Антон Сорокин. Тридцать три скандала Колчаку (фрагмент)

Фрагмент из вступительной статьи, а также один из «Скандалов»

О книге Антона Сорокина «Тридцать три скандала Колчаку»

«Это не литература, это вне литературы. Тем хуже для литературы…»

Антон Сорокин

Центральная семиологическая проблема, которую весьма своеобразно и последовательно решал в своем многообразном творчестве сибирский писатель, драматург, художник Антон Семенович Сорокин (1884–1928) — проблема организации перформативной структуры высказывания, той самой, из которой, согласно Жаку Деррида, невозможно удалить имя подписывающего. Вполне закономерно на этом пути появление «Манифеста Антона Сорокина», «Завещания Антона Сорокина», многочисленных вариантов «Автобиографии Антона Сорокина». Подобно Ницше в интерпретации Деррида, скромный омский литератор, провозгласивший себя Писательским Королем, мозгом Сибири, «национальным сибирским писателем», парадоксальным образом оказался готов «пустить в ход свое имя (со всем, что к нему примешано и что не сводится к „я“), инсценировать подписи, сделать из всего, что было написано о жизни и смерти, один огромный биографический росчерк» [Деррида 2002, 47].

Категорией, позволяющей снять неразрешимое противоречие между перформативом и дескриптивной структурой высказывания, имеющей все основания оставаться без автора и не получить резонанса, стал у Сорокина скандал. Он же становится пространством медиации между биографией, телом и текстом, внешнее «величие» и совершенство которых вполне осознанно принесены писателем в жертву своеобразно и глубоко понятой «литературности».

К скандалу писатель относился эстетически, как к произведению искусства, и строго рационально. Скандал и есть, по Сорокину, высшая форма литературного творчества: по крайней мере, весь город Омск — в этой системе ценностей — замирает в напряженном ожидании: что еще вытворит Сорокин? <…>

Из текста «Тридцати трех скандалов…» видно, что А. С. Сорокин «осмеливался провоцировать» не только колчаковцев, но и самого Верховного правителя Александра Васильевича Колчака (1874–1920). Отдадим должное мужеству человека, бесстрашно, самозванно и самочинно являвшемуся на совещания у Колчака и обращавшему адмирала и его свиту в бегство при помощи, например, «знаменитого номера со свечой». Вспомним при этом, что всякое, в том числе, очевидно, и такое, противодействие Верховному правителю грозило расстрелом. Шутки «Писательского Короля» могли иметь нешуточное завершение; скандалист Сорокин изрядно рисковал, ставя на карту собственную жизнь.

Отдадим должное и Колчаку, не только терпевшего выходки эксцентричного провинциального литератора, но и не побоявшегося перед лицом неотвратимой гибели переступать порог дома юродствующего мудреца и писателя, целуя ручку его супруге… Делая шаг навстречу Сорокину, Колчак, оставаясь его антагонистом в жизни и оппонентом в политике, поневоле становится партнером писателя в трагической клоунаде истории и жизни — его и своей.
По многочисленным свидетельствам, об устраиваемых А. С. Сорокиным скандалах знал и говорил тогда практически весь Омск — столица Верховного правителя России.

<…>

В области орфографии, пунктуации и синтаксиса (иногда непривычно «смятого») мы старались сохранить особенности оригинала.

Надеемся, что эта книга привлечет внимание к писателю, художнику и скандалисту, создателю 24-х томов первоклассной литературы.

Иногда, впрочем, автор говорил, что 32-х.

<…>

Скандал третий

Давид Бурлюк был в восторге от моей находчивости. С вами можно дело сделать, не то, что мямля Четвериков. Отец футуризма приглашал меня ехать с ним в Америку, от поездки я отказался, но дал разрешение Давиду Бурлюку выпускать за Антона Сорокина артиста (важны мои произведения). Сидя в Омске, я читал рецензии о выступлении Антона Сорокина в Томске, Новониколаевске, в Иркутске. А в 1921 году в Омск привезли арестованного Антона Сорокина и мне пришлось узнать, что это артист Карпинский, выступавший за Антона Сорокина на вечерах Бурлюка и по отъезде в Америку Бурлюка устраивавший самостоятельно вечера Антона Сорокина. Артиста освободили.

