- «Гуманитарная академия», 2013
- Несколько лет назад замечательный писатель Андрей Рубанов в частной беседе посетовал: «Я сделал несколько романов о предпринимателях — все они провалились. Не любит наш народ читать про бизнесменов». Что касается судьбы своих произведений, автор, как мне кажется, несколько сгустил краски, но в главном он прав: истории успеха, истории преодоления — жанры, столь популярные на Западе, — в нашей стране мало пользуются спросом у читающей публики, тем более, если в центре повествования — человек с деньгами.
И тем не менее, многие отечественные предприниматели, накопившие за четверть века нового российского капитализма бесценный опыт бизнес-строительства в нашей стране, всё чаще и чаще решают поделиться им с читателем: достаточно вспомнить жизнеописания Тинькова, Чичваркина, банкира Александра Смоленского и прочих героев капиталистического труда. Двигает этими людьми, понятно, не стремление заработать (как выше говорилось, книги (про) бизнесменов — не слишком ходовой товар), не нарциссизм, а скорее то, что Лев Толстой называл «энергией заблуждения»: ты что-то делаешь даже тогда, когда это никому, на первый взгляд, не нужно. Потому что осознаёшь: если ты этого не сделаешь, этого просто не будет.
Не затеряется, полагаю, в этом ряду и жизнеописание петербуржца Виталия Георгиевича Сироты (р. 1944), который в 1988 г., будучи вполне успешным и благополучным преподавателем престижного вуза, резко изменил свою жизнь и основал первое в Советском Союзе частное предприятие по экспресс-доставке почтовой корреспонденции. Появившееся на свет как небольшой семейный кооператив, сегодня это предприятие — внушительная бизнес-единица в структурах крупнейшей отечественной финансово-промышленной группы…
Первое издание книги Виталия Сироты «Живое прошедшее» несколько месяцев назад вышло попечением знаменитого банкира Александра Гафина ограниченным тиражом «для своих». В ближайшее время в петербургском издательстве «Гуманитарная академия» выходит новая — расширенная, дополненная и исправленная — версия книги.
Публикацию подготовил Сергей Князев
Летом 1988 г. мы основали семейный кооператив «Экспресс-почта». Двигало нами не только желание денег, но и стремление к переменам, к самостоятельности. По похожим причинам пошли в предпринимательство мои друзья. Об уходе в кооперацию за «ощущением свободы» говорит и влиятельный в своё время банкир Александр Смоленский в интервью журналу «Деньги» (№ 41, 2011).
Идея именно почтовой деятельности родилась из моей научной жизни. В те годы надо было регулярно, строго к определенному сроку, посылать отчёты в руководящие органы в Москву. Содержание никого не интересовало. Говорили даже, что кто-то послал отчёт со стихами Пушкина в середине текста. Вскрылось это много позже, когда кому-то понадобился этот документ, что бывало крайне редко. Но форма и сроки должны были соблюдаться неукоснительно. Работа над отчётом обычно завершалась в спешке, и он отправлялся в Москву в последний момент с проводником скорого поезда.
Я провел «исследование рынка» — ходил на Московский вокзал и интересовался у проводников спросом на эту услугу. Проводники шарахались от меня, как от проверяющего, но картину я составил и на семейном совете мы решили создать почтовый кооператив.
Семейный совет — это, собственно, я, жена Татьяна и сын Егор. Татьяна была директором нашего предприятия в первые, самые трудные годы его становления и неоднократно спасала нас в условиях безденежья за счет собственной энергии, ума и трудолюбия. Всё, что было нами сделано — было сделано благодаря ей.
Набор учредительных документов подготовили за несколько месяцев — сами. Во-первых, потому, что отдавать такую работу юристам было ещё не принято. Во-вторых, не было лишних денег, и, в-третьих, в ходе подготовки мы уясняли новые для нас понятия, язык и правила игры. Набор учредительных документов предприятия был очень похож на нынешний. Документы сдавались в райисполком, где их просматривал юрист исполкома.
