- Издательство «АСТ», 2012 г.
-
Решать. Меняться. Стремиться вперед. Мыслить. Принимать вызовы. Вставать и действовать. Отказываться от стереотипов. Достигать. Мечтать. Открывать. Верить. Останавливаться. Слушать себя. Расти. Побеждать. Смотреть на жизнь открытыми глазами.
В своем самом автобиографичном романе Пауло Коэльо рассказывает о необычном путешествии. Из-за духовного кризиса в поисках обновления и роста он решает путешествовать, экспериментировать, знакомиться с новыми людьми и местами.
Путешествие начинается в Африке, а затем проходит через Европу и Азию по российской Транссибирской магистрали. В Москве он встречает Хиляль, молодую талантливую скрипачку. Вместе с ней он и отправится в путешествие, следуя путем любви, прощения и отваги, которая столь необходима для того, чтобы принимать неизбежные вызовы жизни.
«Алеф» призывает нас к действию. Наступает день, когда необходимо заново осмыслить нашу жизнь, понять, находимся ли мы там, куда стремимся, и получается ли у нас делать то, что мы хотим.
Одни книги мы читаем, а другие — проживаем, как «Алеф». - Перевод с португальского Е. Матерновской
О нет, только не ритуалы!
Неужели снова придется призывать невидимые
силы явить себя в видимом мире? Как это связано
с реальностью, в которой мы живем? Молодежь
после университета не может найти работу. Старики, получающие пенсию, едва сводят концы с концами. Остальным некогда мечтать: они с утра до
вечера работают, чтобы прокормить семью и дать
детям образование, — пытаясь противостоять тому, что принято называть суровой действительностью.
Мир никогда еще не был так разобщен: всюду
религиозные войны, геноцид, пренебрежение к окружающей среде, экономический кризис, нищета,
отчаяние. И каждый ждет, что проблемы человечества и его собственные разрешатся сами собой. Но
по мере того, как мы продвигаемся вперед, проблемы лишь усугубляются.
Так имеет ли смысл возвращаться к духовным
установлениям давнего прошлого, столь далеким
от вызовов сегодняшнего дня?
* * *
Вместе с Ж., которого я называю моим Учителем, хотя в последнее время все чаще сомневаюсь,
так ли это, мы направляемся к священному дубу,
который вот уже четыреста лет равнодушно взирает на людские горести; его единственная забота —
сбрасывать листву к зиме и снова зеленеть весной.
Писать об отношениях с Ж., моим наставником
в Традиции, непросто. Не одну дюжину блокнотов
заполнил я записями наших бесед. Со времени нашей первой встречи в Амстердаме в 1982 году я уже
раз сто обретал понимание, как следует жить, и
столько же раз его терял. Когда узнаю от Ж. что-то
новое, мне всякий раз кажется, что остался один
шаг до вершины, одна буква до конца книги, одна
нота, чтобы зазвучала симфония. Однако воодушевление постепенно проходит. Что-то остается в
памяти, но большинство упражнений, практик и
новых знаний словно проваливается в черную дыру. Или мне так только кажется.
* * *
Земля мокрая, и кроссовки, тщательно вымытые
накануне, как бы аккуратно я ни шел, снова будут
заляпаны грязью. Поиски мудрости, душевного покоя и осознания реалий видимого и невидимого
миров давно стали рутиной, а результата все нет.
Я начал постигать тайны магии в двадцать два года;
с тех пор мне довелось пройти немало дорог, пролегавших вдоль края пропасти, мне довелось падать и
подниматься, отчаиваться и снова устремляться
вперед. Я полагал, что к пятидесяти девяти годам
смогу приблизиться к раю и абсолютному покою,
которые мнились мне в улыбке буддистских монахов.
Но на самом деле я как никогда далек от вожделенной цели. Покоя я не познал; душу мою
время от времени терзают внутренние противоречия, и эти терзания могут длиться месяцами.
Порой мне и вправду открывается магическая
реальность, но не долее, чем на мгновение. Этого вполне достаточно, чтобы убедиться, что другой мир существует — и чтобы преисполниться
печали оттого, что я не могу вобрать в себя это
обретенное знание.
Но вот мы пришли.
После ритуала нам предстоит серьезный разговор, а сейчас мы оба стоим, приложив ладони к
стволу этого священного дуба.
