Эдриан Маккинти. Миг — и нет меня (Dead I Well May Be)

  • Перевод с англ. В. Гришечкина
  • М.: Иностранка, 2006
  • Переплет, 608 с.
  • ISBN 5-94145-382-5
  • 5000 экз.

Итак, что мы имеем? Серия «Лекарство от скуки». Неизвестный автор. Аннотация обещает бандитский триллер с не слишком оригинальным сюжетом. Правда, на обложке автора ставят в один ряд с Д. Лихейном, М. Коннели и Ч. Палаником. Честно говоря, ни один из них (при всем уважении) моим любимым автором не является. Да и триллеры я как-то не очень… Короче говоря, желания таскать с собой 600 страниц текста даже в качестве «лекарства от скуки» в общественном транспорте у меня так и не возникло.

И вот черт меня дернул, повертев книгу в руках, прочитать первые пару страниц — отложить ее уже не получилось.

И дело даже не только в том, что сюжет оказался действительно захватывающим, но и в том, что Маккинти создал потрясающий фон для своей истории. Нью-йоркские названия так ненавязчиво вплетаются в маршруты героев, что повествование можно использовать в качестве путеводителя; персонажи, даже второстепенные, настолько колоритны, что впечатываются в память как фотографии; события и диалоги выстроены с таким изяществом, что ощущение реальности происходящего пробирает до самого нутра. И даже вроде бы очевидное неправдоподобие главного героя не портит общего впечатления, а наоборот, по контрасту со всем остальным только добавляет реальности всему тексту.

Более того, именно размышления главного героя, от чьего лица ведется повествование, превращают книгу в то качественное чтение, когда удовольствие от процесса отодвигает на второй план желание узнать развязку.

В общем, поклонники жанра останутся довольны, остальные же могут просто прочитать книгу с тем, чтобы составить о ней свое собственное мнение. Главное — не читать аннотацию.

Мария Шишкова

Кэтрин Джинкс. Инквизитор (The Inquisitor)

  • Перевод с англ. К. Ересько
  • М.: Иностранка, 2006
  • Суперобложка, 456 с.
  • ISBN 5-94145-409-0
  • 7000 экз.

Инквизиция с человеческим лицом

Не все золото, что блестит. Эта книга оформлена настолько шикарно, что ее хочется даже не читать, а просто поставить на полку и любоваться ею, как картиной. В этом желании есть своя скрытая логика: зачем читать плохо написанную книгу? А уж если она сверкает, как начищенная кастрюля, давайте будем просто на нее смотреть и радоваться за издательство «Иностранка», которое сулит нам помимо данной книги еще штук шесть, написанных в том же духе и направленных, по-видимому, на заполнение пробелов в образовании ничего не подозревающих читателей.

Судите сами: серия «История в романе» представлена авторами, чьи имена ровным счетом ничего не скажут даже заядлому книголюбителю. Анонсы таковы: Италия, XV век; Франция, XVI век; Франция, XV век; Англия, XIX век и Англия, XVI век. И если книга о Франции XIV века оказалась плоха, то я склонен думать, что большинство других книг окажутся такими же (впрочем, есть вероятность, что своя жемчужина найдется и здесь).

Однако перейдем к делу. Роман Кэтрин Джинкс «Инквизитор» есть не что иное, как детектив, действие которого разворачивается в средневековой Франции. Вроде бы все в этом детективе на месте: загадочное убийство; герой (он-то и является инквизитором), ведущий самостоятельное расследование; десяток персонажей, которые путаются у героя под ногами и ставят ему палки в колеса; и конфликт между героем и католической церковью. В итоге получается сущий кисель. Повествование неоправданно растянуто, к месту и не к месту цитируется Библия, некоторые сюжетные ходы так и не находят своего завершения.

Нет нужды напоминать о знаменитой книге Умберто Эко, стремясь повторить успех которой произведения, подобные «Инквизитору», растут в последнее время, как грибы после дождя. Нет нужды упрекать Джинкс в незнании истории: предметом она владеет блестяще.

Но если роман не получился, значит, так тому и быть. И вот моя главная претензия к автору, который, стремясь сделать свою книгу доступной для современной аудитории, наломал таких дров, что просто за голову хватаешься.

Дело в том, что в романе отсутствует главное: эпоха. Мы понимаем, что дело происходит в XIV веке, только потому, что в книге так написано. Поэтому, когда герои разговаривают и ведут себя так, словно они наши современники, теряешь к написанному всякий интерес.

