Отрывок из романа
О книге Деяна Стоильковича «Меч Константина»
Гибкими пальцами музыканта Светислав Петрович-Нишавац взял кости и бросил их на стол перед собой.
В кафане воцарилась гнетущая тишина. Смолкла музыка, стих шум, даже алкаши перестали спорить о политике
и ценах на ракию, и только мухи жужжали над столами,
охмелев от долгой пьяной ночи. Партия барбута затянулась, начали они ее вчера, в пять пополудни. Сначала он
ободрал какого-то недичевца, потом сынка некоего фабриканта и пару маклеров с черной биржи, на смену которым, уже на рассвете, за стол уселся болгарский офицер в засаленной неопрятной униформе. Однако и от
него удача тоже отвернулась, вскоре он стал проигрывать. Причем изрядно. Но в отличие от сопливого буржуйского сынка и пьяного недичевца болгарин сдаваться
не собирался и потому вытащил козырную карту, которая до этого покоилась у него за поясом. Молча, в гробовой тишине он положил на стол пистолет. Нишавац
подозрительно посмотрел на вороненый девятимиллиметровый ствол, лежащий перед бородатым офицером, в черных глазах которого сверкала сливовица пополам с бешенством. Картежник задумался над тем, что следует немедленно предпринять.
Если дать слабину, болгарин выйдет из кафаны с весьма недурственным выигрышем, ради которого он, Светислав, просидел здесь всю ночь, но если и в этом туре
обыграет болгарина, то не исключено, что вместо ругательства тот пустит ему пулю в лоб.
Он оглянулся в надежде отыскать хоть какое-то знакомое лицо, прикупив тем самым чуток времени на раздумье. Но люди, случайно встретившись с ним взглядом,
отворачивались, будто он уже был приговорен к смерти.
Даже Божа Крстич, хозяин кафаны, спрятался за стойкой, притворившись, будто считает выручку. Нишавац
даже успел проклясть себя за то, что перебрался сюда,
на окраину, из центра города. Начни они игру в городском кафе, куда захаживают настоящие господа и уважаемые игроки, безумный болгарин не посмел бы размахивать пистолетом, его вообще бы не пустили в заведение.
Нишавац судорожно размышлял, перебирая пальцами кости и одновременно мысленно взывая к святому Йовану,
но тут офицер рявкнул:
— Что мешкашь? Бросай кости!
Странная смесь болгарских и сербских слов выдавала
его злость. Наверное, он был родом из какого-нибудь
пограничного села. Несчастный импотент! Выблядок, порожденный вшивым болгарином, который любил лазать
через чужие заборы.
— Спокойно, приятель… — примирительно пробормотал Нишавац. — Ну куда ты спешишь? Сыграем и эту
партию, честно и как следует…
— Бросай!
Неохотно и медленно Нишавац опустил кости в стакан, поднял, ловко встряхнул его и выкинул содержимое
на столешницу. Он затаил дыхание, и его примеру последовали прочие посетители кафаны, после чего облегченно, словно «Отче наш», выдохнул заветную цифру:
— Семь…
Опять медленно поднял стакан, впервые в жизни желая, чтобы комбинация не повторилась. Со столешницы
на него уставились проницательные змеиные глазки игральных костей.
Двойка.
И пятерка.
Опять он выиграл.
Болгарин ударил тяжеленным кулаком по столу:
— Твоя мамката ебать хотел!
Нишавац старался не смотреть ему в глаза, да он и не
смог бы это сделать, потому как его взгляд был прикован
к лежащему перед болгарином пистолету. Казалось, что
вот сейчас тот поднимет оружие и всадит в него пулю.
И тут случилось нечто совсем непредвиденное. За стол
с левой стороны, как раз между ним и болгарином, присел
высокий мужчина в шинели. Болгарин презрительно оглядел его и спросил:
— Кто ты таковой? Что ты потребовашь?
Мужчина спокойно глотнул ракии. Потом запустил
руку под шинель и вытащил черный вальтер с выгравированным на рукоятке королевским гербом Карагеоргия:
— Господин поручик, я — офицер его величества короля Петра Второго, — ответил он ему, не повышая голоса. — И в этом качестве требую от вас обращаться ко
мне уважительно, как к старшему по званию. Что же
касается барбута… Если вы желаете продолжить партию,
то условия должны быть одинаковы для всех участников
игры. Не так ли, Нишавац?
— Господин Неманя? Ты ли это? — воскликнул пораженный Нишавац.