Затем мы приступили собственно к регистрации кооператива. Ходили по инстанциям и регистрировали все бумаги, как и писали, сами, по тем же соображениям. Процедура была не слишком тяжёлой — мы были привычны к бюрократии. Противодействия не чувствовалось, взяток впрямую никто не вымогал. Вероятно, такое «непротивление» было связано с тем, что чиновники в те годы были несколько растеряны. Они тебя замечали и разговаривали с тобой! Это было очень непривычно и подбадривало на пути из одного кабинета в другой. «Мы там ходили, как овцы, где мы, где они… Во сне не приснится, что в эти двери вообще пустят». (А. Смоленский. Указ. соч.)
Растеряны были не только чиновники. Партийные лидеры, работники спецслужб и даже, как мне казалось, высшие военные чины чувствовали себя неуютно. <…>
Власти определенно поддерживали создание кооперативов, — в 1987 г., после постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О кооперации в Советском Союзе», у кооперативов почти не было отчётности, они практически не платили налоги; были очень ограничены права проверяющих.
Обычные же люди в те годы к предпринимательству относились неважно; для них слова «кооператор» и «вор» были практически синонимами. Надо признать, что для этого были основания. Кооперативы при крупных государственных структурах фактически занимались посреднической деятельностью и обналичкой (в упомянутом интервью А. Смоленский говорит об этом в открытую). Это был способ обогащения крупных чиновников. Сказывалась и многолетняя советская пропаганда, представлявшая предпринимателей стяжателями, лавочниками, мещанами. <…>
Кооперативы, занимающиеся некоторыми видами деятельности, в том числе почтовой связью, должны были создаваться при государственных организациях, которые как бы «курировали» их работу. Мы выбрали такой организацией Ленинградскую почту. Я отправился к её начальнику с проектом соответствующего договора. В советские времена руководитель городской почты был крупной фигурой, номенклатурой обкома партии. Многоопытная секретарь начальника была удивлена моей дерзостью, но всё же записала на прием. Начальник принял меня с настороженным любопытством, довольно доброжелательно. Возможно, такая его реакция была результатом новых веяний. Естественно, он попытался заволокитить необычное для него дело, но не из вредности, а потому, что действительно не знал, как поступить. Но мы оба чувствовали, что ветер дует в мои паруса. Это было новое, незабываемое чувство, которого я потом уже никогда не испытывал. В очередной свой визит (дело, естественно, не сдвигалось с места) я сказал, что отлично понимаю его затруднительное положение, и спросил, кто из более высокого руководства мог бы помочь ему принять решение. Удивлённый начальник Ленпочты с подчеркнутым уважением назвал фамилию одного из заместителей министра связи. Я помчался домой на такси, нашёл телефон этого замминистра, позвонил ему, обрисовал суть дела, никак не осуждая главу Ленинградской почты, и попросил поддержки. Зам рассмеялся и обещал сразу позвонить. На такси же я вернулся на почтамт и когда вновь вошёл в громадный кабинет начальника, благоприятное для нас решение было уже готово. Создали комиссию, которая должна была оценить наш проект. Руководил комиссией один из заместителей начальника. Говорили, что он занимал высокий пост в КГБ.
Противодействие мы встретили со стороны рядовых членов комиссии, а не руководства, как можно было ожидать. Оно, повторюсь, относилось к нам с доброжелательным интересом. Вероятно, одна из причин такого отношения была в том, что начальники чувствовали себя неуверенно, находились в ожидании перемен и в поиске запасных вариантов для себя. Мы для них были носителями тех идей, которые они искали. Кроме того, думаю, им нравился наш энтузиазм, который они тщетно хотели видеть у своих подчиненных.
