Метка: Издательство «Иностранка»

• Переводчик: И. Заславская
• М.: Азбука-классика, 2006 г.
• Переплет, 480 стр.
• ISBN 5-91181-053-0
• Тираж: 20 000 экз.

Один из рецензентов этой книги написал, что «итальянцы тоже могут писать хорошие триллеры». Похоже, издательство «Азбука» задалось целью доказать всем, что только итальянцы и умеют это делать. После «Оборотня» Карло Лукарелли в серии «Azbooka, The best» вышел роман Джорджо Фалетти «Нарисованная смерть».

Сюжет романа — при взгляде на него уже со стороны, после прочтения — не изобилует новаторскими идеями. Отстраненный от дел честный полицейский и его юная напарница, безжалостный, чудовищно хитрый маньяк, предсказанные и неотвратимые убийства, мрачные тайны прошлого… На этом фоне прекрасная девушка-гермафродит, в которую влюбился главный герой, выглядит новогодним подарком от фирмы.

Сюжет для всех голливудских триллеров (а он у них у всех один) Фалетти удается расписать так, будто до него этого еще никто не делал. Читая эту книгу, не закрываешь ее на десятой странице со словами «знаю-знаю», хотя, конечно, чего тут не знать. Но секрет романа в том, что все в нем рассказывается именно тогда, когда нужно, и именно столько, сколько нужно. Так, прекрасно зная, что фокусник не колдун, в тысячный раз с неподдельным интересом следишь за его руками и позволяешь себе верить, будто кролик превратился в голубя. Здесь ружья повешены в самых выгодных местах и стреляют максимально громко в самые драматические моменты.

Видимо, умение обращаться с фабулой у итальянцев в крови. Не зря ведь «Декамерон» — этот набор стратегем для всей новоевропейской литературы — был написан итальянцем. Так что экспансия итальянского триллера и детектива — это, очевидно, явление закономерное. И то, что она набирает обороты, хорошо — многим нашим «фабульщикам» стоило бы поучиться у итальянцев.

Вадим Левенталь

• Переводчик: Екатерина Тарасова
• М.: Иностранка, 2006
• Переплет, 432 стр.
• ISBN 5-94145-379-5
• Тираж: 5000 экз.

Истории прошлого века

«Тебе восемнадцать, и с маминого благословения ты отправляешься в путь. В путешествие, которое неизвестно когда кончится», — обращается повествователь к своей героине в самом начале романа. Далее он неотступно будет следовать за ней, проговаривая ее мысли и чувства, словно стремясь незримой чрезмерной опекой компенсировать отсутствие в ее жизни отца. Однако, будь отец где-то поблизости, это была бы уже другая история — Фумио Цубаки уезжает из провинциального американского городка в Японию по приглашению Андзю Токива, своей тетки, тайно лелея при этом мысль «попробовать папу найти».

До встречи с теткой Фумио идет на кладбище. Отец, Каору Токива-Нода, пропал, но родственники, не имея подтверждения его смерти, все равно соорудили ему могилу. На воротах усыпальницы семьи Токива она видит надпись красной спрей-краской: «Грязная свинья! Заткнись навсегда!» Но большее внимание привлекает надгробие из черного мрамора. «Ты догадалась, — предупредительно говорит ей (и нам заодно) вездесущий автор, — что это и есть папина могила. Кто-то вывел на ней два символа: нацистский и еврейский». Ужасная тайна вплетается в ткань романа…

На вполне логичное требование разъяснений тетя Андзю отвечает: «Если сказать одним словом, опустив все подробности, Каору… полюбил». И можно было бы уже «сказать в двух словах», в чем же дело, но последняя представительница клана Токива это делать не спешит. В самом деле, ведь впереди еще не только более четырехсот страниц, но и два тома.