Майор Неманя Лукич ответил легкой улыбкой и кивком, после чего одним глотком допил рюмку. Болгарин
обеспокоенно поглядывал то на него, то на лежащий перед ним пистолет. Он не знал, что делать, и потому все
сильнее нервничал. Неманя склонил голову, налил себе
еще, посмотрел на болгарина и сказал:
— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.
— Знаешь, чертов сербиянец? — презрительно фыркнул болгарин.
— Знаю-знаю, — усмехнулся Неманя Лукич. — Гадаешь, кто из нас проворнее.
Борода болгарского офицера затряслась от гнева, правая рука дрожала, а в левой он сжимал кости. Неманя
склонился к нему и тихо, почти шепотом, произнес:
— Поверь мне… Только дернись… Мне и пистолет ни
к чему — просто прирежу тебя… Располосую от уха до
уха. Ты ведь наверняка слышал, что мы, четники, обожаем такие штучки, а?
Время в кафане будто остановилось. Только мухи лениво жужжали над пьяными головами.
Болгарин потянулся — не к пистолету, а за стаканом.
Не отрывая взгляда от Немани, он выцедил содержимое
до последней капли, вытер толстые жирные губы, выдержал паузу, с грохотом поставил стакан и поднялся.
— Пистолет оставь здесь, — приказал Неманя.
— А деньги?
— Насколько мне известно, выиграл Нишавац…
— Не желам так заканчивать. Мой еще вернется… Мой
вас найдет!
Неманя пожал плечами и поднял стакан, словно приветствуя его:
— Тогда у меня будет повод выпить еще раз — за
упокой твоей души!
Болгарский офицер сердито махнул рукой и решительно направился к выходу. Нишавац сгреб выигрыш и
принялся засовывать деньги в карманы модных штанов,
которые, похоже, до войны стоили очень дорого. Посетители кафаны, как ни в чем не бывало, продолжили
пить, спорить и шуметь. Из-под стойки вынырнул хозяин Божа, обрадованный тем, что стрельбы не случилось,
и тут же примчался к их столу со шкаликом в руках.
— Вот тебе, Нишавац, заведение угощает!
— Пью за твой героизм, хозяин Божа!
— Ну что ты так, Нишавац… Ты ведь и сам порядком
струхнул. Никто тебя силой не заставлял играть с этим
болгарским идиотом. Мне ведь надо и за кабаком присматривать, и семью содержать… Вот я и не вмешиваюсь
в ваши игры!
— Да ну? А если бы меня этот болгарин пристрелил
здесь как бешеного пса, это тоже тебя бы не касалось?
— Кто ищет — тот и находит…
— Точно так, — согласился Нишавац. — Пошли, господин Неманя, в город, поищем пристойное заведение.
Нишавац и Неманя вышли из кафаны на старую, мощенную булыжником дорогу, ведущую в город. Июньское утро дышало прохладой, и гармонист натянул тяжелое пальто, которое перекинул было через руку.
— Помнишь, как вы умели гульнуть в «Нью-Йорке»?
Ах, что за кавалеры были! Мы с Тозой Живковичем не
успевали деньги пересчитывать, такой хороший бакшиш
вы нам оставляли!
— Да, было когда-то, Нишавац…
Гармонист остановился, чтобы получше рассмотреть
спутника.
— Однако смотрю я на тебя, господин… — начал он
неуверенно. — Сколько лет прошло, а ты все не меняешься. Совсем не состарился!
— Это тебе только кажется.
— Ничего не кажется! Все такой же молодой и симпатичный, как раньше.
Не обращая внимания на комплименты, Неманя
спросил:
— А где твоя гармоника, Нишавац?
— Эх, мой господин… Народу теперь не до песен! Бросил я гармонику. Душа не принимает… Как началась война,
так я ее и забросил. Мобилизовать меня не успели. Да только швабы потом схватили и отправили на рудник в Бор.
Правда, я кое-как выкрутился и устроился работать на железную дорогу. А теперь вот шатаюсь по трактирам и выпиваю со всякими босяками. А если захочет какой идиот
в барбут сыграть, я его тут же обдеру как липку…
Неманя поднял воротник шинели, вытащил портсигар и угостил гармониста сигаретой.
— Чего это ты нарядился в эту шинельку, господин
мой Неманя? — подивился Нишавац. — Добро мои кости
стынут, а ты вон какой мужчина видный — и мерзнешь!
Стараясь скрыть за вымученной улыбкой недовольство, Неманя дал тому прикурить и тихо произнес:
— Я изнутри мерзну, Нишавац…