Комиссия выделила для работы с нами инженера Кудряшову. Она считала, что мы пришли нажиться на поле, которое они, почтовые работники, бескорыстно много лет возделывали. Невзлюбила она нас сильно, но отрицательного заключения, как и вся комиссия, не подготовила. И вот комиссия собралась на решающее заседание. Общее мнение — отрицательное, хотя внятных претензий к нам нет. Председатель комиссии всё так же благожелательно, с любопытством смотрит на нас. Получать отказ очень не хотелось, это отбросило бы нас назад на несколько месяцев. Я предложил сейчас же подписать положительное решение и приложить к нему наше письменное обязательство учесть все критические замечания, которые подготовит уважаемая комиссия в течение месяца.
Председатель с удовольствием потирал руки, члены комиссии не нашли возражений и нехотя согласились. Ничего о комиссии мы больше не слышали. По слухам, инженер Кудряшова вскоре попала в сумасшедший дом, что вкупе со звонком замминистра придавало нам в глазах руководства почты особую силу.
28 июля 1988 г., через две недели после принятия Закона о кооперации, наш кооператив был зарегистрирован и начал действовать. Почтамт нам даже предоставил в самом центре города, на бульваре Профсоюзов (ныне Конногвардейский), д. 4 хорошее помещение для офиса. Арендная плата была весьма умеренная. Через несколько лет такой офис стоил много дороже.
У нас появилась волнующие атрибуты независимости: печать, визитные карточки, счёт в банке, чековая книжка. Понадобилось бывать в новом для нас учреждении — в банке. Банки были еще старого образца. Мы бродили по узким, тёмным коридорам, заглядывая в маленькие заставленные шкафами кабинеты, где за заваленными бумагами старыми столами сидели женщины очень занятого вида. Мы и наши платёжки их мало интересовали. Когда они обращали на нас внимание, это считалось удачей и любезностью с их стороны. С собой было желательно иметь шоколадки и другие средства поощрения. Потом пошла молва о новых частных банках, где чисто и красиво и где тебе рады. Первым таким банком в нашей жизни был банк «Санкт-Петербург». Поход туда был как поездка заграницу: ты ощущал себя персоной. Сейчас такое норма.
Благодаря «Экспресс-почте» в моем окружении оказалось много молодых иностранцев, приехавших делать бизнес. Даже я, со своим маленьким опытом в бизнесе, был им, новичкам в России, интересен — любая помощь и совет были для них ценны. Один из них, американец Кристиан Коубуа организовал из таких иностранцев Интернациональную Ассоциацию Малого Бизнеса — ISBA. Ассоциация собиралась пару раз в месяц в кафе хороших гостиниц. Я помог Кристиану с какой-то мелочью в почтовых делах, и он приглашал меня на эти собрания. Собрания посвящались какой-либо конкретной теме — налоговым, таможенным или другим подобным вопросам. Приглашались лекторы из числа ведущих городских специалистов. После лекции были дружеские и деловые беседы за пивом или кофе. На глазах создавалась цивилизованная деловая среда, причем создавалась «снизу», естественным, правильным путем. Через несколько лет большинство этих молодых людей уехало из страны. Кристиан остался — он организовал почтовую фирму, видимо, по примеру «Экспресс-почты», и до сих пор работает в Санкт-Петербурге.
Иногда нас, руководителей «Экспресс-почты», приглашали на встречи с иностранными бизнесменами, которые хотели познакомиться с представителями бизнеса Ленинграда-Петербурга. Мы оказались полноправными действующими лицами мероприятий, когда-то абсолютно закрытых для нас. Причем мы были приглашены, а не как-то «пролезли»! Это было ново, приятно и стимулировало нашу активность. На одной из таких встреч мы узнали от собеседника, сотрудника фирмы «Bell», о существовании факса — дивного телефона, с помощью которого можно передавать письменный текст и даже рисунки! Сотруднику «Bell’а» наше удивление было, наверное, странно. Нас же такой прокол мало смутил, мы были полны энтузиазма и скоро факс появился в нашей конторе. <…>
Я совмещал службу в Гидромете, где к тому времени стал деканом факультета, с работой в кооперативе. Почтовое дело, как и любое другое, в частности, преподавание, — может быть прозаическим, а может и увлекательным. Проза исчезает, если поставить перед собой амбициозные цели и воспринимать их как некий вызов. Мне нравилось обдумывать задачу; решение могло прийти на улице, в театре или в очереди, которые занимали тогда немало времени. Пришедшую мысль я записывал в блокнотик, который носил с собой, а потом старался ее реализовать.
