Глава из книги Алексея Щербакова «Гении и злодейство»
О книге Алексея Щербакова «Гении и злодейство»
О времени и о себе
Итак, наступила эпоха Сталина. Не сразу наступила,
вождь очень долго и заковыристо шел к власти. Но имеет
смысл сказать несколько слов об отношении Иосифа
Виссарионовича к литературе. В перестроечные времена
многие любили отмечать, что он был недоучившимся
семинаристом. Хотя вообще-то когда выпускники элитных
вузов попали в девяностых во власть, они провалили
все, что могли. В чем числе и литературу. Но это ладно.
Но личная библиотека Сталина насчитывает 15 тысяч
томов. Причем на множестве книг имеются написанные
сталинской рукой пометки. То есть он книги не просто
читал, а внимательно изучал. Учитывая феноменальную
память Сталина, можно составить мнение о его образованности.
Кстати, знаменитую фразу «гений посредственности» придумал товарищ Троцкий, который тоже
все проиграл, но зато, будучи чрезвычайно высокого о
себе мнения, презирал чуть ли не всех. Понятно, в перестройку
это очень грело душу тех, кто полагал, что только
советская власть мешает им реализоваться, таким
великим, которых давят «посредственности». Вот только
где эти люди?
Что касается литературы, то в молодости Иосиф
Джугашвили считался одним из лучших грузинских
поэтов. Так что в литературе он разбирался. Другое
дело, Сталин смотрел на литературу не с эстетской точки зрения, а точки зрения целесообразности. Так ведь
политики — они всегда такие…
Благодаря роману «Мастер и Маргарита» Михаил
Булгаков стал чуть ли не символом писателя, страдающего
от гонений власти. Как обычно бывает, на самом
деле все было куда сложнее. Самое-то смешное, что все
эти сложности Булгаков честно отобразил в том самом
культовом романе. Все читали — и не видели. Именно
потому, что произведение стало культовым — то есть
все знали, под каким углом на него смотреть. В нем
видели и апокрифическое Евангелие, и проповедь сатанизма,
и бог знает что еще. А если посмотреть на
роман проще — как размышление автора «о времени и
о себе»? Точнее, о своем месте в этом времени?
Михаил Булгаков долгое время работал фельетонистом
в газете «Гудок». Поэтому в романе очень заметна
«журналистская закваска». По точности описаний Москва
«Мастера и Маргариты» может сравниться разве
что с Петербургом «Преступления и наказания». Действие
происходит во второй половине двадцатых годов.
А не при диктатуре Сталина, как кажется многим. Диктатура
Сталина началась лишь в 1938 году. Действуют
там вполне реальные и узнаваемые современниками
герои того времени. Так, на первых же страницах появляется
поэт Иван Бездомный. Прототип узнается
довольно легко. Это поэт Демьян Бедный, который
в 1925 году напечатал в журнале «Безбожник» поэму
«Новый Завет без обмана от евангелиста Демьяна», в
которой Иисус выглядел как шарлатан, бездельник и
вообще совершенно аморальный тип. Конечно, роман
— не фельетон. Реальный Демьян Бедный был отнюдь
не глуповатым малограмотным парнем. В 1925 году
ему было сорок два года, он закончил еще при царе
университет и уже двадцать лет крутился в литературных
кругах. Другое дело, что стихи Бедный писал от
имени такого вот «Ивана из рабоче-крестьян». А вот
организация, в которой состоит Иван Бездомный, описана
с фельетонной точностью. Массолит — это уже
неоднократно упоминавшаяся РАПП, а здание, в котором
располагался «Грибоедов», уже совсем в иные времена
прославилось под именем ЦДЛ (Центральный
дом литературов).
Театр Варьете на самом деле назывался «Аквариум»,
он располагался в саду недалеко от нынешней станции
метро «Маяковская» . О «нехорошей квартире» я не
говорю — об этом все знают. Заметим, кстати, что это
определенная Москва — литературно-театральная. Булгаков
описывает мир, в котором вращался. Точнее, ту
его часть, где обитали его литературные недруги.
Большой скандал
Конечно, отождествлять автора с Мастером не стоит.
Но уж больно много сходства. Итак, неприятности Мастера
начались после того, как он напечатал отрывок из
своего романа. С Булгаковым случилось нечто подобное.
