Россия, которую мы потеряли

• Хитровка. На дне Москвы — М.: Common place, 2016. — 264 с.

Издательство Common Place по традиции радует книгами из рубрики «хорошо забытое старое». Вслед за «Красным Малевичем», «Красным Горьким» и «Крестьянах о писателях» вышел еще один любопытный сборник — «Хитровка. На дне Москвы». В него вошли рассказы Владимира Гиляровского, книга Г. Виллиама «Хитровский альбом» и фрагмент статьи Л. Н. Толстого «Так что же нам делать?». Отсылка к пьесе «На дне» в заглавии не случайна. В сущности, быт этих нищих и есть быт, который описывал Горький. Именно в ночлежки Хитровки водил Гиляй (так называли Гиляровского друзья) режиссера В. И. Немировича-Данченко, когда тот искал вдохновения для постановки «На дне».

Сборник маленький, меньше трехсот страниц, читается за два вечера. И несмотря на черно-белые иллюстрации и стилизованный шрифт 1920-х годов, от этой прозы исходит ощущение злободневности. Так ли уж далеко мы ушли от нравов Российской империи конца XIX — начала XX века? Туманный Хитров рынок, населенный ворами, карманниками и нищими. Полиция, закрывающая глаза на преступления. Отчаявшиеся крестьяне, которые отправляются в город в поисках заработка:

И что им делать в глухом городишке? «Работы» никакой. Ночевать пустить всякий побоится, ночлежек нет, ну и пробираются в Москву и блаженствуют по-своему на Хитровке. В столице можно и украсть, и пострелять милостыньку, и ограбить свежего ночлежника; заманив с улицы или бульвара какого-нибудь неопытного беднягу бездомного, завести в подземный коридор, хлопнуть по затылку и раздеть догола. Только в Москве и житье. Куда им больше деваться с волчьим паспортом: ни тебе «работы», ни тебе ночлега.

Эти строки выглядят удивительно актуальными и сегодня. Вроде уже нет ни крестьян, ни ночлежек, но все так же со всех городов России стягиваются в Москву приезжие в поисках лучшей жизни, работают за копейки, живут месяцами в хостелах, которые стали аналогами прежних ночлежек. Как узнаваема Россия, как неизменна!

Следом за Гиляровским придет Горький, который уже со всей определенностью заявит о неудаче проекта «человек», и о необходимости его радикального перезапуска, то есть о революции (подробнее об этом в статье Дмитрия Быкова о Гиляровском). Да и как не возжелать революции, видя такое. Матери продают своих детей:

На последней неделе великого поста грудной ребенок «покрикастее» ходил по четвертаку в день, а трехлеток — по гривеннику». А девочки постарше сами продают себя: «Десятилетние пьяные проститутки были не редкость…

Уж такая, видать, страна, что каждые сто лет здесь тянет на революцию.

При всем натурализме описаний Гиляровским движет бесконечная жалость к человеку:

Вдруг раздался ужасный вопль: «Ой, смертонька!» Кто-то упал на пол, начал корчиться у стойки, его стало рвать. В тот же миг, будто захлебываясь, беззвучно рухнул на пол совершенно посиневший ломовик — и с ним то же, что и с тем, у стойки. 

Он сам перепробовал множество самых тяжелых физических работ, был даже бурлаком на Волге, знал, почем фунт лиха.

Книга Виллиама— сборник очерков, материалом которых послужили собственные впечатления автора. Около 10 лет он бродяжничал, работал на поденщине, зимние месяцы проводил в работном доме, жил в ночлежках на Хитровке. Впервые вышедшая в 1909 году, и с тех пор не переиздававшаяся, эта книга — галерея литературных портретов, два десятка судеб, оказавшихся по разным причинам в ночлежках Хитровки. Здесь и неудавшийся медик и фельдшерица, мужчина в женском обличье по кличке Машка, и разорившийся князь Z.

Нынче-князь, завтра- грязь. Нынче — куры и канки, завтра — нет ни лихоманки. Несколько раз опускался он до самого дна, но, как сказочный Илья Муромец, еще большую силу обретал, о землю ударившись, и снова подымался на верхи.

Так описывает Виллиам одного из своих героев по кличке зимогор Слон, в жизни которого периоды относительно стабильного заработка сменялись периодами жуткой нищеты. Очень русский, если вдуматься, характер. Здесь поэты и фарисеи, студенты и певцы, топящие свое горе в вине: «поневоле выпьешь для храбрости, или для того, чтобы быть злее». О чем-то подобном пел Егор Летов: «…из крысы прямо в ангелы шасть! Like a Rolling Stone».

Но вот потянуло воздухом перемен. Торговцы порнографическими открытками стали жаловаться, что социалисты мешают их торговле. Грянувшая вскоре революция немного изменила картину, но не изменила коренных устоев русской жизни. Недаром, ведь Гиляровский пишет про Хитровку в 1926, в разгар НЭПа, испытывая чувство ностальгии по ушедшей натуре. Но натура, как оказалось, никуда не ушла, и все так же верны слова Виллиама про «обычный curriculum vitae талантливого русского самородка»:

…много добрых задатков, силы, а при подсчете налицо одни лишь пьяные курбеты, масса слез, проклятий, подлостей и …нищета. И, что хуже всего, — нищета духовная.

История Хитровской площади и ее обитателей, изложенная разными авторами, выглядит как масштабная история России. Больше ста лет отделяет нас событий описанных в книге. На самом деле, нас не отделяет ничего. Разбудите меня через сто лет, спросите, что Россия? Я отвечу: пьют «боярышник» и воруют.