− Можете выступать от моего имени.

Карпинский махнул рукой:

− Довольно!

И вот Давид Бурлюк кричал стихи Маяковского, Четвериков распевал Северянина: мороженое из сирени, Антон Сорокин читал свои киргизские песни, а Всеволод Иванов по моей инструкции выступал против Давида Бурлака, упрекал его в жадности к деньгам. <…>

Давид Бурлюк нарисовал несколько моих портретов и выдал мне следующее удостоверение:

«От Всероссийской Федерации Футуристов национальному великому писателю и художнику Сибири Антону Сорокину. Извещение. Я, Давид Бурлюк, отец российского футуризма, властью, данной мне великими вождями Нового искусства, присоединяю Вас, Антон Сорокин, к ВФФ, приказываем отныне именоваться в титулах своих великий художником, а не только писателем и извещением, что отныне ваше имя вписано и будет упоминаться в обращениях наших к народу в следующее порядке: Давид Бурлюк, Василий Каменский, Владимир Маяковский, Велимир Хлебников, Игорь Северянин и Антон Сорокин, подписал ОРФ действительный член учредитель о-ва „Бубновый валет“, член Президиума московских художественных организаций. Давид Давидович Бурлюк, скрепил Евгений Спасский».

Выставка у Давида Бурлюка была шедевром, неудивительно, что зрители не вмещались в зал выставки. Давид Бурлюк боялся попов, докторов и полиции.
− С этими людьми будьте осторожны, Антон Семенович, вреда причинить могут много.

И потому Антону Сорокину стоило больного труда уговорить Давида Бурлюка выставить распятие Антона Сорокина. Успех этой картины был невероятный, стояли толпы народа, работа была удивительна. Подходит священник:

− Что это, большевизм? Где устроитель? Кощунство!

Давид Бурлюк напуган.

− Что, я не говорил, попы − это сила, много вреда могут сделать.

− Какие пустяки, Давид Давидович, у меня все предусмотрено,

− Что же, увидим.

− Кто звал устроителя выставки, в чем дело?

Священник важно, нараспев, видимо, желая поиздеваться, говорит:

− Придется звать полицию, протокольчик составить на предмет привлечения к ответственности за кощунство.

Давид Бурлюк толкает незаметно в бок Антона Сорокина.

− Ну, что, я не говорил?

− Да, кощунство, большевизм, издевательство над сыном Божьим, − распевает поп, − над Исусом Христом.

− Вы, батюшка, по всей вероятности страдаете близорукостью, наденьте очки и посмотрите, что написано: это не Христос, а разбойник, пояснение идиотам и глупцам.

− Давно ли, батюшка, стали защитником разбойников, как вам известно, на крестах и разбойников распинали.

− После того, как Христос освятил крест пролитием за ны и наши грехи своею пресвятою кровью, крест сия − вещь священная, да и при той оскорблении священного моего сана, на мне благодать святого духа и вдруг идиотам и глупцам, не потерплю такого издевательства. Автора сих богомерзких картин должно отправить в большевизию, здесь им не место!

− А мы исправим.

И Антон Сорокин приписал пояснение: для идиотов и глупцов, а также для умных и с благодатью святого духа иереев, это не Христос, а разбойник.

Хохот публики. Священник старается скрыться.

− Куда вы, батюшка, зовите полицию для составления протокола на предмет привлечения за кощунство.

Священник сердито плюет на пол и говорит:

− А ну вас, футуристов, к дьяволу, связываться не хочется. Благодать святого духа и оскорбление идиот, я понимаю, зараза большевизма.

Давид Бурлюк демонстративно жмет руку Сорокина Антона.

− Справлюсь с попом, а вот сегодня против вас будет доктор.

− Пустяки, я даже и полиции не боюсь, − говорит Антон Сорокин.

<…>

Как справиться с полицией

С попами вы справились, с докторами тоже, а теперь ждите полицию, она вас не оставит в покое.