Повествователь-опекун немедленно отступает в тень, чтобы перед нами грозно развернулась во времени (читателя и целого века), а также пространстве (от одного берега Тихого океана до другого и, конечно, текста романа) история любви. Разумеется, при таком масштабе, — история любви не одного и даже не двух человек:

• история любви Каору Нода к Фудзико Асакава (если читатель при этом думает, что это разъяснит ему причины осквернения фамильной усыпальницы, то он ошибается);
• история любви отца Каору, Куродо Нода, к самой красивой актрисе послевоенного кинематографа Таэко Мацубара, тайной возлюбленной генерала Макартура, завоевателя Японии;
• история любви деда Каору Нода, Джей Би к Нами Нода и русской еврейки по имени Наоми, с которой он познакомился в Харбине;
• и, наконец, история любви прадеда Каору Нода, американского морского офицера Пинкертона, к легендарной гейше из самурайского рода Чио-Чио-сан.

Итак, этот роман о любви. Но это не любовный роман. В послесловии автор утверждает, что он «для начала разобрался в своем прошлом» и «прочитал бесчисленное множество книг о любви, увидевших свет», прежде чем нашел «любовь, о которой мог написать только он один». Далее он поясняет: «Я решил написать о ней, используя в качестве красочного фона столетнюю историю двадцатого века. Я стремился придать рельефные очертания этому веку, взяв за основу эмоции несчастных влюбленных».

Автору верить, конечно, нельзя. Тем более, что автор умер, согласно Ролану Барту, прямо как Бог у Заратустры со слов Ницше. Но выпускнику русского отделения Токийского университета, писавшему дипломную работу по Замятину, почему-то верить хочется.

Валерий Паршин

• Переводчик: Екатерина Тарасова
• М.: Иностранка, 2006
• Переплет, 400 стр.
• ISBN 5-94145-383-3
• Тираж: 5000 экз.

Вторая часть трилогии рассказывает историю любви Каору и Фудзико. Автор не зря советует читателю запасаться «носовыми платками, а лучше полотенцами»: против любви главных героев выступают судьба, родственники, мафия, правительство, да и весь японский народ. Каору любит Фудзико, а ее любит наследный принц, а самого Каору любит его сводная сестра-интригантка. Фудзико не может выбрать между долгом и чувством, а Каору — между действием и непротивлением злу. «Красивые души» — это, конечно, души главных героев, не растерявшие в гламурно-корпоративном мире веры в нежную искренность чувств и в обещания, которые дают друг другу любящие. Книга настоятельно рекомендуется всем разочаровавшимся в любви, а также страдающим от нее.

В этом романе нет ничего, кроме любовной истории. Появляющаяся под конец «мысль народная» — о судьбе Японии и ее месте в современном мире — растворяется в общем объеме текста до полной незаметности. В то же время у автора достаточно чувства вкуса, чтобы удержаться на тонкой грани между эротикой и соплями. Читатель, который попытается представить себе соответствующую (по интонации) тексту экранизацию, переберет в уме истеричные латиноамериканские сериалы, неумело снятые сериалы русские, бесчувственные американские, — и остановится, как и следовало ожидать, на японских рисованных сериалах — аниме. Эти спокойные, суровые и вместе с тем трогательные фильмы способны под нужное настроение выбить абсолютно всамделишнюю слезу из самого постмодернистского глаза. «Канон, звучащий вечно» — такой сериал. Правда, когда закрываешь книгу, остается ощущение, будто выпил литр кипяченой воды; не страшно: по крайней мере, это была чистая кипяченая вода.

Вадим Левенталь

• Перевод с английского Е. Боярской
• М.: Иностранка, 2006
• Переплет, 318 с.
• ISBN 5-94145-398-1
• Тираж: 5000 экз.

«Почему все так называемые хорошие люди непереносимо скучны, а люди, по-настоящему хорошие и интересные, умудряются в конце концов испортить жизнь и себе, и всем ближним». Герой Хемингуэя, подумавший так, попал в самую точку. А Джон Ирвинг, наверняка читавший «Острова в океане», взял эти слова на заметку и написал книгу о людях, по-своему замечательных, но принесших друг другу немало горя.

