- М.: Вагриус, 2006
- Переплет, 656 с.
- ISBN 5-9697-0290-0
- 10 000 экз.
К теории коня
Экскурсия как экскурсия, маршрут полностью обеспечен запасом цитат, вы получите массу сведений, а нужны ли они вам — решайте сами.
Оказывается, в Швейцарии практически нет такого места, где не побывал какой-нибудь наш компатриот и чего-нибудь не совершил — или с ним не случилось.
Что-нибудь сказал, написал, кого-нибудь обругал — или ударил — или убил — или умер.
Эпилепсия, опять же. Чахотка. Уголовщина и политиканство. Сплетни. Художественное творчество.
Очень громко ссорились из-за денег.
Вообще — неряшливый такой трагизм.
Воробьи в стаде голубей. Презрительные белые вороны.
Автору — с высоты его роста — их повадки, ухватки, конфликты несколько смешны, это понятно.
Тем не менее он снисходит: исторические анекдоты отобраны добросовестно, разложены по почтовым адресам, рассказаны терпеливо.
Существенных ошибок почти нет. Так, разные мелочи. Скажем, насчет первой жены Достоевского: автор отчего-то решил, что она оставила себе фамилию прежнего мужа и была Исаева. Или вот про Людмилу Шелгунову сказано, что она «была подругой известного беллетриста А. Михайлова (Александра Шеллера), отправленного на сибирскую каторгу», — подругой была, и про каторгу верно, только Михайлов совсем не тот. Хотя, конечно, не все ли равно.
Впрочем, учитывая, что все персонажи этой книги некогда были живыми людьми, — может, и не все равно. По крайней мере, в двух случаях автор мог обойтись с ними повнимательней — и сам выглядел бы получше.
Вот, смотрите. «Когда до Швейцарии дойдут известия о декабрьском мятеже в Петербурге, Анна Федоровна узнает, что присягнувшие Константину и ей солдаты требовали, обманутые своими офицерами, Конституцию — в уверенности, что выступают в защиту ее, Анны Федоровны, законной русской императрицы, супруги Константина».
Положим, это — про Константина с его Конституцией — не факт, а всего лишь каламбурный бонмо, приведенный не помню в чьих мемуарах. А факт — что Константин к 1825 году лет пять уже как был женат на некоей Иоанне Грудзинской (графине Лович). А с этой самой саксен-кобургской Анной состоял, наоборот, в разводе. В самом что ни на есть законном. Соответственно, никто ей не присягал, и вообще весь этот декабрьский сыр-бор не имел к ней никакого отношения. Хотя, пожалуй, разгорелся бы как-нибудь по-другому, не распадись ее брак. Кусать локти — куда ни шло, но помышлять о каких-то правах (или шансах) на престол? Короче, сомнительно, что бедная женщина была такая дура, какой кажется под пером Михаила Шишкина.
Но, опять же, бог с ней. А вот с Екатериной Писаревой получилось действительно некрасиво. Безумную девочку товарищи по революционной борьбе продали — убедили ее, что это необходимо для дела свободы, — один из продавцов был ее возлюбленный — она согласилась, потом застрелилась, — нет повести печальнее на свете — как же она рассказана?
«Екатерина Гребницкая, сестра критика-нигилиста Писарева, также фиктивно вышедшая замуж студентка-медичка, будет работать наборщицей в эмигрантской типографии и, когда для выпуска революционного издания потребуются дополнительные средства, поступит в содержанки к состоятельному лицу. Покончит с собой в Женеве в 1875 году двадцати трех лет».
Даже удивительно: все правда, только дурен слог (разберитесь, попробуйте, кому потребовались средства; а наборщица, похоже, просто переменила род занятий) — и сам собой пробивается оттенок клеветы.
Впрочем, если не ошибаюсь, это выписка из какого-то полицейского отчета (хотя кавычек нет).
Что поделать? Конь хоть и о четырех ногах, а и на него бывает проруха. В такой огромной компиляции нельзя совсем без верхоглядства — и кто же из нас не верхогляд?
Что же до слога — краевед не обязан быть стилистом, а для устранения разных неловкостей существуют редакторы.
Тут их было даже двое — две женские фамилии на последней странице. Дамы, вероятно, решили, что раз автор — тот самый Михаил Шишкин — художник слова и лауреат, — то трогать его текст было бы с их стороны бестактное невежество.
Но дело в том, что бывают писатели с поставленной, что называется, рукой.
А некоторые пользуются двумя стилями.
Или даже тремя: один для славы прижизненной, другой — для посмертной, а за обыкновенный гонорар пишут натурально.
Чтобы, значит, не амортизировать своего Страдивариуса почем зря.
И вот как выглядит эта натуральная манера — без протезов, без косметических подтяжек. Выпишем сколько-нибудь фраз, выбирая покороче.
«Успешный пример первого врача женского пола со швейцарским дипломом вызывает многочисленные подражания».
«Славе своей как столице эмигрантской печати Женева в чем-то обязана и такой колоритной фигуре, как…»
«Талант ее открывает Достоевский и публикует в своей „Эпохе“».
«Привлекается Огарев, скучающий без дела после закрытия „Колокола“ и все чаще сражающийся со скукой алкоголем».
«Будучи другом Этель Лилиан Войнич, он дает ей прообраз Овода для одноименного романа».
«Будучи женой Ильи Репина, она являлась центром интеллектуального кружка, образовавшегося вокруг художника, который находился целиком под ее влиянием».
«Студент Иванов убивается именем мифического Всемирного революционного союза».
«Через Бакунина Нечаев организует кампанию в прессе по невыдаче себя России…»
«С тех пор Засулич вообще не выступает публично, служа больше совестью революционной эмиграции…»
«Общий труд сопровождается чтением Доктором антропософских лекций…»
«Белый и Ася Бугаева-Тургенева время от времени приглашаются Штейнерами на вечерний чай, что болезненно воспринимается завистниками».
«Кстати, бернские медведи послужат музой для революционных публицистов».
В сущности, ничего страшного. Некоторый дефект внутреннего слуха. Ну да, не Карамзин.
А все же очень, очень приличная книга. Почти не скучная — при такой-то толщине.
