), находившегося на переднем крае горбачёвской «антиалкогольной революции» 1985–1988 годов.

Павел Матвеев

Итоги IV ежегодного конкурса «Новая детская книга»

Подведены итоги IV ежегодного конкурса «Новая детская литература», учрежденного крупнейшим издательством детской литературы «Росмэн».

Цель этого конкурса — привлечь внимание читателей к современной отечественной детской литературе, открыть для широкой общественности новых талантливых авторов детских книг и дать им возможность опубликовать свои произведения.

Всего на конкурс было прислано 2 465 рукописей, из которых в июле 2013 года был сформирован короткий список из 19 произведений в двух номинациях: «Истории сказочные и не только…» (произведения для читателей 3-7 лет) и «Фантастика. Фэнтези. Приключения» (произведения для читателей 9-15 лет).

Победителями стали:

Номинация «Истории сказочные и не только…»:

I место — Елена Явецкая и Игорь Жуков (г. Москва), «БОПСИ! ДОПСИ! ПУМ! Или приключения в стеклянном шаре»;
II место — Ирина Краева (г. Москва), «Колямба, внук Одежды Петровны»;
III место — Юлия Симбирская (г. Ярославль), «Осенние каникулы»;

Номинация «Фантастика. Фэнтези. Приключения»:
I место — Александр Андерсон (п. Эммаус Тверской области), «Алекс и монетки»;
II место — Елена Ларичева (г. Брянск), «Искры и зеркала (Мигрантка)»;
III место — Донцова Елена (г. Гатчина Ленинградской области), «Подменыш».

На конкурсе по традиции была предоставлена возможность сделать свой выбор представителям книжной торговли — в этом году это право получил крупнейший онлайн-гипермаркет Ozon.ru. Победителями специальной номинации «Новая детская книга Рунета. Выбор Ozon.ru» стали Римма Петровна Алдонина (г. Москва) со сборником сказок «Три маленькие сказки» и Ирина Наумова (г. Москва) с произведением «Приключения Магадана Калашникова и его верного друга Крупы».

В новой номинации «Выбор библиотек», в жюри которой вошли представители 30 библиотек со всей России, победителями стали Ирина Краева (г. Москва) с произведением «Колямба, внук Одежды Петровны» и Елена Донцова (г. Гатчина Ленинградской области) с произведением «Подменыш».

В традиционном открытом читательском Интернет-голосовании победу одержали Олег Деев и Пит Рушо (с. Счастливое Бахчисарайского района АР Крым, Украина) с произведением «История Пиноальбара» и Александр Леонтьев (г. Одесса, Украина) с произведением «Наследники».
Организаторы конкурса отметили, что число голосовавших в этом году выросло: обще количество отданных читателями голосов превысило 18 000!

Все победители IV конкурса «Новая детская книга» были удостоены специального приза конкурса. Александру Андерсону, Елене Явецкой и Игорю Жукову издательство «Росмэн» предложило контракт, а финалистам «младшей» номинации конкурса «Истории сказочные и не только…» — возможность издать произведение в иллюстрированном сборнике.

Борис Кузнецов, генеральный директор издательства «Росмэн», председатель жюри IV конкурса «Новая детская книга»: «9200 работ, которые мы получили за четыре года проведения конкурса „Новая детская книга“ — это действительно много. Конкурс растет, мы уже крепко стоим на ногах, год от года очень существенно меняется и уровень работ. Те, кто следит за конкурсом, это могут заметить. В этом году я читал очень много работ и был удивлен тому, насколько они разнообразны и интересны. И я очень рад этому. Сейчас очень много говорят о том, есть ли она, новая детская книга, новые детские авторы? Конечно, новая детская литература есть. Надо только запастись терпением и силами и ее издавать».

Мария Веденяпина, директор Российской государственной детской библиотеки, член жюри IV конкурса «Новая детская книга» в номинации «Фантастика. Фэнтези. Приключения»: «Я очень рада, что издательство „Росмэн“ провело церемонию награждения конкурса „Новая детская книга“, замечательного конкурса в области детской литературы, именно у нас, в Российской Государственной детской библиотеке. Я очень надеюсь на то, что мы с этой премией будем дружить и дальше. Я поздравляю премию, потому что четвертый сезон — это уже ребенок, который твердо стоит на ногах. Пусть эта премия развивается и дальше, пусть она открывает новые имена и я очень надеюсь, что и эти новые имена, и наши дорогие и любимые детские писатели будут гостями нашей библиотеки. Жизнь — в замечательных книгах, но еще дети очень любят общаться с замечательными писателями, задавать им вопросы и слышать их ответы. Мы поздравляем издательство „Росмэн“, поздравляем конкурс „Новая детская книга“, всех лауреатов и всех членов жюри этой премии. Вперед, к новым именам и к новым замечательным книгам!»

