Патрик Несс. Вопрос и ответ

Патрик Несс. Вопрос и ответ

  • Издательство «Рипол классик», 2012 г.
  • Спасаясь от безжалостной армии, Тодд и тяжело раненная Виола попадают прямо в руки своего заклятого врага — мэра Прентисса.

    В разлуке с Виолой Тодд вынужден и сам осваивать сомнительные методы нового режима. Но какие тайны хранят леса Нового света? Где Виола? Жива ли она? И что за группировка орудует в городе?

    Однажды прогремит первый взрыв…

    Вторая книга трилогии «Поступь хаоса» — шокирующий и захватывающий роман о борьбе и выживании в самых невероятных и отчаянных ситуациях.

  • Перевод с английского Екатерины Романовой
  • Купить книгу на Озоне

— Шум тебя выдает, Тодд Хьюитт.

Голос… из темноты…

Проморгавшись, я открываю глаза. Вокруг сплошные тени и размытые пятна, все кружится, кровь кипит в жилах, в голове каша, я не могу думать и… снова моргаю. Так, погодите… стоп-стоп, мы ведь только что были на площади, я держал ее на руках и… она умирала…

— Где она? — выплевываю я в темноту, чувствуя во рту вкус крови. Мой голос хрипит, Шум вдруг вздымается алым ураганом и ревет: ГДЕ ОНА?!!

— Здесь вопросы задаю я, Тодд.

Этот голос…

Его голос.

Откудато из темноты.

Откудато сзади.

Незримый мэр Прентисс.

Я снова моргаю, и из мглы начинает вырисовываться огромный зал. Единственный источник света — круглое окно высоко-высоко под потолком. Стекло не прозрачное, а цветное: на нем нарисована наша планета с двумя лунами. Косые лучи света выхватывают из темноты только меня.

— Что вы с ней сделали? — вопрошаю громко, смаргивая свежую кровь, которая заливает глаза. Тут я понимаю, что вытереть лицо не могу, потомушто руки связаны у меня за спиной. В груди поднимается паника, я пытаюсь высвободиться из пут, дышу часточасто и снова кричу во всю глотку:

— ГДЕ ОНА?!

Из темноты вылетает кулак, бьет меня в живот.

Я сгибаюсь пополам и сознаю, что привязан к деревянному стулу, причем рубашки на мне нет — осталась где-то на пыльном склоне. Меня тошнит прямо на ковер, узор на котором повторяет рисунок на оконном стекле: Новый свет с двумя лунами, снова, и снова, и снова…

Я начинаю вспоминать… Мы были на площади, куда я прибежал с нею на руках, прижимая ее к себе, уговаривая потерпеть, пока мы не доберемся до Хейвена, а уж там ее обязательно спасут…

Но в Хейвене мы не нашли спасения, в Хейвене был только он и его люди, они вырвали ее из моих рук…

— Заметил, что он не спросил: «Где я?», — произносит голос мэра у меня за спиной. — Его первыми словами были: «Где она?», и в Шуме звучало то же самое. Любопытно.

В голове и животе стучит, я снова прихожу в себя и вспоминаю, как дрался с ними, дрался до последнего, пока меня не ударили прикладом в висок, и тогда я провалился в черноту…

Проглатываю ком в горле, проглатываю панику и страх…

Теперь всему конец, так ведь?

Конец всему.

Мэр поймал меня.

Мэр поймал ее.

— Тронете ее хоть пальцем… — выдавливаю я. Живот все еще болит от удара. Передо мной возникает мистер Коллинз, наполовину скрытый тенью — мистер Коллинз, который выращивал кукурузу и цветную капусту и ухаживал за лошадьми мэра… и который теперь стоит надо мной с пистолетом на поясе и винтовкой за спиной, выставив перед собой кулаки.

— Да ее, похоже, и до нас уже изрядно «тронули», Тодд, — говорит мэр, останавливая мистера Коллинза. — Бедняжка!

Я стискиваю оплетенные веревками руки в кулаки. Мой Шум до сих пор смахивает на вязкую кашу, но мистер Коллинз вскидывается, стоит мне вспомнить ружье Дейви Прентисса, и как она падает мне на руки, охая, и всюду ее кровь…

Тут мой Шум становится еще краснее: я вспоминаю, как бью Дейви Прентисса кулаком в лицо, тот падает с коня, нога цепляется за стремя, и его тащит прочь, бутто огромный мешок с мусором.

