Кен Фоллетт. Зима мира

Кен Фоллетт. Зима мира

  • Кен Фоллетт. Зима мира / Пер. с англ. Е. Е. Гущинской. — М.: Издательство АСТ, 2015. — 928 с.

    Действие романа валлийского писателя Кена Фоллетта относится к первой половине ХХ века и охватывает события, происходившие в канун Второй мировой войны, а также военное и послевоенное время. Главные его герои — интеллектуалы и рабочие, аристократы, военные и политики России, Германии, Англии и США, чьи судьбы переплелись в затейливый и непредсказуемый узор. На их глазах рушится мир, к власти в Европе приходит Гитлер, ввергший континенты в войну, а их жизни вмещают в себя и эпохальные события, и неисчислимые беды, и тихие радости.

    Ллойд Уильямс нашел в Берлине боксерский клуб, где можно
    было тренироваться всего за несколько пенни в час. Клуб находился
    в районе с названием Веддинг, где жили рабочие, к северу от центра
    города. Ллойд тренировался с индийскими булавами и с набивным
    мячом, бил по груше, прыгал через веревку, а потом надевал шлем и
    проводил пять раундов на ринге. Тренер клуба нашел ему партнера
    для спарринга — немца такого же возраста и веса (у Ллойда был полусредний вес). Удар у немецкого мальчишки был отличный, быстрый, словно из ниоткуда, несколько раз он попал в цель — но потом
    Ллойд провел хук левой рукой и отправил его в нокдаун.

    Ллойд рос в суровом районе — в лондонском Ист-Энде. В двенадцатилетнем возрасте над ним начали издеваться в школе.

    — Со мной тоже так было, — сказал ему отчим, Берни Леквиз. —
    Если ты самый умный мальчик в школе, к тебе обязательно прицепится какой-нибудь классный шламмер… — Отчим был евреем, а его
    мать говорила только на идиш. Он-то и привел Ллойда в Олдгейтский
    боксерский клуб. Этель была против, но Берни все же настоял на
    своем, что случалось нечасто.

    Ллойд научился быстро двигаться и наносить сильные удары — и
    приставать к нему прекратили. Еще ему расквасили нос, и теперь он
    не выглядел таким смазливым мальчиком. У него обнаружился талант. Оказалось, что у него быстрая реакция и имеется боевой дух,
    он начал получать призы на ринге. И когда он решил ехать в Кембридж — вместо того, чтобы стать профессиональным боксером, — тренер был очень разочарован.

    Ллойд принял душ, снова надел костюм и отправился в бар для
    рабочих, взял кружку бочкового пива и сел писать письмо своей
    сводной сестре Милли об этой стычке с коричневорубашечниками.
    Милли завидовала ему, что мама взяла его с собой в эту поездку, и
    он пообещал часто писать ей обо всем происходящем.

    Эта утренняя стычка Ллойда потрясла. Для него политика была
    частью обычной жизни: мама была парламентарием, отец — член
    муниципального совета, сам он был председателем лондонского
    комитета Лейбористской лиги молодежи. Но политическая борьба
    всегда представляла собой дебаты и голосование — до сегодняшнего дня. Никогда прежде он не видел, чтобы в учреждение вламывались погромщики, а полицейские смотрели на это и улыбались. Он
    увидел политику без белых перчаток, и это его потрясло.

    «Как ты думаешь, Милли, могло ли такое случиться в Лондоне?» — писал он. У него самого первой мыслью было — что нет. Но
    среди английских предпринимателей и владельцев газет тоже встречались почитатели Гитлера. Лишь несколько месяцев назад скандально известный член парламента сэр Освальд Мослей основал Британский союз фашистов. Как и нацисты, они любили разгуливать в военной форме. Что же будет дальше?

    Он дописал письмо, сложил и отправился на поезде «С» в центр
    города. Они с мамой договорились встретиться и пообедать с Вальтером и Мод фон Ульрих. Ллойд всю свою жизнь слышал рассказы
    о Мод. У мамы была с ней странная дружба: Этель начала свою трудовую жизнь горничной в большом доме, принадлежавшем семье
    Мод. Потом они вместе участвовали в движении суфражисток, боролись за избирательное право для женщин. Во время войны они
    выпускали газету феминисток «Жена солдата». Потом они поссорились из-за различий во взглядах на тактику политической борьбы и отдалились друг от друга.

