Нехорошая квартира

• Антон Секисов. Комната Вагинова. — М.: Альпина нон-фикшн, 2024. — 256 с.

Трагифарс, мистический триллер, петербургская буффонада — как только не называют «Комнату Вагинова» Антона Секисова. С легкой иронией, не исключающей симпатии, автор представляет героев, а затем пускает их в карнавальный и (местами) детективный круг в отдельно взятой коммуналке на канале Грибоедова.

По сюжету Сеня, изнеженный родительской заботой филолог, работает над книгой о писателе Константине Вагинове. Герой поселяется в коммуналке, где его кумир снимал комнату в 1920-е, и оказывается втянут в жизнь странноватых соседей. Параллельно Нина, наделенная автором готическим эпитетом «блеклая красота», в самом начале истории предстает заложницей в явно нехорошей квартире. Обездвиженная, с кляпом во рту, она вспоминает свою жизнь вплоть до детства с бабушкой, ставшей ее первым тюремщиком, и двух возлюбленных, сбежавших от Нины прямиком на тот свет. Истории переплетаются, и вот уже Сеня спасает девушку от маньяка, а она в полузабытьи отправляется на поиски некой «живой воды». Галлюцинаторное путешествие героини соткано весьма ловко: абсурдистская, на первый взгляд, сказка включает все детские Нинины страхи. В итоге Нина из болезненной девочки перерождается в ангела отмщения.

В романе есть и череда блестяще написанных второстепенных персонажей. Секисову удается оживить героев, подсветив у каждого скрещение чудачеств. Так, хозяйка коммуналки, живущая этажом ниже, не спешит получать с жильцов деньги и врет, что уезжает в Гатчину — лишь бы не мешали подслушивать. Жиличка Лена, пышущая красотой, держит дома енота, а радушный на первых порах Гаэтано оклеивает стены своей комнатки снимками забулдыг из рюмочной, спивается, страдает, мерзнет, но все равно не торопится в родную Италию. Завершают парад качок Артем, преследуемый древнегреческой хтонью, и поэт Сергачев. Последний — несомненная авторская удача Секисова. Сергачев воспевает повседневность вроде неразвешенного белья из стиралки и представляет собой абсурд в пока-еще-человеческой плоти.

Сергачев — сгорбленный лысоватый мужчина с окладистой бородой-луковкой и затравленным взглядом. Он выглядит как одичавший монах-отшельник — одичавший до такой степени, что ему ничего не стоит поймать голубя и сожрать живьем вместе с перьями.

Герои не только имеют убеждения, они их высказывают, конфликтуя и развиваясь внутри истории. Книга прочитывается за пару ночей. Не потому, что короткая, а потому, что выстроенная. Каждой отвертке, потерянной в каретном сарае, со временем найдется применение. И героям Секисов раздает по принципу «за что боролись, на то и напоролись». Так, Лену, окрестившую енота Николаем Василичем, начинает вести по Питеру ее собственный распухший нос. В самое черное для страны время Сергачева вдруг прославляет его придурь. А терзаемый греками Артем превращается в циклопа.

Метаморфозы главных героев будут посолиднее, но дело не в пресловутых арках персонажей, а в том, что Секисов писал не триллер и не карнавал. Автор семи романов, лауреат «Дебюта», журналист, гражданин двух российских столиц, а также, в некотором роде специалист по кладбищам здесь провел расследование на тему судьбы и предопределения. И не скрывает этого. Чтобы не приставать с назиданиями к читателю, автор отдает речи о судьбе злодею Артему. Причем в тот момент, когда антагонист должен бы дать Сене в морду.

— Тюхе. Это значит судьба как случай. Дике — судьба в значении «справедливость». Мойра — это, скорее, жребий. 

Артем придвигается к Сене. Загибает пальцы, называя греческие слова:

— Ананке — судьба как неизбежность. Немезида — «возмездие». Адрастея — «неотвратимость». 

И дальше в романе (и в сюжете, и в ткани текста) не счесть судьбоносных решений и фатальных эпизодов. Соседский дом с прорвавшейся канализацией, где люди живут по колено в дерьме, и лопата, упавшая с крыши и убившая двух стариков, — все это тюхе, то есть случайность. Сам Артем, мучимый галлюцинациями из-за ранней смерти отца и книг, оставленных Вагиновым, пытается помочь хотя бы лучшему другу (несчастье товарища для Артема — вполне себе «мойра»). А потому решает сам стать Немезидой, то есть возмездием. Покойники черной вдовы Нины — это ананке, неизбежность после полученного от бабушки воспитания. То, как ей удается расправиться с маньяком, — дике, то есть справедливость. Ну а что же Сеня, вцепившийся в Вагинова, чтобы сепарироваться от родителей? Сеня в итоге сбит на пешеходном переходе, потому что, как сказал футболист по радио: «Бывает, что и не везет», — тут, похоже, адрастея, неотвратимость.

Секисов не зря приоткрывает контекст романов Вагинова и намекает на эпоху 1920-х годов, когда в Петрограде все еще не похоронены и не оплаканы спиритизм и декадентство символистов. Автор мог бы взять другого забытого писателя, да хоть советского, и пустить легковерного Сеню по его следу. Но он берет Вагинова, Вагенгейма, одержимого греческим толкованием судьбы, и снова запускает перед нами роковое колесо. На том же месте, век спустя. К слову, роман не перенасыщен приметами времени: порой кажется, что действие перемещается в вагиновские времена и обратно.

С точки зрения предопределения, герои, которых Секисов, как Воланд, собрал в одной коммуналке, чтобы посмотреть «в массе», получают то, чего хотят в глубине души, а не мнимые цели, за которыми просто удобно/модно гоняться (как вышло у Сени с его кумиром). Если вчитаться в то, что Сеня говорит и пишет о Вагинове, там есть ирония, но обожанием не пахнет:

Сеня вспомнил о фотографии Вагинова у себя на столе. Черно-белый портрет писателя, на котором ему около тридцати. Вагинов болезненно исхудавший, с растопыренными ушами и вымученной улыбкой. Улыбаясь, он не разжимает губ — скрывая то обстоятельство, что у него почти не осталось зубов.

И когда книгу отдают писать некоему Валаамову (с явным намеком на знаменитого автора серии ЖЗЛ), Сеня не очень-то расстраивается. Просто продолжает жить в этой квартире с безумными соседями, ибо он здесь, чтобы найти себя, хоть и не признается. 

По итогу Сеня найдет себя в СИЗО, а потом и вернется под крыло родителей, но уже другим. Чего он и добивался. Но без Вагинова, который стал его первым крупным позором (не угадал писателя в настолке на потеху умникам), герой не смог бы самоосуществиться. Как не вспомнить зону из «Сталкера» Тарковского, куда герои идут за одним, а получают то, чего на самом деле хотят. Зона мудрее нас. И питерские коммуналки мудрее. А мы, не ведающие, какой подвид судьбы нам достался, так и будем гоняться за миражами и енотами, создавать себе кумиров и жертв, устраивать алтари в комнате сына, который не желает с нами общаться, шарить глазами по углам и не знать, что хотим там высмотреть. Хорошо, если не увидим гарпий, — уверяет нас Секисов.