- Глеб Шульпяков. Музей имени Данте. — М.: Эксмо, 2013. — 416 с.
От романа всегда ждешь откровения, потрясения, а еще лучше — маленького перерождения; такова память жанра, который пронес сквозь века суть, оставив за скобками формальные ограничения и правила. В случае «Музея имени Данте» Глеба Шульпякова читательское ожидание оказывается обмануто, и это тот редкий случай, когда данный художественный прием не играет на руку автору.
Вошедший в этом году в длинный список «Русского Букера», до этого Шульпяков был награжден в 2000 году премией «Молодежный Триумф» как поэт (сборник «Щелчок»), а в 2005 году премией «Действующие лица» как драматург (пьеса «Пушкин в Америке»). Кроме этого, он известен как журналист, переводчик и автор травелогов. Заметнее всего в романе «Музей имени Данте» проявились три ипостаси Глеба Шульпякова: поэта, журналиста и прозаика. Последняя, кажется, проигрывает первым двум.
Впрочем, описания русской провинции добавляют сходства с книгой-путешествием, а третья часть романа, состоящая из тринадцати сцен, не позволит забыть о театре. Здесь есть буквально все: вплоть до открытого финала с просвечивающим сквозь него хэппи-эндом.
У книги говорящее название: как музей, она собирает, копит и коллекционирует саму жизнь. Даже текст, состоящий из коротких предложений, часто — описательных, порой — разбитых чередой вопросительных или назывных предложений, ассоциируется если не с экскурсией, то с подписями к экспонатам или легендой на музейном стенде.
Я оделся, оглядел комнату. Подумал, что нужно обязательно все запомнить. Белеющую женскую руку, прижатую к спящим губам. Журналы, разбросанные на полу. Комочки белья и провода от наушников. Треугольники, квадраты и звезды на покрывале. Контуры русской усадьбы на ватмане и даже коляску и фигуру извозчика, пририсованные у входа. Мне хотелось запомнить даже то, что будет.
Сюжет «Музея имени Данте» по-журналистски лихо закручен. Главных героев романа, представителей различных сфер искусств и наук, связывает между собой фигура рассказчика, который как настоящий музейщик испытывает больше страсти к прошлому, чем к настоящему. Он читает дневники поэта, жившего в Ленинграде в 1930-е годы, и обнаруживает важные совпадения между тремя любовными историями: Данте, безымянного стихотворца и своей. Каждая из них проходит сквозь годы и никак не может умереть, ведь, как шутит сам рассказчик, старая любовь — это оксюморон.
Кроме любовной, в романе есть и историческая составляющая: это и распространенные легенды, и индивидуальные переживания героев по отношению к своей стране. Словно включается телевизор и в научно-популярной телепередаче (которой по сюжету занимается главный герой, а в недавнем прошлом — и сам Шульпяков) дают слово каждому прохожему. А чуть позже, после рекламы, детективы выясняют, что жизни этих случайных людей тесно связаны друг с другом.
Единственной вещью, мешавшей принять новую жизнь, было то, что тогда, ночью тот самый Виталик ни у какой любовницы не был по той простой причине, что эту ночь его любовница провела с другим человеком. И этим человеком был я.
Но когда строгая математичность сюжетных расчетов грозит замкнуть всю систему своей безэмоциональной красотой, Шульпяков добавляет последнюю главу — «Из книги „Стихи на машинке“».
человек состоит из того, что он ест и пьет,
чем он дышит и что надевает из года в год
— вот и я эту книгу читаю с конца, как все;
затонувшую лодку выносит к речной косе,
ледяное белье поднимают с мороза в дом
и теперь эти люди со мной за одним столом;
тьма прозрачна в начале, и речь у нее густа —
открываешь страницу и видишь: она пустаКажется, не желая того сам, автор оставил рекомендации к прочтению собственной книги: если начать с последней главы, то поэзия задаст нужный тон роману. Хороший прозаик Глеб Шульпяков спрятан между поэтом и журналистом. Не ищите его в обратной последовательности, расхаживая по Музею в соответствии с заявленным планом.