    Ллойд прекрасно помнил, как в 1925 году фон Ульрихи приехали
    в Лондон. Ему тогда было десять, он был достаточно большой, чтобы
    запомнить, как неловко ему было оттого, что он по-немецки не говорит, а пятилетний Эрик и трехлетняя Карла знают два языка. А Этель
    и Мод тогда помирились.

    Он добрался до бистро «Роберт». Ресторан был обставлен в стиле «арт-деко», с непростительно прямоугольными стульями и столами, с причудливыми железными светильниками под абажурами цветного стекла; но крахмальные белые салфетки, стоящие наготове возле тарелок, ему понравились.

    Все уже сидели за столом. Подойдя, он увидел, что женщины
    выглядят просто потрясающе: обе держались с достоинством, были
    изысканно одеты, красивы и уверены в себе. Сидевшие за другими
    столиками бросали на них восхищенные взгляды. Интересно, подумалось ему, насколько на мамино чувство стиля повлияла ее подруга-аристократка.

    После того как они сделали заказ, Этель рассказала о цели их
    поездки.

    — В тридцать первом году я потеряла место в парламенте, — говорила она. — После следующих выборов я надеюсь туда вернуться, но
    пока что мне надо зарабатывать на жизнь. К счастью, Мод, ты научила меня журналистике.

    — Не очень-то я и учила, — сказала Мод. — У тебя природный дар.

    — Я пишу для «Ньюс Кроникл» цикл статей о нацистах и еще
    заключила контракт на книгу с издателем по имени Виктор Голланц.
    А Ллойда я взяла с собой как переводчика: он изучает французский
    и немецкий.

    Увидев мамину гордую улыбку, Ллойд подумал, что не заслуживает ее.

    — Мне пока почти не приходилось демонстрировать свои познания переводчика, — сказал он. — Пока что мы общались только с
    людьми вроде вас, которые прекрасно говорят по-английски.

    Ллойд заказал телятину в сухарях — блюдо, которого никогда в
    Англии не пробовал, — и она ему очень понравилась. За едой Вальтер
    его спросил:

    — А разве вы не должны сейчас ходить в школу?

    — Мама решила, что так изучение немецкого пойдет лучше, и в
    школе с этим согласились.

    — А вы не хотите поработать немного у меня в рейхстаге? Боюсь,
    что безвозмездно, но вы будете целые дни говорить по-немецки.

    Ллойд пришел в восторг.

    — Я был бы счастлив. Какая прекрасная возможность!

    — Если Этель сможет без вас обойтись, — добавил Вальтер.

    Она улыбнулась.

    — Ну, может быть, если очень понадобится, я смогу иногда его забирать?

    — Разумеется!

    Этель протянула руку через стол и коснулась руки Вальтера. Так
    ведут себя лишь с родными, и Ллойд понял, что эти трое — очень
    близкие друг другу люди.

    — Спасибо вам, Вальтер, — сказала она.

    — Да не за что. Я всегда могу найти дело для молодого умного
    помощника, который разбирается в политике.

    — А я вот, кажется, перестала разбираться в политике, — сказала
    Этель. — Что у вас тут такое творится в Германии?

    — В середине двадцатых годов все было в порядке, — сказала
    Мод. — У нас было демократическое правительство и рост экономики. Но все рухнуло после биржевого краха двадцать девятого года. И
    теперь страна переживает глубокую депрессию… — ее голос задрожал
    от волнения и боли. — Стоит появиться сообщению, что есть работа
    для одного человека, как в очередь выстраиваются сотни. Люди в
    отчаянии. Они не представляют себе, как прокормить детей. А теперь
    нацисты дают им надежду, и они спрашивают себя: «А что мне терять?»