Вспомним произведения, которые прославили своих авторов тем, что атмосфера Средневековья (или другого времени) была воссоздана в них почти с математической точностью. «Легенда об Уленшпигеле» де Костера, «Андрей Рублев» Тарковского. Эти авторы чувствовали время, о котором говорили, им довелось создать правдоподобные реконструкции описываемых эпох, хотя никто и не возьмется утверждать, будто они на самом деле знали, как там все происходило.

Не знали, но чувствовали.

У Джинкс подобное чувство отсутствует напрочь, а вдобавок ко всему книга просто слабо написана.

И еще. В этой книге инквизиция показана какой-то беззубой. Достаточно сказать, что главный герой, будучи инквизитором, ни разу не применял во время допросов дыбу. Джинкс, конечно, виднее. Она посвятила изучению Средневековья всю свою жизнь. Но у меня тоже есть свои представления об этом времени, и, что бы Джинкс ни написала, я никогда ей не поверю, ибо пишет она неубедительно. Я не верю в инквизицию с человеческим лицом.

Виталий Грушко

Элизабет Джордж. В присутствии врага (In the Presence of the Enemy)

  • Перевод с англ. Е. Дод
  • М.: Иностранка, 2006
  • Переплет, 704 с.
  • ISBN 5-94145-417-1
  • 10 000 экз.

Дочки-матери

Элизабет Джордж, если кто не знает, самая нынче известная в мире детективщица.

Известная, в общем, заслуженно. Мало кто из ее коллег может сегодня выстроить сюжет столь изобретательно и, заинтриговав читателя, не давать ему расслабиться, держать в напряжении на протяжении всей книги. Во всяком случае, сколько я ни читал романов госпожи Джордж, вычислить убийцу до предъявления читателю собственно автором мне ни разу не удавалось.

(В отличие, скажем, от нуаресок Брижит Обер — главной, а может, и единственной соперницы Элизабет Джордж.)

Проснулась знаменитой Джордж в 1988 году, когда вышел ее первый роман «Великое избавление», в котором расследование ведет инспектор Скотленд-Ярда лорд Томас Линли, человек, благодаря унаследованному состоянию достаточно обеспеченный, чтобы воспринимать свою работу не столько как службу, сколько как служение.

В безупречно выстроенной книге, написанной в лучших традициях, условно говоря, критического реализма и умело замаскированной под мистический детектив, уже есть все то, что отличает последующие тексты автора: тщательно прописанный фон, на котором разворачивается действие, обилие и убедительность деталей, многофигурная и притом четкая, внятная композиция и как результат — немалый по детективным меркам объем, обаятельные великосветские персонажи, лихо закрученный и вместе с тем довольно стройный сюжет, прямой морализм, который искусству здесь нисколько не во вред — ровно наоборот, наконец нескрываемая ненависть и тотальное презрение к общественным институциям, что основаны на лицемерии и на равнодушии к ближнему. Помимо Линли сквозными персонажами произведений Джордж являются его напарница Барбара Хейверс, его друг — криминалист Саймон Сент-Джеймс, жена последнего Дебора, нельзя не упомянуть и Хелен Клайд, невесту Линли.

Роман «В присутствии врага» был опубликован в 1996 году, до нас же доехал только сейчас.

У восходящей звезды британского политического небосклона Ивлин Боуэн похищают дочь-школьницу Шарлотту. Боуэн — депутат парламента от консерваторов и одновременно замминистра внутренних дел (вообще-то, заметим мы, это прямое нарушение священного для демократического общества принципа разделения властей, но у них в Англии и не такое бывает). Одновременно биологическому отцу Шарлотты, о котором та и не подозревает, Дэнису Лаксфорду, поступает анонимное письмо с требованием рассказать историю появления его первенца в возглавляемом им сверхпопулярном таблоиде — иначе Шарлотта умрет.

