Андрей Рубанов. Великая мечта

  • СПб.: Лимбус Пресс, 2007
  • Переплет, 376 с.
  • ISBN 978-5-8370-0477-3
  • 3000 экз.

На парапете

Есть такое предположение, что китайские иероглифы как бы повторяют трещины на панцире черепахи, то бишь происхождение свое ведут от этих самых трещин. Если тлеющую палочку тысячелистника приложить к панцирю, тот раскалывается, и по рисунку раскола сведущие люди настоящее, прошедшее и будущее истолковывают. Ицзин называется. Может быть, это и неправда, но уж больно красивое предположение. В смысле литературы.

Если литературу иероглифами писать.

Есть в Иерусалиме Стена Плача. И если у человека неприятности, горе какое-нибудь, проблема неразрешимая, он к этой стене идет и записку пишет. Он не в силах в себе случившееся удерживать, в одиночку переживать, и ему нужно с Богом поделиться. Или попросить о чем-нибудь. Там дальше — как Бог даст, но тоже ведь — как замечательно, в смысле литературы.

В России, случается, пишут на стенах и знаки разные рисуют. Но это по молодости,— а потом перестают, с возрастом.

А в ком тяга к писанию сохраняется, тот подается в журналисты.

Или в литераторы.

(Кстати, в отдаленные советские времена за надпись на заборе можно было срок получить. Некоторые и получали. А все одно — писали. Свободой рисковали ради самой этой свободы. Такой вот парадокс.)

Только сама эта литература — в смысле, собственно, литературы, писательского, так сказать, труда — уже неинтересна. Не замечательна.

Что я имею в виду?

На парапете, обрамляющем кривой спуск к Карповке, написано черной краской: “Do not kill my soul”.

В каком именно месте?..

А это важно?

«Холод сгустился в груди, вдруг я почувствовал запредельную трезвость и воспринял увиденное только интеллектом — как еще один имеющий место быть элемент мирового порядка»,— написано в книге Андрея Рубанова «Великая мечта».

Если это «без сомнения, главное литературное открытие года» (Time Out), то пришел, знаете ли, п…ц русской литературе.

И читать теперь следует только то, что на стенах пишут. Во-первых, дешевле выйдет, а во-вторых — стилистически не в пример грамотнее.

«Вдобавок капитан не только не курил, но и бесконечно остроумно высмеивал курильщиков». Я думаю: ну есть ведь в «Лимбус Пресс» какие-то ответственные люди, которые читают то, что намереваются выпускать тиражом 3000 экземпляров. Или нет? Я же не знаю, как издательства работают,— может, там вообще никого нет. И ничего нет. Кроме банковских счетов и табличек с вымышленными фамилиями.

Автор тут ни при чем. Не в нем дело. Он — человек хороший. Я понимаю, что его беспокоит, меня это тоже, знаете ли, беспокоит… Я ведь понимаю, какие он книги читал, какую музыку слушал и как ему в жизни доставалось, и достанется еще… Я про голод его понимаю, отчаянье, стыд… Нас много — правда — таких, которые еще до перестройки мыкаться начали и всю эту б…ю историю не понаслышке знают.

Вот только писать об этом роман не надо бы.

На стене — можно.

Коротко и хлестко.

Без авторских прав, без издательств, без прав на экранизацию, без всяких там шортлистов.

На стене у Рубанова бы получилось.

А в романе из трех глав две — очевидно лишние.

В общем, есть у меня такое ощущение, что кто-то нами манипулирует — и мной, и им. Его убеждают в том, что он хороший писатель, меня — в том, что это и есть литература.

Кто вот только?..

P. S. Существует, как будто, основной такой вопрос философии; вернее, не так: все важные вопросы в конце концов сводятся к основному вопросу философии; даже не так: пытливый ум любые вопросы сводит вот к этому, основному. И начинает маяться. Потому что ответа найти не может. А как его найдешь-то, ответ?

Его ведь нет.

Жизнь, конечно, всякие варианты подбрасывает: лукавит, играет с человеком, заманивает ум в ловушки и от главного отвлекает. Кто поупрямее — держится. Кто послабее — ломается. Незадачливые — вовсе умирают.

Об этом, в общем, роман,— вернее, его первая часть.

Алексей Слюсарчук

Война как всё. Колонка Андрея Рубанова

Война как всё

Я принадлежу к поколению людей, чьи папы и мамы в ходе всякого застолья обязательно выпивали «за то, чтобы не было войны». Война сидит в моей подкорке. Мой дед прошел две войны — финскую и Отечественную. Когда был Карибский кризис и человечество в любой момент могло разлететься на молекулы, мой отец почти год безвылазно просидел за рычагами танка в пограничном Бресте. С грустной гордостью папа рассказывал мне, что, по расчетам теоретиков, в случае начала боевых действий его полк просуществовал бы около трех минут.

Празднуя победу Запада в другой войне — «холодной»,— в восемьдесят седьмом году прямо над моей головой пролетел курсом на Москву немецкий балбес Матиас Руст. Я тогда служил как раз в противовоздушной обороне, но Родину, увы, не уберег, в чем сейчас и каюсь.

Война всегда со мной. Я ее чувствую. Она идет непрерывно, круглосуточно. Холодная, горячая — всякая. Разной температуры. Пока читатель, удобно устроившись с пинтой пива, листает этот журнал, бандиты отстреливают бандитов, оперативники держат на мушке грабителей и налетчиков, киллеры выцеливают бизнесменов, спецназовцы охотятся за террористами, шпионы крадут секреты, контрразведчики ловят шпионов — война вечна. Я слышу, как проворачиваются, похрустывая и лязгая, ее шестеренки.