* * *
Ж. произносит суфийскую молитву: «Господи, в
зверином рыке, шелесте листвы, ропоте ручья, пении птиц, свисте ветра и раскатах грома вижу я
свидетельство Твоей вездесущности; я ощущаю
Твои всемогущество и всеведение, Твои высшее
знание и высший суд.
Господи, я узнаю Тебя во всех испытаниях, которые Ты посылаешь. Да будет то, что хорошо для Тебя, хорошо и для меня. Дозволь мне радовать Тебя,
как сын радует отца. Да будут мысли мои о Тебе покойны и неизменны даже тогда, когда мне трудно
сказать, люблю ли я Тебя».
Обычно в этот момент я успеваю ощутить — всего на долю секунды, но этого достаточно — то Всемогущество, которым движутся Солнце, и Земля,
и звезды. Однако сегодня у меня нет настроения
общаться со Вселенной; гораздо сильнее моя потребность получить ответы на свои вопросы от человека, что стоит рядом со мной.
* * *
Он отнимает руки от ствола дуба, я следую его
примеру. Он улыбается, и я улыбаюсь в ответ.
В молчании мы неспешно возвращаемся в дом и
все так же молча пьем на веранде кофе.
Я смотрю на огромное дерево посреди моего сада, с лентой вокруг ствола, которую я повязал после одного сна. Действие происходит в деревушке
Сен-Мартен во французских Пиренеях, в доме, о
покупке которого я успел пожалеть. Этот дом меня
поработил, он требует постоянного моего присутствия: нуждается в ком-то, кто присматривал бы за
ним, подпитывал своей энергией.
— Дальше двигаться бесполезно, — как всегда
первым не выдерживаю я и прерываю молчание. —
Боюсь, я достиг своего предела.
— Забавно. Я всю жизнь пытаюсь достичь своего предела, но все еще не преуспел. Моя вселенная
непрерывно расширяется, и я даже приблизительно не представляю ее пределов, — усмехается Ж.
Он может себе позволить быть ироничным, но
мне нужен сейчас совсем другой ответ.
— Зачем вы приехали? Чтобы в который раз попытаться убедить меня, что я заблуждаюсь? Говорите что хотите, словами ничего не поправить. Мне
не по себе.
— Поэтому я и приехал. Я давно вижу, что с вами творится, но только теперь наступил подходящий момент, чтобы действовать. — Говоря это, Ж.
вертит в руках взятую со стола грушу. — Прежде вы
не были к тому готовы, а если бы наш разговор состоялся позже, плод уже начал бы гнить. — Ж. с наслаждением откусывает от спелой груши. — Чудесно! В самый раз.
— Меня изводят сомнения. Моя вера не крепка, — продолжаю я.
— Это хорошо. Сомнения побуждают нас двигаться вперед.
Ж., как всегда, говорит образно и убедительно,
но сегодня его ответы меня не воодушевляют.
— Могу сказать, что вы чувствуете, — произносит Ж. — Вам кажется, что новые знания в вас не
укоренились, а ваша способность проникать в незримый мир не оставляет следа в душе. И порой все
это представляется вам не более чем фантазией, с
помощью которой люди пытаются побороть страх
смерти.
Но мои сомнения куда глубже: они касаются веры. По-настоящему я убежден лишь в одном: духовный мир существует, и он оказывает влияние на
мир, в котором мы живем. Все остальное — священные тексты, молитвы, практики, ритуалы —
кажется мне бессмыслицей, неспособной ни на что
повлиять.
— А теперь я расскажу вам, что сам когда-то чувствовал, — говорит Ж. — В юности у меня кружилась голова от открывавшихся возможностей, и я
был полон решимости воспользоваться каждой из
них. Но когда я женился, мне пришлось выбрать
единственный путь, чтобы обеспечить достойную
жизнь любимой женщине и нашим детям. В сорок
пять, когда я достиг всего, чего хотел, а дети выросли и выпорхнули из гнезда, мне стало казаться, что
ничего нового в моей жизни уже не будет. Именно
тогда начались мои духовные поиски. Будучи человеком ответственным, я взялся за дело со всей серьезностью. Я пережил периоды воодушевления и
безверия, пока не достиг той стадии, в какой находитесь теперь вы.
— Послушайте, Ж., несмотря на все мои усилия,
я не могу сказать, что стал ближе к Богу и к самому
себе, — отвечаю я, и мои слова исполнены горечи.
