Заза Бурчуладзе. Надувной ангел

Заза Бурчуладзе. Надувной ангел

  • Заза Бурчуладзе. Надувной ангел. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2014. — 144 с.

    Новый роман современного грузинского прозаика Зазы Бурчуладзе, автора книг «Минеральный джаз» и «Adibas», продолжает выбранную автором нереалистическую стратегию письма. В этом галлюцинаторном мареве перемешаны сны и кадры из турецких
    фильмов, дух Гурджиева покупает на Ширакском рынке мясо с костью,
    а братья Фуко, монахи-акробаты из Капошвара, готовят великолепный
    гуляш. Единственной незыблемой реальностью остаются голос автора и
    его сложносочиненные отношения с Тбилиси и родной страной.

    Ночной сеанс

    В общение с духами мало кто верит, но их вызывают
    снова и снова. Нино и Нико Горозии тоже не верили,
    что им удастся войти в контакт с духом Георгия Гурджиева. Такие духи — все равно что голливудские звезды,
    связаться с ними совершенно нереально.

    Горозии сомневались, что у них что-то получится.
    И все-таки погасили свет на кухне, выложили на стол
    большой квадратный лист ватмана с нарисованным на
    нем кругом, в который фломастером были старательно
    вписаны буквы грузинского алфавита, а под кругом приписано «да — нет». На перевернутой тарелке тем же фломастером нарисована стрелка. На блюдечке в красный
    горошек горела короткая толстая свечка, оранжевое пламя
    которой выхватывало из темноты лишь ватман, тарелку
    со стрелкой, выложенные на стол руки супругов и их лица.

    Настенные часы показывали первый час ночи, но этого
    не было видно в темноте. В раковине высилась гора немытой посуды. Пламя свечки туда тоже не дотягивалось.
    В чашке с отломанной ручкой в остатках кофе с молоком
    плавала дохлая муха. Запах в комнате стоял тяжелый —
    смесь никотина, геля для мытья посуды и псины. В стоящем у стены кресле спал Фуко — белый бультерьер с розовой
    мордой, размером почти что с кабана. От соседей доносились звуки телевизора. Где-то смотрели «Профиль«1: пригласили, видимо, какого-то остроумного гостя — зал то и
    дело смеялся и старательно аплодировал.

    Нино выглядела гораздо моложе своих лет, хотя никто
    точно не знал, сколько ей было. Она работала мелкой
    служащей в мэрии Тбилиси. Слегка сдувшаяся грудь,
    большие голубые глаза, хорошая осанка, отсутствие целлюлита — миниатюрная женщина в стиле Барби. Никто
    бы не смог сразу определить, что за ее добродушным
    лицом и слегка меланхоличным взглядом укрыты твердая воля и железный характер.

    Нико тоже не был богатырем. Впрочем, в отличие
    от Нино, в его пропорциях ощущалось что-то невыносимое и даже неполиткорректное. Со своими пухлыми
    щеками, округлыми губами и потухшими глазами он
    походил на депрессивного психопата. Характер у него
    такой мягкий, что хоть веревки вей.

    В ту ночь на Нино были джинсовые шорты и белая,
    почти прозрачная футболка, а на ногах резиновые
    тапочки. Она только что вышла из ванной, и её короткие
    растрепанные волосы еще не высохли. Запах шампуня
    слегка оживлял тяжелый воздух в комнате. Она была без
    лифчика: крепкие соски выпирали через футболку. Слегка
    возбужденная, она хотела, чтобы Нико засунул руку под
    футболку и потрогал ее за сосок… Но больше ничего.

    А Нико смотрел на тарелку со стрелкой и думал о
    лежавшем в холодильнике эклере, к которому не смел
    притронуться. Вот уже неделю он не ел после шести
    часов вечера и страшно мучился. На самом деле избыточный вес особо его не беспокоил — эта диета была скорее навязчивой идеей, чем необходимостью.

    Мысль устроить спиритический сеанс появилась у Нины, когда она сидела на работе, убивая время в интернете. Нико ничего против этой затеи не имел. Разве ж
    пойдешь против собственной жены? Тем более когда она
    решила войти в контакт с покойниками.

    Он всего лишь спросил:

    — А почему именно с Гурджиевым? — а в душе добавил: «А не, скажем… скажем…» Хотел назвать другого,
    более авторитетного покойника, но никого с ходу не
    вспомнил. Кроме разве что попугая, который был у него
    в детстве. Однажды утром, сняв ткань с клетки, Нико
    увидел дохлую птичку. Она валялась на дне клетки и
    была еще теплая. Когда он взял малюсенький труп попугайчика в руки, его головка упала набок.