Я рассказал про море и Эзопа. Давид Бурлюк долго хохотал. Сегодня я выкину Антре, зажигаю свечу и читаю манифест: мы милостью мысли, Антон Сорокин в газетном колпаке, шут Бенецо, кувыркаемся на подмостках мысли человеческой, лицо наше размалевано и одеяние в тусклых блестках, мы приходим к холодному городу давать наше представление, скулить, как побитый пес, и делать веселой битую морду. А там далеко дворцы наших вассалов, в цвету белой боярки и вкушаем тоску в бокалах, сегодня сердцу нашему больно, и так далее. Манифест по моему заказу написан был Всеволодом Ивановичем.

Я объявил себя диктатором над приехавшими в Сибирь писателями Вяткиным, Ауслендером, Лидией Лесной, Ковальскими и другими, требовал, чтобы для меня приобрели автомобиль.

− А то вы, как стадо баранов без диктатора. Мы, Антон Сорокин, почувствовали стремление к власти и желаем быть диктатором, буду выпускать приказы. Ауслендеру приказываю не отбивать хлеб у чернорабочих слова газетчиков, а писать стилизованные рассказы. Вяткину, поэту, лирику, приказывал не увлекаться административными должностями…

− Я не подчиняюсь вашему приказу, − кричит Ауслендер.

Давид Бурлюк радостно улыбается, ненавидит он Ауслендера до того, что его фамилию не произносит, а говорит Сережка Сляндер.

− А вы не подчиняетесь, Ауслендер, вполне понятно, придворный писатель Верховного правителя Колчака, я оплачивать так дорого ваш труд не могу, вы раб, имеете уже господина.

− Я не подчиняюсь, − говорит Вяткин, − это же клоунада.

− Что? Клоунада! Вяткин может возвышать голос здесь перед диктатором писателей, а почему не протестует, когда в спину убивают Новоселова? Я убивать никого не могу. Я власть захватываю, власть клоунскую, но без убийства и насилия. Встать перед первым в мире диктатором над писателями.

Аудитория понимает сатиру, встает и кричит:

− Да здравствует диктатор писателей Антон Сорокин!

− А теперь получите деньги.

И Антон Сорокин раздает денежные знаки шестой державы, обеспеченные полным собранием сочинений Антона Сорокина, подделыватели караются сумасшедшим домом, а не принимающие знаки − принудительным чтением рассказов Антона Сорокина. Портрет король треф Антон Сорокин и надпись Диктатор.

На другой день извозчики привозили деньги в помещение, где происходили вечера Бурлюка и требовали обменить. Эти деньги они приняли от своих седоков, по наивности думая, что деньги выпущены новым правительством.

На другой день я был арестован, но когда написали протокол и дали подписать, я сделал надпись Фердинанд Шестой.

− Что это значит?

− Ничего особенного, понятно, как стеариновая свеча, я сошел с ума, разве нормальный полезет в диктаторы? И вы, нормальные, должны не протокол писать, а отвезти меня в сумасшедший дом, или подчиняться моей диктаторской власти, другого выхода нет.

Посоветовались, пожали плечами и отпустили.

Давид Бурлюк от восхищения не знал, что делать. Он вынул деньги:

− Вот вам, Антон Семенович.

Денег было восемьсот тридцать рублей.

Ты про любовь гадала по ромашке

Владлен Гаврильчик, ветеран неподцензурной поэзии, выпустил аудиодиск со своими поэмами и стихами. Всего на пластинке 79 произведений, мы предлагаем вам послушать три из них

«Ты про любовь гадала по ромашке…»

«Славен город Замудонск…»

«Человек томим талантом…»

Купить аудиокнигу «Вполголоса» (CD) Владлена Гаврильчика

Дык!

Как сладко в 1990-е основывались творческие объединения, издательства, галереи и студии звукозаписи. Логика авантюрного времени благоволила к маниловским прожектам и амбициозным планам захвата мира. Едва ли половина отметили первый день рожденья. Вряд ли более чем одно из десяти детищ что-то записало, издало или произвело на свет. Блестящей идеи и восторгов приятелей оказалось не достаточно для претворения в жизнь сокровенных помыслов, вымыслов и замыслов.

