Евгения Шевцова. Теремок

Евгения Шевцова родилась в Ставропольском крае, живет в Ростове-на-Дону. Историк по образованию, работает выпускающим редактором в СМИ. Пишет давно, но прежде не публиковала свою прозу. Ведет телеграм-канал «Душный голубь».

Артем Роганов, Сергей Лебеденко: Сюжет рассказа Евгении Шевцовой кажется простым: девяностые, девочка живет в селе с любимым дедом и параллельно страдает от тоски по маме, которая пытается наладить бизнес где-то в городе и редко навещает дочь. Незамысловатая ситуация оборачивается множеством полутонов и тонкостей: строгая бабушка в больнице, грубая мама приносит в дом деньги, по телевизору – «Чечня» и «кока-кола». Это взрослый текст о детстве, характер которого хочется обозначить как «нулевую степень письма», хотя понятию Барта он не то чтобы соответствует. Дело в эмоциональной амбивалентности истории, где грусть и радость, страх и надежда смешаны в настолько равных пропорциях, что уловить посыл повествования нельзя, не вчитав туда основательно что-то свое. Очень ценная, как ни странно, редкая сегодня особенность.

 

ТЕРЕМОК

Шли в горку по пустырю. В селе это место называли низами. Дед тащил санки и говорил, Катя сидела в них и внимательно слушала. Она просила сказку про теремок как минимум два раза в день — когда дед провожал ее в садик, и на обратном пути. 

— Мышка-норушка, лягушка-квакушка, зайчик-побегайчик… — говорил дед, а она подробно представляла каждую деталь и думала, взяли бы ее жить в деревянный домик вместе со всеми или нет.

На низах текла небольшая речка. Посередине пустыря стоял каменный мост с водопропускной трубой. Дед остановился возле него, Катя отшвырнула покрывало, встала с санок и побежала к реке. 

— Деда, гляди, лед везде, — крикнула она. 

— Да, затянуло, — ответил дед, достал пачку Примы, встал к ветру спиной и зажег сигарету. 

Катя опустилась на корточки и начала искать голыши. Малиновыми варежками она сметала с камней снег, подбирала их и клала у мостика. Потом встала с краю и принялась бросать голыши по очереди в воду. Тонкий, еще не окрепший лед на речке поддавался ударам и трескался. Каждый раз Катя смеялась и смотрела на деда, а он кивал и улыбался, выдыхая дым через зубы. 

Слышно было, как под мостом тихо шумит еще не замерзшая вода. Это напомнило Кате, что летом тут воды вообще не было. В водопропускную трубу можно было даже залезть, что она тогда и сделала. В тот день Катя привязалась на улице к какой-то девочке с выгоревшими волосами. Ее послали на низы за гусями. Вдвоем они забрались под мост и жгли палки. Дед ругался, когда узнал, но потом дал печенье. 

Добросав все камни, Катя еще раз посмотрела вниз, а потом пошла к саням, села в них и стала укутывать ноги. Дед докурил, поправил покрывало на внучке, взял веревку и потянул сани дальше. 

— На чем остановились? — спросил дед. 

— На волчке-сером бочке, — ответила Катя. 

Когда пришли домой, залаяла Чапа. Катя подбежала к собаке и погладила. Дед ждал на пороге с веником, и когда девочка вернулась к нему, стал чистить ее сапожки. 

В коридоре пахло печеньем из серванта, и Катя даже знала, на какой полке оно лежит, но не ела без разрешения. Дед давал ей по два в день — утром и вечером, плюс конфеты. А она, когда взрослые управлялись по хозяйству, могла высыпать все печенье из пачки, разложить на столе и рассматривать. Катя думала, что печенье это от слова «печать». И ей очень хотелось стать печатником печенья на заводе. 

Больше, чем сладости, Кате нравилось, когда кто-нибудь приходил в гости. Звук скрипящей калитки заставлял ее бежать сначала к окну, а потом в коридор. Девочка любила посторонний шум в доме. Часто приходил дядя, или тетя Нина приносила бабушке гостинцы и жаловалась на мужа, сына, внучку и на других людей, имена которых Катя не знала. 

По-настоящему особенными были дни, когда возле двора останавливалась машина. Это всегда означало, что приехали из города, и что в дом скоро зайдет тетя, брат или мама Таня. В дни, когда гости сообщали о своем приезде заранее, Катя могла пятьдесят раз за вечер подбежать к окну и посмотреть на дорогу.

Сели ужинать. Дед нарезал сало и хлеб. Бабушка лежала в больнице, поэтому блюд на столе было меньше обычного, но Катю это не волновало. Ее никто теперь не заставлял доедать борщ и не ругал, если на дне тарелки что-то оставалось. Быть с дедом вдвоем Кате нравилось, но чего-то в доме теперь все-таки не хватало, и она не могла понять, чего.