Достижение цели, преодоление обстоятельств тоже были приятны, как физическое усилие для здорового человека. И конечно, совсем хорошо было, если задуманное удавалось осуществить. Я любил чувство победы.
В бизнесе у нас не было никакого опыта. Слова «менеджер», «маркетинг», «бизнес-план» звучали с экранов телевизора и в разговорах друзей заманчиво и непонятно. Дело мы могли поставить и ставили, исходя лишь из здравого смысла и жизненного опыта. Наш опыт сформировался в основном семьей, послевоенным двором и Университетом. Как я сейчас понимаю все три составляющие не очень подходили для бизнеса. В нашей семье слова «лавочник», «частник» звучали неодобрительно. Кроме того, в памяти был и печальный опыт НЭПа. Закон двора «свой всегда прав» не годится для бизнеса. Кодекс чести интеллигента с его презумпцией порядочности — просто опасен. Мне понятно теперь, почему, например, в Гарвардской бизнес-школе, которую закончил мой сын, столько внимания уделялось формированию у слушателей нужной ментальности, мотивации, миропонимания.
Мы хотели создать небольшое предприятие, успешно работающее, имеющее хорошую репутацию и дающее возможность благополучно жить. Мыслилось, что в такой атмосфере будет хорошо работаться и нам и сотрудникам.
В первое время атмосфера создавалась нашим собственным настроем и отношением к делу. Позже для этого прикладывались специальные усилия — отмечались дни рождения сотрудников, оплачивалось (хотя и в небольшом объеме) питание в офисе, предоставлялись спецодежда, добровольное медицинское страхование и страхование от несчастных случаев, причем не только для начальства, а для всех. Праздновали день рождения фирмы, выезжали на автобусах за город, хорошо отмечали новогодние праздники. Выходила даже ежеквартальная корпоративная газета, где рассказывалось, в частности, о лучших работниках. Лучшие обычно выбирались из диспетчеров или курьеров, труд которых особенно ценился. Позднее я видел корпоративные издания крупных курьерских фирм, явно построенные по образцу нашей газеты.
В результате сотрудники относились к делу заинтересованно и неформально, что оказалось крайне важным. Дело в том, что в работе «Экспресс-почты» неизбежно возникали нестандартные ситуации, которые невозможно предусмотреть никакими инструкциями, и выйти из них было нельзя без взаимопомощи и сверхусилий.
Например, как-то клиент отправил из Москвы в Петербург лекарство. Отправил в пятницу, не предупредив, что лекарство нужно доставить именно в выходные. Лекарство пришло в Петербург в субботу утром и вместе с остальной неэкстренной почтой было закрыто на складе перевозчика до утра понедельника.
Сотрудник перевозчика, сделав свою работу, уехал на выходные дни на дачу. Вскоре начались телефонные звонки отправителя — лекарство должно быть доставлено больному именно в субботу. В том, чтобы «вытащить» лекарство в выходной день из опечатанного склада и доставить его больному, активно и добровольно участвовало множество людей.
Недавно мне позвонила бывшая сотрудница и рассказала, что у А. К., работавшего у нас курьером лет десять назад, серьезно заболела дочь, и бывшие наши работники собирают деньги ей на лечение. Это событие напомнило мне историю, приключившуюся с этим курьером: поздно вечером, придя с работы домой, он обнаружил у себя сумке письмо, которое должен был сдать для отправки в Москву. А. К. утром по собственной инициативе вылетел в Москву первым самолетом и доставил письмо по адресу. К вечеру он уже был на работе в Петербурге. Мне он ничего не сказал, считая, что таким образом исправил свою ошибку. Деньги за поездку я ему, конечно, вернул.