Ирвинг позаимствовал у Хемингуэя не только идею, послужившую основой для его творения. Некоторые черты характеров героев кажутся просто срисованными с персонажей романов знаменитого предшественника автора «Семейной жизни…». Разумеется, ни о каком плагиате не может быть и речи. Ирвинг поступил, как и подобает писателю: он развил ходы и приемы, намеченные великим мастером.

Тем, кого интересует, как именно это произошло, рекомендую после «Семейной жизни…» перечесть «Фиесту» Хемингуэя — тогда многое встанет на свои места. Эти два романа разделяет почти полвека, и сегодня хотелось бы обратить внимание на приметы того времени, когда создавалась «Семейная жизнь…».

К 1974 году сексуальная революция на Западе окончательно победила. Многие запреты попросту перестали существовать. Поэтому любовный четырехугольник, описанный Ирвингом, никого не мог шокировать. На этом четырехугольнике и держится хрупкая конструкция романа, и когда четырехугольник ломается, роман исчерпывает себя — он заканчивается.

Что остается в итоге? Тяжелейшие психологические травмы, о которых Ирвинг не пишет напрямую, показывая только верхушку айсберга (еще один урок, усвоенный не без помощи Хемингуэя). За все надо платить. Рано или поздно иллюзия счастья должна кануть в небытие, даже несмотря на то, что герои упорно не хотят этого понимать.

Вот почему эротизм Ирвинга скорее пугает, чем притягивает. Думается, что писатель хотел предостеречь свое поколение, опьяненное плодами вседозволенности.

Но роман не исчерпывается темой секса. Герой, от чьего лица ведется повествование, по профессии писатель-историк. Ирвинг тоже историк, но на свой лад. Всех своих персонажей он снабжает интереснейшими биографиями, и картины послевоенной Европы, показанные Ирвингом, впечатляют гораздо больше, чем его же описания Америки середины 70-х.

А поскольку основное действие романа происходит все-таки в Америке, нельзя не отметить, что у автора есть своя точка зрения и на пресловутую американскую мечту. Для него эта мечта заключается не в деньгах, а в простом семейном счастье, которое возможно (на первый взгляд), даже если обе стороны имеют любовников.

Но автор рушит этот миф и лишает героев мечты. А что касается писателя-историка, который и рассказывает нам о своих злоключениях на любовном фронте, то ему, похоже, только и остается, что вспомнить еще одну фразу Хемингуэя: «Женщину теряешь так же, как свой батальон: из-за ошибки в расчетах, приказа, который невыполним, и немыслимо тяжких условий. И еще из-за своего скотства».

Виталий Грушко

• Перевод с испанского Натальи Малыхиной
• Серия: Иллюминатор
• Издательство: Иностранка, 2006
• Твердый переплет, 448 с.
• ISBN 5-94145-353-1
• Тираж: 5000 экз.

Наверное, слова «иронический детектив» в характеристике этой книги могут кого-то отпугнуть. Если так, то виновато в этом издательство «Эксмо», которое вот уже почти десять лет позиционирует свою серию «Иронический детектив» как книги для уставших от быта и работы, для желающих отключиться от насущных проблем. Замена книгой телевизора, там где он не работает (в метро, например), сформировала имидж жанра: если детектив — для тупых, то уж иронический — вообще для клинических идиотов. Очевидно, термин «иронический детектив» нуждается в реабилитации.

Роман Росы Монтеро «Дочь Каннибала» как будто создан с этой целью. Шутки автора умны, не вымучены, каждый раз к месту, а рассуждения о женской психологии не банальны. Но главное, Росе Монтеро удается раздвинуть границы жанра, придать ему второе дыхание. Иронический детектив, преодолев сан-антониевский комикс, равно как и еле уловимый дух советского женского журнала в романах Хмелевской, возвращается у испанской писательницы в лоно большой литературы.

Исчезновение мужа героини, его поиски, бегство от одних мафиозных группировок, дружба с другими — все это становится поводом не только для веселых тонких шуток, намеков и иронии, но и для внутреннего роста героини. Это, пожалуй, самое большое расхождение романа с каноническими произведениями жанра: в классическом, а тем более в ироническом детективе «диалектика души» героя никого не волнует — каким он начинает роман, таким его и заканчивает, чтобы в следующий раз таким же начать новую книгу. Героиня Монтеро не смогла бы стать «лицом» серии — слишком сильно она изменилась, слишком многое поняла и слишком многое переоценила. Конечно, от фрейдистской логики Монтеро как европейской писательнице никуда не деться, но даже она достаточно ненавязчива и не портит текст.

