Максим Кронгауз. Слово за слово: о языке и не только

Новая книга известного лингвиста Максима Кронгауза — отличный подарок как специалистам-филологам, так и всем, кто интересуется вопросами языка и культуры. В ней собраны научные работы, статьи об образовании, национальном характере, детском чтении и многом другом, а также рецензии. Автор убежден, что обсуждать некоторые лингвистические проблемы невозможно внутри узкоспециального текста. «Слово за слово» — эксперимент по совмещению разных стилей и жанров, призванный доказать, что говорить о науке простым языком можно и нужно.

В сентябре на независимой книжной ярмарке «Новая площадь» я должен был читать лекцию про то, как дети воспринимают детские стихи. Впрочем, это было задумано не как традиционная лекция, а скорее как живой эксперимент. Мы собрались во внутреннем дворике Политехнического музея. И с самого начала все пошло не так, как предполагалось. Сцена оказалась слишком маленькой для того, чтобы расположить на ней восемь мольбертов. Шел дождь. Дети мерзли и жались к родителям.

Пришлось работать в сложившихся обстоятельствах. Мольберты поставили рядом со сценой, места за ними заняли семеро детей от пяти до девяти лет, а последний мольберт достался одному из родителей — профессиональному художнику, представляющему контрольную группу, необходимую в любом серьезном эксперименте.

Моя гипотеза состояла в том, что родители и дети по-разному видят одни и те же строки, по-разному понимают один и тот же текст. Причина в том, что за время, прошедшее между детством примерно тридцатилетних родителей и сегодняшним днем, русский язык и мир вокруг нас сильно изменились.

И вот, забыв о дожде, мы начинаем. Для разгона дети рисуют Бяку-Закаляку кусачую, придуманную Чуковским, и тут каждый проявляет собственную фантазию. А дальше начинается серьезный эксперимент.

У меня зазвонил телефон.

— Кто говорит?

— Слон.

 на листах ватмана возникают разнообразные телефоны: стационарный, радиотелефон и мобильный. А потом дети сами комментируют: «Такой телефон стоит у нас дома! Такой телефон я видел на картинке в книжке! У меня такой телефон!»

Рисунки других стихотворных строчек тоже оказались нетривиальными. Проблемы вызвали промокашка и пишущая машинка. Когда я прочел строчки Чуковского:

Как на пишущей машинке

Две хорошенькие свинки:

Туки-туки-туки-тук!,

одна девочка нарисовала швейную машинку, объяснив, что она стоит у них дома и делает «туки-тук».

Мы читаем еще около десяти отрывков и получаем интересные и забавные результаты. Одна из самых любопытных картинок демонстрировала зрителям содержимое школьного портфеля. Легко справившись с тетрадкой и резинкой, дети начали рисовать перо и… дружно нарисовали гусиное. Пушкинское перо оказалось в нашей общей памяти живучее маленького железного перышка из советской школы. Почему?

Это серьезный вопрос, несмотря на шутливую и игровую сущность живого эксперимента. Дело в том, что рабочая гипотеза подтвердилась лишь частично, частично же была опровергнута. Со многими трудными словами дети замечательно справились. И этому есть, как любят говорить ученые, вполне достоверное объяснение.

Не будем говорить банальностей, но, конечно, Пушкин очень важен для нашей культуры. И именно пушкинское перо рисуют художники на полях разных книг. А вот изображения школьного перышка мне, честно говоря, ни разу не попадалось.

Давайте проведем очень короткий эксперимент. Скажите, кто знает, что значит слово «салазки»? Правильно, все знают. А кто использует это слово в своей речи? Правильно, никто. Его не использовали уже и наши родители. Откуда же мы все знаем это слово? Конечно же из книг. Помните, у того же Пушкина?

Вот бегает дворовый мальчик,

В салазки жучку посадив,

Себя в коня преобразив;

Шалун уж заморозил пальчик:

Ему и больно и смешно,

А мать грозит ему в окно…

Так же маленькие, но интеллигентные дети опровергают эксперимент, потому что их интеллигентные родители читают вместе с ними книжки, объясняют непонятные слова и показывают классические иллюстрации. Именно поэтому дети готовы рисовать телефон таким, каким они его никогда не видели: с крутящимся циферблатом и большой трубкой, лежащей на рычажках в виде рожек. А уж Мойдодыра, выбегающего из маминой из спальни, знают все. Ведь это замечательный пример проникновения культуры в жизнь: Чуковский придумал для ожившего умывальника имя Мойдодыр, а сегодняшние мебельщики используют слово «мойдодыр» уже как имя нарицательное—как раз для того самого предмета.

Самое смешное и одновременно поучительное произошло ближе к концу. Кто-то из детей отвлекся и убежал, оставив свой мольберт свободным. Его место занял «незапланированный» ребенок, причем не один, а с мамой. И мама тут же начала помогать ребенку, объяснять, что такое пишущая машинка, как выглядит каретка, ну и так далее. И хотя в эксперименте это было категорически запрещено (мама-зритель про это не знала), но я обрадовался. Ведь именно так и надо читать с детьми книжки.

