- Издательство «ОЛМА Медиа Групп», 2012 г.
- Роман Владимира Мединского «СТЕНА» посвящен преодолению русской Смуты. 400 лет назад из Москвы были изгнаны интервенты. 1612 год дал нам возрожденный государственный праздник — 4 Ноября. События, о которых рассказывает первый роман автора бестселлеров «Мифы о России» и «Война.
1939-1945», стали героическим прологом к освобождению Москвы… Но, к сожалению, о них почти никто не знает — пока.
Древняя крепостная стена с зубцами рассекает центр Смоленска, который и сегодня, как 400 лет назад, — пограничный город. А в ту беспокойную эпоху вокруг Стены происходили события трагические и загадочные, ставшие основой первого романа Владимира Мединского.
Невероятные приключения трех друзей заставляют вспомнить «Трех мушкетеров», имевшие место примерно в те же времена. Но только для Дюма история была гвоздем, на который он вешал свою картину, а вот для Мединского она, история, и есть сама картина. Авторский вымысел — не более гвоздя. Добиваясь исторической точности, Мединский консультировался у ведущих специалистов по Смуте, деятелей Православной Церкви, знатоков исторического батального искусства. - Купить книгу на Озоне
— Вы, мой друг, как будто уже из могилы.
Этими словами приветствовал Фрица кавалер Новодворский. Тот действительно был весь в земле и грязи.
— И именно это дает мне какой-то шанс сохранить драгоценную жизнь вашей милости, — хмыкнул Фриц. Он провел полдня на брюхе, изучая подходы к воротам. — Чем вы провинились перед королем, что он вас отправил с петардами?
Новодворский брезгливо покосился на мешок с подрывными снарядами у своих ног и ответил:
— Полгода назад я выиграл у него в шахматы.
Следующую реплику он подал, когда подрывники выдвинулись на исходную позицию:
— Кажется, перед нами не та башня. В ней нет ворот. И мы пришли слишком рано.
— Да, это другая башня. Видите ли, пан Новодворский, все пространство непосредственно перед нашими воротами тщательно охраняется и просматривается. Наилучшая возможность, не подвергая жизнь ненужной опасности, достичь цели — это попробовать добраться вон до того участка стены. Там из стены выступает низенький каменный карниз — дальше поползем вдоль стены прямо под ним… И я советовал бы вам отстегнуть воротник.
Накрахмаленный кружевной воротник кавалера Новодворского, вероятно, стоил целое состояние.
— Во-первых, мой друг, — надменно заметил поляк, — если уж сегодня мне придется встретить смерть, я бы предпочел это сделать, хотя бы нормально одетым. Во-вторых, знаете ли, мешок я не потащу. Я возьму вот это…
Новодворский забрал горн.
— И в-третьих, не пристало рыцарю трусить и ползать на брюхе по грязи. Сейчас темно и никто нас не увидит. Давайте просто осторожно и с достоинством пойдем напрямую к этим чертовым воротам — и выполним приказ короля!
— Ваша милость, темно же — выколи глаза! Возьмите еще фонарь! — от свиты кавалера отделился один слуга. — Я закоптил стекла, его свет со стен должен быть не виден!
Тут откуда-то со стороны крепости мелькнула вспышка — как зарница далекой грозы. Пуля прожужжала у щеки Фрица и, словно толстый желтый шмель, пробив слуге ухо, угомонилась где-то в его несчастной голове. Через миг донесся звук одинокого выстрела.
…В эти же самые минуты измученный отдышкой Безобразов с трудом поспевал по верху стены за стремительным Шеиным. Шло «совещание на ходу». Хотя для Безобразова скорее «на бегу».
— Нет, не скажи: нынче же ночью на приступ пойдут. Тут и спесь короля Сигизмунда скажется, да и надежда на их ляховский «авось». А ну как прошибут ворота петардами? А ну как у нас сил не достанет им отпор дать?.. Пойдут, Безобразов, пойдут. А коли так — вопрос: через какие ворота?
— Так, думается, ясно, через какие: с запада и с востока.
— А, пожалуй, ты и прав. Так что будем готовы встречать дорогих гостей. А знаешь, что такое петарда?
Безобразов решил, что воевода его опять подначивает, поэтому ответил коротко.
— Знаю.
— А вот и нет, не знаешь. — ухмыльнулся Шеин, — Мне Григорий Колдырев объяснил. Слово это французское, грубое, а означает «пердун».
Безобразов заржал с такой силой, что, казалось, заходили кирпичи у них под ногами. Воеводе пришлось обождать, прежде чем задать новый вопрос.
— Два подземных прохода, кои я велел камнем заложить, проверил?
— Все сделано как надо, одной петардой, — он снова ржанул, — не прошибешь.
— Хорошо. Лаврентия видел?
Безобразов усмехнулся в бороду:
— По мне, так его-то более всех видно. А вот стрелец сторожил на ходах, так твоего Лаврентия не разглядел и чуть не завалил. Видит, вроде с польской стороны — а там в лабиринте поди разбери где какая сторона — пятно света движется на него. Ну и пальнул. Как узнал в кого стрелял, так чуть жизни себя не решил. Прямо там, под Соборной горкой.
Но Лаврентий вроде зла не держит… В общем, он по всем подвалам прошелся, все ходы-выходы осмотрел, только что стены не щупает — прочны ли. И куда идти, что странно, никого не спрашивает… — Он запнулся на мгновенье — словно раздумывая, говорить или нет, но все же признался: — Я еще подумал: он-то откуда о тех подземных ходах все знает? Чай, сам крепость не строил…
— Да он со мной по ним не один и не два раза ходил, — сходу ответил воевода, однако обернулся и быстро глянул на Безобразова. — А ты почто спросил?