    Вальтер, должно быть, подумал, что она сгущает краски. Преувеличенно бодро он сказал:

    — К счастью, Гитлеру не удалось завоевать симпатии большинства населения Германии. На последних выборах нацисты получили
    треть голосов. Тем не менее это самая большая из партий, но Гитлер
    стоит во главе правительства меньшинства.

    — И поэтому он потребовал новых выборов, — вставила Мод.

    — И добьется их? — спросила Этель.

    — Нет, — сказал Вальтер.

    — Да, — сказала Мод.

    — Никогда не поверю, что народ Германии проголосует за диктатуру! — заявил Вальтер.

    — Но это же будут нечестные выборы! — гневно воскликнула
    Мод. — Посмотри, что стало сегодня с моей редакцией! Любой, кто
    критикует нацистов, подвергается опасности. К тому же они повсюду развернули свою пропаганду.

    — И, похоже, никто не дает им отпора! — сказал Ллойд. Он жалел,
    что не подошел к «Демократу» на несколько минут раньше и не навалял хоть нескольким коричневорубашечникам. Он заметил, что
    рука сжимается в кулак, и заставил себя разжать его. Но возмущение
    не проходило. — Почему бы левым не устроить погромы в журналах
    нацистов? — сказал он. — Пусть сами попробуют, каково это!

    — Мы не должны отвечать насилием на насилие, — твердо сказала
    Мод. — Гитлер только и ждет повода закрутить гайки: он введет чрезвычайное положение, наплюет на гражданские права, а своих противников отправит за решетку. Мы не должны давать ему повода к
    этому… — в ее голосе зазвучали умоляющие нотки, — как бы это ни
    было тяжело!

    Они закончили ужин. Ресторан пустел. Когда они перешли к
    кофе, к ним присоединились троюродный брат Вальтера Роберт и
    шеф-повар Йорг. Перед Великой войной Роберт был в Лондоне дипломатом в австрийском посольстве, а Вальтер — в германском. Тогда он и встретил Мод.

    Роберт был похож на Вальтера, но более ярко одевался: у него в
    галстуке была золотая булавка, брелоки на цепочке часов, а волосы
    густо напомажены. Йорг был моложе, со светлыми волосами, тонкими чертами лица и жизнерадостной улыбкой. Они с Робертом были
    вместе в плену в России. Теперь они жили в квартире над рестораном.

    Вспоминали о свадьбе Вальтера с Мод, произошедшей в самый
    канун войны в глубоком секрете. Гостей не было, только Роберт и
    Этель как свидетели жениха и невесты.

    — Мы выпили в гостинице шампанского, — сказала Этель, — потом
    я тактично заметила, что нам с Робертом лучше уйти, а Вальтер… —
    она сдержалась, чтобы не расхохотаться, — Вальтер говорит: «А я
    думал, мы пообедаем вместе!»

    Мод рассмеялась.

    — Можете себе представить, как я была рада это слышать!

    Ллойд скованно уставился в свою чашку. Ему было восемнадцать,
    он был девственником и от шуток на тему медового месяца чувствовал себя неловко.

    Уже не так весело Этель спросила Мод:

    — А с Фицем вы сейчас общаетесь?

    Ллойд знал, что тайный брак привел к разрыву отношений Мод
    с братом, графом Фицгербертом. Из-за того, что она не пошла к нему
    как к главе семьи и не спросила разрешения выйти замуж, Фиц лишил
    ее содержания.

    Мод печально покачала головой.

    — В тот раз, когда мы приехали в Лондон, я написала ему, но он
    даже не пожелал со мной увидеться. Когда я вышла за Вальтера,
    ничего ему не сказав, я ранила его гордость. Боюсь, что такие, как
    мой брат, этого не прощают.

    Этель заплатила по счету. В Германии все было дешево — если
    только у вас есть иностранная валюта. Они уже собирались встать и
    уйти, но вдруг к их столику подошел незнакомец и без приглашения
    придвинул стул и сел. Это был здоровяк с маленькими усиками в
    середине круглого лица.

    Он был в форме штурмовиков.

    Роберт холодно спросил:

    — Чем могу служить?

    — Я комиссар криминальной полиции Томас Маке. — Он ухватил
    за руку пробегавшего официанта и сказал: — Принесите кофе.

