Фрагмент из вступительной статьи, а также один из «Скандалов»
О книге Антона Сорокина «Тридцать три скандала Колчаку»
«Это не литература, это вне литературы. Тем хуже для литературы…»
Антон Сорокин
Центральная семиологическая проблема, которую весьма своеобразно и последовательно решал в своем многообразном творчестве сибирский писатель, драматург, художник Антон Семенович Сорокин
Категорией, позволяющей снять неразрешимое противоречие между перформативом и дескриптивной структурой высказывания, имеющей все основания оставаться без автора и не получить резонанса, стал у Сорокина скандал. Он же становится пространством медиации между биографией, телом и текстом, внешнее «величие» и совершенство которых вполне осознанно принесены писателем в жертву своеобразно и глубоко понятой «литературности».
К скандалу писатель относился эстетически, как к произведению искусства, и строго рационально. Скандал и есть, по Сорокину, высшая форма литературного творчества: по крайней мере, весь город Омск — в этой системе ценностей — замирает в напряженном ожидании: что еще вытворит Сорокин? <…>
Из текста «Тридцати трех скандалов…» видно, что А. С. Сорокин «осмеливался провоцировать» не только колчаковцев, но и самого Верховного правителя Александра Васильевича Колчака
Отдадим должное и Колчаку, не только терпевшего выходки эксцентричного провинциального литератора, но и не побоявшегося перед лицом неотвратимой гибели переступать порог дома юродствующего мудреца и писателя, целуя ручку его супруге… Делая шаг навстречу Сорокину, Колчак, оставаясь его антагонистом в жизни и оппонентом в политике, поневоле становится партнером писателя в трагической клоунаде истории и жизни — его и своей.
По многочисленным свидетельствам, об устраиваемых А. С. Сорокиным скандалах знал и говорил тогда практически весь Омск — столица Верховного правителя России.
<…>
В области орфографии, пунктуации и синтаксиса (иногда непривычно «смятого») мы старались сохранить особенности оригинала.
Надеемся, что эта книга привлечет внимание к писателю, художнику и скандалисту, создателю
Иногда, впрочем, автор говорил, что
<…>
Скандал третий
Давид Бурлюк был в восторге от моей находчивости. С вами можно дело сделать, не то, что мямля Четвериков. Отец футуризма приглашал меня ехать с ним в Америку, от поездки я отказался, но дал разрешение Давиду Бурлюку выпускать за Антона Сорокина артиста (важны мои произведения). Сидя в Омске, я читал рецензии о выступлении Антона Сорокина в Томске, Новониколаевске, в Иркутске. А в 1921 году в Омск привезли арестованного Антона Сорокина и мне пришлось узнать, что это артист Карпинский, выступавший за Антона Сорокина на вечерах Бурлюка и по отъезде в Америку Бурлюка устраивавший самостоятельно вечера Антона Сорокина. Артиста освободили.
− Можете выступать от моего имени.
Карпинский махнул рукой:
− Довольно!
И вот Давид Бурлюк кричал стихи Маяковского, Четвериков распевал Северянина: мороженое из сирени, Антон Сорокин читал свои киргизские песни, а Всеволод Иванов по моей инструкции выступал против Давида Бурлака, упрекал его в жадности к деньгам. <…>
Давид Бурлюк нарисовал несколько моих портретов и выдал мне следующее удостоверение:
«От Всероссийской Федерации Футуристов национальному великому писателю и художнику Сибири Антону Сорокину. Извещение. Я, Давид Бурлюк, отец российского футуризма, властью, данной мне великими вождями Нового искусства, присоединяю Вас, Антон Сорокин, к ВФФ, приказываем отныне именоваться в титулах своих великий художником, а не только писателем и извещением, что отныне ваше имя вписано и будет упоминаться в обращениях наших к народу в следующее порядке: Давид Бурлюк, Василий Каменский, Владимир Маяковский, Велимир Хлебников, Игорь Северянин и Антон Сорокин, подписал ОРФ действительный член учредитель о-ва „Бубновый валет“, член Президиума московских художественных организаций. Давид Давидович Бурлюк, скрепил Евгений Спасский».
Выставка у Давида Бурлюка была шедевром, неудивительно, что зрители не вмещались в зал выставки. Давид Бурлюк боялся попов, докторов и полиции.
− С этими людьми будьте осторожны, Антон Семенович, вреда причинить могут много.
И потому Антону Сорокину стоило больного труда уговорить Давида Бурлюка выставить распятие Антона Сорокина. Успех этой картины был невероятный, стояли толпы народа, работа была удивительна. Подходит священник:
− Что это, большевизм? Где устроитель? Кощунство!
Давид Бурлюк напуган.
− Что, я не говорил, попы − это сила, много вреда могут сделать.
− Какие пустяки, Давид Давидович, у меня все предусмотрено,
− Что же, увидим.
− Кто звал устроителя выставки, в чем дело?
Священник важно, нараспев, видимо, желая поиздеваться, говорит:
− Придется звать полицию, протокольчик составить на предмет привлечения к ответственности за кощунство.
Давид Бурлюк толкает незаметно в бок Антона Сорокина.
− Ну, что, я не говорил?
− Да, кощунство, большевизм, издевательство над сыном Божьим, − распевает поп, − над Исусом Христом.
− Вы, батюшка, по всей вероятности страдаете близорукостью, наденьте очки и посмотрите, что написано: это не Христос, а разбойник, пояснение идиотам и глупцам.
− Давно ли, батюшка, стали защитником разбойников, как вам известно, на крестах и разбойников распинали.
− После того, как Христос освятил крест пролитием за ны и наши грехи своею пресвятою кровью, крест сия − вещь священная, да и при той оскорблении священного моего сана, на мне благодать святого духа и вдруг идиотам и глупцам, не потерплю такого издевательства. Автора сих богомерзких картин должно отправить в большевизию, здесь им не место!
− А мы исправим.
И Антон Сорокин приписал пояснение: для идиотов и глупцов, а также для умных и с благодатью святого духа иереев, это не Христос, а разбойник.
Хохот публики. Священник старается скрыться.
− Куда вы, батюшка, зовите полицию для составления протокола на предмет привлечения за кощунство.
Священник сердито плюет на пол и говорит:
− А ну вас, футуристов, к дьяволу, связываться не хочется. Благодать святого духа и оскорбление идиот, я понимаю, зараза большевизма.
Давид Бурлюк демонстративно жмет руку Сорокина Антона.
− Справлюсь с попом, а вот сегодня против вас будет доктор.
− Пустяки, я даже и полиции не боюсь, − говорит Антон Сорокин.
<…>
Как справиться с полицией
С попами вы справились, с докторами тоже, а теперь ждите полицию, она вас не оставит в покое.
Я рассказал про море и Эзопа. Давид Бурлюк долго хохотал. Сегодня я выкину Антре, зажигаю свечу и читаю манифест: мы милостью мысли, Антон Сорокин в газетном колпаке, шут Бенецо, кувыркаемся на подмостках мысли человеческой, лицо наше размалевано и одеяние в тусклых блестках, мы приходим к холодному городу давать наше представление, скулить, как побитый пес, и делать веселой битую морду. А там далеко дворцы наших вассалов, в цвету белой боярки и вкушаем тоску в бокалах, сегодня сердцу нашему больно, и так далее. Манифест по моему заказу написан был Всеволодом Ивановичем.
Я объявил себя диктатором над приехавшими в Сибирь писателями Вяткиным, Ауслендером, Лидией Лесной, Ковальскими и другими, требовал, чтобы для меня приобрели автомобиль.
− А то вы, как стадо баранов без диктатора. Мы, Антон Сорокин, почувствовали стремление к власти и желаем быть диктатором, буду выпускать приказы. Ауслендеру приказываю не отбивать хлеб у чернорабочих слова газетчиков, а писать стилизованные рассказы. Вяткину, поэту, лирику, приказывал не увлекаться административными должностями…
− Я не подчиняюсь вашему приказу, − кричит Ауслендер.
Давид Бурлюк радостно улыбается, ненавидит он Ауслендера до того, что его фамилию не произносит, а говорит Сережка Сляндер.
− А вы не подчиняетесь, Ауслендер, вполне понятно, придворный писатель Верховного правителя Колчака, я оплачивать так дорого ваш труд не могу, вы раб, имеете уже господина.
− Я не подчиняюсь, − говорит Вяткин, − это же клоунада.
− Что? Клоунада! Вяткин может возвышать голос здесь перед диктатором писателей, а почему не протестует, когда в спину убивают Новоселова? Я убивать никого не могу. Я власть захватываю, власть клоунскую, но без убийства и насилия. Встать перед первым в мире диктатором над писателями.
Аудитория понимает сатиру, встает и кричит:
− Да здравствует диктатор писателей Антон Сорокин!
− А теперь получите деньги.
И Антон Сорокин раздает денежные знаки шестой державы, обеспеченные полным собранием сочинений Антона Сорокина, подделыватели караются сумасшедшим домом, а не принимающие знаки − принудительным чтением рассказов Антона Сорокина. Портрет король треф Антон Сорокин и надпись Диктатор.
На другой день извозчики привозили деньги в помещение, где происходили вечера Бурлюка и требовали обменить. Эти деньги они приняли от своих седоков, по наивности думая, что деньги выпущены новым правительством.
На другой день я был арестован, но когда написали протокол и дали подписать, я сделал надпись Фердинанд Шестой.
− Что это значит?
− Ничего особенного, понятно, как стеариновая свеча, я сошел с ума, разве нормальный полезет в диктаторы? И вы, нормальные, должны не протокол писать, а отвезти меня в сумасшедший дом, или подчиняться моей диктаторской власти, другого выхода нет.
Посоветовались, пожали плечами и отпустили.
Давид Бурлюк от восхищения не знал, что делать. Он вынул деньги:
− Вот вам, Антон Семенович.
Денег было восемьсот тридцать рублей.