В общем, если говорить серьезно, культура намного консервативнее жизни. Если мы хотим, чтобы наши дети хотя бы отчасти сохранили нашу культуру, чтобы мы могли перекликаться с ними одними и теми же цитатами или — если совсем просто — чтобы мы с нашими детьми понимали друг друга, можно, нужно, да что там —просто необходимо читать вместе с ними детские книжки. Те самые, которые нам читали наши родители.

Скажите, вы никогда не задумывались, зачем нужно читать детские стихи детям? Не расстраивайтесь, никто не задумывается. Все читают, потому что им читали их родители, а тем — бабушка с дедушкой, ну и так далее. Однако мы прервали уже столько разных культурных традиций, что, казалось бы, отчего не прервать и эту? Почему, к примеру, это за вас не может делать няня, которая кормит ребенка кашей, гуляет с ним, укладывает его днем спать? Так пусть и стихи ему читает.

Ни в коем случае! Ничто не роднит больше, чем совместное чтение стихов (разве что рассказывание страшных историй, но об этом как-нибудь в другой раз). Причин много, и сейчас я ограничусь только одной. Назову ее — ну, скажем, совместное бумканье. Я имею в виду просто совместное произнесение четких, ярких, бессмысленных и в то же время наполненных удивительным смыслом звуков. Вы подчиняетесь единому ритму, единой интонации, и у вас возникает слияние, связь, ощущение того, что вы делаете общее, очень важное дело. Так поступают футбольные болельщики, скандирующие свои речевки, часто бессмысленные, но звучные. Или даже группы людей, совместными криками загоняющие себя в транс под руководством какого-нибудь шамана. Нет, конечно, загонять в транс ни себя, ни ребенка не следует, но побумкать в свое удовольствие — святое дело. Вот, к примеру, Винни Пух, сочинявший, я бы сказал, эталонные мантры: бурчалки, кричалки, сопелки и ворчалки. Прочитайте вместе с ребенком, например, это:

Тара-тара-тара-рам!

Трам-пам-пам-тирирам-пам-пам!

Тири-тири-тири-рим!

Трам-пам-пам-тиририм-пим-пим!

Впрочем, смысл совместному бумканью нисколько не мешает. Если мы обратимся к детской классике, то бесспорным гением звука, ритма и интонации был Корней Чуковский.

У меня зазвонил телефон.

— Кто говорит?

— Слон.

— Откуда?

— От верблюда.

— Что вам надо?

— Шоколада.

Знаменитое стихотворение «Телефон» начинается в отрывистом, четком, почти приказном стиле. И тут же перетекает в нежнейший разговор с крокодилом:

А потом позвонил Крокодил

И со слезами просил:

— Мой милый, хороший,

Пришли мне калоши,

И мне, и жене, и Тотоше.

Потом следует рев медведя, галдеж газелей и многое-многое другое. Фактически вы с ребенком проходите через разные разговорные жанры, проигрываете множество ролей, вживаетесь в разные характеры — осуществляя это только на уровне звучания и интонации. Конечно, у Корнея Ивановича стихи наполнены и смыслом, но это как бы дополнительный бонус, следующий за звучанием. Например, ребенок может не знать слово «газель», но звуковой галдеж сам создает и образ и характер.

— Неужели

В самом деле

Все сгорели

Карусели?

И если поначалу стихи читаете вслух только вы, то потом вы начинаете их произносить вместе, потом по ролям, а потом ребенок, читая их сам, вспоминает именно вашу интонацию, ваше прочтение.

Может быть, самым страшным в нашей детской классике является образ Таракана, причем усугубляет его страшность предшествующая идиллия:

Ехали медведи

На велосипеде.

А за ними кот

Задом наперёд.

А за ним комарики

На воздушном шарике.

А за ними раки

На хромой собаке.

Волки на кобыле.

Львы в автомобиле.

Зайчики

В трамвайчике.

Жаба на метле…

Едут и смеются,

Пряники жуют.

И вдруг начинается страшное «вдруг»:

Вдруг из подворотни

Страшный великан,

Рыжий и усатый

Та-ра-кан!

Таракан, Таракан, Тараканище!

Оба куска написаны одним стихотворным размером—хореем, однако интонации не просто различны, они противоположны. Честно признаюсь, не все дети способны с первого раза выдержать этот переход, некоторые убегают или зажимают уши. Но интерес к страшному так же органичен для ребенка, как и интерес к жизни. И преодолеть страх как раз и помогает совместное бесстрашное бумканье—»Та-ра-кан!«.

Когда вы читаете такие стихи, по крайней мере поначалу, не стоит вдумываться в отдельные слова: ценность звука здесь выше ценности смысла. Тем более что есть картинки, в которые можно просто ткнуть пальцем. И только потом, насладившись совместным погружением в звук, можно начать что-то объяснять и рассказывать. А сначала просто получайте удовольствие от совместного чтения.

Не бойтесь быть больше родителем, чем педагогом. Педагогов ребенку в жизни хватит с лихвой, а родители у него одни.

1 Части этого текста публиковались в виде отдельных статей: На одном языке // Forbes Woman (Украина). Зима 2011/12. С. 66; Ваша общая тайна // Forbes Woman (Украина). Весна 2012. С. 61; Чтение с умом // Forbes Woman (Украина). Лето 2012. С. 55, а также рейтинга «Детский канон, или Стишки, расти без которых можно, но не нужно», который был опубликован на сайте «Сноб, www.snob.ru, 20.07.2009.