Тутта Ларсен, телеведущая, член жюри IV конкурса «Новая детская книга» в номинации «Истории сказочные и не только…»: «Я была поражена тем, насколько прекрасная литература сегодня пишется, насколько у людей есть и вдохновение, и силы, и интерес, и главное — не утрачено это умение писать именно детские книжки, в которых дети находят свой фан, свою историю, а взрослые открывают для себя свой слой — литературный, культурный. Это самое лучшее, самое главное. Поэтому рукописи участников мы читали вместе с семьей с большим удовольствием. И я надеюсь, что когда они будут изданы и проиллюстрированы, то мы прочитаем их уже с обоими детьми — и с Лукой, которому сейчас 8, и с Марфой, которой 3. Мне было очень сложно выбрать лучших, и мой выбор, наверное, был очень спонтанным и эмоциональным. Возможно, перечитай я все это сейчас, я бы по-другому расставила места, потому что все произведения по-своему хороши. Здорово, что этот конкурс существует уже четыре года, и я очень надеюсь, что с его помощью мы будем и дальше открывать для наших детей все новые и новые прекрасные горизонты настоящей правильной детской литературы».

В рамках церемонии награждения состоялась презентация книг победителей и призеров конкурса «Новая детская книга» 2012 года: сборник прозаических миниатюр «Обожаю ходить по облакам» поэта Анастасии Орловой, новая книга Константина и Юлии Снайгала «Сказки московского зоопарка», книга детских рассказов «Про Сашка» известного публициста Александра Ягодкина, а также очередной иллюстрированный сборник с произведениями финалистов конкурса 2012 года «Современные писатели — детям».

В числе новинок гостям было также представлено продолжение истории Ирины Наумовой о приключениях мышиного семейства Господина Куцехвоста, вошедшей в этом году в список десяти лучших детских книг десятилетия премии Baby НОС, — книга «Господин Куцехвост и иностранный шпион».

Я тебя (л)убью

  • Гиллиан Флинн. Исчезнувшая. — СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2013. — 512 с.

Американка Гиллиан Флинн, автор трех детективных романов, популярных не только на родине, но и по всему миру, наверняка получит премию «Оранж», которую ей прочат критики. Несмотря на внешнюю женственность (длинные светлые волосы и стройную фигуру), наличие любимых мужа и сына, Флинн очень неплохо разбирается в тонкостях ведения расследований разного рода.

Благодаря тому, что писательница какое-то время занималась криминальной журналистикой, сюжет «Исчезнувшей» не напоминает сценарий дешевого сериала о копах, в котором догадаться, кто убийца, можно не досматривая до конца без перевода и субтитров первую серию. Законы детективного жанра четко соблюдены: детали цепляются одна за другую, повествование разрывается главами на самом интересном месте, а перелистывание страниц перестает зависеть от времени дня и ночи.

Однако претендовать на интеллектуальный детектив вроде ларссоновской «Девушки с татуировкой дракона» «Исчезнувшей» крайне рано. Читателю хотя и предоставлена возможность сомневаться и думать, но недолго. Все потому, что выводы нелогичные, а поведение героев — неразумное. Да и сопереживать некому, разве что коту Бликеру, который уж точно чист.

Способный на ложь, воровство и даже убийство, лишь бы убедить окружающих в том, что он отличный парень, писатель Ник Данн становится главным подозреваемым в деле об исчезновении его жены — Удивительной Эми, занимающейся составлением анкет для тестов в глянцевых журналах. Пропав на 35-й странице романа в день пятилетней годовщины свадьбы, Эми Эллиот-Данн еще долго будет удивлять не только членов своей семьи и общественность, с истовостью вуайериста следящую за тем, как продвигается дело № 39, но и читателей. Однако к концу книги недоумение, сопровождающее поступки героев, трансформируется в желание набрать номер ближайшей психбольницы.

Роман доказывает, что формула «от любви до ненависти один шаг» работает, причем в обе стороны. Составленная Флинн инструкция по сохранению брака приводит к фиаско, словно написана для китайской подделки этого таинства, которая рано или поздно сломается. Осознание того, что люди забывают о всех клятвах, произнесенных перед лицом Господа, рождает желание провести ближайшую сотню лет в одиночестве.

Мрачный психологический детектив не пробирает до мурашек. Он лишь оставляет неприятный осадок, как если бы вы выпили залпом стакан компота, а на дне обнаружили бы дохлую муху. Киношные спецэффекты пошли бы роману на пользу: пронзающий тишину телефонный звонок, кровавые сцены, вспышки фотокамер, бурлящая под окнами река. Тогда, вероятно, и возникнет повод задуматься о том, кого вы считаете своей парой и с кем проводите 24 часа в сутки.

Пожалуй, наибольший трепет вызывает лист благодарностей: «Флинн — малыш, я тебя обожаю. Если 2024 год еще не наступил, то тебе рано брать в руки мою книгу.

Бретт! Мой муж! Отец моего ребенка! Лучший партнер по танцам, создатель самого вкусного поджаренного сыра. Мужчина, который умеет выбрать вино. Мужчина, который великолепно смотрится в смокинге. И в костюме зомби тоже. Мужчина, который весело смеется и прекрасно свистит. Мужчина, который на все может дать ответ.

