Стамбул противоречит сам себе. Узкая полоска Босфора разделяет город светский и город почти животно-средневековый. Это смешение стилей два века назад полюбил Джордж Байрон.
Поэт прибыл в город контрастов на фрегате. Пораженный пестротой базара, он вписал в восточные декорации образ Дон Жуана. Герой, плененный янычарами, попадает в гарем турецкого султана. Там, невзирая на чаяния жены монарха, он провозглашает один из любимых байроновских манифестов: «Любовь — для свободных!»
Сам писатель купался в восточных искушениях. В книге Петра Вайля «Гений места» сказано, что Байрон, мысленно возвращаясь в Азию, упоминал «турецкую баню, мраморный рай шербета и содомию». Грань, которую лорд мог переступить в плотских отношениях, проследить сложно. Байрон славился стремлением создавать себе дурную репутацию.
Стамбул, как и поэт, его посетивший, был полон противоречий. Джордж Байрон восхищался восточным колоритом, но о гареме высказывался как о дурновкусии, а виллы на Босфоре считал свеженарисованными декорациями.
«Байрон, погибший за освобождение греков от турок, говорил удивительные вещи: „Вот слово турка — это надежное слово, а на греков полагаться нельзя…“» — пишет Петр Вайль. Во славу все тех же противоречий поэт умер врагом Турции, ставя Восток выше Запада.