Ольга Птицева. Сестры озерных вод

• Ольга Птицева. Сестры озерных вод. — М.: Popcorn Books, 2023. — 368 с.

Ольга Птицева — писательница и поэтесса, одна из участниц объединения «Ковен Дур» и мастер литературных курсов. Пишет янг-эдалт, городское фэнтези и автофикшен. Ее роман «Выйди из шкафа» попал в шорт-лист премии «ФИКШН35».

Новая книга Ольги Птицевой «Сестры озерных вод» открывает дилогию «Хроники болотного края», в основе которой лежит славянский фольклор. Главная героиня оказывается посреди дремучего леса, где обитают лешие, колдуньи и злые духи. Леся не помнит, как попала сюда, — она проснулась в чаще с окровавленной головой. Леся переместилась в новый мир, чьи обитатели живут по собственным законам, решая проблемы наговорами и заклинаниями. Сбежать отсюда не так-то просто. Героине предстоит проникнуться этой чуждой ей реальностью и подружиться с нечистью, чтобы вернуться домой.

 

***

Лес кругом притих. Демьян огляделся и понял, что снова ошибся. Он не был волком так же, как и лес кругом не был чащей. Самый край ее — редкий, побитый тяжелой жизнью на перепутье двух миров, — он казался жалким подобием могучего и непроходимого собрата, который начинался дальше. Как солдат заброшенного гарнизона, перелесочек еще держал лицо, но под ногами Демьяна жалобно хлюпала сырая земля, готовая в любой момент обернуться жижей.

По вине лесного Хозяина болото пришло в эти края. По его, Демьяна, вине.

Но как бы сильно ни пахло здесь гнилью, дух, который уловил Дема сквозь сон, был куда сильнее. Что-то двигалось по кромке леса. Что-то сильное, ловкое, не-жи-во-е.

Демьян ощерился. Если бы у него был мех, то он тут же поднялся бы на загривке. Но меха не было, как и острых клыков и сильных когтей. Были лишь злоба и страх. Рука рванулась к поясу и нащупала короткий кинжал.

— Это лезвие Батюшке твоему сам лес подарил, — шептала тетка Глаша, прижимая маленького Дему к теплому боку. — Вот вырастешь, тебе он перейдет.

— А когда? — Спрашивать ее было не страшно, и перебивать — не боязно, и утыкаться лохматой головой в мягкую грудь, вдыхая сонный, сытый запах дома.

— Тш-ш-ш... — Глаша делала большие испуганные глаза, но смешинки сверкали в них, как светлячки в сумерках. — Когда рак на горе свистнет.

Свистнул ли тот рак, но кинжал Демьяну вручила хмурая Аксинья и недели не прошло как. Это было уже после их гадкой ссоры и кашля, насланного старой ведьмой. Уходя из дома, Дема протер лезвие, повертел в ладони рукоять и только плечами пожал. Нож как нож. Увесистый, потертый. Как лес подарил его Батюшке, осталось неизвестным. Как и многое другое, канувшее в небытие вместе с рассудком Хозяина. Кто дознается? То ли лиса принесла его человеку в пасти, то ли заяц в старом пне нашел, то ли сам Батюшка отрыл во мху да выдал остальным за великий знак.

Но теперь Демьян сжимал в побелевших пальцах рукоять кинжала и чувствовал спокойную уверенность: он не один. Этот редкий лесок — на его стороне, старое лезвие — тоже. Трое против болотного выродка — так ли страшно? Так ли безнадежно?

Когда Дема различил первые шаги, он был готов к встрече. Кто-то шел прямо на него, скрываясь за поваленными деревьями. Жижа чавкала под ногами. От мысли, что чужак, так отвратительно воняющий болотом, имеет человечьи ноги, скрутило желудок.

Демьян фыркнул, размял шею и плечи, как зверь перед прыжком, чуть согнул в коленях расставленные ноги, снова жалея, что так и не научился обращаться волком. Выродок был все ближе, теперь Дема морщился от духа гнилья, разливающегося кругом.