Опасаясь огласки и будучи уверена, что злодеи блефуют, Боуэн запрещает Лаксфорду выполнять требования шантажистов, не спешит заявлять в полицию, а вместо этого обращается с просьбой о частном расследовании к Сент-Джеймсу. Но тот со своими помощницами Хелен и Деборой не успевает практически ничего — после того, как требования анонимов были родителями проигнорированы, в загородном водоеме находят труп девочки, и за дело берется Скотленд-Ярд, а именно Томас Линли и его напарница. А у Лаксфорда пропадает уже его сын, рожденный в законном браке…

Всю жизнь обитая в Соединенных Штатах, пишет Элизабет Джордж, уж не знаю, чем это объяснить, о Соединенном Королевстве. И отношение ее к своей, так сказать, Grandmotherland далеко не нежно-любящее. В тексты ее изящно инкрустирован ничуть не раздражающий product placement одного пищевого концерна, однако не сомневаюсь, что издатели, если б захотели, могли бы немало слупить и с британского Министерства иностранных дел — за то, чтобы эти романы не продавались за пределами Британии, а может, и вообще чтоб никогда не выходили: во всех своих текстах Элизабет Джордж занята срыванием «всех и всяческих масок», и в частности пишет о том, что хваленые символы Британии — совсем не то, чем на первый взгляд кажутся. Если в романе «Школа ужасов» объектом ее исследования/расследования была привилегированная частная школа, роман «Ради Елены» повествует о безобразиях, творящихся в Кембридже, то в книге, о которой сейчас идет речь, она решила открыть миру глаза на еще один британский Миф — парламент.

Э. Джордж — высококвалифицированный конструктор сюжета и композиции, но в инженеры человеческих душ я бы ее записывать не торопился.

Уверен, что Элизабет Джордж органически порядочный, очень добрый и славный человек, абсолютно незнакомый с безднами человеческого падения — поскольку зло у нее все какое-то неубедительное. Да, все симпатичные персонажи в ее произведениях объемные и живые. А вот, скажем, портрет Ивлин Боуэн написан всего двумя красками: она 1) нелюбящая мать; 2) страдающая паранойей карьеристка. Согласитесь, не густо.

Возможно, причина этого в идеологических установках Джордж. Отечественные классики рассказали нам о том, что человек есть тайна, которую можно разгадывать всю жизнь и все равно не разгадаешь. Элизабет Джордж, судя по всему, уверена: все человеческие секреты/скелеты в шкафу легко вычислить, будто преступника, неизбежно оставляющего улики. Надо просто знать, где искать. Госпожа Джордж уверена, что знает.

Учитель английского языка по образованию, сейчас она преподает искусство романа в университетах США. Не удивлюсь, если в один прекрасный день она случайно забредет в какую-нибудь аудиторию и станет свидетельницей защиты диплома на тему хотя бы «Проблема отцов и детей в произведениях Э. Джордж». Мысль семейная и вправду объединяет, подобно сквозным персонажам, все ее произведения. И мысль эта сводится к нехитрому тезису: во всех бедах людей виноваты в конечном счете их родители. Вот и в романе «В присутствии врага» весь сыр-бор, как выясняется, разгорелся из-за того, что мамашка будущего убийцы в детстве солгала ему в наивной попытке казаться лучше, чем она была на самом деле. В общем, враги человека — домашние его.

Сергей Князев

Доминик Сильвен. Дочь самурая

  • М., «Иностранка», 2006
  • Переплет, 368 с.
  • ISBN 5-94145-407-4
  • 5000 экз.

Сразу уточню: с Японией детектив Сильвен связан, но не очень значительно. К настоящим же самураям он не имеет отношения вовсе.

«Самурай» — прозвище французского актера Мориса Бонена, любителя кендо и обладателя бурного темперамента. А вынесенная в заглавие дочь — красавица Алис Бонен, профессиональный двойник Бритни Спирс для различных мероприятий, по непонятным причинам выбросившаяся из окна. Все очевидно: самоубийство, но почему тогда якобы случайная видеозапись трагедии вызывает чрезмерную заинтересованность полиции? Какое отношение к случившемуся имеет возлюбленный Алис, в прошлом связанный с баскскими террористами? С чего вообще Алис сводить счеты с жизнью? За дело берутся давние знакомые «самурая», комиссар полиции в отставке Лола Жост и прибывшая в Париж из США массажистка (заодно стриптизерша) Ингрид Дизель. В расследовании подруг ждут секреты светских львов, грязные дела политиков, продажные частные сыщики, ненормальное поведение ревнивого поклонника Ингрид и многое другое.

