Сергей Жадан. Красный Элвис. Пер. с укр. СПб.: Амфора, 2009.
Проза Жадана — это приготовленный Венедиктом Ерофеевым адский коктейль из Саши Соколова, Пелевина и Сорокина, настоянный на чистейшем
И это не метафора, а факт, который можно доказать цитатами, пожалуйста:
Жадан: «…каждый год сразу после зимы должно бы начинаться что-нибудь другое, а вместо этого не начинается ничего».
Саша Соколов: «А бывает, что день долго не приходит. Тогда живешь в пустоте, ничего не понимаешь и сильно болеешь».
Жадан: «И тут ко мне подходит баба… Баба! — завывают менеджеры и нервно потирают ласты».
Ерофеев: «Да! И сольются в поцелуе мучитель и жертва; и злоба, и помысел, и расчет покинут сердца, и женщина… — Женщина! — затрепетал Семеныч. — Что? Что женщина?! »
А разве отказался бы Пелевин от замечания, что спать с проститутками — это не личная жизнь, а общественно-экономическая?
Впрочем, приведенный выше рецепт неполон. Ингредиентов куда больше, и цитировать можно до бесконечности. Назовите любого сильного, ироничного, абсолютно свободного писателя, и я покажу вам фрагмент прозы Жадана, где этот писатель переночевал. Но только не надо говорить о вторичности. Нет никакой вторичности. У Жадана свой мир и свои герои.
Герои рассказов Жадана обитают в Харькове и в Европе.
В Харькове — растяпы и раздолбаи, наивные и растерянные бандюки, неотличимые от отечественных гопники, таксисты, футбольные фанаты, скины, маргинальные творческие личности и отборная подзаборная пьянь.
В Европе — еврорастяпы и еврораздолбаи, едущие, скажем, из Вены в Берлин без всякой цели и желания; анархисты, левые типа художники и просто алкоголики; нонконформисты, левые типа контркультурщики и просто наркоманы; неутомимые околачиватели груш чудного вертограда Европы.
«Европа» предстает местом, где «обществу просто не хватает духа трагедии, вот народ и бухает», а постсоветский «Харьков» дополняет ее как место, где духа трагедии столько, что выживают там только в измененном состоянии сознания.
Места обитания героев — нереальные клубы с нереальной музыкой, нереальные галереи, разумеется, «культовые и некоммерческие», нереальные бары, где витает дух бессонницы и алкоголя, блевоты и легалайза, спонтанности и неповторимости. Нереальность — вообще ключевое слово жадановского мира.
А среди Харькова, Вены, Берлина или украинской степи — он сам. Вольный стрелок, меланхолический романтик, наблюдатель и оценщик окружающего хаоса, хитрован с вечной усмешкой наизготовку, Сергiй — Serge — Сергей — Жадан, герой своих книг. Есть в нем что-то от Христа, пришедшего поговорить с аутсайдерами и блудницами, с «печальными обрубками великой европейской псевдореволюции»
Что касается литературной критики, то после прочтения первого же рассказа литературного критика охватывает буйная радость: Господи, наконец-то живое слово! Проэзия! Александр Всеволодович Соколов, обратите, пожалуйста, внимание из Вашего флоридского далека: в / на Украине прорезалась проэзия.
Однако у прозы как поэзии есть оборотная сторона. Читая подряд 15 рассказов сборника, видишь, что тексты не выстроены, автору все равно с чего начать, где отступить, где прерваться, да по большому счету все равно и о чем говорить (но не как говорить). И приходит на ум каменное слово: «Пепперштейн». У Жадана, увы, пепперштейновская свобода в обращении с сюжетом и его же небрежность. Вот говорят, что если бы не грибы и не постмодернизм, то Пепперштейн был бы гением. Но с другой стороны, если отнять у Пепперштейна грибы и постмодернизм, то что от него останется? Что-то подобное и с Жаданом, хотя причины его безграничной повествовательной свободы наверняка иные. Вот он заходит в первый вагон поезда, идет в одиннадцатый и по пути перечисляет вам на четырех страницах все витающие там запахи. А вот, оставив лиру, кидается обучать домохозяек социальному протесту. Он запросто может соединить в одном тексте несколько совершенно разных историй, разбавить их лирическими излияниями да еще присобачить мораль, имеющую отношение к какой-то третьей истории. Ему ничего не стоит закончить комедию убийством, бросить героев на полдороге или спросить у читателя посреди рассказа: «Продолжать?»
Жадан — слишком свободный человек, чтобы стать «писателем». Но уж поэтом в прозе он точно является. И слава Богу. Нам бы такого.