— Лес, я твой Батюшка, защити да укрой. Да помоги. Да силой поделись, — сами собой зашептали губы.

Никто не учил Демьяна наговорам — слишком рано убежал он из дома, слишком отчаянно бился с матерью, слишком непримиримо ненавидел отца. Но память крови оказалась сильнее.

«Лес укроет тебя, дитя», — говорил Батюшка, прикладывая сильную морщинистую ладонь к его лбу, но Демьян не верил.

А теперь, стоя на жухлой полянке у самого края перелесочка и сжимая в ладони отцовский кинжал, он чуял, как через землю тянется к нему лесная сила. Как пытается укрыть его каждая веточка окрестных деревьев. Как живет в нем род, а он, Демьян, принадлежит роду.

— Лес, помоги, одолей со мною врага, победи гниль да умертвие, — шептал Дема, бешено озираясь.

Выродок был совсем близко, что-то белое мелькнуло между веток, ветер пахнул в лицо болотным смрадом.

— Лес, да будет покой в тебе, а сила во мне. Я твой Хозяин, не оставь меня в битве... — успел проговорить Дема и бросился вперед.

В два звериных прыжка он оказался у бурелома, откинул ближайшие ветки свободной ладонью, взмахнул рукой с кинжалом. Лезвие скользнуло по белому, послышался вскрик, кто-то отпрянул, затрещал ветками. Демьян прорвался на другую сторону валежника мгновение спустя. Кинжал чуть не выпал из вмиг вспотевшей ладони. Натянутое, словно тетива, тело, готовое к бою, обмякло. Он упал бы, но схватился за тонкий ствол хилой осинки.

Огромные серые глаза испуганной оленихи смотрели на него с любимого лица. Демьян знал каждую черточку, каждую морщинку на нем. Он покрывал неумелыми поцелуями этот высокий лоб, эти скулы и щеки с округлой родинкой на правой. Он знал, как счастливо замирает сердце, когда эти пушистые ресницы щекочут кожу, какими нежными бывают на рассвете прикрытые веки, как сладко умеют целовать эти губы, какими острыми кажутся жемчужные зубки, если хватают тебя за мочку уха. И шепот он помнил — хриплый, сорванный: «Волчонок мой, зверенок...»

Все это Демьян помнил. Со всем попрощался, когда нес Поляшу через лес.

Но теперь она стояла перед ним. В грязных обносках, оставшихся от белого савана, в который Дема собственными руками завернул ее гибкое тело, обтирая от крови, скуля, как побитая шавка. Смотрела серыми глазами, тянулась белой рученькой.

— Уходи, — прорычал Демьян, из последних сил стараясь не закричать. — Пошла прочь, гниль. Морок болотный. Не верю. Прочь.

Легкий шажочек ее босых ног разнесся хлюпаньем жижи. Еще один взмах руки, губы искривились, между бровями легла морщинка.

«Сейчас захрипит, — понял Дема. — Завоет, как лютая...»

И сжался, готовясь к прыжку. Рубануть по мороку, прогнать его, не позволить испачкать память о Поле болотной гнилью.

— Дема, это ты? — тихо спросила она, делая еще один шаг. — Демочка... Какой ты стал...

И заплакала. А нелюдь плакать не может.

Демьян и сам не понял, как успел отцовский кинжал упасть в траву, как сам он рванул вперед через острые ветки и сухую листву. Он уже представил, как все годы, что промелькнули одним неумелым мазком, оказались ошибкой. Вот она рядом, его Поляша, теплая, мягкая, родная. Только обними, прижми к груди, заройся лицом в волосы, почувствуй, как бьется в ней ток крови. Только прикоснись к любимому, желанному телу. И Демьян прикоснулся.

На ощупь кожа ее была холодной и скользкой, как у болотной лягушки. Страшнее этого нечему было случиться.