— Да не почто. Просто подивился. Да ты не думай, — Безобразов словно занервничал, — Уж сокольничего твоего, Лаврентия никто крысою не посчитает.
Михаил поморщился:
— Быстро же немецкое словцо ко двору у нас пришлось. И ты уже знаешь про изменника, что у нас завелся, и крысой именуешь?
— А то! Словцо в самый раз… Да вот и он, легок помине!
— Узнал? — спросил Шеин у Лаврентия, вставшего у них на пути.
Тот коротко кивнул.
— Значит, Безобразов, ступай к вылазным частям, Горчаков может быть только там. Обскажи ему все, о чем сейчас говорили насчет ворот. Городовую осадную роспись менять мы не станем, действовать будем, как ране порешали. Но на ус пусть намотает.
Ранее на военном совете было решено разделить все силы крепости на две части: осадную и вылазную, причем вторая была в полтора раза больше. Осадные люди, в свою очередь, были разбиты на тридцать восемь отрядов — по числу башен. А вылазные стали, как бы сказали на несколько веков позже, оперативным резервом. Как ни велика Смоленская крепость, а попасть на угрожаемый участок из ее середины — там и сидели на траве лужка вылазные люди — можно за несколько минут.
— Ну? — бросил Шеин Логачеву.
— Видели белого сокола. Много кто видел. Беда большая будет, воевода. Народ в это верит.
— Чего-то я, Лаврентий, не пойму. Вроде суеверности особой я в тебе допреж не замечал. Беда большая… Так она очевидна. Вон, глянь, у меня по левую руку за Днепром табором встала… Я же тебя об одной вещи просил: выясни, сколько у Сигизмунда пушек.
— Тридцать. И не пушки это, а мортиры. Перевозить их удобно, а стены бить они мало пригодны. Наше огневое преимущество, получается, шестикратное. Даже поболе того.
— А интересная штука получается! С Горчаковым надо будет обсудить, князь у нас военных правил да уставов любитель. Во сколь раз мы уступаем полякам в войске, во столько ж превосходим их по пушкам. Это какая-то новая, непривычная война выходит.
Разговаривая так, они добрались до внутренней лестницы, которая вела со стены к подножию Коломенской башни и спустились со стены. Стрельцы; увидав воеводу, заулыбались.
— Смотр нам учинить пришел, Михайло Борисович?
— А то я не видал, — воевода остановился, внимательно оглядывая снаряжение и оружие стрельцов. — С вашей стороны нынче вряд ли гости будут, однако спать не могите. Сейчас слухи для нас наиважнее всего будут.
Устройству подземных траншей — слухов смоленский воевода еще весной, едва получив сведения о намерениях польского короля вступить на русскую землю, уделил особое внимание. Длинные траншеи, прорытые вдоль всех крепостных стен, были покрыты сверху досками, на доски аккуратно уложили землю и свежий дерн, к началу лета густо заросший свежей травой. Местами над траншеями даже высадили кусты, аккуратно выкопав их в близлежащих рощах. Приметить слухи, находясь сверху, было невозможно, зато те, кто в них находился, отлично слышали все происходящее наверху. Нужны они были, само собою, не для того, чтобы подслушивать разговоры. Но обнаружить само присутствие врага, особенно в ночное время, когда темнота скрывает всякое движение снаружи, можно было наверняка. Попасть в траншеи возможно было либо с риском, —спустившись со стены по веревке и подняв одну из замаскированных дерном крышек, либо через два прорытых под стеною туннеля, узких, как лисьи норы, начинавшихся и заканчивавшихся колодцами. Закрывались они толстыми коваными решетками и вдобавок дубовыми створками. Их охраняли всего тщательнее — хоть и узок ход, но пролезт ьпо нему сможет и враг… главное, чтоб он об этих ходах не прознал.
Между тем створки были откинуты, а решетка поднята. Воевода, увидав это, нахмурился:
— Почто не закрыто? Стоите вы здесь или нет, то не важно: вход открытым держать нельзя.
— Так как же не держать, Михайло Борисович! — воскликнул старший из стрельцов. — Туда ж час назад твой этот порученец спустился, коего ты вчера поутру наблюдать за работами поставил. За тем, чтоб, значит, доски все в траншеях проверили, да крепеж.
— Колдырев, что ли? Так он мне вчера же вечером и доложил, что все сделано. Для чего было снова туда лезть?
— Проверить еще надо было… — долетел из темного колодца глухой голос, и вот уже Григорий, выбрался наверх и распрямился, отряхивая с кафтана комочки влажной земли. Следом за собой он вытащил пищаль. — Проверить, можно ли достать поляков пищалью из крайнего слуха.
— Нельзя что ль достать? Что так пасмурен? — спросил Шеин.
Лицо Колдырева казалось темным, точно было в тени. Григорий отвернулся, но потом вновь посмотрел в глаза Михаилу:
— Что сейчас говорить об том? Сейчас дело у нас всех одно: город оборонять от ляхов…
Он развернулся и зашагал прочь, однако Михаил догнал его. Не из-за Катерины ли случилась такая перемена в бесшабашном «боярине с прутиком», как прозвали смоляне Григория из-за его европейской шпаги? Шеин взял Григория сзади под локоть, развернул лицом к себе.
— Говори.
— Что говорить-то?
— То и говори, из-за чего у тебя на душе так почернело. Не слепой же я. Ну?
Теперь они стояли одни, на одной из узких крепостных улиц. Никто уже не мог услыхать их разговора… и Колдырев дрогнул…