Метка: Свобода

Про дикобразов и людей

Немецкий философ Артур Шопенгауэр, рассказывая своим студентам о законах, управляющих жизнью людей в обществе, приводил в пример забавную «притчу о дикобразах». Звучит она приблизительно так.

По дороге брело стадо дикобразов. Наступила ночь, стадо стало устраиваться на ночлег, и, чтобы не замерзнуть, дикобразы свалились спать в кучу. Но заснуть не удалось — мешали иголки соседей. Тогда они решили отодвинуться подальше друг от друга, но тут новая напасть — стало холодно. Так они то прижимались, то опять отодвигались, и происходило это до тех пор, пока не удалось им наконец найти такое расстояние, чтобы и иголки кололись не очень и чтобы не слишком холодно было. «Так потребность в обществе, — пишет дальше Шопенгауэр, — проистекающая из пустоты и монотонности личной внутренней жизни, толкает людей друг к другу; но их многочисленные отталкивающие свойства и невыносимые недостатки заставляют их расходиться». Есть ли какой-нибудь выход из этого экзистенциального тупика? Шопенгауэр говорит, что да, есть. Надо быть вежливым и обладать «добрым нравом».

Здесь можно прервать цитату и задуматься, а что значит быть свободным, когда рядом находится другой человек, у которого тоже есть свои, так сказать, иголки, которые колются не хуже, чем у дикобраза. В этом случае свобода сплошь и рядом оказывается не тем, что под этим словом понимается, и это уж ни в коей мере не анархия, не гипертрофия своего «Я» и не разгул страстей, от которого дух захватывает, а скорее уж своеобразное искусство быть с другим, которое позволяет… просто-напросто оставаться самим собой. Ведь, может быть, в том и состоит одновременно и несчастье человека, и его высочайшее наслаждение, что свободы не существует без другого.

Однако часто этого необходимого политического благоразумия в отношениях с другим человеком не хватает, поскольку он испытывает желания, главное из которых, очевидно, в стремлении властвовать при помощи магического кольца либо без него, но все же осуществлять свое часто мелкое тиранство. Как говорил один из героев Достоевского, «любить у меня -значит тиранствовать и нравственно превосходствовать» и, значит, человек выбирает не между свободой и несвободой, а различными видами зависимости отдругого. Об этом можно сказать, например, так: «Свобода — это возможность выбирать себе зависимость…», и мы с вами, взрослые мальчики и девочки, хорошо знаем, что равноправие — вещь иллюзорная и равенство часто перекашивается в какую-то одну сторону, свобода превращается в зависимость и кто-то становится рабом, а кто-то господином, —- и тогда требуются поистине революционные усилия, чтобы обрести прежнее равновесие.

Отношение к другому, который является источником боли, переживаний, удовольствия, радости, сопоставимо с отношением человека к своему собственному телу, и, собственно говоря, тело и есть самый главный, великий Другой. На него можно негодовать или быть от него в восторге, оно может подводить, проявлять явную враждебность, преподносить сюрпризы. Никто ведь толком не знает, что таится внутри нас. На тело могут быть распространены деловые, партнерские отношения, оно может выступать объектом договора, или обрести независимость от своего прежнего владельца, или стать прибежищем для темных сил. Оно является источником страдания, когда наши желания не удовлетворяются, когда разум уступает, когда у него больше нет никаких аргументов, чтобы противостоять нам самим. Исход этой борьбы всегда не предрешен, но без этого не существует понимания свободы вообще, а без знания нет надежды, что все устроится в конце концов наилучшим образом и человек обретет то, что ему надо больше всего…

Дмитрий Калугин

Свобода vs Проект
или Вот наш дом, который построил…

«Счастье для всех… и пусть никто не
уйдет обиженным.»

Аркадий и Борис Стругацкие

Современная литература есть зеркало общества. Более того, между обществом и литературой существует связь. Она подпитывается тем, что можно назвать «культурой». Или «корпоративной культурой» — если представить государство как корпорацию. Особенно если таковая корпорация разрабатывает нечто… назовем это словом «Проект».

В принципе, общество может разрабатывать и Свободу. Правда, о том, что при таком распределении сил получается, отечественная история умалчивает: ей такие атипичные случаи попросту неизвестны.

…В отличие от «Проекта». Вот несколько примеров наиболее характерных его проявлений. В нашем несвободном обществе литература начинает постепенно олицетворять собой Проект и корпорацию. И тогда у автора (работника?) получается не книжка, а Продукт Проекта. Независимо от степени таланта и одаренности. Примеров — более чем достаточно. Причем — в разнообразнейших жанрах и направлениях, от детской литературы до фантастики и мейнстрима.