Мужчина, который смешит нашего сына до упаду. Мужчина, который смешит до упаду меня. Мужчина, которому можно задавать самые неудобные и колкие вопросы о мужчинах, да еще и не вовремя. Мужчина, который читал и перечитывал текст, а потом перечитывал еще раз. Все это ты, дорогой. Спасибо, что взял меня в жены.

Три вечных слова».

Стоит отметить, что роман посвящен вышеупомянутым мужчинам. Ну не зна-а-а-а-ю, довольно противоречиво. Может, это внутренняя шутка? Пусть бы так.

Какое решение вы примете, если узнаете, что ваш супруг (-а) расчетливый (-ая) убийца?

а) Останетесь вместе и поддержите его (ее), ведь вы любите его (ее) и тоже не без греха.

б) Откажетесь от всего, что было, ведь вам претит сама мысль о том, что он (она) лишил (-а) человека жизни.

в) Останетесь вместе, несмотря на противоречивые чувства, ведь он (она) отец (мать) вашего ребенка. Необходимо сохранить брак ради малыша.

г) Поймете, что так жить невозможно: убьете супругу (-га) и ребенка, а потом себя.

Правильный ответ: г), или а), или…

Решайте сами.

Анастасия Бутина

Программа Издательства АСТ на выставке ММКВЯ 2013

Среда, 4 сентября

12:00 — 12:30 Презентация книги Юрия Полякова «Гипсовый трубач»

12:30 — 13:30 Круглый стол, посвященный 100-летнему юбилею С.В. Михалкова и презентация книги «Сергей Михалков. Самый главный великан»

Участники: Юлия Субботина, Никита Михалков, Егор Кончаловский, Олег Табаков, Виктор Чижиков, архимандрит Тихон (Шевкунов), Андрей Дементьев, Александр Адабашьян, Тимофей Баженов, Зураб Церетели

13:30 — 14:00 Людмила Улицкая подведет итоги проекта «После великой Победы» и представит новую книгу «Детство 45-53: а завтра будет счастье»

14:00 — 14:30 Дискуссия «От бунта до бунта: 20 лет после октябрьских событий 1993 года». Презентация книги Сергея Шаргунова «1993».

Участники: Сергей Шаргунов и Захар Прилепин

14:30 — 15:00 Презентация книги Владимира Шарова «Возвращение в Египет».

Участники: Владимир Шаров и Елена Шубина

15:00 — 15:30 Павел Басинский представит свою книгу «Святой против Льва. Иоанн Кронштадский и Лев Толстой. История одной вражды»

15:30 — 16:00 Презентация книги Евгения Чижова «Перевод с подстрочника».

Участники: Евгений Чижов и Клариса Пульсон

16:00 — 16:30 Презентация Андрея Битова. «Империя в четырех измерениях»

16:30 — 17:00 Презентация книги Александра Иличевского «Орфики»

17:00 — 17:30 Презентация книги Александра Архангельского «Музей революции»

17:30 — 18:00 Презентация книги Александра Кабакова «Старик и ангел»

Четверг, 5 сентября

11:00 — 11:30 Презентация серии книг «Что делать, если…» психолога Людмилы Петрановской

11:30 — 12:00 Презентация книг психолога Натальи Толстой

12:00 — 12:30 Презентация книги Натальи Громовой «Скатерть Лидии Либединской»

12:30 — 13:00 Презентация книги Анны Немзер «Плен»

Участники: Анна Немзер и Андрей Немзер

13:00 — 13:30 Презентация книги Евгения Водолазкина «Лавр»

13:30 — 14:00 Презентация нового сборника эссе «Взрослые люди» и повести «Архитектор и монах» Дениса Драгунского

14:00 — 14:30 Презентация новой книги Дмитрия Липскерова «Теория описавшегося мальчика»

14:30 — 15:00 Презентация книги Мастера Чэнь (Дмитрий Косырев) «Амалия и золотой век»

15:00 — 15:30 Презентация новой книги Всеволода Овчинникова «Два лица Востока»

15:30 — 16:00 Презентация новой книги Анатолия Некрасова «На волне потока жизни»

16:00 — 16:30 Презентация книги Романа Злотникова «Землянин. Шаг к звездам»

16:30 — 17:30 Круглый стол «Фантастика в книгах: что дальше?»

Участники: Никита Аверин (сборник «Звезды над Зоной»), Андрей Белянин (сборник «Звезды над Зоной»),

Владимир Свержин (сборник «Звезды над Зоной»), Дмитрий Силлов.

Ведущий — Вячеслав Бакулин

17:30 — 18:00 Презентация книги «Закон дракона» из серии «Роза миров» Дмитрия Силлова

Пятница, 6 сентября

11:00 — 11:30 Презентация книги стихов «Читаем в детском саду» Насти Орловой

11:30 — 12:00 Презентация книги Анатолия Вассермана «Кое-что за Одессу»

12:00 — 12:30 Презентация книги «Магистр» Дмитрия Дикого и Анны Одиной.