Тем радостнее отмечать 15-й день рождения неутомимого «Красного Матроса». Издательства лопались и поглощались, меняли вывески и хозяев. А Михаил Сапего, отказавшись раз и навсегда от почти любого сотрудничества с книжными сетями и большими магазинами, неизменно продавал свои книги на концертах, выставках и книжных ярмарках. Есть ли еще главный редактор, который лично видел бы большинство читателей изданных им книг? А книжек этих за 15 лет выпущено около двухсот. В 1995 тираж в 500 экземпляров казался вызывающе маргинальным. Теперь же тысяча или пятьсот экземпляров — вполне обычное дело для солидных издательств с многочисленным штатом и офисами.

Творческое объединение Красный Матрос основано в 1995 году петербургским поэтом Михаилом Сапего и московским художником Дмитрием Дроздецким. С 2004 года к объединению примкнул и придал ему сил и динамики журналист и литератор Игорь Шушарин. Сегодня ядро КМ — это М. Сапего, Д. Дроздецкий, И. Шушарин, А. Россомахин, К. Колосов, М. Болдуман, П. Северов и еще много хороших людей.

Деятельность «Красного Матроса» носит некоммерческий характер. Средства, вырученные от реализации книг, идут на издание следующего проекта.

Многие книги издательства — это «книги художника», когда вокруг небольшого текста художник создает цикл иллюстраций. Кроме того, вышло 10 репринтов забытых книг 1910х—1960х гг. Представлен исследовательский жанр (вышли книги о психологии «бытового шрифта», исследования о Хлебникове, о Заболоцком, о Хармсе). Неизменно публикуются поэтические сборники. Новый проект — серия аудиодисков «Поэт у микрофона». Особое место занимает историко-краеведческий проект в рамках серии «ПРО…»

Деятельность «Красного Матроса» — в лице главного редактора Михаила Сапего — в 2007 году была отмечена художественной премией «Петрополь».

Прямая речь: Михаил Сапего, главный редактор Творческого объединения «Красный Матрос»

Красный Матрос. Начало

Я взял и на одной тусовке ляпнул, что собираюсь издавать книги…

И естественно простодушный и легковерный народ стал говорить: «Ну, давай, издавай нас». Пришлось мне, не ведая, как и что, взяться за издание книжек. Доказывать пришлось свою состоятельность делом. Появилось чувство ответственности. Искушения и соблазны были побеждены в основном не силой воли, но мерой занятости.

Кранный Матрос, Митьки и левый поворот

Митьки (см. книгу Вл. Шинкарева «Митьки»), испокон солидарные с лозунгом «Православие, Самодержавие, Народность», почти весь т. н. «левый сегмент» великодушно отдали мне. Так родилась серия «ПРО…». А до этого момента я и предположить не мог, что мне выпадет честь опубликовать редкие тексты про Чапаева, Ленина, Антикайнена, репринтно переиздать книги первых лет советской власти.

Красный Матрос. Воздух эпохи

Полевые исследования на местности — обязательное условие работы над проектами серии «ПРО…». Мы собираем архивные документы, фотографии, беседуем с очевидцами событий.

Например, в 2005 году шел сериал «Гибель империи», где звучала песня «Ночь порвет наболевшие нити» на стихи, как значилось в титрах, неизвестного автора. Заинтересовавшись, «Красный Матрос» с дружеской помощью «Агентства журналистских расследований» провел поиск и вернул имя и лицо поэту Сергею Копыткину — автору этого пронзительного романса 1914 года, цитировавшегося Владимиром Набоковым в романе «Машенька» и Аркадием Гайдаром в повести «Р.В.С»; варианты этой песни исполнялись и белогвардейцами, и большевиками, и на фронтах Великой Отечественной. Получилась очень важная книга, в которой наряду с очерком о жизни и творчестве Копыткина репринтно воспроизведен сборник его стихов 1915 года, а также блок редких фотографий из государственного архива и частных коллекций. Очень важна для нас серия репринтных изданий. Это могут быть совершенно разные книги: от прописей для первоклассников (Москва, 1914 год) до сборника жаргонных слов преступного элемента (Алма-Ата, 1971 год).