Духовному росту героини способствует похищение мужа, любовь прекрасного юноши и рассказанная в нескольких главах жизнь старика-соседа, бывшего и революционером в Латинской Америке, и тореадором в Испании, и участником Сопротивления во Франции. Эта мудрая сочная история еще более, чем сам роман, «романная»: она могла бы стать основой для эпоса маркесовского масштаба. Впрочем, и в сжатом виде вставной новеллы эта история удивляет яркостью деталей, в ней чувствуется дух истории (history) XX века.

В «Дочери Каннибала» поразительно соблюдены пропорции: оставаясь в рамках канона иронического детектива, Роса Монтеро смогла абсолютно серьезно рассказать о чуде превращения замученной жизнью сорокалетней неудачницы в мудрую молодую женщину, сделать это литературно, умно, увлекательно и, конечно же, с иронией.

Вадим Левенталь

• Пер. с фр. И. Стаф
• М.: Иностранка, 2006
• Переплет, 480 с.
• ISBN 5-94145-376-0
• Тираж: 10 000 экз.

Возможность пустоты

Говорят, древний философ Демокрит смотрел как-то на пылинки, кружащиеся в луче солнца, и пришел к интересному выводу. Весь окружающий нас мир, решил он, только видимость, на самом деле все состоит из мельчайших невидимых глазу частиц — атомов.

Атомов, вечно падающих в пустоте. Демокрит поверил в Пустоту. Он поверил в ее физическое существование.

Новая книга Мишеля Уэльбека, «Возможность острова», поможет читателю лучше понять открытие Демокрита. На четырехстах семидесяти пяти странницах этого романа речь идет именно о пустоте. Но не о пресловутой пустоте небес, не о хохочущем «хрустале нежилого небосвода» рассказывает писатель. Он говорит о более простых вещах — бездонных внутренних пустотах самого человека. Эта тема, словно подводная мель возникшая в предыдущих произведениях Уэльбека, в его последнем романе окончательно выступает на поверхность, не оставляя океану страстей ни единого шанса.

И это несмотря на то, что в пространстве романа, словно атомы Демокрита, возникают и сменяют друг друга причудливые, дивные персонажи, забавные характеры, яркие сексуальные переживания, сложные повороты сюжета, падают и поднимаются целые цивилизации.

Комический актер, шоумен, главный персонаж книги откалывает весьма острые шуточки; забавные сектанты, элохимиты, ожидают пришествия инопланетян; странные полуклоны, так называемые неолюди, составляют пространный manual к собственной жизни. В общем, книга полна здорового юмора.

Однако она напрочь лишена «основного признака постмодернизма» — иронии. Ко всему, включая распевающих гимны и беззаветно слушающихся своего пророка членов секты Элохим, писатель относится весьма и весьма серьезно. Ирония, и тем более постоянно рефлексирующая самоирония, отвергается Уэльбеком так же, как брачные танцы грязных дикарей отвергаются лишенным эмоций неочеловеком. Вместо нее, этой вечной услады рабов, читатель, следуя замыслу автора, сталкивается по мере прочтения романа, иногда совершенно неожиданно для себя, с чувством, так знакомым древним авторам и совершенно, казалось бы, неуместным в современной литературе. С пафосом.

Однако с пафосом не трепетным. Спокойным и рассудительным, словно ясное состояние ума после длительной медитации, основательного и сосредоточенного размышления. Отбросив, будто уродливую маску, обезьяньи ужимки постмодернистской традиции, писатель поднимается на более высокую ступень эволюции, уверенно ведя за собой отзывчивого читателя к некому «измененному состоянию сознания». К новой для человека способности спокойно и рассудительно признать физическое существование пустоты.

Данила Рощин