Криминальную литературу можно использовать для анализа социальных проблем, размышлений об истории, человеческой психологии, тщательного воссоздания атмосферы действия, использования оригинальных нарративных технологий. Реализующие такие возможности авторы раздвигают жанровые рамки, выводят свои книги в ранг «настоящей» беллетристики. Пожалуй, сегодня лучше всего это получается у американцев, например, Эллроя или Лихейна. Однако можно просто делать свою работу, отвлекая читателя от проблем сюжетными поворотами и сохраняя развлекательную функцию детективного жанра. Сильвен определенно предпочитает именно этот подход. Даже когда в «Дочери самурая» возникает возможность вывести историю на разоблачение политических интриг и агрессивной тупости «светской» жизни, писательница предпочитает не акцентировать на этих линиях внимание, подавая их лишь как острую добавку к основному сюжету. Поэтому за пределы добротного детектива Сильвен выходить не стремится.

К счастью, она находит и способ не уподобиться поставщику однообразной конвейерной продукции и не превратить роман в литературный эквивалент заурядного полицейского телесериала. Способ простой, но действенный: юмор. Довольно остроумные диалоги, ирония в описании «напряженных» сцен, некоторое общее ощущение несерьезности происходящего книге только помогают. Несерьезность очевидна даже в выборе героинь. Дуэт немолодой, но мудрой и острой на язык Лолы и взбалмошной красотки-американки, путающейся во французском, но знающей, когда сказать «fuck», уже настраивает на соответствующий лад. Сильвен подчеркивает условность романа еще и отсылкой к киномастеру иронически отыгрывать жанровые каноны Квентину Тарантино, одевая в одной из сцен свою Ингрид в костюм Элль Драйвер из «Убить Билла. Фильм 1». Так что именно подобные элементы иронии и самопародии ставят роман чуть повыше заурядной детективной продукции.

Вот только после прочтения «Дочери самурая», как и после прочтения романов Жана Кристофа Гранжа, например, приходишь к выводу, что кокнуренции с лучшими американскими авторами криминального жанра французским писатели все же не выдерживают.

Иван Денисов

Джузеппе Томази ди Лампедуза. Гепард

  • Перевод с итал.: Е. Дмитриевой
  • М.: Иностранка, 2006
  • Переплет, 336 с.
  • ISBN 5-94145-412-0
  • 5000 экз.

Классический текст, классический сюжет, классическая оптика. История души человеческой, показанная сквозь призму исторических событий, вполне бурных.

Гепардом родные и друзья зовут главного героя — титулованного сицилийца дона Фабрицио, чьи лучшие годы, расцвет сил пришлись на время гарибальдийской революции и гражданской войны.

«Всему этому, — рассуждал он про себя, — должен прийти конец, но все останется так, как есть, так будет всегда, если, разумеется, брать человеческое всегда, то есть сто, двести лет… Потом все изменится, только к худшему. Наше время было время Гепардов и Львов. На смену нам придут шакалы, гиены. И все мы, гепарды, шакалы и овцы, будем по-прежнему считать себя солью землю».

В СССР этот текст, сколько можно понять, особенно любили — и не только из-за традиционной симпатии ко всему итальянскому. История, изложенная в романе, наглядно рифмуется с отечественной историей, не правда ли?

Один из самых знаменитых итальянских романов ХХ века, переизданный только на родине писателя больше сотни раз, сценарная основа не менее знаменитого фильма Висконти, возвращается к нам в новом переводе и под исконным названием. Почему у нас роман и фильм упорно называли «Леопардом», когда в оригинале всегда было — «Il Gattorado», я из предисловия маститого итальяниста Евгения Солоновича, кстати, так и не понял.

Сергей Князев

Донна Леон. Гибель веры (The Death of Faith)

  • Перевод с англ. Н. Жуковой
  • М.: Иностранка, 2006
  • Переплет, 336 с.
  • ISBN 5-94145-404-X
  • 5000 экз.

Задавите гадину!

В названии романа нет никакой двусмысленности. Он не о Вере Засулич, не о Вере Холодной, не о какой-нибудь другой Вере, а о вере вообще. Той, которая в Бога. Да и это, впрочем, лукавство, потому что гибнет-то она гибнет, но не совсем.

Оказывается, в Венеции есть не только туристы, но и местные жители. А коль скоро они есть, попадаются среди них и ужасные беспринципные преступники. Должен же их кто-то ловить! Этим и занимается гурман и примерный семьянин комиссар Брунетти — герой серии романов американки Донны Леон.

Донна Леон последние двенадцать лет преподает американскую литературу в итальянском университете недалеко от Венеции. Ей было пятьдесят, когда она написала первый детективный роман. Сейчас этих романов уже пятнадцать, они переведены на двадцать разных языков, а в Германии, где их любят особенно сильно, снимают сериал, в котором уже двенадцать полнометражных фильмов.