Речь идет о романе «Белая гвардия». Точнее, все
было так. Публикация романа в 1925 году в журнале «Родина
» шла спокойно. В журнале вышли две первые части,
но потом публикация прервалась ввиду безвременной
смерти журнала, скончавшегося от финансового
истощения. Обычное дело в двадцатых годах.
Суета началась со сценического варианта романа —
пьесы «Дни Турбиных». Премьера состоялась в октябре
1926 года во МХАТе. Два красноармейца на премьере
выражали свое возмущение происходящим — топали
ногами и свистели, — и их вывели из зала. Что по тем
временам было необычно (удаление из зала) — тогда
считалось, что зрители имеют право не только поощрять
актеров аплодисментами, но и выражать свое негативное
отношение к происходящему. Но МХАТ претендовал
на академичность.
Этот мелкий эпизод стал символическим. Обана! Наших
выводят с «белогвардейской» пьесы! «Комсомольская
правда» и «Рабочая Москва» опубликовали резко
отрицательные рецензии, требуя запрещения «Дней
Турбиных». Нет никаких данных, указывающих, что на
это был дан сигнал сверху. Двадцатые годы — не период
застоя. Тогда журналисты еще порой писали то, что думают.
А упомянутые газеты были, так сказать, «яркокрасными». Недаром там широко и охотно печатали Маяковского
и других лефов. Да и то сказать, Гражданская
война закончилась не так уж давно. Раны не затянулись.
Так что резкая реакция на пьесу, в которой вчерашние
враги выглядели не монстрами, а нормальными людьми,
была понятна.
За Булгакова вступился Луначарский. И может быть,
все бы и кончилось, но в игру включилась тяжелая артиллерия
— РАПП. Связей во властных кругах у «пролетарских
писателей» было полно. Напомню, что идейный
лидер РАППа (критик Латунский в романе) был
шурином Ягоды. Неудивительно, к критической кампании
подключились большие люди. К примеру, за запрещение
пьесы выступил заведующий отделом агитации и
пропаганды Московского комитета партии Н. Мандельштам.
Он заявил, что во МХАТе гнездится контрреволюция,
и обвинил Луначарского в том, что тот ее поддерживает,
пропустив пьесу для постановки. Кстати,
заметим, Луначарский-то сидел повыше. Это о нравах
того времени.
Тем не менее пьесу не запретили. Правда, подкорректировали
на уровне режиссуры. Так, в первоначальном
варианте офицеры пели «Боже, царя храни» с воодушевлением,
а в последующих спектаклях — нестройным
пьяным хором. Но все-таки «Дни Турбиных» продолжали
преспокойно идти во МХАТе. С 1926 по 1941 год прошло
987 спектаклей.
Однако у Булгакова дела пошли далеко не блестяще.
РАПП отличался тем, что если уж взялся за человека,
то с него не слезал. Следующие пьесы либо запрещались,
либо отвергались. Либо их просили переделать
«с учетом критических замечаний» — на что уже не шел
сам автор. Это не была организованная кампания травли.
Просто Булгаков стал автором, с которыми издатели
и театральные администраторы предпочитали не
иметь дела. Так оно спокойнее будет.
Тут я немного отвлекусь. Нежелание «поднимать
волну» свойственно не только издателям советской
эпохи. Возьмем демократические США. Известно множество
случаев, когда американские авторы пытались
задевать тамошних «священных коров» — например,
феминизм. В ответ поднимался такой шум, что больше
на родине книг издавать им не удавалось. Никто из издателей
не хотел связываться. Или вспомним российскую
историю с резким социальным клипом Олега Газманова.
Телеканалы сочли за лучшее его не показывать.
Никто их сверху не принуждал. Но так спокойнее.
Так или иначе, но Булгаков оказался вне игры. Прибавьте
сюда продолжающиеся «теплые» слова в газетах.
Писатель попал в своеобразный рапповский список
«мальчиков для битья». То есть когда автору статьи
было больше нечего сказать, он прибавлял: а еще, мол,
есть у нас такой гад и контрреволюционер Михаил Булгаков.
Кстати, лефы занимались тем же самым, и в
этом по мере сил участвовал Маяковский. Это я упомянул
к тому, что часто жизнеописания выдающихся
писателей строятся по схеме — гений противостоит
бездарностям. Но на самом деле порой и талантливые
люди ведут между собой отчаянную борьбу. Это потом
их книги становятся рядом на полках.