Метка: Елена Васильева
Отчаявшаяся домохозяйка
- Сью Таунсенд. Женщина, которая легла в кровать на год. — М.: Фантом Пресс, 2014. — 416 с.
Как известно, женский глянец отличается от мужского в первую очередь тем, что его нельзя давать в руки никому, кроме целевой аудитории: ни один мужчина не выдержит и минуты подобного чтения — да, честно говоря, и не каждая представительница слабого пола. Примерно то же самое можно сказать и о женской литературе.
Книга Сью Таунсенд «Женщина, которая легла в кровать на год» является исключением из правил. Автор знаменитых «Дневников Адриана Мола» и сборника заметок «Публичные признания женщины среднего возраста» своей внимательностью к миру и въедливостью напоминает чуть ли не Татьяну Толстую. Впрочем, уровня стилистики Толстой здесь ожидать не стоит, а адаптация текста произведения на русский язык и вовсе кажется весьма топорной. Ей занимались переводчицы сетевого дамского клуба Lady, профессиональная деятельность которых сосредоточена на любовных романах.
Содержанию книги, в общем-то, соответствует выражение «Anarchy in the UK». Приличная британская домохозяйка однажды утром решает отказаться от выполнения своих прямых обязанностей. Героиня, которая носит имя праматери всех людей, пробует, так сказать, запретный плод: попросту не вылезает из кровати.
Ева спала по двенадцать часов в сутки. Она не раз обещала побаловать себя такой роскошью с тех самых пор, как близнецов извлекли из ее утробы и вручили ей семнадцать лет назад.
Расплата заставляет себя ждать недолго: протестом против устоявшегося порядка вещей Ева привлекает слишком много внимания к своей персоне, поэтому ей приходится уйти в добровольное заточение — вплоть до заколачивания окон и дверей . Спасти ее из пучины отчаяния может только человеческая доброта (а вовсе не любовь, как можно было ожидать). Бессилие, испытываемое героиней, передается читателям. Книга, которую Сью Таунсенд уже будучи слепой писала в последние годы своей жизни, получилась немного грустной. Личная акция Евы «Bed-In For Peace» так и осталась непонятой другими людьми.
Прихотливое поведение женщины, порой так напоминающее сумасшествие, вызвано острой потребностью в смелости, которая отсутствует в ее жизни. В процессе своего «одиночного пикета» она выясняет, что люди очень легко осуждают поведение окружающих, постоянно задают друг другу вопросы о том, как им вести себя и таким образом стремятся избавиться от ответственности за свои поступки. В этом и проявляется человеческая трусость, против которой восстала (вернее, возлегла) героиня Сью Таунсенд. Жить день за днем по общепринятой схеме оказывается проще, чем отказаться от нее.
Впрочем, в романе есть и чему улыбнуться: рассуждениям о религии, шуткам, связанным с супружескими изменами, нравоучениям детей-зануд, спискам в стиле «из чего же сделаны наши девчонки» — и все это, разумеется, с налетом британского юмора. В книге также представлены отличные образцы типично женского поведения:
Наконец окончательно проснувшись, Ева увидела, что в пострадавшей ноге действительно дыра.
— Много крови… Промой рану, — простонал он. — Нужно полить ее дистиллированной водой с йодом.
Ева не хотела вставать с постели. Вместо этого она дотянулась до стоящего на тумбочке флакона «Шанель № 5». Направила распылитель на ссадину Брайана и нажала на пульверизатор. <…> Всем известно, что в чрезвычайной ситуации «Шанель № 5» — хороший антисептик.
В общем, какие только поводы не придумывают люди, чтобы не вылезать из постели и оставаться подольше под одеялом! Великая любовь человечества к спальному месту уже не единожды была обыграна в комиксах и мемах. К чему же на самом деле может привести подобная страсть, если отдаваться ей без остатка, рассказывает жизнеописание Евы Бобер, женщины, которая легла в кровать на год.