— Что ж… — говорит мэр Прентисс, — это хотя бы объясняет таинственное исчезновение моего сына.

Ей богу, со стороны кажется, что ему весело.

Голос мэра звучит еще уверенней и властней, чем в Прентисстауне, а рядом с тишиной, которая расходится от него во все стороны, и которую я уже слышал на площади Хейвена, теперь зияет такая же тишина мистера Коллинза.

У них нет Шума.

У обоих.

Единственный Шум в этом зале принадлежит мне — он мычит и визжит, как раненый теленок.

Я выкручиваю шею, пытаясь разглядеть мэра, но шея затекла и болит, поэтому я вижу только, что сижу в луче пыльного разноцветного света посреди зала. Зал такой огромный, что стены еле-еле виднеются вдалеке.

Постепенно из темноты проступает маленький столик; что на нем лежит, не рассмотреть. Лишь тускло поблескивает металл — и этот блеск, уж поверьте, не сулит ничего хорошего.

— В его мыслях я по-прежнему мэр, — доносится голос. Веселый и беззаботный голос.

— Теперь он президент Прентисс, — ворчит мистер Коллинз. — Заруби это себе на носу.

— Что вы с ней сделали? — спрашиваю я, снова пытаясь обернуться и морщась от боли в шее. — Если вы хоть пальцем ее…

— Ты прибыл в город севодня утром, — перебивает меня мэр, — и у тебя ничего не было, даже рубашки — только девчонка на руках, с которой произошел несчастный случай…

Мой Шум взрывается.

— Никакой это не несчастный случай!..

— Ужасный, ужасный несчастный случай, — продолжает мэр. Впервые с тех пор, как мы повстречались на площади Хейвена, в его голосе проскальзывают нотки досады. — Настолько ужасный, что она была при смерти. И вот мальчишка, на поиски которого мы потратили столько сил и времени, который принес нам множество хлопот и неприятностей, сам пришел к нам и предложил себя в обмен на спасение девочки. Однако, когда мы решили ее спасти, мальчишка принялся отбива…

— Она жива? Она в безопасности?

Мэр умолкает, а мистер Коллинз подходит и бьет меня наотмашь по лицу. Наступает долгая тишина, щека невыносимо горит, и я сижу молча, тяжело дыша.

А потом в кружок света прямо передо мной входит мэр.

Он одет с иголочки, как и раньше, и одежда на нем такая же свежая и чистая, как бутто под ней не живой человек, а ходячая глыба льда. Даже у мистера Коллинза на рубашке выступили пятна пота, и пахнет от него неприятно. Но не от мэра, нет.

Глядя на него, кажешься себе кучей грязи, которую надо поскорей убрать.

Он встает передо мной и заглядывает прямо в глаза.

А потом задает вопрос — беззаботно, словно бы из чистого любопытства.

— Как ее зовут, Тодд?

Я изумленно моргаю.

— Что?

— Как ее зовут?

Не может быть, чтобы он до сих пор не знал ее имени. В моем Шуме наверняка…

— Вы сами знаете, — говорю я.

— Мне нужно, чтобы имя назвал ты.

Я перевожу взгляд на мистера Коллинза, который стоит в сторонке со скрещенными на животе руками. На лице у него написано, что он не прочь отвесить мне еще парочку тумаков, даром что Шума не слышно.

— Повторяю вопрос, Тодд, — непринужденно говорит мэр, — и на сей раз мне бы очень хотелось услышать ответ. Как ее зовут? Девочку с другой планеты.

— Если вы знаете, что она с другой планеты, то вам известно и ее имя.

Тут мэр улыбается — ей богу, улыбается.

И мне страшно, как никогда.

— Нет, Тодд, не пойдет. Все должно быть иначе: я спрашиваю, ты отвечаешь. Без пререканий. Как ее зовут?

— Где она?

— Как ее зовут?

— Скажите мне, где она, и я назову имя.

Он вздыхает, как бутто я его подвел, и коротко кивает мистеру Коллинзу. Тот подходит и снова бьет меня в живот.

— Это ведь совсем несложно, Тодд, — говорит мэр, пока меня тошнит на ковер. — Тебе нужно только ответить на мой вопрос, и все сразу кончится. Выбор за тобой. Честное слово, я больше не желаю причинять тебе боль.