Надо сказать, что рапповские борзописцы навалились
на писателя не просто так. Вспомним сюжет причины
скандала — «Дни Турбиных». В ней, по большому
счету, не идет речь о противостоянии красных и белых.
Действие разворачивается в Киеве в конце 1918 года.
В начале пьесы герои сражаются за немецкого ставленника,
гетмана Скоропадского, против Петлюры — то
есть тогдашнего «самостийника». То есть искренние патриоты
России попросту заблудились в дебрях Гражданской
войны. И выбор героев пьесы в пользу красных
обусловлен не тем, что они прониклись революционными
идеями. Но так уж случилось — именно большевики
восстанавливают развалившуюся страну. В реальной
Гражданской войне именно такими соображениями руководствовались
многие офицеры, становившиеся под красные знамена. Сегодня как-то не любят вспоминать,
что половина царских офицеров пошли на службу к
большевикам. В том числе почти вся интеллектуальная
элита армии — работники Генерального штаба. А вот у
белых всегда было плохо с опытными старшими командирами
и со штабистами.
При чем тут Булгаков и РАПП? А при том, что Булгаков
демонстрировал несколько иной взгляд на революцию.
Который очень не нравился тем, кто делал себе
карьеру на «классовой принадлежности». Хотя, замечу,
из Ильи Авербаха такой же пролетарий, как из меня
балерина. В этом-то и причина столь отчаянного лая.
Надо сказать, что Булгаков был человеком мнительным
и ранимым — а потому такое положение он воспринимал
очень болезненно. Опасался, что вслед за статьями
начнутся более серьезные дела. Это отражено в
романе. В произведении присутствует и обыск с арестом.
Обыск у писателя и в самом деле был. Но до премьеры
«Дней Турбиных» — в мае 1926 года. Точных данных о
том, с чем он был связан, нет. Скорее всего, с тем, что
Булгаков много печатался за границей. Хотя сам признает,
что вокруг эмигрантского журнала «Накануне»,
где публиковали его произведения, «группируется откровенная
сволочь». Вся история русской эмиграции
того времени — это история возни многочисленных разведок,
каждая из которых пыталась использовать эмигрантов
в своих целях. Вляпаться во что-нибудь в такой
каше было проще простого. А уж попасть под подозрение
— еще проще. Кто-то стукнул, вот к писателю и
пришли.
Булгаков отделался сравнительно легко. У него произвели
обыск, в ходе которого изъяли дневник. Потом
два раза таскали к следователю. Вот, собственно, и все.
Для меня, у которого более 70 приводов в милицию и
которому два раза «шили дело», это выглядит смешно.
Но люди бывают разные.
Дневник, правда, вернули только через три года. Но
несмотря на то что Булгаков в нем, мягко говоря, без
особой симпатии отзывался о существующей власти,
органы больше его не беспокоили. Однако в конце
двадцатых он явно опасался, что побеспокоят. Всерьез
опасался — настолько, что оказался на некоторое время
в психиатрической клинике. Той самой, описанной
в романе, — это была больница, возведенная по последнему
слову тогдашней медицины. Так что, повествуя,
как у Мастера сдали нервы, Булгаков знал, о чем
писал. В романе Мастер сжег свой роман, на самом
деле Булгаков сжег свой дневник, который ему таки
вернули работники органов. Что с рациональной точки
зрения бессмысленно. Если уж вернули — значит, ничего
интересного не нашли.
Не свет, а покой
В 1930 году Михаил Булгаков, ощущая себя загнанным
в угол, пишет свое знаменитое «письмо Сталину».
Вообще-то адресовано оно было правительству СССР.
Полный текст письма приведен в приложении. Если же
излагать вкратце, то писатель жалуется на свое положение.
На то, что ему не дают печатать то, что он считает
нужным. И предлагает правительству два варианта:
либо вышлите меня за границу, либо дайте работу.
«Я прошу Правительство СССР приказать мне в срочном
порядке покинуть пределы СССР в сопровождении
моей жены Любови Евгеньевны Булгаковой».
Булгаков прелагает и другой вариант:
«Если же то, что я написал, неубедительно и меня
обрекут на пожизненное молчание в СССР, я прошу
Советское Правительство дать мне работу…
Я предлагаю СССР совершенно честного, без всякой
тени вредительства специалиста — актера и режиссера,
который берется добросовестно ставить любую пьесу,
начиная с шекспировских и кончая вплоть до пьес сегодняшнего
дня…»
Надо сказать, что тон письма отнюдь не просительный.