Такой стиль работы привлекал к нам новых клиентов, которые оставались с нами долгие годы. Это было очень важно, поскольку денег на настоящую рекламную кампанию у нас не было, и единственным инструментом продвижения была наша репутация. Эта атмосфера, сложившаяся много лет назад, жива до сих пор, что придаёт предприятию дополнительную устойчивость в кризисные времена.
Наша стратегия была недостаточно продумана и агрессивна, мы были слишком благодушны — темпы роста и способы их достижения не были ясно определены, даже прибыль не занимала своего законного места в «красном углу». Вопреки правильной американской поговорке «Не влюбляйся в бизнес» мы любили свое дело; жёсткая линия на развитие и продажу бизнеса была нам чужда. В результате было упущено много времени и, тем самым, денег.<…>
Маленький штат нашего кооператива был уникальным, как и всё то время. Бухгалтером работала профессорская дочь, закончившая с отличием Политехнический институт. Сейчас она одна из руководителей факультета менеджмента СПбГУ. Диспетчерами работали недавние выпускницы физического факультета Университета. Мы шутили, что берём на работу только университетских выпускников с красным дипломом. Такая ситуация была следствием перестройки, когда многие, в том числе интеллигенция, получали ничтожную зарплату или вообще теряли работу. Настроение у людей было тревожное. Уверенности, что завтра будут продукты и тепло, не было. Помню, за новогодним столом году в 1987 г. и в шутку, и всерьёз обсуждали бизнес по производству печек-буржуек. В том же году мы с Егором вырыли в гараже «яму-бурт» для хранения картошки зимой. За картошкой съездили на нашей «копейке» в Клопицы, где в совхозе купили около 500 кг. На глубоко осевшей машине мы привезли её в город и по всем правилам заложили на хранение в «бурт». Картошка прекрасно сохранилась. Весной часть этой картошки тёща увезла как семенной материал на посадку в Вологду. Я даже удостоился её похвалы за хозяйственность.
Большинство людей беднело; появилось много бомжей. Как-то, будучи в Москве, я зашёл по своему обыкновению поесть в кафе «Прага». В этот раз его было не узнать — темно, неприветливо. Я взял курицу, поставил тарелку на столик и на минуту отошел. Когда вернулся, курицы на тарелке не было, я увидел только спину убегавшего бомжа.
К двухтысячным годам в Санкт-Петербурге интеллигенции просто стало не видно на улицах. Но иногда я вижу прежних её представителей на дешёвых концертах в филармонии.
О вине властей в сегодняшней загнанности интеллигенции говорится много и справедливо, но кину камень и в её огород.
В девяностые, бывая на разного рода собраниях моих прежних коллег, — юбилеях, защитах диссертаций и т. п., я несколько раз предлагал небольшую, по моим возможностям, финансовую помощь. Предложение принималось «на ура». Договаривались, что в ближайшие дни со мной свяжутся для конкретных шагов. Мне не позвонили ни разу!
Совсем недавно мой сын Егор подобным образом предложил помощь семье умершего двадцать лет назад писателя — ныне знаменитого. Егору тоже так и не позвонили.
Вместе с тем для некоторых специалистов перестройка оказалась спасительным выходом. В моей маленькой научной группе был сотрудник — отличавшийся исключительной работоспособностью и, вероятно, честолюбием. Характер же у него был довольно сложный, угловатый, мало подходящий для маневрирования в институтских коридорах власти. В советских условиях такому человеку сделать карьеру было практически невозможно. В перестройку он организовал успешную фирму, которая стала заниматься казалось бы безнадежным в наших условиях делом — разработкой и выпуском приборов….