Красный Матрос и капиталисты

Искушение связаться с магазинами было. Я думал: начну делать хорошие книжки, и все они окажутся в магазинах. Но потом понял — нечего им там делать. Сама жизнь вынесла нас на обочину и периферию, с большинством наших читателей. Красный Матрос, полагаю, окончательно стал своеобразным флагманом современных форм самиздата. Тиражи маленькие, но подпольный обком действует! Вера в то, что мы делаем, наши усилия, — стали залогом нашего существования, невзирая ни на дефолты, ни на кризисы, ни на козни печатников, которые время от времени исчезают с деньгами и макетами книг, и прочее кидалово.

Красный Матрос и Пионеры

Красный Матрос гордится тем, что всегда оставался издательством первой книжки автора. Хотя могли бы заняться только документальными проектами, которые взываю к нам, и которые если не мы, то не издаст никогда никто.

Первый раз у нас издались известный ныне московский прозаический тандем Попов и Белобров, целое литературное объединение «Осумасшедшевшие Безумцы» во главе с Мирославом Немировым. Это и Всеволод Емелин, и Андрей Родионов, и Владимир Нескажу, и Григорий Манаев. И все они к нашей радости впервые издались в КМ. Многие наши авторы сейчас издаются уже в твердых переплетах, получают гонорары и премии. В чем есть и наша невеликая заслуга. Значит, всё не зря мы затеяли. Мы всё пытаемся синхронизировать работу издательства, а если не выходит — забиваем. И тогда синхронизируется само.

Красный Матрос. Трудовая вахта

Сейчас, в канун юбилея, в работе очень важные и равноинтересные проекты: запись музыкального альбома неизвестных солдатских песен времен Великой Отечественной Войны, ретро-альбом бутафорской фотографии «Бутафорское счастье», книга о драматичной судьбе стадиона им. Кирова и о его создателе — академике А. Никольском. Еще ряд книг, работа над которыми идёт уже не один год. Все это, однако, не в ущерб другим сериям и авторам.

Красный Матрос не сдается

Мне в свое время подарили куклу красного матроса, с флажками в каждой руке. На одном флажке нарисована цифра «7» и стрелка вниз. На другом — «8» и стрелка вверх. Это цитата известного хайку про японского Ваньку-Встаньку «Семь раз вниз, восемь раз вверх». Сколько бы раз вниз жизнь нас ни окунала, мы все равно выныриваем. Потому как есть мы матросы. И нет у нас другого пути. Дык!

Полина Ермакова

Некоторые любят погорячее (Андрей Россомахин, Денис Хрусталев. Русская Медведица)

Андрей Россомахин, Денис Хрусталев
«Русская Медведица, или Политика и похабство.
Опыт расшифровки английской гравюры»

  • СПб.: Красный Матрос, 2007
  • Обложка, 72 с.
  • ISBN 5-7187-0719-1
  • 500 экз.

Теперь я уверена — Екатерина II была очень харизматичной фигурой. А очарование настоящего харизматика определенно переживает своего владельца — и вот в 2007 году в Санкт-Петербурге двум авторам не дает покоя поруганная в 1791 году честь прекрасной дамы.

Признаться, я далека от постмодернистского снобизма — меня легко купить броской формулировкой и скандальной картинкой: Екатерина в медвежьей шкуре, на ней верхом скачет возмутительно нелепый Потемкин, а вокруг представители мировых держав с сальными и оскорбительными репликами. Чудо как хороши!