Сергей Лукьяненко. «Звезды — холодные игрушки», «Звездный лабиринт». Небесталанный автор и, возможно, неплохой человек. Вот цикл его отвратительных на мой вкус (пусть и с ювелирной тщательностью сконструированных) полухайнлайновских романов о «мире будущего», в котором сегодняшний, находящийся на стыке тысячелетий, читатель без труда узнает в картинах Земли, изнемогающей под «гнетом чужих», современную Россию. Вот злобные (вернее, Чужие, не-наши) инсектоидыцзыгу, мышатаалари и прочие обитатели «космического зоопарка», неуловимо напоминающие китайцев, европейцев и иных «басурман». Вот всплески ксенофобских настроений и нацизма-национализма начала нулевых, приблизительно совпадающих с первой стадией «раскрутки» этих текстов. А вот экранизированный «Дозор» (справедливо, по моему мнению, заклейменный некоторыми как «позор»): простые мистические будни простого мистического «чекиста»иного, стоящего выше простых смертных с их «слюнявым гуманизмом». Кстати, за книгой Лукьяненко, в которой герой восстает против чекистовидных «джедаев», пытающихся расписать-распланировать всех и вся, следует затяжная пауза в публикациях, после которой появляется роман «Черновик», где некие таинственные, немые и безымянные, тщательно законспирированные силы пытаются «стереть» главного героя из «текста реальности». Интересно, не навеян ли сюжет реальными событиями жизни автора?

Вот «православный греческий писатель», книга которого выходит пятидесятитысячным тиражом в издательстве с характерным названием «Лубянская площадь». Ни имени автора, ни книги называть не буду, дабы не делать им рекламы. По замыслу автора, книга должна являть собой пример «национальной идеи для молодого подрастающего поколения». Написано так, что невольно думаю: «кажется, у этого автора тоже есть автор». В итоге же получаем агрессивноклерикальное «послание» и яростные наезды на «сатанинствующего» Гарри Поттера. Тут же и предложение церкви ввести предмет «основы православной культуры» в обязательную школьную программу. Причем — сделать это в светском государстве, где представлены едва ли не все мировые религии.

Вот господин Андрей Бушков и его «шантарский» цикл. Интрига, превосходнейший — для жанра развлекательного экшэна — стиль, и… апология «национального героя», «парня из спецотряда», а недавно — и вовсе тридцатитысячные тиражи продукции (слово «книги» в этом месте не способен произнести мой язык и отказываются набирать пальцы) об Иване Грозном и Иосифе Сталине. О том, что эти два «деятеля» вполне так ничего себе люди, и ничто человеческое им не было чуждо, и вообще, они хотели как лучше, для нас с вами старались, а их неверно поняли. Ну да. Не иначе, виной тому происки «гнилой интеллигенции» (Сталина и Грозного на нас нет), с ее — цитирую по памяти и аннотации к последнему «бестселлеру» г-на Бушкова — «слюнявым гуманизмом, еще никогда не доводившим до добра».

Мне даже не хочется думать, что получится, если еще и эта продукция, подобно романам Лукьяненко, встретит «массовый отклик» читателей… Тогда кошмары, описанные Диной Хапаевой в ее недавно вышедшей книге «Готическое общество», и впрямь могут стать явью. Кошмары прошлого века. Неизбежные,— хотя и Гитлер, и Сомоса, наверное, были вполне себе представители одного с нами биологического вида. И им тоже не было чуждо ничто человеческое. Наверное…

А такие, на первый взгляд, несхожие авторы, как Минаев и Багиров? При всех кажущихся различиях это — «двое из ларца, одинаковы с лица». Первый под видом «романа об истинных ценностях» и «кризисе среднего возраста» проводит знак равенства между «западной демократией» и «фуфлом для лохов», а второму удается весьма успешно навести неискушенного читателя на мысль о том, что «случись чего» (имеется в виду националистическая дискриминация живущих в Москве наших соотечественников с Кавказа), так те «выйдут на улицы». Ну, националистическая дискриминация, предположим, уже случилась (вспомним зачисление грузинского вина в разряд «политически неблагонадежных», последовавшую за этим антигрузинскую истерию, антишаверменную кампанию и «изгнание торговцев с рынков»). И что? Вышел кто-нибудь на улицы? Для сравнения: Великобритания, устав от демаршей Кремля, ввела санкции только против представителей кремлевского государства. Туристы и прочие рядовые граждане не пострадали. А я до сих пор вспоминаю сюжет, показанный в период антигрузинской истерии по какомуто европейскому каналу: старушка не могла улететь в Тбилиси несколько дней, потому что в летную погоду не было рейсов.

К тому же после прочтения «шедевра» господина Багирова у читающего, по мнению автора (или авторов?), вероятно, должно сформироваться стойкое убеждение в том, что именно «мировая закулиса» спонсирует все демократическое движение и «бархатнооранжевые» революции. Ну да. И партизанантифашистов по всей Европе во Вторую мировую, наверное, тоже она спонсировала. Мировая закулиса… А еще она, эта самая закулиса, проплатила тремстам спартанцам и Леониду, чтобы у тех был дополнительный стимул доблестно погибнуть при Фермопилах.