Донну Леон есть за что любить. Ее детектив легок и ненавязчив, как будто роман не об убийстве, а о Венеции и ее жителе — комиссаре полиции, который обедает каждый раз с таким аппетитом, что вызывает его приступы у читателя. Читатель вместе с автором любуется героем, его прекрасной умной женой, веселыми и красивыми детьми, а также прелестной, совсем не туристической Венецией. В такой обстановке, как после сытного вкусного обеда, становится не так уж важна детективная интрига. До самого конца романа так и не ясно, было ли вообще убийство и есть ли что расследовать.

Так что роман — не о постепенном выявлении преступника, а о потере веры комиссаром. Но и эта тема не делает роман тенденциозным, потому что веру в Бога автор благодушно оставляет на откуп читателю, а герой разуверяется только в святости матери-церкви. Уж какая-какая, а эта новость не вызовет ни у одного читателя удивленного «надо же!» С тех пор, как Вольтер все свои письма подписывал «Задавите гадину!», намекая на единую Святую, Вселенскую и Апостольскую Римско-Католическую Церковь, все читатели Европы знают, что среди священников много гомосексуалистов, педофилов и просто глупых и нечестных людей.

То, что загадка этого детектива остается, по сути, не решена, украшает роман, добавляет ему убедительности и в конечном итоге очарования. Что толку, если бы комиссар Брунетти раскрыл очередной мировой масонский заговор по уничтожению богатеньких пациентов домов престарелых? Намек на возможность существования такого заговора позволяет Донне Леон остаться в рамках вкуса, а благодарному читателю — потянуться за следующим романом серии.

Вадим Левенталь

Кристофер Бакли. Флоренс Аравийская (Florence of Arabia)

  • Перевод с англ. А. Геласимова
  • М.: Иностранка, 2006
  • Переплет, 528 с.
  • ISBN 5-94145-413-9
  • 7000 экз.

Прощай, политкорректность

«Официальная резиденция Его Превосходительства принца Бавада бен Румалла аль-Хамуджа, посла королевства Васабия в Соединенных Штатах Америки, занимала солидный жилой комплекс стоимостью 18 миллионов долларов на берегу бурной реки Потомак, в нескольких милях вверх по течению от Вашингтона, округ Колумбия. Эмблема на главных воротах этого роскошного комплекса представляет собой герб королевского дома Хамуджа, выполненный в ярком сусальном золоте: финиковая пальма, полумесяц и ятаган, витающий над чьей-то головой. При ближайшем рассмотрении становится заметно, что вид у этой головы не очень довольный, причиной чему, несомненно, является факт ее отсечения вышеупомянутым ятаганом».

Обитательница этого самого комплекса, самая молодая, самая красивая и самая вздорная (автор пишет — независимая) из жен принца по имени Назра решительно не хочет отправляться на родину вслед за супругом, которого назначили министром иностранных дел Васабии, откуда, по Бакли, в Америку поступает немалая часть импортируемых нефти и газа и где «ей пришлось бы прятать свое прелестное личико под безобразной чадрой и, пожалуй, еще меньше она спешила вернуться в страну, где женщин по прежнему секли, забивали камнями до смерти и рубили им головы в одном специально отведенном месте в столице, которое в народе, из-за повседневности этих мероприятий, получило название площадь Секир-Башка».

Назра постаралась сбежать и попросить в Америке политического убежища — и вскоре окончила свои дни на вышеназванной площади.

Потрясенная подруга покойной принцессы, сотрудница Государственного департамента США Флоренс Фарфалетти, пишет докладную записку с планами переустройства Васабии и Ближнего Востока вообще путем эмансипации женщин и отправляет ее по начальству. Доклад ее не остался без внимания кого следует, и Фарфалетти в компании угрюмого спецназовца, проныры-пиарщика и замкнутого до аутизма коллеги-арабиста командируют в дружественный США Матар открывать там спутниковый телеканал для женщин, вещающий на арабском. Думаю, отечественному читателю меньше всего надо объяснять какая дорога вымощена благими намерениями…

Все тексты Бакли, этого опытного художника слова, при всей своей актуальности, злободневности, конъюнктурности, если хотите, написаны без какого бы то ни было заискивания перед читателем — и при этом, что называется, reader-friendly. Этот — не исключение. Отличное чтиво: текст ладно скроен, крепко сшит, герои прописаны, все сюжетные линии увязаны между собою, саспенс держит, о том, кто же тут главный злодей, узнаешь, крякнув от неожиданности, на последних страницах, часто смешно, наконец: «То, что я пишу, — говорит Кристофер Бакли в интервью „Коммерсанту“, — должно быть смешным. Потому что я не считаю себя „серьезным писателем“. К экрану моего компьютера прилеплена маленькая бумажка, на которой написано „KIF“ — это моя мантра. Эти буквы означают „keep it funny“ — это должно быть смешным. И каждый раз, когда я начинаю воображать себя Толстым или Достоевским, вид этой бумажки спускает меня с небес на землю».

