Сухбат Афлатуни. Дождь в разрезе

Сухбат Афлатуни. Дождь в разрезе

  • Сухбат Афлатуни (Евгений Абдуллаев). Дождь в разрезе. – М.: РИПОЛ классик, 2017. – 500 с.

Как отличить графомана от гения, а гения – от поэта со средним талантом? Чем вообще запомнилось последнее десятилетие русской поэзии? Евгений Абдуллаев, пишущий прозу под творческим псевдонимом Сухбат Афлатуни, собрал под одной обложкой свои эссе о поэзии, выходившие в литературных журналах. 

 

ДОЖДЬ В РАЗРЕЗЕ

Разговор о том, каким должен быть поэт, — это естественная реакция «взрослых» поэтов на исчезно­вение прежних ангелов с огненными мечами на вхо­де в литературу. Кроме эстетики и политики стоит назвать еще одного ангела-вахтера, с пальцами, вы­пачканными в типографском свинце. С изобретени­ем лазерного принтера этот гутенберговский ангел был вынужден уйти на полставки, с ростом интер­нет-поэзии — выйти на пенсию. Теперь, с распро­странением электронных книг и сервиса типа «самиздай», — он, похоже, должен подвергнуть себя эвтаназии.

Далее я попытаюсь набросать два сценария прео­доления этой своеобразной «нулевой зоны». Друг другу они не противоречат — скорее даже, дополня­ют. Первый построен на допущении, что русская по­эзия повторит тот путь, которым пошла западная — прежде всего английская и американская — поэзия. Что касается второго… Однако поговорим вначале о первом.

Сценарий первый. Поэт как «филолог»

Превращение литературы из некой социальной ценности в факультативное средство досуга в амери­канской и западноевропейских литературах стало за­метно еще в семидесятые-восьмидесятые, если не раньше. И пусть в бартовской «Смерти автора» (1968) особой горечи не ощущается, а книга адвока­та поп-культуры Лесли Фидлера «Чем была литерату­ра» (1982) и вовсе призывает без сожаления отне­стись к уходу high-culture literature… Общая тональ­ность высказываний поэтов и прозаиков все более минорна. Если «высокая» проза все еще как-то востребована рынком, то «высокой» поэзии остается довольствоваться все более скромным «пикником на обочине».

Разумеется, «высокая» поэзия не исчезла — но за выживание заплачена высокая цена. Если говорить, например, о современной английской и американ­ской поэзии (о других мне судить труднее), то этой ценой стало сомнительное бракосочетание Поэзии с Университетом, ее «университетизация». Как иро­нично воспроизводил Джон Фаулз логику автора, адресующего свои тексты «университетскому лите­ратурному истеблишменту»:

Если я могу удовлетворить их утонченный и взыска­тельный вкус, зачем мне беспокоиться о ненадежных и непамятливых людях толпы где-то там, вне увитых плющом университетских стен?

Фаулз писал это в 1970-м. За прошедшие десятиле­тия этот университетский филологический плющ покрыл собой уже большую часть английской лите­ратуры.

Большинство сегодняшних известных английских поэтов — выпускники филологических факультетов или колледжей; многие и продолжают работать в университетах, читая «историю литературы» или «творческое письмо» (creative writing).

Достаточно просмотреть списки последних пяти лет (2005—2009) лауреатов престижных британских премий: Премии Коста в поэтической номинации и Премии Элиота. Семеро из десяти поэтов-лауреа­тов изучали в колледжах или университетах англий­скую филологию (предмет, который именуется English, или English Language and Literature); шесть из десяти преподают филологические предметы в уни­верситетах.

В общем, как писал в 1990-м в своей книге «Смерть литературы» Э. Кернан:

Если сама литература умерла, то литературная де­ятельность продолжается с неубывающей, если не с воз­растающей, энергией, хотя и все более ограниченной стенами университетов и колледжей.

Насколько заметна такая филологизация в совре­менной русской поэзии?