    — Как это почему, — Нино сделала паузу, — если что,
    хоть по-грузински с ним сможем поговорить.

    Дело в том, что Горозии толком не знали ни одного
    иностранного языка. В самом крайнем случае Нино
    могла бы припомнить несколько немецких слов, а
    Нико — английских, еще меньше. К тому же Нино
    настолько мало знала о Гурджиеве, что считала его
    если не грузином, то, по крайней мере, родившимся
    в Грузии. Нико, сомневавшийся в существовании языкового
    барьера с духами, в глубине души согласился с женой.
    В их отношениях было что-то такое, что существует
    между матерью и сыном.

    Когда-то Нико считался перспективным режиссером.
    Сняв в двадцать лет студенческий короткометражный
    фильм, он быстро оказался в центре внимания узкого, но
    нужного круга. Тогда многие заговорили о его интуиции
    и остром глазе. Все было вроде впереди у молодого человека: короткие романы с отчаянными домохозяйками,
    длинный шарф вокруг шеи и бурный образ жизни. Все
    кончилось, когда он познакомился с Нино. С ней Нико
    быстро сдулся и размягчился. А видеокамеру как-то
    непроизвольно сменил на фотоаппарат. За последние
    три года даже в нескольких совместных выставках участвовал, хотя стало заметно, что его острый глаз уже притупился. Черно-белые портреты и пейзажи другие тоже
    умели снимать. Причем гораздо лучше. Что Нико и
    сам видел, но особо по данному поводу не переживал.
    Поэтому его фотоаппарат теперь чаще лежал на полке
    рядом с компакт-дисками и книгами. А интуиции сейчас
    хватало только на то, чтобы не сморозить чего-нибудь
    такого, что не понравится Нино. В конце концов, он уже
    давно жил за ее счет. Так что, будучи рядом с женой,
    Нико иногда говорил не то, что сам хотел сказать, а то,
    чего от него ждали (как он сам считал).

    «Мало ли что», — подумал в ту ночь Нико, выбросил
    наконец из головы дохлого попугая и сказал:

    — Пусть будет Гурджиев, — пожал плечами и почему-то добавил: — Посмотрим.

    Учитель танцев

    Нино не ожидала, что что-то получится, даже когда
    повела тарелку со стрелкой по кругу над пламенем
    свечки и положила на картон. В Исландии как раз начиналось извержение вулкана Эйяфьядлайокудль, когда
    в Тбилиси Горозии прикоснулись к тарелке и закрыли
    глаза. Нино больше шептала, чем говорила из сердца:
    «Гурджиев, иди к нам!.. Гурджиев, иди к нам!..»

    Когда тарелка сначала завибрировала, затем резко
    замерла, а в прихожей что-то затрещало и зашуршало,
    Нино тотчас замолчала. Выпучив глаза, Горозии уставились друг на друга. Фуко вскочил, навострил уши.
    В прихожей вновь что-то зашуршало. Фуко спрыгнул с
    кресла, напряженный, с рычанием двинулся в сторону
    входной двери. Короткие мускулистые лапы пес слегка
    разводил в стороны, как большая ящерица. Нино сжала
    руку Нико. Фуко вышел в прихожую.

    Там отчетливо кашлянули. Фуко вдруг перестал
    рычать. Из темноты доносились звуки неясной возни.
    Нино еще крепче сжала ладонь Нико. А тот ничего
    лучше не придумал, чем шепотом позвать в темноте:

    — Фуко! — слегка повысил голос, — Фуко!

    — Здесь, — ответили из прихожей.

    У Нино расширились глаза, волосы на спине встали
    дыбом. Как у каждой грузинки, у Нино росло немного
    волос вдоль позвоночника.

    — Кто там? — почему-то шепотом спросил Нико.

    Из темноты выдвинулся среднего роста и дряблого
    телосложения старик, чем-то походивший на тюленя.
    Даже в тусклом свете свечки было ясно, что он подслеповат. У него были большие выпученные глаза и мягкий
    старческий подбородок. Густые белые усы с торчащими
    кончиками росли будто прямо из ноздрей. Потрепанный черный пиджак нараспашку, между карманом
    черного атласного жилета и пуговицей — цепочка от
    золотых часов. На ногах плосконосые запыленные штиблеты. А на голове смушковая черная папаха — некая
    смесь суфийского таджа и пионерской пилотки. Фуко
    пристроился рядом, помахивая хвостом.