— Спасибо богу за хлеб, за соль, за дар божий и дедушке тоже, — с этими словами Катя поцеловала деда и ушла в комнату.  

В доме комнат было две. Дед и бабушка спали в той, что поменьше, а Катя там, где стоял телевизор. Сложно было назвать это ее собственной комнатой, потому что все собирались здесь по вечерам, чтобы смотреть новости и сериал. Возле Катиного раскладного кресла ставили стул, занавешенный покрывалом так, что ничего, кроме разноцветного свечения на потолке ей не было видно. Катя слышала только кучу непонятных слов и фраз, перемешанных с уже знакомыми «Клинтон», «Ельцин», «Чечня», «конец света» и «кока-кола». 

Между комнатами стояла большая печка, покрытая кафелем. На нее бабушка клала подушки перед сном. Катя же порой залезала туда, чтобы посмотреть телевизор до вечерних новостей. 

Выйдя из кухни, девочка достала с полки картонный сундучок с книжками. Ей его подарила мама Таня. Книжки со сказками – «Репка», «Дюймовочка», «Гулливер», «Двенадцать месяцев» были прочитаны десятки раз и сейчас использовались не по назначению. Катя раскладывала их на полу, одну к другой, становилась ногами, как на плот, и представляла, что вся комната — это большое озеро. 

В этот раз она даже не успела вытащить книги из сундука, как дед позвал ее купаться. В доме не было ванны, поэтому шесть дней в неделю Катя делала это в тазике на кухне. В воскресенье дед топил баню и бабушка водила Катю париться. Кате не нравилась баня, она готова была кричать каждый раз, когда бабушка радостно добавляла пару. Сейчас же девочка была довольна, что можно мыться в тазике с водой комнатной температуры. 

Дед вышел из кухни, Катя сняла с себя одежду и аккуратно положила на стул. Бабушка научила ее, что сначала нужно мыть лицо, потом подмываться и только после этого погружать ноги в воду и хорошенько тереть между пальцами — это было самой любимой частью процесса.

Уже сидя на маленькой табуретке с опущенными в тазик ступнями, Катя услышала скрип калитки и засуетилась. Она тут же вытащила ноги из тазика и принялась тереть их пеленкой. Дед постучал в дверь кухни.

— Деда, подожди, — завопила Катя и принялась закутываться в пеленку.   

Катя открыла дверь, дед прошел в коридор, а спустя пару минут девочка через стекло увидела меховую шапку на чьей-то макушке. Сердце стало биться быстрее, ей хотелось бегать по комнате, прыгать и кричать, но она продолжала сидеть на табуретке, обернутая уже влажной пеленкой. 

Вместе с дедом на кухню зашла мама Таня, одетая в коричневую дубленку. На меховой шапке скопилось немного снега. Она сняла ее и положила на вешалку. 

— Привет, моя конфетка! — улыбнувшись, сказала мама Таня и притянула Катю к себе. 

— Мам, я голяком, — ответила Катя и сильно прижалась к матери. 

— Дай поцелую. Поцелуй мамочку. 

— А что ты явилась посреди ночи? — заворчал дед. 

— Когда смогла, тогда и явилась. А чего она толстая такая? — прокряхтела мама Таня, поднимая Катю на руки. 

— Не толстая, а взрослая. Три месяца прошло. 

— А смотри, что я тебе привезла? — мама Таня опустила Катю на пол, вышла в коридор, вынесла оттуда пакет и положила перед дочерью. 

В пакете лежали шоколадные батончики, конфеты, мандарины и йогурты. Катя улыбнулась, вытащила из пакета йогурт, но не открыла. Она уселась на табурет возле матери, а та обняла ее за плечи. 

— Ты б хоть дубленку сняла, — недовольно проговорил дед.

— Я ненадолго, меня ждут, — ответила мама Таня, и Катя перестала улыбаться.

Девочка встала с табурета, поставила йогурт на стол и вернулась к матери. Катя прислонилась к ее животу, крепко обняла и замерла, не слушая беседу двух взрослых. «Раз, два, три…» — считала Катя про себя и чувствовала, как в теле мамы Тани что-то пульсирует в такт.  

— Сейчас чаще сижу на лавке, когда играет. А то однажды вышел за калитку — нет ее. Я звать — не откликается. Пошел по улице и нашел возле двора Машкиного. Сидит, рассказывает ей что-то, — продолжал дед. — А она вообще сама ворожит, Машка-то, старуха. Бабьи россказни, конечно, но на пустом месте не бывает. Вот такую компанию нашла. 

— Ничего страшного. Главное, что компания есть, — улыбнулась мама Таня и посмотрела на Катю. 

— Правильно. У тебя с компаниями беды нет. Какая сейчас там у тебя, бакалея или бумага туалетная? — иронизировал дед. 

— Пух, перо и одеяла, — ответила мама Таня, будто бы не замечая отцовского тона.

— Одно дерьмо, — тихо заключил дед и налил чаю в кружку. — К матери теперь не попадешь. Ты бы еще к полуночи заявилась. 

— Все хорошие, Таня плохая. Я сапоги привезла, по подошве пройдешься? Почистила, помыла. 

— Поставь у вешалки. 

Мама Таня выбралась из тугих Катиных объятий и снова вышла в коридор. Оттуда она вынесла пакет поменьше, поставила у вешалки и подошла к зеркалу. Мать поправляла помаду на губах, а Катя никак не могла перестать на нее смотреть. Ни одна принцесса из мультиков не была настолько красивой. В желтом свете лампочки ее кудрявые длинные волосы отливали золотом. Большие карие глаза были ярко накрашены. На мочках висели серебристые длинные серьги, которые позвякивали каждый раз, когда она поправляла локоны. 

— А что она, везде за тобой теперь, получается? — спросила мама Таня, надевая шапку и укладывая мех. 

— Делать нечего. И в котельную тоже вместе ходим, — ответил дед и глотнул чая из кружки. 

Кате хотелось рассказать маме Тане, как ей нравится ходить с дедом в котельную, даже несмотря на то, что она была там единственным ребенком и ей приходилось ждать хлебовозку в компании старичков. Самым интересным было наблюдать за тем, как они играли в карты. Когда дедушки с силой бросали карты на перевернутое ведро и кричали «А вот так? А вот так?», Катя улыбалась и даже иногда подпрыгивала. 

Мать посмотрела на Катю, как будто ждала от нее реплики, но та молча сидела на табуретке и перебирала пальцами. Мамино «я ненадолго, меня ждут» эхом повторялось в Катиной голове, и где-то в горле вырастал тяжелый ком. Кроме того, Катя боялась сказать что-то глупое, но одновременно ей было ужасно трудно молчать тогда, когда мама Таня ждет от нее слов. 

При дедушке Катя никогда себя так не вела. Она могла часами болтать, петь песни, придумывать или пересказывать сказки. В присутствии мамы Тани все было иначе: на ум не приходили нужные слова, даже прежняя живость и пластичность тела сменялась скованностью. Это напоминало Кате, как бабушка стоит перед иконостасом. Обычно склочная и грубая, когда молилась, бабушка становилась радостной, спокойной и даже нежной. 

— Пап, не ори, приеду скоро. Вот, держи, — с этими словами мама Таня подошла к деду и протянула ему несколько денежных купюр. — Маме привет передавай, и девчонку так сильно не кормите. 

— Смотри, гололед, осторожно. Своему скажи, кто там теперь. — дед взял деньги и положил в жестяную банку из-под кофе. 

Мать подошла к Кате и поцеловала ее в губы. 

— До свидания, красотка. Я скоро приеду. Не балуйся, хорошо? 

— Хорошо, — почти прошептала Катя. 

— Ну вот и славненько.

Мама Таня потрепала Катю за макушку и вышла в коридор, за ней пошел дед. Когда дверь дома захлопнулась, Катя побежала в крайнюю комнату и припала к окну. В свете фонаря она увидела, как мать закрыла калитку, подошла к большой синей машине и села на переднее пассажирское место. Девочка не отлипала от окна, пока автомобиль не скрылся за поворотом. 

Дед допивал чай на кухне, когда туда вошла Катя. Она наконец сняла с себя пеленку и надела чистое белье. После этого девочка слила воду из маленького тазика в ведро и поставила его на лавку. 

— Смотри, все сразу не съешь, — улыбнулся дед, взял пакет со сладостями и вынес в коридор. 

Катя засыпала под звук телевизора. Рядом на кресле сидел дед. Под ее щекой лежала его рука. Свет на потолке переливался белым, синим и желтым.

Наутро дед будил Катю и улыбался по-особенному. Девочка не могла понять, что происходит, пока он не потянул за край сапога и не вытащил обувь мамы Тани из-под одеяла. Катя почувствовала, как щеки горят от стыда. Потом она еще не раз испытает это ощущение, когда на семейных торжествах мама Таня будет весело рассказывать историю про дочь, уснувшую с ее сапогом в обнимку. 

 

Обложка: Арина Ерешко