Возьмем для сравнения премиальные списки 2005—2009 годов российских поэтических премий. Я выбрал три, вручаемые поэтам независимо от воз­раста, места жительства и места издания поэтиче­ских сборников: «Поэт», Anthologia, и поэтической номинации Премии Андрея Белого.

«Сводный» список выглядит следующим обра­зом:

Владимир Аристов, Дмитрий Быков, Мария Га­лина, Сергей Гандлевский, Ирина Ермакова, Ба­хыт Кенжеев, Тимур Кибиров, Николай Кононов, Сергей Круглов, Юрий Кублановский, Александр Кушнер, Олеся Николаева, Вера Павлова, Алек­сандр Скидан, Мария Степанова, Алексей Цвет­ков, Олег Чухонцев.

Конечно, мой «личный» премиальный лист вы­глядел бы немного иначе. Но в целом список смо­трится вполне представительно.

Итак, из семнадцати поэтов-лауреатов собствен­но филологическое образование лишь у шести: Ган­длевского, Кибирова, Чухонцева, Кушнера, Цветко­ва и Круглова. Еще у троих — образование, которое можно условно назвать филологическим: у Быко­ва — факультет журналистики МГУ, у Олеси Никола­евой и Марии Степановой — Литинститут. То есть к «филологам», и то с натяжкой, можно отнести лишь половину поэтов; и, насколько мне известно, кроме преподающей в Литинституте Николаевой, никто из них не связан с преподавательской рабо­той в вузе.

В остальной части премиального списка царит полный разнобой. Тут и биологи, и химики, и физики, и инженеры транспорта, и музыковеды, и искус­ствоведы… Можно, конечно, предположить, что большинство из них в свое время отучилось просто «для корочки», и нефилологическое образование не сильно повлияло на их авторское я. Но, с одной стороны, многие не просто отучились, но потом еще и работали, и защищались по далеко не филологиче­ской специальности. С другой стороны, и на филоло­гический факультет тоже часто шли «для корочки»; большинство «лауреатов» училось на филфаках дале­ко не самых престижных вузов (Московского областного педагогического института, Ленинградского пе­дагогического института, Краснодарского университета).

Аналогичная ситуация наблюдается и в россий­ской поэтической критике. Владимир Губайловский, например, по образованию математик, уже упомяну­тая Мария Галина — биолог, Аркадий Штыпель — фи­зик; Александр Уланов окончил авиационный инсти­тут, Андрей Урицкий — энергетический. Правда, это все критики старшего и среднего поколений; среди младокритиков — тех, кто еще не переступил «пуш­кинские тридцать семь», — похоже, все имеют фило­логическое образование.

Нет, в том, что поэт или критик поэзии учится на филолога, ничего плохого нет.

Это гораздо лучше, чем когда в поэзию, пыхтя и бибикая на своих новоизобретенных велосипе­дах, устремляются митрофанушки. И поэт, если он настоящий, всегда сумеет вытянуть себя за волосы из любой — в том числе филологической — идентич­ности.

Проблемы начинаются тогда, когда число филоло­гов в поэзии и поэтической критике вырастает до степени подавляющего большинства. А если поэты-«филологи» еще и рассядутся по университетским креслам, одокторятся и опрофессорятся… Тогда и возникнет «английский эндшпиль»: восемь из деся­ти будущих поэтов-лауреатов учатся на университет­ском филфаке, семь из десяти здравствующих поэтов-лауреатов — преподают на том же университетском филфаке, шесть из десяти поэтических мероприятий проводится университетским филфаком, и пять из десяти сборников современной поэзии издаются… Догадайтесь, кем. И кто там напечатан.