Я тяжело дышу, согнувшись в три погибели: от боли в животе трудно набрать в легкие достаточно воздуха. Веревки режут запястья, на лице запекается липкая кровь, и я смотрю невидящими глазами в темноту из своей маленькой световой клетки посреди огромной комнаты без окон и дверей…

Комнаты, где я умру.

Комнаты…

Где ее нет.

И внутри меня кто-то принимает решение.

Раз это конец, то я делаю свой выбор.

Не говорить.

— Вы знаете ее имя, — бормочу я. — Убейте меня, если хотите, но ее имя вам известно.

Мэр просто смотрит на меня.

Самая долгая минута в моей жизни проходит под его пытливым взглядом. Он читает мои мысли.

А потом приближается к маленькому деревянному столу.

Я пытаюсь рассмотреть, что он там делает, но ничего не вижу. Мэр Прентисс перекладывает какие-то вещи, я только слышу царапанье металла о дерево.

— Спасите ее! Я сделаю все, что прикажете! — Он повторяет мои слова, сказанные на площади. — Я встану на вашу сторону! Только спасите ее!

— Я вас не боюсь, — говорю я, хотя мысленно пытаюсь представить, что может лежать на столе. — И умирать не боюсь.

Неужели правда?

Мэр поворачивается ко мне, пряча обе руки за спиной.

— Потомушто ты теперь мужчина, Тодд? Потомушто настоящий мужчина не боится смерти?

— Да, — киваю я. — Потомушто я мужчина.

Мэр приподнимает брови.

— Если не ошибаюсь, до твоего дня рождения осталось еще четырнадцать дней, Тодд.

— Это всего лишь цифра. — Я задыхаюсь, в животе все бултыхается от этих разговоров. — Она ничего не значит! Если бы я жил в Старом свете…

— Но ты живешь в Новом, мальчик, — перебивает меня мистер Коллинз.

— Полагаю, он не это имеет в виду, мистер Коллинз, — говорит мэр, не сводя с меня глаз. — Верно, Тодд?

Я перевожу взгляд с одного на другого и обратно.

— Я убил, — выдавливаю я. — Убил, понятно?

— Ну да, убил, — кивает мэр. — Стыд и раскаяние пропитывают твой Шум насквозь. Вопрос лишь в том, кого ты убил? Кого? — Он шагает из светового пятна в темноту, все еще пряча за спиной взятый со стола предмет. — Или лучше сказать что?

— Я убил Аарона, — говорю я, пытаясь не выпустить мэра из виду — без толку.

— Неужели? — Его ужасная тишина совсем не похожа на тишину женщин — у женщин она была живая, с ощутимой формой, вокруг которой дребезжал и лязгал Шум окружающего мира.

(Я думаю о ней, о ее тишине, о той боли)

(Я не думаю об имени)

А у мэра — уж не знаю, как им с мистером Коллинзом удалось избавиться от Шума, — тишина похожа на что-то безжизненное и мертвое, формы и жизни у нее не больше, чем у камня или стены — это неприступная крепость. Наверно, он читает мой Шум как книгу, но откуда мне знать… разве можно сказать что-то по человеку, который превратил себя в камень?

На всякий случай я показываю ему то, что он хочет увидеть: церковь за водопадом, драку с Аароном — довольно правдоподобную, с кровищей и всяким таким. Я сшибаю Аарона с ног и вытаскиваю нож.

А потом втыкаю его в шею проповедника.

— Правда в этом есть, — говорит мэр. — Но вся ли это правда?

— Да! — кричу я, пытаясь заблокировать остальные мысли, чтобы мэр больше ничего не услышал. — Так все и было!

Голос у мэра по-прежнему веселый.

— А по-моему, ты врешь, Тодд.

— Нет! — почти кричу я. — Я сделал, как хотел Аарон! Убил его! Стал мужчиной по вашим законам, теперь я могу быть солдатом армии и вапще что угодно сделаю, только скажите мне, что вы с ней сделали!

Мистер Коллинз замечает какой-то знак, поданный мэром, заносит кулак и…

(ничего не могу поделать)

Я отшатываюсь так резко, что сдвигаю стул на пару дюймов… (заткнись)

Но удара нет.

— Хорошо, — с тихим удовлетворением говорит мэр, — Славно. — Он опять начинает расхаживать у меня за спиной. — Позволь коечто тебе объяснить, Тодд. Ты находишься в главном зале бывшего Хейвенского собора, который с севодняшнего дня именуется Президентским дворцом. Я привел тебя в свой дом, надеясь помочь. Помочь увидеть, что все это время ты страшно ошибался и напрасно разжег войну против меня… против нас.