Специальный гость — Петр Налич

12:30 — 13:00 Презентация первой книги трилогии мемуаров Василия Ливанова «Эхо одного тире»

13:00 — 13:30 Презентация книги Владимира Долинского «Записки непутевого актера»

13:30 — 14:00 Презентация книги «Я его слепила из того, что было» Натальи Покатиловой

14:00 — 14:30 Презентация новой книги ведущей радиостанции «Серебряный Дождь» Елены Новоселовой «Что делать, если у тебя есть муж»

14:30 — 15:00 Презентация новой книги Елены Брежневой «Все зависит от тебя. Матрица восприятия реальности»

15:00 — 15:30 Презентация новой книги Романа Фада «Магия реальности»

15:30 — 16:00 Презентация новой книги Натальи Горбачевой «Мои друзья святые»

16:00 — 16:30 Лион Измайлов представит новую книгу «Отборные анекдоты от Лиона Измайлова»

16:30 — 17:00 Презентация книги «Одна женщина, один мужчина» Марты Кетро

17:00 — 18:00 Презентация бестселлера Алексея Похабова «Четыре касты. Кто Вы?»

Суббота, 7 сентября

10:30 — 11:00 Презентация благотворительного марафона «Читаешь — ребенку помогаешь», в поддержку детей, получивших родовые травмы.
Проект поддержали Людмила Улицкая, Андрей Макаревич, Владимир Познер, Эдвард Радзинский, Диана Арбенина.

Участники: Николай Сванидзе, Владимир Чернец (Издательство АСТ), Марина Зубова (президент благотворительного фонда «Гольфстрим»)

11:00 — 12:00 Презентация книг победителей Третьего Международного конкурса имени Сергея Михалкова и презентация книги детских рисунков по произведениям С. Михалкова — «Я карандаш с бумагой взял… Дети рисуют Михалкова».

Участники: Ирина Богатырева, Наталия Волкова, Александр Адабашьян, Анна Чернакова и Виктор Чижиков.

12:00 — 12:30 Презентация книги знаменитого белорусского автора Натальи Батраковой «Территория души»

12:30 — 13:00 Презентация новой книги Татьяны Соломатиной «Одесский фокстрот»

13:00 — 13:30 Презентация новой книги Елены Колиной «Про что кино?»

13:30 — 14:00 Презентация книги Елены Михалковой «Кто убийца, миссис Норидж?»

14:00 — 14:30 Встреча с читателями Тамары Глобы и презентация книги «Гороскоп для всех знаков зодиака на 2014 год»

14:30 — 15:00 Рушель Блаво представит свою новую книгу «Медитации с мандалами для раскрашивания и талисманами. Пособие на каждый день 2014»

15:00 — 15:30 Януш Леон Вишневский представит русской публике свой новый сборник «Сцены из супружеской жизни»

15:30 — 16:00 Презентация новой книги Данила Корецкого «Музейный артефакт»

16:00 — 16:30 Встреча с читателями Екатерины Вильмонт и презентация книги «Прощайте, колибри! Хочу к воробьям!»

16:30 — 17:15 Презентация нового сборника стихов «Долгая жизнь любви» Андрея Дементьева

17:15 — 18:00 Презентация трилогии Эдварда Радзинского «Апокалипсис от Кобы. Воспоминания разведчика»

Воскресенье, 8 сентября

10:00 — 11:00 Презентация книги Сергея Агапкина «Азбука йоготерапии»

11:00 — 11:30 Презентация новой книги Игорь Борщенко «Самые важные упражнения для женщин»

11:30 — 12:00 Презентация новой книги Михаила Щетинина «Дыши по Стрельниковой и молодей»

12:00 — 12:30 Катя Матюшкина представит свою серию «Трикси-Фикси»:

«Волшебница Злюня и ее пакости» и «Трикси-Фикси и Дракон», а Елена Хрусталева — свои новые книги «Город Самолетов — Летяево» и «Бей хвостом! Загадка солнечного дельфина»

12:30 — 13:00 Презентация новой серии Юрия Вяземского «Умники и Умницы». Книга первая «От Рюрика до Павла I»

13:00 — 13:30 Презентация книги «Стихи и сказки Матушки Гусыни» в переводе С.Я. Маршака и А.И. Маршака

13:30 — 14:00 Презентация «особенной книги» Григория Остера «Дети и Эти»

14:00 — 14:30 Михаил Гаврилов представит книгу «Вы просто не то едите»

14:30 — 15:15 Сталик Ханкишиев представит книгу «Мангал» — первую из новой серии бестселлеров

15:15 — 16:00 Презентация книги «Непридуманная история советской кухни» от Павла и Ольги Сюткиных

16:00 — 16:30 Виктория Платова представит новую книгу «В плену Левиафана»

16:30 — 17:00 Презентация книги Павла Санаева «Хроники Раздолбая»

17:00 — 17:30 Презентация новинки Сергея Тармашева «Отель Оюнсу»

17:30 — 18:00 Презентация нового романа Дмитрия Глуховского «Будущее»

Лайза Клаусманн. Тигры в красном

1945: сентябрь

— Даже не знаю, благословение это или проклятие, — сказала Хелена.

— Ну хоть какие-то перемены, — ответила Ник. —
К черту продуктовые талоны. И к черту бесконечные
поездки на автобусе. Хьюз сказал, что купил «бьюик». Аллилуйя.

— Бог знает, где он его раздобыл, — сказала
Хелена. — Наверняка у какого-нибудь жулика.

— Да кого это заботит. — Ник лениво вытянула
руки в ночное небо Новой Англии.

В одних ночных рубашках они сидели на заднем
дворе своего дома на Вязовой улице и пили чистый
джин из старых баночек из-под желе. Это было самое жаркое бабье лето на памяти обитателей Кембриджа.

Ник смотрела на патефон, неустойчиво примостившийся на подоконнике. Иголку заело.

— Так жарко, что только и остается, что пить. —
Она откинула голову на спинку ржавого садового
кресла. Луи Армстронг все повторял, что имеет право
петь блюз. — Первое, что я сделаю, добравшись до Флориды, — заставлю Хьюза купить гору лучших
патефонных игл.

— Что за мужчина, — вздохнула Хелена.

— Точно, — ответила Ник, — даже слишком хорош. «Бьюик» и самые лучшие патефонные иглы.
Чего, спрашивается, еще желать девушке.

Хелена хихикнула в стакан. Села ровнее.

— Кажется, я пьяная.

Ник стукнула своим стаканом по ручке кресла, так
что металл задребезжал:

— Давай танцевать.

Ветви дуба, росшего во дворе, рассекали луну
на
доли,
небо
налилось
полночной
глубиной,
но
в
воздухе
еще
было
разлито
тепло.
Пахло
летом, словно траве забыли сообщить, что сентябрь
перевалил на вторую половину. Ник казалось, что
она может слышать ночные раздумья соседки с третьего этажа. Это ощущение преследовало ее всю неделю.

Она смотрела на Хелену, в вальсе кружившую ее
по траве. «И Хелена могла бы стать как эта женщина, — подумала Ник, — с ее-то плавными, как
у виолончели, формами и ухажерами-военными». Но
кузина сумела сохранить свежесть — сплошь песочные локоны и гладкая кожа. Она не потускнела, как
те женщины, что ложились в постель с бесчисленными незнакомцами, подорвавшимися на минах или изрешеченными «шмайссерами». Ник видела этих женщин, увядающих в очередях за продуктами или выскальзывающих из почтового отделения, выцветших
почти до полного небытия.
Но Хелена снова выходит замуж.

— Ты снова выходишь замуж! — чуточку пьяно
воскликнула Ник, точно эта мысль только что посетила ее.

— Знаю. Правда, не верится? — вздохнула Хелена. Ее теплая ладонь лежала на спине Ник. — Миссис
Эйвери Льюис. Как думаешь, звучит не хуже, чем
миссис Чарльз Феннер?

— Чудесно звучит, — солгала Ник, разворачивая
Хелену.

Для нее имя Эйвери Льюис звучало в полном
соответствии с его сутью — голливудский прохвост,
торгующий страховками и привирающий, будто крутил роман с Ланой Тернер*(Лана Тернер (1921–1995) — одна из самых популярных
актрис классического Голливуда, наиболее известный фильм с
ее участием «Почтальон всегда звонит дважды» (1946). — Здесь
и далее примеч. перев.), или о ком он там
все время болтает. — Фену он бы наверняка понравился.

— О нет, Фен бы его возненавидел. Фен был
мальчиком. Милым мальчиком.
— Дорогой Фен.

— Дорогой Фен. — Хелена остановилась, побрела
к стакану с джином, поджидающему ее на кресле. —
Но теперь у меня есть Эйвери. — Она сделала глоток. — И я перееду в Голливуд, возможно, заведу
ребенка. По крайней мере, так я не превращусь в
старую деву, в Безумного Шляпника с бородавками
на носу. В третьего лишнего у вашего с Хьюзом
семейного очага. Боже упаси.
— Никаких третьих лишних, никаких бородавок,
зато целый Эйвери Льюис.

— Да, теперь мы обе обзавелись чем-то своим.
Это важно, — задумчиво сказала Хелен. — Я только
думаю… — Она умолкла.

— О чем? — Ник разгрызла кубик льда.

— Ну а что, если… если с Эйвери будет то же
самое. Ну, знаешь, как с Феном.

— Ты имеешь в виду в постели? — Ник быстро
повернулась и посмотрела в лицо кузины. — Будь я
проклята. Неужто непорочная Хелена и впрямь упомянула соитие?
— Злая ты, — сказала Хелена.