    Официант вопросительно взглянул на Роберта, тот кивнул.

    — Я работаю в политическом отделе Прусской полиции, — продолжал Маке. — Я возглавляю в Берлине отдел разведки.

    Ллойд тихо перевел маме его слова.

    — Однако, — сказал Маке, — я хотел бы поговорить с владельцем
    ресторана по личному вопросу.

    — А где вы работали месяц назад? — спросил Роберт.

    Неожиданный вопрос застал Маке врасплох, и тот ответил сразу:

    — В полицейском участке Кройцберга.

    — И что входило в ваши обязанности?

    — Я отвечал за документацию. А почему вы спрашиваете?

    Роберт кивнул, словно чего-то в этом роде он и ожидал.

    — Значит, вы были секретарем, а стали главой берлинского отдела разведки. Какой стремительный взлет, поздравляю! — Он повернулся к Этель. — Когда в конце января Гитлер стал канцлером, его
    сторонника Германа Геринга сделали министром внутренних дел
    Пруссии — он возглавил самую большую армию полицейских в мире.
    С тех пор Геринг повсюду увольняет полицейских и ставит на их
    место нацистов. — Он снова обернулся к Маке и насмешливо сказал: —
    Однако в случае нашего неожиданного гостя я уверен, что это продвижение произошло исключительно благодаря его заслугам.

    Маке вспыхнул, но сдержался.

    — Как я уже сказал, я желаю говорить с владельцем по личному
    делу.

    — Пожалуйста, вы можете прийти ко мне утром. В десять часов —
    вас устроит?

    Маке не обратил внимания на это предложение.

    — Мой брат занимается ресторанным бизнесом, — гнул он свое.

    — Да? Может быть, мы и знакомы. Он тоже Маке? А что у него?

    — Небольшое заведение для рабочих во Фридрихсхайне.

    — А… Ну тогда вряд ли мы встречались.

    Ллойд подумал, что, наверное, не стоило Роберту говорить так
    язвительно. Маке вел себя грубо и не заслуживал любезного отношения, но наверняка мог доставить серьезные неприятности.

    Маке продолжал:

    — Мой брат хотел бы купить этот ресторан.

    — Ваш брат хочет так же стремительно подняться в обществе,
    как и вы.

    — Мы готовы предложить вам двадцать тысяч марок, в рассрочку,
    с тем чтобы выплатить их в течение двух лет.

    Йорг расхохотался.

    — Позвольте, я вам кое-что объясню, комиссар, — сказал Роберт. —
    Я австрийский граф. Двадцать лет назад у меня был замок и обширное поместье в Венгрии, там жили мои мать и сестра. Во время войны
    я потерял и свою семью, и замок, и земли, и даже страну, которая…
    значительно уменьшилась в размерах. — В его тоне уже не было насмешливого удивления, голос зазвучал хрипло от волнения. — Когда
    я прибыл в Берлин, у меня не было ничего, только адрес Вальтера
    фон Ульриха, моего троюродного брата. И тем не менее мне удалось
    открыть этот ресторан… — Он откашлялся. — Это все, что у меня
    есть. — Он остановился и сделал несколько глотков кофе. Все за столом сидели молча. К нему вернулось самообладание, и его голос
    снова зазвучал несколько снисходительно. — Даже если бы вы пришли
    ко мне с щедрым предложением — а это не так, — я бы все равно отказался, потому что это значило бы продать мою жизнь. У меня нет
    желания быть грубым по отношению к вам, хоть вы вели себя и не
    лучшим образом. Но мой ресторан не продается ни за какие деньги. —
    Он поднялся и протянул руку. — Доброй ночи, комиссар Маке.

    Маке машинально пожал ему руку и, по-видимому, тут же пожалел об этом. Он встал — было очевидно, что он рассержен. Его жирное
    лицо побагровело.

    — Мы еще поговорим об этом, — сказал он и ушел.

    — Ну и мужлан, — сказал Йорг.

    — Вот видите, что нам приходится терпеть? — сказал Вальтер,
    обращаясь к Этель. — Лишь потому, что на нем эта форма, он может
    делать все, что хочет!