Наталья Явлюхина. Слепя моих собак

Наталья Явлюхина родилась в 1986 году в Подольске. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького. Пишет стихи и прозу. Публиковалась в журналах «Воздух», «Кварта», «Интерпоэзия», «Формаслов», «Флаги» и др. В 2022 году в издательстве «Русский Гулливер» вышла книга стихотворений «Сверкающая усталость».

Борис Кутенков: Столкновение образных парадоксов, видимых только в пределах авторского мира, — такой изначально кажется поэзия Натальи Явлюхиной. «Внутреннее кино, увиденное на изнанке век», — так охарактеризовала критик Ольга Балла недавнюю подборку Кирилла Шубина, тоже автокоммуникативную, тоже трудно поддающуюся интерпретации. Однако при более внимательном взгляде различима и топонимика стихов Явлюхиной — узнаваемая, подмосковная, Большое Дно с его пустырями, страшными промзонами, лодейниковским приоткрытием тайного мира. Органичное и свободное включение этих реалий в один контекст с «внутренним кино» придает этим вещам неповторимость, а их ритм — не похожий ни на какой другой — делает ее работу одной из самых важных в современной поэзии.

СЛЕПЯ МОИХ СОБАК

***

рукоятки промерзшего ящика с огнем, 
кости бомжей сами собой 
крутятся ночью и днем

и воспитает тот свою 
смерть в госпитальной бирюзе 
как в правде, соберет
спокойно дань небытию — 
с теплоцентралей астры  
железа — кто постигнет все 
обличья, что меняет лед, 
все грезы медсанчасти  

все, по числу оборотов, буквы 
индийской тьмы, в кабинетах 
музыки, гастрономах 
стоявшей — в электропропасть 
неба чистую, где 
холодно как в глиптотеке 
и летом, уходит она, 
словно ничья способность 

еще хочется крикнуть: да будут 
магия без колдуна, 
слово «изредка», гиперянтарь! 
но это все тишина

собака плюс звезда

собака плюс звезда равно закон,
пишут в тетрадях. майские школы на холоде,
первые центры алхимии, хороши:

«грусть, смутная честь,
будет проиграна, но ты сложи
дождь и авитовский сервант
и это сторожи»

«кому бог подарил пустоту,
потеряет ее как интонацию —
единственную не-ту;
все остальные — те –
противны господу-пустоте»

«когда окажешься в аду, сложи собаку и звезду,
чтобы хребет стал погремушкой изо льда»

в сердце одна собака, одна звезда;
пахнет расколотым яблоком; в «дикси» сквозняк
не помню, по чему здесь начинается тоска –
словно растет блистающая точка,
баюкая, слепя моих собак

***

над парками — мотались звери,
сбивая мусорный жасмин,
уча язвительной манере
сцепляться с просекой одним
терновником спинного мозга,
скользить прицельно, то есть той
умелой гордой ностальгии,
которой верят за чертой
и улыбаются в могиле —  

над зоной, где непостижима
как перевернутая высь
и вдруг понятна словно сон
ребенка истина режима,
по перегонам волоклись
партерной пыли километры;
домов культуры темнота
роняла розы, эмо-гетры,
их подбирала гопота

***

Детская игра в гостях,
придуманная уже после всех игр,
похожа на стаю прохладных животных, бегущих
по темной равнине. Не говори о ней
ни сейчас, ни когда придет время о ней говорить,
одевайся самостоятельно и уходи —
зима наступила. В подъезде гудит трансформатор,

на улице дети поймали какую-то душу,
не добрую и не злую — как у врача –
и не оставят в покое, пока она не
вылечит кошку, но кошка ничем не больна.

Лечить здоровую кошку — не то же ли это
самое, что хотеть и не мочь писать музыку?
Я иду любоваться на лес — не то же ли это
самое, что никогда никуда не идти?
Темнокрылых прохладных животных я хочу видеть,
но на них не смотреть, когда дети мне скажут «смотри».

***

не скажем: «полдень — для луны»
«убитое всегда танцует
за пустырями Астаны»
«во дворах чиста водяная тьма»
«сны императорского мая
пришла пора пересмотреть
в павильонах, где знобит
от поминального сандала»

не выстоим, когда взойдет,
сугробы с мрамором свергая,
звезда, которая е..ла
гипноз, содружество и лед
молочно-серый водосточный
«он был навязанной игрой
на неоправданную прочность»
«он был мучительным наплывом
прицельной нежности земной»

***

Что останется духам? Обмороки в аллеях?
Бензоколонки? Грызня за хрусталь?
Строения, идолы? Все это лишь предтьма,
первые такты. Музыка впереди,
но она не начнется. И мы околдованы
ясным законом (смешно, что особенно смерть
здесь бессильна, особенно тайна). И мы никогда
не поймем, кому осень светила,
зачем увядших лебедей в засвеченную часть пруда
по одному переложила. Может быть,
потом, в волшебный день невстречи,
тех лебедей переберет
пытливый солнечный урод,
который бродит и сосет
холодные самоцветы речи?

Школьная поэма — 2

1.

как будто с песней на губах
«та татата огонь зеркальный»
прошли в пустых пуховиках
мимо ларьков, где хризантем
надбитые дискошары
легли в ладони синестета
как сатанинские дары
и он простил себя за это 

где музыка сказала: я 
ничем здесь не была,
лишь угасанием особого позора,
как показали зеркала

и вдоль бетонного забора 
стройки ночной: голубой пар
поднимался от котлована, и в голубом свету
запотевали тополя,
те призраки с исходом в слепоту,
чье зрение — разрытая земля,
развалы серых яблок чернозема
на обмороженных лотках

2.

в деревьях раковинный гул,
щелчки небытия,
стволы погасли внутрь себя,
но их пустынный отсвет
и углеродистую сталь 
и хризантем накал
утроил снег
и наша школа стала
месторождением зеркал,
в которых все пропало

на спал охранник, но и не смотрел, 
как я ощипываю шарф, хрустящий льдом — 
он все равно давно не выкупает
приметы смерти, что слились,
где сумрак сдернули со стел,
в один мерцающий синдром,
но он все понимает 

он тоже рос наедине 
с электричеством (в Агиделе,
это в Башкортостане,
или в Волоколамске, это во мне),
он раскусил Христа в апреле
и больше не приснился маме

3. 

в женском туалете синева
я включаю воду, и вода
отвечает «гёльдерлин»; во имя
звука в любые слова
истина входит, ведь
она беспринципна, она
хочет оцепенеть 

а под окном рассохся сад
у яблонь серые, как у старух,
животы, смоловшие в соль
мартовский мел, русских цикад,
сталинских псов,
гипсовый ужас, осенних сырых
муравьев, ключицы детей 
кататоничных, угасших с краев,
когда то, чем исполнены были, в поддых 
откатилось до лучших вестей 

в наледи ветки и шишки ограды 
словно в черном меду,
но не поэтому охватывает странное
беззаботное сожаление,
а потому что как просвет
в размеренном бреду
завесив зеркало, охранник 
на пост вернулся — соскребать 
с ногтей китайскую слюду,
звонить в Волоколамск, а мы
не знаем, что сказать

Обложка: Арина Ерешко