— Это потому, что, как все на свете, вы полагали, что со временем непременно приблизитесь
к Богу. Но время плохой наставник. Благодаря
ему мы ощущаем лишь, как, старея, сильнее устаем.
Мне вдруг начинает казаться, будто на меня
смотрит мой дуб. Ему больше четырехсот лет, а
единственное, чему он за это время научился, —
это оставаться на одном месте.
— Зачем нам понадобился этот ритуал вокруг
дуба? Неужели он сделает нас лучше, чем мы были?
— Именно затем, что люди больше не совершают таких ритуалов, а еще затем, что, совершая кажущиеся абсурдными действия, вы получаете возможность глубже заглянуть в собственную душу, в
самые древние недра естества, которые ближе всего к истоку всех вещей.
Это правда. Ответ на этот вопрос давно известен. Не стоило тратить на него наше время.
— Мне пора, — твердо говорит Ж.
Я смотрю на часы и объясняю, что аэропорт
совсем близко, и мы можем еще немного поговорить.
— Дело не в этом. Пока я проводил ритуал, мне
открылось нечто, произошедшее до моего рождения. Я хочу, чтобы и вы испытали что-то подобное.
О чем он, о переселении душ? До сего дня он не
позволял мне даже в мыслях обращаться к моим
прежним жизням.
— Я уже бывал в прошлом. Я сам этому научился, еще до встречи с вами. Мы ведь об этом говорили; я видел два своих предыдущих воплощения:
французский писатель девятнадцатого века и…
— Да, я помню.
— Тогда я совершил ошибку, которой сейчас уже
не исправить. И вы запретили мне возвращаться в
прошлое, чтобы во мне не усиливалось чувство вины.
Путешествовать по прежним жизням все равно
что проделать в полу отверстие, через которое в
дом ворвется пламя, готовое опалить и испепелить
настоящее.
Ж. бросает недоеденную грушу птицам и в раздражении оборачивается ко мне:
— Не говорите глупостей! Так я и поверил, что за
двадцать четыре года нашего общения вы совсем
ничему не научились.
Я понимаю, что он имеет в виду. В магии — и в
жизни — существует лишь настоящее время, то
есть СЕЙЧАС. Время нельзя измерить, как мы измеряем расстояние между двумя точками. «Время»
никуда не уходит. Но сосредоточиться на проживаемом моменте — задача для человека почти непосильная. Мы постоянно думаем о содеянном и о
том, что могли сделать это лучше, о последствиях
наших действий и о том, почему не поступили тогда как должно. Или же мысленно устремляемся в
будущее, пытаемся представить себе, что ждет нас
завтра, как предотвратить опасности, которые
встретятся за поворотом, как справиться с ними и
добиться того, о чем всегда мечтали.
Ж. возобновляет разговор:
— Именно здесь и сейчас вы спрашиваете себя:
неужели что-то идет не так? И неспроста. Но
именно сейчас вы также сознаете, что будущее
можно изменить, воскресив прошлое в настоящем. Былое и грядущее существуют лишь в нашем
сознании. Настоящее же вне времени: это сама
Вечность. В Индии за неимением лучшего используют термин «карма», однако редко кому удается
дать ему соответствующее объяснение. Но речь
идет не о том, что содеянное в прошлом оказывает
влияние на настоящее. То, что мы делаем теперь,
искупает прошлые вины и тем самым меняет наше
будущее.
— То есть…
Мой собеседник умолкает, недовольный тем,
что я никак не могу уловить, что он имеет в виду.
— Что толку сидеть здесь и играть словами, которые ничего не значат. Идите и набирайтесь опыта. Вам пора покинуть эти места. Идите и вновь завоюйте свое царство, разъедаемое рутиной. Довольно затверживать одни и те же уроки, ничего
нового вы из них не почерпнете.
— Но дело ведь не в рутине. Просто я несчастлив.
— Именно это я имел в виду, когда говорил о рутине. Вы понимаете, что существуете, оттого что
несчастны. Существование многих людей — производное от проблем, которые они решают. Все
свое время они проводят за бесконечными разговорами о детях, мужьях, школе, работе, друзьях. Им
некогда остановиться и подумать: я здесь. Я — итог
всего, что было и будет, и сейчас я здесь. Если что-то сделал не так, я могу это исправить или хотя бы
покаяться. Если поступил правильно, — это сделает меня счастливее и даст мне ощущение полноты
моего сегодня.