Именно таков сюжет английской гравюры 1791 года, как раз и послужившей поводом для речи двух петербургских интеллектуалов об Очаковском кризисе, о традициях английской сатирической гравюры и, главное, о репрезентации России как медведя и / или медведицы. Именно этот вопрос особенно интригует господ Хрусталева и Россомахина. Авторы обещают, что книга станет первой в серии «Россия как медведь», в которой они продолжат «взрывать глубинные пласты европейской русофобии» на материале английских политических карикатур, изображающих Россию как медведя. При всей фрейдистской эпатажности (подзаголовок «Политика и похабство» обязывает), способной привлечь массового читателя, этот текст — убедительное историко-искусствоведческое исследование, снабженное серьезным научным аппаратом, а подробнейший каталог английских карикатур XVIII века будет небезынтересен даже искушенному специалисту.

Купить книгу «Русская Медведица, или Политика и похабство» Андрея Россомахина и Дениса Хрусталева

Полина Ермакова

Евгений Мякишев. Морская

  • СПб.: Красный Матрос, 2007 г.
  • Обложка, 112 с.
  • ISBN 5-7187-0732-4
  • 500 экз.

Матерый значит матершинник

Мякишев — не просто залихватский поэт про бухло—баб—галлюциногенные грибы—травку, как может показаться на первый взгляд. Сквозь стихи про пьянку, сквозь галлюциногенный поганочный бред, сквозь образ поэта-хулигана проглядывает, если присмотреться, подлинный трагизм, который и является отправной точкой мякишевских стихов. Перед тем как писать про «Морскую», я просмотрел еще раз все вышедшие книги Мякишева, и вот что вырисовалось… В самом начале поэт, выражаясь в духе написавшего предисловие к «Морской» Плуцера-Сарно, был полон надежд на то, чтобы оплодотворить своими стихами если не весь мир, то по крайней мере умы своих читателей. Но очень скоро столкнулся с суровой реальностью — нет, не ненужности поэзии, а — старения, причем не физического, а внутреннего, духовного. Тема времени — одна из главных мякишевских тем. Другая тема — любовная. И если в первых стихах лирический герой любовных эпистол нежен и внимателен по отношению к своим нежным же и трепетным спутницам («И угадали в последнем трамвайном звонке // Голос глухой мой и твой, чуть заметно дрожащий»), то в последующих стихотворных свидетельствах мера цинизма мэтра взлетает до небес, и этот цинизм — свидетельство внутренней метаморфозы. Какую же еще цель должен преследовать поэт, как не отображение изменений собственной души?.. Ну, Мякишев и отображает.

Так вот, о времени. Стоит ли верить Мякишеву, когда он пишет в своей предыдущей книжке, сборнике «Коллекционер»: «Я не стал узловатым и жестким, не покрылся морщинистым мхом»? С чего бы было и оправдываться, если бы не стал, не покрылся? Нет, время, как явствует уже начиная со времен написания поэмы «Скитальцы» (1991–1993), давно уже подтачивало поэта. Он и сам это наверняка хорошо чувствует. И вот тут начинается самое грустное: как же оно должно было его подточить, чтобы на вершине своей творческой зрелости Мякишев не нашел ничего лучшего, чем пуститься в беспробудный матерный популизм. Обсценная лексика, если вдуматься, самый поэтический слой русского языка: с ее помощью абсолютно любой может почувствовать себя поэтом. И, обильно вкрапляя в свои стихи слова на х, б и п, Мякишев как бы говорит всем, кто любит украшать свою речь всеми этими словами: «Вы не хуже, чем я. Вы тоже — поэты». И его популярность растет.

Остается только согласиться с самим поэтом, заявляющим о себе следующее:

Нет у меня, лябдь,
    способностей к бизнесу,
К музыке, к спорту,
                 к наукам… Увы.
Часто текут у меня
                    сопли из носу,
Слюни — из прочих
                   частей головы.
В зеркале я наблюдал
                         отражение
Собственных, в целом —
                   унылых телес.
Я понимаю, что Мякишев
                       Женя (я) —
Ангел, серьезно
              упавший с небес.

Эти стихи — надо отдать им должное — хороши, — чего не скажешь о половине вошедших в «Морскую» стихов, хотя и скажешь об оставшейся половине. Чего там: Мякишев все понимает, и про генезис матерного начала своих худших стихов — тоже. Поэтому-то он так трагичен. Тем более, что безусловно талантлив.

Дмитрий Трунченков