Его голос теперь доносится из-за спины мистера Коллинза…

Его голос…

В какой-то миг мне начинает казаться, что он говорит не вслух, а вкладывает слова прямо мне в голову… Но наваждение быстро проходит.

— Мое войско прибудет завтра к полудню, — говорит мэр, продолжая вышагивать по залу. — А ты, Тодд Хьюитт, сперва ответишь на мой вопрос, а потом станешь моим помощником в благородном деле — строительстве нового мира.

Мэр снова выходит на свет и встает прямо передо мной. Руки у него все еще спрятаны, и я не вижу предмета.

— Сейчас я хочу, чтобы ты начал сознавать главное, — говорит он. — Что я тебе не враг.

От изумления я на секунду даже перестаю бояться. Не враг? Распахиваю глаза. Не враг?

— Нет, Тодд, — кивает мэр. — Я тебе не враг.

— Вы убийца! — не думая, выпаливаю я.

— Я генерал, — отвечает мэр. — Не больше, не меньше.

— Вы убивали людей. Вы убили жителей Фарбранча, я сам видел.

— Война порой требует от нас страшных поступков, однако теперь война кончилась.

— Я видел, вы по ним стреляли, — не унимаюсь я. Как же уверенно звучат слова человека без Шума! Они непоколебимы, точно скала.

— Разве я сам стрелял, Тодд?

Я проглатываю ком в горле.

— Нет, но вы развязали эту войну!

— Так было нужно, — говорит мэр. — Для спасения больной и умирающей планеты.

Мое дыхание учащается, мысли туманятся, голова страшно тяжелеет. Но Шум пылает огнем.

— Вы убили Киллиана.

— И очень сожалею об этом, — говорит мэр. — Из него вышел бы прекрасный солдат.

— Вы убили мою мать, — говорю я. И тут мой голос надламывается (заткнись), Шум наполняется яростью и горем, в глазах стоят слезы (заткнись, заткнись, заткнись!). — Вы убили всех женщин Прентисстауна!

— Тодд, неужели ты веришь всему, что тебе говорят?

Наступает тишина, самая настоящая — даже мой Шум на миг унимается, пытаясь переварить сказанное.

— У меня нет ни малейшего желания убивать женщин, — говорит мэр. — Я ничего подобного не делал.

Я разеваю рот от удивления.

— Еще как делали…

— Сейчас не время для уроков истории…

— Вы лжец!

— А ты, стало быть, возомнил себя всезнайкой? — Его голос становится холодней, он отходит в сторону, и мистер Коллинз с такой силой бьет меня по голове, что я вместе со стулом лечу на пол.

— Вы ЛЖЕЦ И УБИЙЦА! — ору я. В ушах еще звенит от удара.

Мистер Коллинз бьет меня снова, уже с другой стороны — кулак у него твердый, как полено.

— Я тебе не враг, Тодд, — повторяет мэр. — Прошу, не вынуждай нас причинять тебе боль.

Голова болит так сильно, что я ничего не говорю. Просто не могу говорить. То, что хочет услышать мэр, я никогда не скажу. А за все остальное из меня вышибут дух.

Это конец. Иначе и быть не может. Они не позволят мне жить. И ей не позволят.

Конец.

— Надеюсь, это действительно конец, — говорит мэр. В кои-то веки сказал правду. — Надеюсь, ты всетаки откроешь мне свой секрет, и на этом мы закончим.

А потом он говорит…

Ей богу, он говорит…

— Пожалста.

Я поднимаю голову и часто моргаю опухшими глазами.

На его лице озабоченность, почти мольба.

Что за черт? Как это вапще понимать?

И в моей голове опять начинает гудеть…

Только это не Шум…

Пожалста — как бутто мой собственный голос говорит…

Пожалста — как бутто это я сам…

Слово давит на меня…

Распирает изнутри…

Такое чувство, что я сам вот-вот скажу…

Пожалста…

— Все, что ты якобы знал, — говорит мэр, его голос звучит одновременно снаружи и внутри моей головы. — Все это неправда.

И тут я вспоминаю…

Вспоминаю Бена…

Он говорил мне ровно то же самое…

Бен, которого больше нет…

И мой Шум внезапно твердеет.

Я прогоняю из головы голос мэра.

Мольба тотчас исчезает с его лица.