В общем, Бакли как Бакли. Но есть нюанс. Никогда еще Бакли не выдавал текст столь неполиткорректный. У него и в предыдущих вещах встречались фразы вроде «Евангелист Иоанн — консультант по организации сбыта», ехидные описания Рейгана, сраженного Альцгеймером etc. Но здесь у него случилось настоящее «Не могу молчать» (Лев Николаевич, привет). Шутки шутками, но заслуженный, да что там — народный юморист США Кристофер Тейлор Бакли, написал книжку, после который исламисты должны забыть о существовании Салмана Рушди.

Персонажи отпускают реплики вроде «Пророк Магомет был дегенератом», коренные обитатели страны Васабии в знак лояльности правящему дому и сорока тысячам наследных принцев ритуально жуют верблюжье дерьмо, секир-башка — главная национальная забава, даже самые либеральные и западнически ориентированные арабы у Бакли — не более чем варвары, говорящие животные. Запад есть Запад, Восток есть Восток; этот самый арабский восток, по Бакли — не другая цивилизация и культура, это просто другой биологический вид, с которым нельзя иметь никаких дел, кроме, быть может, финансовых (что все персонажи, за исключением идеалистки Фарфалетти, и делают — не без выгоды для себя). Весь американский масскульт говорит: нельзя ни о чем всерьез договариваться с чужими: марсианами, вампирами, прибывшими из других галактик дракончиками. Муллы, шейхи и бедуины Бакли — в этом ряду.

Упреки в необъективности и отсутствии взвешенности Бакли отводит: «Я и не утверждаю, что смог как-то исключительно глубоко проникнуть в арабскую душу. То, что я написал об арабских странах, возможно, и не отражает действительного положения вещей. Это отражает мое понимание того, что там происходит». Иными словами, по Бакли, для сферы ментального презумпция вменяемости и цивилизованности отсутствует. Если у художника есть основания думать о героях и прототипах так, как он думает — значит, так оно и есть.

Выход романа «Флоренс» по-русски практически совпал с невыходом в наш прокат фильма британского комика Саши Барона Коэна «Борат: знакомство с американской культурой на благо славного казахского народа». Показательное совпадение.

В фильме тоже англосаксы чморят со всей дури азиатскую нефтяную державу, даже приемы похожи: так, например, любимый напиток аборигенов — перебродившая лошадиная моча.

Кино, судя по всему, хлам полный, но успех его показателен: 26 млн долларов выручки в США — за первый уик-енд.

Похоже, политкорректная формула национальной идеи Штатов: ни одна блоха не плоха, все черненькие, все прыгают, — окончательно сдана в утиль.

Актуально нынче: «Либо нас перережут цветные, / либо мы их сошлем в иные / миры. Вернемся в свои пивные».

Как хотите, так к этому и относитесь.

Сергей Князев

Амели Нотомб. Биография голода. Любовный саботаж (Biographie de la faim. Le sabotage amoureux)

  • Авторский сборник
  • Перевод с французского Наталии Мавлевич и Оксаны Чураковой
  • М.: Иностранка, 2006
  • Переплет, 384 с.
  • ISBN 5-94145-392-2
  • 5000 экз.

Голод из чужой биографии

Амели Нотомб — писательница, в которую трудно поверить. Она пишет удивительные книги, на страницах которых можно встретить яркие, интересные и поражающие своей новизной образы. Ее творчеством можно восторгаться, можно искренне изумляться неординарности мышления ее маленьких героинь, но поверить в автобиографичность всего написанного просто невозможно. И дело здесь не в фактах, которые, бесспорно, могли иметь место в жизни маленькой и юной Амели Нотомб, а в их изложении. Складывается впечатление, что автор «Биографии голода» и «Любовного саботажа» решила пойти методом «от противного», к которому математики прибегают гораздо чаще, чем литераторы. И если большинство писателей стремится писать так, чтобы их произведения задевали читателя за живое, затрагивали те или иные струны его души, перекликались с его мыслями и воспоминаниями, то Амели Нотомб сознательно от всего этого отказывается.