Вот господин Михаил Веллер. Тоже, на мой взгляд, вполне достойный прозаик, с завидным упорством твердящий об «угрозе культурной экспансии», о том, что «нельзя договариваться с врагом», и где только не ищущий этого самого внешнего врага, без устали пугая, пугая, пугая… Чем? Я не понимаю. Может быть, чем-то действительно страшным,— вроде КГБ или НКВД…

В действительности же получается, что Веллер клянет «европейский путь» (не забывая, впрочем, назвать попытки построения «правового государства» попытками создать «правовую систему золота и свинца»). И в итоге подводит тем самым читателей к мысли о… все той же губительности пресловутого гуманизма. По крайней мере, для либеральной Европы. Но как бы и не отрицает при этом возможности «особенного русского пути либеральной идеи». Не забывая, однако же, клеймить «воров-олигархов». Такие вот «национальные особенности».

Меня занимает вопрос: как именно человек, создавший настолько свободную книгу, как «Легенды Невского проспекта» (самым сильным эпизодом в которой я считаю тот, где предприниматель-теневик, наживший миллионные состояния и готовящийся с началом всплеска брежневского антисемитизма уехать в Израиль, теряет всё ради того, чтобы ответить милиционеру, нагло сбившему с него шляпу),— как такой писатель мог превратиться в завсегдатая современных ток-шоу? Впрочем, мне сложно судить о том, насколько добровольно господин Веллер сделал свой выбор. С другой стороны, известны случаи, когда авторские позиции кардинально меняются без явных причин.

Вот, например, Владимир Сорокин. «Норма» и «Лёд» — два полюса, два типа героев, две противоположности… А как весело всё начиналось: «Норма» — несъедобная, но тем не менее вполне точно отражающая советские-совковые реалии. Чекисты — почти карикатурные персонажи, то наведывающиеся к парнишке с «золотыми руками» (золото — собственность государства!), то выезжающие по анонимному звонку и расстреливающие «одинокую гармонь» (или, без всякого звонка, в окопах — Осень, которую принимают за шпионку). Вроде бы не совсем люди — скорее, «иные», но не страшные, а, пожалуй, даже забавные в своей наивной карикатурности. И дальше: «Настя» как образчик людоедско-патриархальных традиций, министрызооморфы «Пира», чекисты-опричники изо «Дня» своего имени…

Все закончилось «Льдом». Молчаливый Бро и его суровые, нордические братья не оставили простым, «не иным» людям в литературе ни малейшего шанса. «Простые люди», которые, собственно, и должны составлять «общество», кажется, попросту вымирают как вид. На смену им идут новые персонажи.

Кто же они, эти молчаливые герои, «избранные», братья и сестры Бро с «суровыми сердцами изо льда», незримой волей свергнутые в Избранную Страну? Какая невидимая сила превратила автора «Насти» и «Нормы» в апологета «избранного пути» и «тайного братства суровых адептов»… непонятно какой веры? Кто, выражаясь корпоративно, выступает здесь в качестве «менеджера проекта»?.. Неужели мы все, все наше общество?..

Я полагаю, что и «детская» книжка тиражом в 50 000 экземпляров от издательства «Лубянская площадь», и духлессно-гастарбайтерные «откровения» с сопоставимыми тиражами суть проявления заказа.

Контркреатива. Государственного ли, государева ли, или отдельных «продвинутых личностей»,— дело десятое. Важно другое: и то, и другое, и третье — образцы Продукта.

Проекта…

Отчего так происходит?

Почему книга превращается в Продукт, как только в двери автору стучится Проект?

Означает ли это, что общество Проекта — общество тотальной цензуры? И означает ли цензура отсутствие креативности?..

Ведь невозможно быть креативным и свободным, когда к тебе приходят «серьезные люди», суровые проектировщики, и с нордической строгостью говорят: «Значит, так: пишешь детскую книгу для народа про православие, чтобы было по-мужски, без соплей, но духовно, с национальной идеей и ценностями». Или: «Значит, так: пишешь серьезную, но понятную книгу для среднего класса, чтобы было духовно, с национальной идеей и ценностями». И как вариант: «Значит, так: пишешь серьезную, но понятную книгу для масс и среднего класса, до тридцати лет, чтобы было духовно, с ценностями и национальной идеей, но без нацизма. Национализм — можно. Вот папка, в ней грамотными людьми подробно расписано, что такое нацизм, а что — национализм. После прочтения уничтожить…»

Я не понимаю, в чем разница между всеми перечисленными «концепциями» и «авторскими замыслами». Где здесь креатив?.. По-моему, это — серийное производство.

Резюмируя: Проект — всегда отсутствие свободы. А потому и «православного греческого писателя», и Сергея Минаева, и Эдуарда Багирова я считаю нетворящими контркреативщиками.

Они находятся где-то на грани литературы, шоу-бизнеса и политики. Массовые тиражи, массовое сознание, массовая информация. Крайность, в которой, как в кислоте «или в чем хуже», растворяется осознание собственного Я.

Этому проявление несвободы и контркреативности, когда «Я» растворяется в массовом, серийном производстве, в реализации Проекта, хочется противопоставить другое.

Единообразию — множество вариантов.

Застою — движение.

Контркреативу — Креатив.

Адам Асвадов