Это больше похоже на ультиматум.
Подобные письма «на самый верх» пишут либо шизофреники,
либо идеалисты, либо… те, кто полагает,
что имеет на это право. Шизофреником Булгаков не
был. Веры в безграничную доброту советской власти у
него тоже не наблюдалось. А насчет права… Булгаков
полагал, что он такое право имеет. Почему — об этом
немного ниже.
Так или иначе, письмо Булгакова попало по назначению,
оно было передано Ягодой лично Сталину. И как
же поступает вождь? Письмо было написано 28 марта
1930 года. Через две недели, 12 апреля Ягода пишет поперек
«шапки» резолюцию: «Надо дать возможность работать,
где он хочет. Г. Я. 12 апреля».
А еще через два дня в квартире Булгакова раздается
звонок лично Сталина. Вождь сказал следующее:
— Я извиняюсь, товарищ Булгаков, что не мог быстро
ответить на ваше письмо, но я очень занят. Ваше
письмо меня очень заинтересовало. Мне хотелось бы с
вами переговорить лично. Я не знаю, когда это можно
сделать, так как, повторяю, я крайне загружен, но я вас
извещу, когда смогу вас принять. Но во всяком случае
постараемся для вас что-нибудь сделать.
И сделали. Булгаков занял должность ассистентарежиссера
во МХАТе. Его пьесы снова стали идти в
театрах.
Почему Сталин поддержал Булгакова? Это любят
объяснять изощренным коварством вождя. Дескать, он
специально создавал себе имидж эдакого покровителя
искусств. Почему-то, когда речь заходит о Сталине,
всегда стараются придумать какое-нибудь заковыристое
объяснение, добавляющее черной краски к его портрету.
Минуя самое простое. Да просто нравились Сталину
пьесы Булгакова! И все тут. К примеру, «Дни Турбиных» вождь посетил 15 (!) раз. Один из артистов
Театра Вахтангова вспоминал, что после другой булгаковской
пьесы, «Зойкина квартира», Сталин сказал:
«Хорошая пьеса. Не понимаю, совсем не понимаю, за
что ее то разрешают, то запрещают. Хорошая пьеса.
Ничего дурного не вижу».
Читатель может спросить: как же так? Сам Сталин
пьесу хвалил, а Булгакова продолжали травить? Именно.
Тогда вождь был еще не настолько всемогущ, чтобы
прислушивались к каждому его слову. Да и литературой
он в то время специально не занимался. Хватало других
дел. Правда, пришлось. Подробнее об этом будет рассказано
в следующей главе. А пока стоит отметить то,
что касается Михаила Булгакова.
Через два года после знаменитого телефонного разговора
случилась еще одна интересная вещь. «Грибоедов» сгорел. Нет, не здание, оно и теперь стоит. А вот
РАПП ликвидировали. А точнее говоря — разогнали.
Достали «пролетарские писатели». Этот факт большинством
тех, кто не имел отношение к РАППу, был воспринят
с искренним энтузиазмом. Но этим дело не кончилось.
Еще через пять лет большинство гонителей
Булгакова отправились на Север дикий. Кстати, люди,
читавшие роман, наверняка помнят историю в Варьете
— когда председатель Акустической комиссии Аркадий
Семплявский потребовал разоблачить черную магию
— и в итоге при всем честном народе был уличен в
амурных похождениях. Так вот, товарищ Семплявский —
это член ЦИК Авель Енукидзе, который курировал театры.
Он имел прямое отношение к злоключениям Булгакова. Так вот, Енукидзе «погорел на аморалке» — что
было явно только предлогом для его устранения от власти.
Потом Енукидзе расстреляли. Не повезло «критику
Латунскому» — Илье Авербаху. В 1937 году он был арестован
по обвинению в участии в троцкистском заговоре
и также расстрелян. Окончание «Мастера и Маргариты» писалось, когда эти события уже произошли. Все
изложено точно.
А Булгакову был дан покой. Последние десять лет
его никто не беспокоил. Он спокойно работал сперва
во МХАТе, потом в Большом театре. «Дни Турбиных»,
вслед за стихами Маяковского, стали советской классикой
— произведением, критиковать которое не положено.