И филология и поэзия — «близнецы-сестры»: и то и другое — любовь к слову. Отличие между ни­ми порой трудноуловимо, но принципиально. Лю­бовь-почтение к мертвому слову (филология) и — лю­бовь-страсть, любовь-ревность к живому (поэзия). Филологическая «беглость пальцев», позволяющая написать профессиональное «упражнение в стол­бик» (филология), и — стихотворение, лезущее по­рой бог весть из какого сора (поэзия). Диктат науч­ности, когда любой, самый графоманский текст мо­жет стать объектом интереса, и — диктат вкуса и интуиции, отбраковывающей даже «вполне хоро­шее» стихотворение.

Наконец, как писал Мандельштам, «литература — явление общественное, филология — явление домаш­нее, кабинетное». Под литературой, думаю, понима­лась здесь прежде всего поэзия. Само отношение поэтов к филологии, если загля­нуть в историю литературы, чаще было скептичным. Приход поэтов с филологическими дипломами начи­нается лишь с рубежа веков — Мережковский, Брюсов, Блок, Анненский, Иванов… Вячеслав Иванов был са­мым «филологичным» — стихи его сегодня только фи­лологический интерес и представляют. И уже следую­щее поколение поэтов и критиков (Гумилев, Хлебни­ков, Маяковский, Есенин, Чуковский…) не стремится на историко-филологические факультеты и восстает против «учености» своих предшественников.

После 1917-го дефилологизация поэзии становит­ся почти обвальной. Начинается — и поощряется — наплыв поэтов «от сохи» (чаще, правда, бутафор­ской). Самодеятельность масс, поэтические кружки, ЛИТО… Это была уже другая крайность, тут уже тре­бовалось защитить прежнюю филологию, пусть даже несколько идеализированную: «Чем была матушка филология и чем стала! Была вся кровь, вся нетерпи­мость, а стала пся-кровь, стала — все-терпимость…» (Мандельштам). Как компромисс между самодеятель­ным ЛИТО и филологическим факультетом возника­ет Литературный институт, и на какое-то время даже становится для поэзии своего рода «фабрикой звезд»: почти все наиболее известные поэты конца 1950-х — начала 1980-х: Ахмадулина, Евтушенко, Ко­ржавин, Левитанский, Лиснянская, Межиров, Мо­риц, Рождественский, Слуцкий — учились в Лите. Правда, не меньше ярких имен поэтического «андег­раунда»: Бродский, Холин, Некрасов, Сапгир, При­гов… — к Литинституту отношения не имели. А по­следние лет двадцать число «литинститутцев» среди крупных поэтов заметно сократилось (напомню: двое из семнадцати в лауреатском списке), а число выпускников филфаков, напротив, выросло.

Безусловно, филологическая культура необходима поэту. Но она совершенно необязательно сопряжена с университетским филфаком. Ее могла привить клас­сическая гимназия, литкружок, школа, библиотека, се­мья. Андрей Белый закончил физико-математический и свои первые критические статьи подписывал «Сту­дент-естественник». Пастернак в университете изучал философию. Образование Хармса ограничилось гим­назией. Вознесенский окончил архитектурный. Брод­ский вообще в вузе не учился, а став профессором аме­риканского университета, оказался «белой вороной» среди корпоратива докторов-филологов…

Зная ситуацию в большинстве российских и пост­советских университетов, можно, конечно, предпо­лагать, что до превращения в филологическую Ка­сталию русской поэзии и поэтической критике еще далеко. Пока можно заметить лишь несколько раз­розненно тлеющих головней филологизма. Напри­мер, добрая половина статей о современной поэзии из «Нового литературного обозрения». Или проекты вроде «Ста поэтов начала столетия» Дмитрия Бака, где вкус и критический темперамент автора были принесены в жертву филологической всетерпимо­сти…

Пока поэзия и поэтическая критика еще не прев­ратились в Большой Филфак. И превращение поэта в версифицирующего филолога, а критика — в лите­ратуроведа и стиховеда произойдет, видимо, неско­ро. Пока вместо поэта-«филолога» и критика-«филолога» на поэтические нивы стала являться не­кая гибридная, межеумочная популяция: эксперты.