    — Я Гурджиев, — начал мужчина прямо из прихожей.

    В конце он чуть зашепелявил, так что Нино не расслышала — Гурджиев или Доржиев. При виде старика
    Нико встал:

    — Прошу вас, господин…

    — Зовите меня Гурджи2, — помог старик. Разговаривал он странно, будто бы еле сдерживая улыбку.

    — Гурджи? — повторил Нико.

    — Впрочем, — старик протянул Нико руку, — имя
    Раймонд мне тоже нравится.

    Фуко глухо тявкнул, вроде
    как кашлянул, потребовав внимания.

    — Раймонд? — спросил Нико, машинально пожимая
    гостю руку.

    Фуко встал на задние лапы, передними уперся в старика, чуть не свалив его с ног. Тот потрепал пса по
    голове, почесал за ухом.

    — Пусть будет Гурджи, — сказал он с улыбкой, —
    только без господина!

    Нико не понял, шутит гость или говорит серьезно.

    — Салам алейкум! — Старик пожал Нино руку. — 
    Учитель танцев Георгий Гурджиев.

    Гурджиев на секунду посмотрел Нино в глаза. А она
    сразу ощутила между ногами легкое покалывание, по
    всему телу прошел озноб. Это было подобно гипнозу —
    одновременно приятно и опасно.

    Нино, несмотря на растерянность, отметила, какая
    теплая и мягкая рука была у гостя.

    Перед тем как старик убрал руку, Нино заметила на
    его среднем пальце кольцо с выгравированными фигурами разных животных. Это была тонкая ювелирная
    работа. Даже в неверном свете свечи каждая деталь виднелась четко, как на аверсе свежеотчеканенной монеты.
    На серебряном кругу друг за другом выстроились маленький человечек с птичьей головой, двуглавый орел, стоящий на одной ноге журавль, обыкновенный петух…
    Лишь одна птичка повторялась три раза подряд. Как
    многоточие. У птички было крупное тело, маленькая
    головка и крючковатый клюв.

    Гость уловил направление взгляда Нино.

    — Это андийский кондор, — сказал он и скупо поклонился Нино, — честь имею.

    Нико заметил, что гость улыбнулся в усы, завидев
    тарелку со стрелкой. Также отметил легкий и приятный
    акцент, с которым старик говорил по-грузински. Очевидно, Нино была права — надо было вызывать именно
    Гурджиева.

    — Чаю не желаете? — Нино встала со стула.

    «Эклер еще есть», — подумал Нико про себя.

    — Не успеем, — гость достал из кармана жилета часы,
    посмотрел на них, — очень извиняюсь. Сейчас должен
    быть совершенно в другом месте… не знаю, как сюда
    попал, — и вытянул нижнюю губу. — Видимо, что-то не
    так пошло.

    На кухне воцарилась неловкая тишина. Нико отвел
    взгляд от старика — сначала посмотрел на Нино, затем
    на Фуко, на холодильник и снова на Нино.

    — Сейчас исчезну, — деловито сказал гость и начал
    считать: — Пять… четыре… — Горозии уставились на
    старика. — Три… два… один…

    И действительно, эффектно досчитав, Гурджиев
    всколыхнулся, как некачественное изображение на телеэкране, но не исчез. Лишь в животе у него щелкнуло, из
    ушей струей вырвалась черная сажа и запахло жженой
    резиной. Фуко удивленно и сдавленно тявкнул. Гость посмотрел на часы, потряс ими, приложил к уху, снова посмотрел на них.

    — Что случилось? — спросила Нино.

    — Не знаю, — гость непроизвольно рыгнул, выпустив
    остаток сажи изо рта, как дым сигареты. Снова пахнуло
    жженой резиной.

    На кухне воцарилась неловкая пауза. Гость казался
    растерянным.

    — Могу чем-нибудь вам помочь? — Нико придвинул
    стул. — Садитесь.

    — Не знаю, голубчик, не думаю… — Старик машинально присел. — Главное, не поддаваться панике. — 

    Было видно, что он обращается к себе, а не к Горозиям. — 
    Побеседуем, и исчезну, когда исчезнется.


    1 Аналог российской передачи «Пусть говорят». (Здесь и далее прим. пер.)

    2 Слово «Гурджи» представляет собой застывшую форму прозвища,
    которое восходит к тюркскому слову «гурджи», что значит «грузин».