Пьесы Булгакова не так чтобы особо, но все-таки
ставились. Тем более что сам писатель в последние
годы жизни сосредоточился на «Мастере и Маргарите».
Благо о куске хлеба заботиться не приходилось. Можно
было спокойно и обстоятельно, хотя бы на бумаге, рассчитываться
со всеми, кто когда-то обидел писателя —
или просто не нравился. Вся жутковатая кутерьма тридцатых
прокатилась мимо него. И дело-то даже не в
рублях. Булгаков был, безусловно, высокого мнения о
своем таланте. Он создавал роман если не на века, то
уж в любом случае — рассчитывал, что он будет интересен
достаточно долгое время. И он получил возможность
его написать.
Читатель, наверное, уже догадался, куда я клоню.
Многие, возможно, уже возмущаются. А почему? Воланд
— это, конечно, не Сталин. Или, точнее, — это
Сталин лично для Булгакова.
О таком покровителе писатель всегда мечтал. Вот
что он писал в двадцатых годах:
«Ночью я зажег толстую венчальную свечу. Свеча
плакала восковыми слезами. Я разложил лист бумаги и
начал писать на нем нечто, начинавшееся словами:
председателю Совнаркома Владимиру Ильичу Ленину.
Все, все я написал на этом листе: и как я поступил на
службу, и как ходил в жилотдел, и как видел звезды над
храмом Христа, и как мне кричали: «Вылетайте как
пробка!..» Ночью я заснул и увидал во сне Ленина. Я
рассказывал про звезды на бульваре, про венчальную
свечу и председателя… «Так… так… так» — отвечал Ленин.
Потом он позвонил: «Дать ему ордер на совместное
жительство с его приятелем. Пусть сидит веки вечные
в комнате и пишет там стихи про звезды и тому
подобную чепуху».
Вот. Все тот же покой. Принцип не нов. Еще до революции
похожую жизненную позицию ехидно спародировал
Саша Черный в стихотворении «Мечта».
Жить на вершине голой.
Писать простые сонеты.
И брать у людей из дола
Хлеб, вино и котлеты.
Только Булгаков в изменившейся исторической ситуации
понимал: лучше договариваться не с какими-то
«людьми из дола», а одним человеком с более высокой
властной вершины…
Что тут сказать? Так уж сложилось, что многие талантливые
писатели — законченные эгоисты. Именно
потому, что для них главная ценность — это собственное
творчество. А остальные… В «Мастере и Маргарите»
Булгаков с живым задорным юмором описывает, как
вассалы Воланда изгаляются над москвичами. Принято
считать, что их жертвы страдают «за дело». Вот, к примеру,
Воланд — Олег Басилашвили в интервью утверждает:
его герой карает зло? Да? Какое? В чем виноват
человек, желающий переехать из Киева в Москву? Работники валютного универмага, в котором устроили погром?
Соседи, живущие под квартирой Латунского, залитые
Маргаритой? Шофер такси, которому из своего
кармана придется выплачивать «растаявшие» червонцы?
Зато весело было. В этих эпизодах видно презрение человека,
полагающего себя представителем духовной элиты,
к этим «обывателям». За это «Мастер и Маргарита»
и стал культовым произведением интеллигенции. «Мастеров» нужно холить и лелеять, потому что они — соль
земли. Булгаковский Мастер — это «реабилитированный» Васисуалий Лоханкин.
«Значит, дар, полученный Мастером, мог бы ему
вручить и Ленин. Значит, Воланд вручает Мастеру Ленинскую
премию», — полагает отец Андрей Кураев. Но
нет, для того чтобы получать Ленинские, Сталинские,
а позже Государственные премии, гарантированные тиражи,
ордена и все такое прочее, требовались другие
качества. Нужно было активно дружить с властью. А
эта дружба опасна.
В отличие же от большинства своих именитых со временников-
литераторов, Булгаков не стремился играть с
огнем. Не пытался лезть в мрачные игры XX века. Не
дружил с чекистами, не рвался печататься в «Правде»
или, наоборот, — не пер с кулаками на танк. Он хотел
покоя — и покой ему дали. Он хотел написать «сверхроман» — и он его написал. Он не стал ни героем, ни
жертвой — просто писателем. А вот кто рвался играть…
Там уж как сложилось. Одним повезло, другим — не
слишком.