— Я знаю, — ответила Ник.

— А я пьяная, — сказала Хелена. — Но вот я
думаю. Фен — мальчик, которого я любила, до Эйвери, я имею в виду. Но Эйвери ведь мужчина.

— Раз ты его любишь, я уверена, все будет замечательно.
— Конечно, ты права. — Хелена допила джин. —
Ох, Ник. Поверить не могу, что все меняется. Мы
были так счастливы здесь, несмотря ни на что.

— Вот слез не надо. Мы будем видеться, каждое
лето. Если только у твоего нового мужа нет аллергии
на Восточное побережье.

— Будем ездить на Остров. Совсем как наши матери. Дома дверь в дверь.

Ник улыбнулась, вспомнив Тайгер-хаус с его просторными комнатами, обширной лужайкой, сбегающей
к бухте. И чудесным маленьким коттеджем, который ее отец построил в подарок для матери Хелены.
— Дома, мужья и полуночные вечеринки с джином, — сказала Ник. — Ничто не изменится. Самое
важное останется. Навсегда.

Бостонский поезд Ник опоздал, и на вокзале Пенн* (Междугородний
железнодорожный
вокзал
в
Нью-Йорке)
ей пришлось пробиваться сквозь толпу людей, спешащих окунуться в хаос из багажа, шляп, поцелуев и
утерянных билетов. «Хелена уже половину округа, наверное, проехала», — подумала она. Ник сама заперла
квартиру и дала последние распоряжения домовладелице, куда и что отослать: коробки с романами и стихами во Флориду, чемоданы с корсетами — в Голливуд.

Поезд, в который она наконец вошла, пах хлоркой
и возбуждением. «Гавана Спешиал» шел от Нью-Йорка до самого Майами, для нее это было первое ночное путешествие на поезде в одиночку. Она прижимала запястье к носу, вдыхая аромат ландышевых духов,
точно нюхательную соль. В суматохе она чуть не
забыла дать чаевые носильщику.
В купе Ник положила свой кожаный чемоданчик
на полку и открыла, проверяя, все ли захватила.
Ночная рубашка для поезда (белая) и вторая, для
Хьюза (зеленая, с халатом в тон). Две бежевые сорочки, трое трусиков и бюстгальтеры к ним (она
сможет стирать их через день, пока остальные ее
вещи не прибудут в Сент-Огастин), косметичка (дорожный флакончик духов, одна помада, красная; драгоценный крем для рук «Флорис», который Хьюз
привез ей из Лондона; зубная щетка и паста; мочалка и кусочек мыла «Айвори»), два хлопковых платья, две
хлопковые блузы, одна пара габардиновых брюк (ее
брюки в стиле Кэтрин Хепберн), две хлопковые юбки
и один хороший, тонкой шерсти, костюм (кремовый).
Она изучила три пары хлопковых перчаток (две пары
белых и одна кремовая) и розово-зеленый шелковый
шарф, принадлежавший ее матери.

Мать любила этот шарф, она всегда брала его с
собой, когда путешествовала по Европе. Теперь шарф
у Ник. И, хотя она пока не собиралась ехать в такую даль, как Париж, встреча с Хьюзом после столь
долгой разлуки была сродни путешествию в Китай.

— Там обитают драконы, — сказала она чемодану.

Раздался свисток, Ник поспешно захлопнула крышку и села. Война закончилась, и картина за окном —
машущие платочками женщины и заплаканные дети —
уже не так трогала ее. Никто не отправляется на
смерть, люди едут навестить пожилую тетушку или по каким-то скучным делам. Но Ник все же чувствовала
волнение, мир был ей в диковинку. Она ехала на встречу с Хьюзом. Хьюз. Она прошептала его имя, бывшее
для нее талисманом. Сейчас их разделяет всего лишь
день пути, но Ник боялась, что ожидание сведет ее
с ума. Забавно, как оно бывает. Шесть месяцев позади, и вот остались считанные часы, но они почти невыносимы.

Последний раз они виделись весной, когда его сторожевой корабль стоял в нью-йоркских доках и Хьюзу дали увольнительную. Их разместили на борту
эсминца «Джейкоб Джонс», в одной из кают для женатых офицеров. Там были блохи, и ровно в тот
момент, когда рука Хьюза скользнула к ней под юбку,
щиколотки точно огнем обожгло. Она пыталась сосредоточиться на его пальцах, изучающих ее тело.
Артерия на шее пульсировала под его губами. И все
же она не сумела сдержать вскрика.

— Хьюз, в постели что-то есть!

— Да знаю, господи.

Они кинулись в душ, где обнаружили, что ноги у
них в красных следах от укусов, а вода из лейки
еле сочится. Хьюз костерил корабль, костерил войну.
А Ник все гадала, заметил ли он, что она голая. Но
он, отвернувшись, ожесточенно намыливался.