Глубоко вздохнув, Ж. подводит итог:
— Вас уже нет здесь. Вы отправляетесь в путь,
чтобы вернуть себе настоящее.
* * *
Этого я и боялся. Он уже не раз намекал, что для
меня настало время пройти третий священный
путь. С далекого восемьдесят шестого, когда во
время паломничества в Сантьяго-де-Компостела
мне довелось лицом к лицу столкнуться со Своей
Судьбой, или путем Бога, моя жизнь совершенно
переменилась. Спустя три года я прошел так называемым Римским путем в местах, где мы теперь находились; это были тяжкие и томительные семьдесят дней, когда я должен был делать наутро все те
нелепости, какие накануне видел во сне (помню,
как-то раз я провел четыре часа на автобусной остановке, и за это время не произошло абсолютно
ничего примечательного).
С тех пор я послушно выполнял все, что от меня
требовалось. В конце концов, это были мой собственный выбор и божественное установление. Я как
одержимый беспрестанно переезжал с места на место и самые важные уроки усвоил именно в этих
странствиях.
Вообще-то тяга к путешествиям была у меня
давно, еще с юности. Правда, в конце концов
жизнь в аэропортах и гостиницах отбила у меня
охоту к приключениям, уступившую место смертельной скуке. Когда я сетовал, что мне не удается
хоть немного спокойно пожить на одном месте,
меня не понимали: «Но ведь путешествовать так
здорово! Если бы у нас были деньги, мы жили бы
точно так же!»
Однако в путешествиях главное — не деньги, но
храбрость. Почти всю мою юность я провел, шатаясь по свету как заправский хиппи, но разве у меня
были на это деньги? Вовсе нет. Я питался бог знает
чем, спал на вокзалах, не зная языков, не мог спросить дорогу, зависел от других и не имел представления о том, где проведу следующую ночь, а теперь
вспоминаю то время как лучшие годы моей жизни.
Неделю за неделей проводя в дороге, вслушиваясь в незнакомый язык, расплачиваясь купюрами
неизвестного тебе достоинства, шагая по улицам
чужих городов, ты обнаруживаешь, что твое привычное «я» не имеет никакого применения перед
лицом этих новых вызовов, и начинаешь понимать, что в глубинах подсознания существует другой, намного более интересный человек, отчаянный и более открытый миру и новому опыту.
Но наконец наступает день, когда ты говоришь:
«Довольно!»
— Довольно! Путешествия для меня давно стали
рутиной!
— Нет! Такого просто не может быть, — настаивает Ж. — Вся наша жизнь — путешествие, от рождения к смерти. Меняется пейзаж за окном, меняются люди, меняются потребности, а поезд все
идет вперед. Жизнь — это поезд, не вокзал. А то,
что вы делали до сих пор, не путешествия, но перемена мест, и это не одно и то же.
Я качаю головой.
— Это ничего не меняет. Если мне нужно исправить ошибку, которую совершил в прошлой жизни
и в которой глубоко раскаиваюсь, я могу это сделать прямо здесь и сейчас. В этой тюремной камере я лишь подчинялся приказам того, кого считал
проводником Божьей воли: вашим. И потом, я уже
попросил прощения по крайней мере у четверых.
— Но так и не нашли источник лежащего на вас
проклятия.
— Вас ведь тоже прокляли. Вы-то нашли свой
источник?
— Да, нашел. Поверьте, мое проклятие было куда страшнее вашего. Вы лишь однажды струсили, а
я множество раз поступал не по совести. И теперь,
благодаря этому открытию, я свободен.
— Но ведь речь идет о путешествии во времени,
зачем же мне еще и перемещаться в пространстве?
Ж. смеется:
— Затем, что каждый из нас может надеяться на
оставление грехов, но для того чтобы его получить,
надо сначала разыскать тех, кому мы причинили
зло, и попросить прощения у них.
— И куда же мне податься? В Иерусалим?
— Не обязательно. Выбор за вами. Отыщите дело, которое вы не завершили, и выполните свою задачу. Господь укажет вам путь, ведь все, что пришлось пережить, и все, что еще суждено, происходит здесь и сейчас. Мир созидается и рушится у нас
на глазах. Те, кого вы когда-то знали, явятся вновь,
а те, кого потеряли, вернутся. Вы должны оправдать
оказанную вам милость. Постарайтесь понять, что
происходит в вашей душе, и вы узнаете, как это бывает со всеми. «Не думайте, что Я пришел принести
мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч».