Отрывок из книги Бернара Кирини «Кровожадные сказки»
О книге Бернара Кирини «Кровожадные сказки»
Скинь кожуру, малютка-манго,
не то берегись ножа.
Андре Пьейр де Мандьярг
Мы с ним встречались каждый вечер в ресторане
отеля, где я снимал комнату с пансионом.
Поскольку он был один, я очень скоро приметил
его среди парочек и семей, составлявших
львиную долю клиентуры. Я приехал в Барфлер
за тишиной и покоем, и отдых мой так
удался, что я даже заскучал: кроме пары-тройки
променадов во всех этих прибрежных городках
и вовсе нечем развлечься тем, кому, подобно
мне, быстро приедаются морские купанья.
Почему бы нам не сесть за один стол, думалось
мне. Не похоже, чтобы он искал уединения,
и вряд ли меньше меня скучает в этой
атмосфере конца курортного сезона. Мы могли
бы как-нибудь поужинать вместе, а потом посидеть
за коньяком в гостиной или прогуляться
по опустевшему пляжу, проникшись духом
сдержанной и чуть отстраненной симпатии,
как два джентльмена, которые, не нуждаясь в
установленных правилах игры, умеют в сближении
не заходить чересчур далеко.
Увы, он не давал мне ни единого повода
завязать разговор: газет не читал, одевался неброско,
заказывал всегда одни и те же блюда, в
общем, будто нарочно делал все для того, чтобы
его не замечали и вообще забыли — в том
числе и метрдотель, которого он никогда не
подзывал, закончив трапезу, а дожидался, пока
уберут тарелку и предложат десерт. Его меланхоличный
вид, манера то и дело проводить
рукой по седеющим волосам, аккуратность, с
которой он складывал салфетку, перед тем как
встать из-за стола, — все в нем интриговало
меня; еще не обменявшись с ним ни единым
словом, я был убежден, что он весьма интересный
собеседник. И не ошибся.
Однажды вечером он сделал нечто позволившее
мне наконец с ним заговорить. Было
воскресенье, мое второе воскресенье в отеле —
приехал я две недели назад. В семь часов я
спустился к ужину и сел за столик недалеко от
него. Официант принес мне меню, затем подошел
к моему соседу. Тот попросил стакан свежевыжатого
апельсинового сока. Я удивился,
не понимая, как можно пить перед едой что-либо, кроме аперитива; вышколенный же официант
не позволил себе никаких комментариев
и через пару минут вернулся из бара со стаканом,
украшенным зонтиком из шелковой бумаги.
Он поблагодарил, после чего устремил взгляд
куда-то вдаль, рассеянно вертя в пальцах стакан.
Я думал, что он готовится выпить свой сок, но
вместо этого он сунул руку в карман пиджака,
достал оттуда ампулу и, отломив кончик, вылил
содержимое в стакан; затем, помешав в нем ложечкой, залпом выпил. Мне это показалось столь
неожиданным, что я, не удержавшись, спросил:
— Лекарство?
Он поднял голову и посмотрел на меня с
удивлением. Я было испугался собственной
бестактности, но тут он широко улыбнулся мне
и ответил вполне приветливо:
— Это не лекарство, нет. Не совсем.
Понимая, что его ответ повлечет с моей стороны
новый вопрос, он предложил мне пересесть
за его столик — что я и сделал. Он взял
стеклянную ампулу большим и указательным
пальцами, поднес к глазам, посмотрел задумчиво.
— Если я вам скажу, — продолжил он, —
что за жидкость была в этой ампуле, вы очень
удивитесь.
— Это был наркотик?
— Нет.
— Что же тогда?
— Кровь.
Страшные картины — вампир, вырезанное
из груди сердце — представились мне, и я невольно
отпрянул. Лукавая усмешка перечеркнула
его лицо.
— Не бойтесь, я не вопьюсь вам в шею и
не перекушу артерию. Но я понимаю, что мой
воскресный ритуал вас удивляет.
— Вы пьете кровь каждое воскресенье?
— Немного крови со свежевыжатым апельсиновым
соком, да, каждое воскресенье вот
уже пятнадцать лет. Вам, я полагаю, хочется
узнать почему?
«Случилось это пятнадцать лет назад в Брюсселе,
где я прожил три года и откуда собирался
уезжать. Всю мебель я уже отправил в город,
куда намеревался перебраться, а в моей квартире
было не повернуться от коробок и ящиков с
книгами. В спальне остались одна только кровать
да механический будильник. Несмотря на
связанные с переездом хлопоты, досуга у меня
было предостаточно, и я гулял по Брюсселю,
стараясь в последний раз надышаться атмосферой
этого города. Во время одной из таких прогулок,
в воскресенье после полудня, я и встретил
женщину-апельсин. Странное имя, скажете
вы? Так, по крайней мере, она зовется в моих
воспоминаниях. Не помню, говорила ли она
мне, как ее зовут, а может быть, я знал ее имя,
да позабыл. Она была красива и очень молода,
лет двадцати, не больше; лицо ее наполовину
скрывали волосы, невероятно белокурые, а глаза
поражали какой-то притягательной силой.
Она присела на скамейку, где сидел я, недалеко
от Монетной площади, и принялась, хмуря брови,
изучать какую-то брошюрку — насколько я
понял, это был путеводитель. В другое время я
предоставил бы ей разбираться самой — обычно
я стесняюсь навязывать незнакомым людям
свои услуги и никогда не умел знакомиться с
женщинами. Но в этот день, сам не знаю почему,
я предложил ей помочь. Она подняла голову
и, просияв улыбкой, сказала, что ищет улицу
Камюзель. Голос у нее был высокий, тонкий,
с акцентом, который, наверно из-за цвета волос,
показался мне скандинавским. Я хорошо
знаю Брюссель, сказал я ей, хотите, я провожу
вас? Она обрадованно вскочила; я подал ей
руку, и мы пошли вместе, так же неожиданно
для самих себя, как и познакомились. За всю
прогулку мы не обменялись ни словом. Меня
бросало в жар от одной мысли, что я иду рядом
с такой красавицей, и я невольно думал, как
бы продлить наш маршрут, чтобы не упустить
это счастье. Она же шла за мной послушно, как
дитя, и озиралась по сторонам так, словно прилетела
с другой планеты.
Мы дошли до улицы Камюзель, пустынной
в этот час. Моя спутница остановилась перед
номером 8, большим домом из красного кирпича,
каких много в Брюсселе. Выпустив мою
руку, она поблагодарила меня и стала читать
имена на домофоне. Устройство было старое,
я с досадой, ей откроют, и конец моему
приключению. Я уже готов был уйти, как вдруг
она сказала, что имени, которое ей нужно,
почему-то нет. Мы проверили еще раз вместе —
безуспешно. Тут я попытал счастья: коль скоро
ее встреча не состоялась, не хочет ли она продолжить
прогулку? Она согласилась, и мы пошли в сторону центра по улице Андерлехт, затем
по улице Марше-о-Шарбон.
День был чудесный. Я почувствовал себя
увереннее и стал рассказывать ей о моих любимых
кварталах, о городах, где я жил, о людях,
которых встречал. Она была не очень разговорчива
и все больше задавала вопросы; с неимоверным
трудом удалось мне хоть что-то выведать
о ней, да и то она так ловко уходила от
прямых ответов, что ухитрилась почти ничего
не сказать. Мы бродили по Брюсселю, как два
туриста; идя об руку с ней, я, казалось, заново
открывал улицы и площади, которые знал как
свои пять пальцев. Когда у нас устали ноги, мы
зашли в закусочную. Она позволила заказать
ей пиво и сначала осторожно пригубила пену;
горечь пришлась ей по вкусу, и она выпила маленькими
глотками, откинув голову и зажмурившись.
Когда начало смеркаться, мы пошли ужинать
в мой любимый ресторан на площади
Сент-Катрин. Он был полон, но, к счастью,
один столик как раз освободился; ужин был
изумительно вкусный и затянулся до полуночи.
На этом мы могли бы расстаться, но ни мне,
ни ей этого нисколько не хотелось. Боясь разрушить
чары, я не решался напрямик попросить
ее остаться со мной; она поняла мои намерения
и сама поцеловала меня в губы. Была
в этом приключении какая-то дивная простота,
исключавшая всякую неловкость: мы оба, не
сговариваясь, избегали пытки взаимными признаниями.
Стало прохладно, и она вздрогнула;
подвернувшееся такси отвезло нас к моему
дому близ Порт-де-Намюр. Мне было неудобно
принимать ее в квартире почти без мебели, но
она ни слова не сказала на этот счет. Ее губы
снова нашли мои, и мы упали, обнявшись, на
кровать. Ставни не были закрыты, слабый свет
от уличных фонарей освещал комнату. Можете
себе представить мое состояние«.
Он задумчиво помолчал. Я не собирался выпытывать
у него подробности о ночи, которую он
провел с молодой женщиной, и, чтобы дать ему
это понять, отпустил какую-то вольную шутку.
Он поднял голову, посмотрел на меня с улыбкой;
и тут я понял, что ошибся, что об этой ночи
и пойдет рассказ. «Простите мне столь долгое
вступление, — сказал он, — но, чтобы внятно
рассказать эту историю, надо было начать с самого
начала. Вы, наверно, думаете, что мы предались
любви, а затем уснули, — и в общем-то
вы правы, именно это и произошло. Но, боюсь,
вы представляете себе картину, весьма далекую
от действительности».