Зато он сводил ее в «Клуб 21» («Клуб 21» — легендарный ресторан в Нью-Йорке, открывшийся в годы сухого закона, популярный среди политиков и
звезд Голливуда). И это был один
из тех моментов, когда казалось, весь мир сговорился,
чтобы сделать их счастливыми. Хьюз никогда не брал
денег у родителей и не позволял Ник тратить ее
сбережения, а с его скудным жалованьем младшего
офицера можно было и не мечтать об ужине в таком роскошном месте. Но он знал, как Ник любила истории о гангстерах в костюмах с искрой и их шикарных
подружках, что веселились там в годы сухого закона.

— Мы можем позволить себе только два мартини
и блюдце маринованных оливок и сельдерея, — ска-
зал он.

— Вовсе незачем туда идти, раз нам это не по
карману, — ответила Ник, глядя на мужа. В его лице
была печаль, печаль и что-то еще, что-то неуловимое.
— Нет, — возразил он. — Это-то нам по карману.
Но после придется уйти.

Они вошли в обитый темными панелями барный
зал, стены которого до самого потолка хаотично
покрывали безделушки и спортивные трофеи, и Ник
мгновенно ощутила перемену, которую произвели ее
молодость и красота. Она чувствовала, как взгляды
мужчин и женщин, сидевших за маленькими столика-
ми, скользят по ее красному чесучовому платью, по
коротким густым темным волосам. Хьюз ей нравился
еще и тем, что не требовал, чтобы она походила на
целлулоидную блондинку — из тех, что глядят со
стен спален парней по всей стране. И она на них не
походила. Она всегда выглядела слишком серьезной,
ее чуточку резковатые черты лица не позволяли на-
звать ее миленькой. Подчас ей казалось, что она
ведет нескончаемую битву, стараясь доказать миру
свою непохожесть, отдельность. Но здесь, в модном
«Клубе 21», она почувствовала свою правоту. Здесь было полно женщин со стремительными движениями
и пронзительными глазами, напомнившими ей скоростные экспрессы. И с ней был Хьюз — с волосами
цвета меда, с изящными руками, длинными ногами,
облаченный в военно-морской мундир.

Официант устроил их за столик номер 29. Справа
от них сидела пара. Женщина курила и что-то показывала в тонкой книжице.

— В этой строчке мне видится весь фильм, —
сказала она.

— Да, — согласился мужчина, не слишком убежденно.
— И определенно это квинтэссенция Богарта.

— Похоже, что он — единственный логичный выбор.
Ник смотрела на Хьюза. Ей хотелось рассказать ему,
как сильно она его любит за то, что он привел ее сюда,
за то, что не пожалел целого состояния на коктейли, за
то, что позволяет ей быть собой. Она попыталась вы-
разить все это в улыбке. Говорить ей не хотелось.

— А ты знаешь, — сказала женщина, внезапно по-
высив голос, — мы ведь за их столиком. Ты понима-
ешь, что мы сидим за их столиком и говорим о них?

— В самом деле? — Мужчина глотнул виски.

— Ну да, двадцать первый столик, — со смешком
ответила женщина.

Ник подалась вперед.

— Чей это столик, как ты думаешь? — прошепта-
ла она Хьюзу, прикрыв губы обтянутой перчаткой
ладонью.
— Что, прости? — растерянно спросил Хьюз.
— Они говорят, что они сидят за чьим-то столи-
ком. За чьим?

Ник внезапно поняла, что женщина смотрит прямо
на нее. Та явно все слышала, видела, как она пытает-
ся укрыть свое любопытство за перчаткой. Ник по-
краснела и опустила взгляд на красно-белую клетча-
тую скатерть.

— Это столик Хэмфри Богарта и Лорен Бэколл,
дорогая, — сказала женщина. Любезно сказала. —
Они были тут на первом свидании. Здесь любят этим
хвастаться.

— Правда? — Ник пыталась найти верный тон,
между вежливым и безразличным. Она пригладила ладонями свои уложенные волосы, ощущая под пальцами мягкую бархатистость ослабевшего лака для
волос.

— О, Дик, давай уступим им этот столик. — Женщина рассмеялась. — Вы ведь любовники?

— Да, — ответила Ник, чувствуя себя отчаянной и
опытной. — Но мы еще и женаты.

— Это редкость, — хмыкнул мужчина.

— Точно, — сказала женщина. — И потому заслуживаете столик Богарта и Бэколл.

— О нет, пожалуйста, мы не хотим вас беспокоить, — отказалась Ник.

— Чепуха. — Мужчина взял свой стакан с виски и
крюшон спутницы.

— Похоже, моя жена вас очаровала, — сказал
Хьюз. — Ник…

— О, мы это обожаем, — ответила женщина. —
И чары у нее особенные.
Ник посмотрела на Хьюза, он улыбнулся ей.

— Это так, — согласился он. — Пойдем, дорогая,
из-за тебя нам всем придется переезжать.

Поданный мартини напомнил Ник о море и их
доме на Острове: чистый, соленый и такой знакомый.