Война — обычное состояние всякого живого существа. Человека, животного, растения. Два соседствующих дерева воюют за солнечный свет. Люди действуют похоже, но хуже. Человеческая раса доминирует на планете, самонадеянно нагревая атмосферу, исключительно в силу своей чудовищной жестокости. Один-единственный представитель моего биологического вида может уничтожить всю свою популяцию простым нажатием кнопки.

Внутри человека — то же самое, только страшнее. Вчера я порезал палец, сегодня рана загноилась — это пошли на войну и погибли лейкоциты, борясь с заразой.

Я не говорю о самой главной и кровопролитной внутренней войне. Ежесекундном сражении, которое ведут в душе каждого труженик и лентяй, среброненавистник и делец. Бог и сатана. Добро и зло.

Война всем нужна. Президент Ельцин прекратил первую чеченскую войну, его рейтинг вырос, и он победил на выборах. Президент Путин дал старт второй чеченской войне, его рейтинг вырос, и он тоже победил на выборах. Война делает одним головокружительные политические карьеры, другим — ломает.

Для нефтяного магната нет слаще слова, чем «война», потому что всякая война пожирает не только человеческие жизни, но и бензин. Причем сначала — бензин, а жизни во вторую очередь. Ведь солдата нужно сначала довезти до места, а уже потом заставить умирать.

Миллионы инвесторов, вложивших деньги в нефтяные акции, с замиранием сердца ждут сейчас, нападет ли Америка на Иран,— им очень нужна война, очень. Хоть какая-нибудь. Локальная, маленькая, высокотехнологичная — лишь бы тронулись в путь грузовики, танки и стратегические авианосцы. Начнется война — будут деньги.

Кстати о деньгах. Откройте любой учебник по теории торговли. Например, воспетого Пелевиным Эла Райса. Как называется его легендарный бестселлер? Правильно, «Маркетинговые войны». А если не Райса, так любого другого бизнес-гуру. Какой классический текст цитируется чаще всего? Правильно, «Искусство войны» Сун Цзы. Кстати, это моя настольная книга, не менее раза в неделю я читаю ее с любого места, она битком набита чрезвычайно глубокими мыслями о сущности человеческой природы. Ничто так не обнажает сущность человеческой природы, как война. Вы бы пошли в разведку с человеком, чей стол в офисе стоит напротив вашего? Вот и я о том же.

Куда рвется всякий начинающий газетный и телевизионный репортер? На войну.
Во что чаще всего играют мальчишки? В войну.

Мой любимый художник — Верещагин. Моя любимая картина моего любимого художника называется «Апофеоз войны», и я не знаю никого, кто бы не помнил, что изображено на той картине.

Кем бы был Хемингуэй, если бы не война? Автором богемного романчика о парижских ресторанчиках.

Что делал Дон Кихот с ветряными мельницами? Любовался? Нет. Воевал.

Зачем Байрону не сиделось в своем родовом поместье в окружении слуг и красивых женщин? Зачем поехал он разгонять свой сплин не на псовую охоту и не в кругосветное путешествие, а на войну?

Война всегда рядом. Она остро необходима поэтам, писателям, художникам, политикам, журналистам и бизнесменам.

Она не нужна только тем, кто воюет. Солдатам. И их матерям.

Но их никто не спрашивает. Всех интересует мнение политиков, бизнесменов и писателей, а к мнению солдат и их матерей никто не прислушивается. И так ясно, что они скажут.

Андрей Рубанов

Андрей Рубанов. Сажайте, и вырастет

  • М.: ТРИЭРС, 2006
  • Обложка, 422 с.
  • ISBN: 5-902988-01-2
  • Тираж: 3000 экз.

Говорят, что все описанные в романе события произошли на самом деле. Автор даже не стал менять имя главного героя, то есть свое, на какое-нибудь вымышленное. В постмодернистскую эпоху велик соблазн предположить, что этот ход — элемент игры, что писал книгу, например, Сорокин, по заказу, скажем, Ходорковского. Но в конечном счете это неважно. Важно то, что роман просто и вместе с тем сильно несет читателю прямое высказывание пугающе распространенных истин. И этому высказыванию удается не стать смешным, даже несмотря на почти анекдотичный сюжет: русский/советский/российский интеллигент в тюрьме.

Автору удалось избежать шаламовской истерики и солженицынского пафоса, а в лучших местах приблизиться к точности и спокойствию Достоевского. Рассуждения о свободе, о Боге, о месте России в мировой истории, как ни странно, не вызывают зевоты и не выглядят как реклама туров в Россию для жителей Западной Европы. Надо полагать, происходит это не в последнюю очередь потому, что канон жанра радикально изменен Рубановым. Во-первых, герой сидит не за политику, а за дело (экономические преступления). А во-вторых, в тюрьме ему живется несколько лучше, чем его литературным предшественникам. Восемь месяцев в Лефортовском изоляторе он и сам не раз называет санаторием, читаются эти страницы почти с завистью. В Матросской же Тишине герой прибивается к группе криминальных авторитетов, спит на «козырной поляне», работает на «дороге» и в целом, по сравнению со многими из своих ста тридцати сокамерников, не бедствует. В этой ситуации ему удается даже остаться дзен-буддистом по убеждениям. Это, впрочем, русский вариант дзен-буддизма: с серьезным лицом, без всякой самоиронии. Возможно, поэтому истины, которыми насыщен текст, так похожи на правду. Простую, по-горьковски понятую правду-матку, которая так же близка к истине, как рубановский роман к великолепному, незабываемому чтению.

Вадим Левенталь