Она создала образ маленькой девочки, в которой никто из нас не сможет узнать себя. Читателя, который будет вспоминать собственное детство и представлять себя на месте героини, ожидает неминуемый провал. Маленькая Нотомб ведет себя не так, как другие дети, и, что самое главное, она иначе думает. В то время как все «нормальные» девчонки мечтают поскорее повзрослеть, отрастить большую грудь и начать встречаться с мальчишками, Амели страдает — она уверена, что настоящая, интересная детская жизнь заканчивается вместе с половым созреванием, а дальше ее ждет лишь скучное ожидание смерти. О своей будущей профессии она даже не задумывается, знает лишь, что ни при каких обстоятельствах не станет открывать лепрозорий.

А чего стоит одно только убеждение Амели в том, что коммунистическая страна — это страна, в которой есть вентиляторы! Оно настолько неожиданно, что с ним нельзя ни поспорить, ни согласиться. Хотя поспорить, наверное, все-таки можно. Я, например, никогда не была в Китае, но хорошо помню, что в большинстве российских квартир вентиляторы появились уже после развала Советского Союза.

Примерно к середине «Биографии голода» читатель уже немного осваивается в книге, успокаивается и перестает удивляться каждой строчке. Но вот заканчивается один роман, начинается «Любовный саботаж» — и тут все по новой. Теперь мы узнаем о жестокой детской войне в китайском гетто, которой Амели посвящает все свое свободное время. И это тоже весьма необычно. Принято считать, что игры в войну привлекают, в первую очередь, мальчишек или тех девчонок, которые стремятся быть на них похожими. А семилетняя Амели презирает всех мальчиков и мужчин и называет их «нелепыми существами».

На страницах автобиографических романов Нотомб читатель вместе с семьей маленькой девочки путешествует по разным странам, знакомится с разными культурами и разными политическими строями. И все же, описывая окружающий мир, Амели не выходит за пределы своего внутреннего мирка. Все, что существует за его пределами, для нее не существует вовсе. И это, пожалуй, единственное качество героини, которое присуще не только ей, но и всем детям на свете.

Мария Карпеева

Кристофер Бакли. Здесь курят (Thank You for Smoking)

  • М.: Иностранка, 2006
  • Переплет, 559 с.
  • ISBN 5-94145-246-2, 5-94145-364-7
  • 5000 экз.

Ник Нейлор вполне доволен собой. Его карьера в Академии табачных исследований на посту вице-президента по связям с общественностью складывается благополучно. У него есть настоящие друзья, Бобби Джей Блисс из Общества по распространению огнестрельного оружия и боевой подготовке молодежи и Полли Бейли из «Альянса за умеренность» (переименованная Национальная ассоциация алкогольных напитков). Личная жизнь после развода полна событий, больше приятных. С сыном-подростком, правда, отношения не блестящие, но это вполне нормально. Однако безмятежное вроде бы существование Нейлора начинает омрачаться малоприятными происшествиями и вскоре становится цепью стрессовых ситуаций. Непосредственный босс Ника пытается избавиться от него и усадить в освободившееся кресло свою любовницу, «новые пуритане» идут на курение и табачные компании крестовым походом, кто-то из врагов Нейлора вообще предпринимает попытку убить нашего героя, а ФБР подозревает Ника в пиар-махинациях и не прочь отправить его за решетку. Нейлору нужно разрушить козни врагов и остаться в живых, рассчитывая только на себя, нескольких неожиданных союзников и верных Бобби и Полли.

Второй роман Кристофера Бакли «Здесь курят» (1994) располагает всем необходимым материалом для качественной сатиры на современное американское общество: доходящие до маразма действия политкорректных борцов с курением (а также алкоголем, оружием и т.д.), интриги в мире крупного бизнеса, беспринципные СМИ, малопрофессиональные борцы с преступностью из ФБР. Но Бакли использует весь этот выгодный набор крайне поверхностно, пусть и с бесспорным внешним блеском. Книга читается легко, однако забывается еще легче. Ни остроумных афористичных реплик, ни по-настоящему жесткого язвительного юмора вы в ней не найдете. Любовное описание «сладкой жизни» преуспевающих бизнесменов сводит на нет все попытки писателя высмеять корпоративные нравы, а карикатурные образы противников курения слишком примитивны и неоригинальны, чтобы быть удачными и запоминающимися. Вполне же консервативный финал, из которого следует, что спасение всегда в друзьях и любви, явно не для сатирического жанра.