— Хьюз, это, наверное, лучший ужин в моей жизни.
Отныне я хочу только мартини, оливок и сельдерея.

Хьюз коснулся рукой ее лица:

— Прости меня за все это.

— Как ты можешь такое говорить? Посмотри,
где мы.

— Нужно попросить счет, — сказал он, помахав
официанту.
— Все в порядке, сэр?

— Прекрасно. Будьте добры счет, пожалуйста? —
Хьюз смотрел на дверь. Не на Ник, не на ее красное
платье, не на ее блестящие черные волосы, которые
ей пришлось оберегать под сеткой всю дорогу от
Кембриджа до вокзала Пенн.

Официант испарился.

Ник вертела в руках сумочку, смотреть на Хьюза
она избегала. Пара, уступившая им столик, уже ушла;
вставая, женщина сжала свое плечо и подмигнула
Ник. Она попыталась перестать гадать, о чем сейчас
думает Хьюз. Она так многого о нем не знала, не
знала его по-настоящему, и хотя ей всегда хотелось
открытого столкновения, хотелось расколоть его од-
ним умелым движением и заглянуть внутрь, какой-то
животный инстинкт подсказывал ей, что путь этот
ошибочный.

— Сэр, мадам. Ник подняла взгляд. Возле их столика возник похожий на моржа человек.

— Я управляющий. Вам что-то не понравилось?

— Нет, — ответил Хьюз, оглядываясь по сторонам, видимо в поисках официанта. — Я всего лишь
попросил счет…

— Понятно, — произнес Морж. — Что ж, возможно,
вы не осведомлены, сэр, но ужин, — он сделал паузу,
особенно эффектную благодаря его торжественным
усам, — ужин для моряков сегодня за счет заведения.

— Простите? — переспросил Хьюз.

— Сынок, — улыбнулся Морж, — что будешь
заказывать?
Ник засмеялась.

— Стейк, о, пожалуйста, стейк, — попросила она,
и все в мире вдруг перестало существовать.

— Стейк для леди, — распорядился Морж, не отводя взгляда от Хьюза.
Хьюз ухмыльнулся, и внезапно Ник увидела в этом
загадочном мужчине того мальчика, за которого она
вышла. Мальчика в жестком картонном воротничке и
наглаженной синей форме.

— Стейк, если вы сможете найти его в этом городе. Или в этой стране, — сказал Хьюз. — Я не уверен,
что они все еще существуют.

— Они все еще существуют в «Клубе 21». —
Морж щелкнул пальцами официанту: — Два мартини
для моряка.
А позже снова были блохи. И Хьюз был утомлен —
по его словам, от стейка. Ник сложила свое красное платье и надела черную ночную рубашку, которую он
не увидит в темноте. Она лежала на постели, слушая
шум наладчиков, чинивших корабль в доках. Гулкое
буханье стали.

О романе

Дебютный роман пра-пра-правнучки великого американского классика Германа Мелвилла сравнивают с романом другого классика — с «Великим Гэтсби» Ф. С. Фицджеральда. Остров в Атлантике, чудесное дачное место с летними домиками, теннисом и коктейлями на лужайках. Красивые и надломленные люди на фоне прекрасного пейзажа, плывущего в дымке. Кузины Ник и Хелена связаны с детства, старый дом Тайгер-хаус, где они всегда проводили лето, для них — символ счастья. Но детство ушло, как и счастье. Только-только закончилась война, забравшая возлюбленного Хелены и что-то сломавшая в отношениях Ник и ее жениха. Но молодые женщины верят, что все беды позади. И все же позолота их искусственного счастья скоро пойдет трещинами. Муж Хелены окажется не тем человеком, кем казался, а Хьюз вернулся с войны точно погасшим. Каждое лето Ник и Хелена проводят на Острове, в Тайгер-хаусе, пытаясь воссоздать то давнее ощущение счастья. Резкая и отчаянная Ник не понимает апатии, в которую все глубже погружается мягкая и нерешительная Хелена, связавшая свою жизнь со странным человеком из Голливуда. Сестры постоянно чувствуют, что смерть всегда рядом, что она лишь дала им передышку, и предчувствие их не обманывает. Однажды их дети, Дейзи и Эд, находят убитую девушку, и это событие становится определяющим для судьбы героев. Но роман Лайзы Клаусманн вовсе не детектив и не триллер. «Тигры в красном» — это семейная драма, чувственный психологический роман с красивыми героями и удивительно теплой атмосферой. Автор предлагает читателю посмотреть на мир глазами каждого из пяти своих главных героев — и как разительно отличается их восприятие одних и тех же событий. У каждого своя правда, спрятанная от чужих взглядов, — правда, с которой человек всегда наедине.

Лайза Клаусманн мозаикой выкладывает элегическую и тревожную историю, в которой над залитым солнцем Островом набухают грозовые тучи, и вскоре хрупкий рай окажется в самом центре шторма. Название роману дали строки из стихотворения еще одного классика — замечательного поэта Уоллеса Стивенса.