Успех легковесной книги «Здесь курят» понять можно, смущает объявление Бакли едва ли не лучшим сатириком современной американской литературы. Популярность подобного рода подхода к жанру, где за внешней смелостью не скрывается абсолютно никакой глубокой мысли, надеюсь, недолговечна. Американские писатели приучили нас к более критичному и по-хорошему циничному взгляду на реальность. А сатира по Бакли — лишь добротное чтиво, чуть щекочущее своей показной смелостью, но остающееся частью якобы критикуемого им истеблишмента. Силы в ней столько же, сколько в надписи на пачке сигарет «Курение опасно для вашего здоровья». Литературных достоинств, увы, ненамного больше.

Если вы хотите прочитать действительно злую и изобретательную издевку над миром крупного бизнеса, возьмите нестареющий роман «Джей.Ар» Уильяма Гэддиса. Если хотите посмеяться над либералами и неопуританами — любую книгу Пэтрика Джейка О’Рурка. И Бакли порекомендуем то же самое.

Иван Денисов

Масахико Симада. Любовь на Итурупе

  • Перевод с японского Е. Тарасовой
  • М.: Иностранка, 2006
  • Переплет, 220 с.
  • ISBN 5-94145-395-7
  • 5000 экз.

Тени забытых предков

Когда женщине плохо, она закрывает лицо руками и плачет. Когда плохо мужчине, он садится на поезд и уезжает в другой город. По-моему, так пелось в старой блюзовой песенке. Каору из романа Симады, завершающего трилогию «Канон, звучащий вечно», уехал не просто в другой город. Остров Итуруп — один из Курильских островов — представлялся ему чуть ли не краем света. На деле же этот остров оказался центром Вселенной.

Там жили колдуны и шаманы, там жили рыбаки и охотники, верящие в то, что медведи, которых они убивают — божества, после смерти обретающие свободу. Там жила красивая девушка Нина, на которую было наложено проклятие, но чью любовь не отверг Каору. Постаревший герой удалился от мирской суеты отчасти по принуждению, отчасти для того, чтобы разобраться в самом себе. Остров принял его, но это произошло не сразу. Каору мучила тоска, досаждали назойливые соседи — всегда с бутылкой водки наготове… Для того, чтобы справиться с собственным «я», герою пришлось какое-то время прожить в лесу, зато там на него нашло озарение, и многое стало понятным.

Теперь остров вряд ли отпустит Каору. Невидимые нити связывают его с Итурупом. Тени забытых предков неотступно следуют за ним, напоминая о себе каждым случайным шорохом, каждым листочком на дереве. Так заканчивается «Канон, звучащий вечно». Вернее, не заканчивается, а остается звучать.

Масахико Симада уподобляет первую часть своей трилогии весне, вторую — лету и осени, а заключительную — зиме. Роман «Любовь на Итурупе» действительно похож на зиму. На настоящую русскую зиму с ее торжественной медлительностью и сказочным волшебством.

В послесловии Симада пишет, что три его романа можно читать в любой последовательности: «можно прочитать эти три тома шестью разными способами, и в зависимости от вашего выбора впечатления будут различны». Что это? Игра? Очередной постмодернистский трюк с гипертекстом? Отнюдь. В отличие от гипертекстов знаменитых постмодернистов, после которых в голове остается одна путаница, «Канон, звучащий вечно» — произведение предельно серьезное, и если автор обещает, что впечатления будут различны, значит так оно и есть.

Нельзя не отметить, что Симада прекрасно знает Россию, во всяком случае, ту ее часть, которая граничит с Японией. Почти все персонажи его романа русские. Знает Симада и остров Итуруп. Когда-то он побывал там, и впечатления от увиденного настолько сильно засели в его душе, что своим романом он просто пропел гимн этой земле, которую многие считают богом забытым краем.

Симада парадоксален. Он не рассказывает истории. Он проживает их вместе со своим героем. Поэтому его сложно читать второпях — достаточно пропустить малейший нюанс, и сюжет начнет рушиться как карточный домик.

В последнее время писатели часто стали заполнять свои романы снами, воспоминаниями, мистикой и т. д. Многие романы пострадали из-за этого. Но Симада — мастер. Его мозаика не распадается на части, и каждая новая страница завораживает с новой силой.

Виталий Грушко