Убийство в губернской гимназии (часть III)

Убийство в губернской гимназии (часть III)

Рассказ из книги Николая Свечина «Хроники сыска. Происшествия из службы сыщика Алексея Лыкова и его друзей»

Часть I

Часть II

Утром следующего дня агент Заусайлов, одетый артельщиком, следил за черным ходом нефедьевского дома. В одиннадцатом часу он увидел того, за кем должен был наблюдать. Камердинер Тронов с пустой корзиной в руках, словно бы за покупками, вышел на улицу и тут же шмыгнул в проулок. Выждав необходимое время, Заусайлов двинулся за ним по панели; следом на отдалении ехала пролетка. Старик привел сыщиков на Жуковскую улицу в дом Ранненкампфа, бывший Некрасова, и пробыл там около получаса. Агенты дожидались его снаружи.

В это же время Лыков приехал в особняк Нефедьева и велел позвать в гостиную мадемуазель Бриньяк.

Гувернантка, красивая зрелая брюнетка с точеной фигурой, вошла через пять минут. Алексей вежливо попросил ее присесть. Француженка непринужденно устроилась в кресле и положила ногу на ногу так, что подол платья задрался, высоко обнажив лодыжку в ажурном чулке с ярко-красной подвязкой. Смутившийся Лыков поторопился отвести взгляд от этой бесстыдно голой ноги. Мадемуазель Бриньяк смотрела на сыщика насмешливо и неуловимо порочно.

— Какие еще вопросы пришли вам в голову, господин Лыков? Я все рассказала вчера.

— Мне пришло в голову спросить, что вас еще связывало с убитым, — ответил Алексей, с трудом удерживаясь от желания смотреть и смотреть на эту чертову подвязку.

— Ха-ха! Вам уже рассказали. Что ж, мне нечего скрывать. Да, мы с Александром Евгеньевичем состояли в связи. Это ведь не запрещено в России? И я меньше всех была заинтересована в его смерти. Поскольку жила при нем… как это у вас говорится? распевая песенки?

— Припеваючи.

— Да, припеваючи. Он хорошо меня обеспечил, не скрою, но еще дополнительные несколько тысяч не помешали бы.

— Кто в доме знал о вашей связи?

— Все. Кроме мадемуазель Барбары. Та сущий ребенок в подобных вопросах. Вот кому-то достанется жена, ха-ха! Кстати, господин Лыков, не желаете попробовать? Я пользуюсь ее доверием и могу попсе… поспе… тьфу! словом, помочь. Правда, я слышала, что Барбара теперь бедна, как церковный мышок.

— Мышонок.

— Ну пусть мышонок. Жениться на сироте без рубля денег — это так романтично!

— Здесь, пожалуйста, поподробнее. От кого вы это слышали?

— От Саши… от Александра Евгеньевича. Пять дней назад. К нему пришел какой-то человек и очень вывел из себя. Никогда не видела его таким! Тогда Саша и сказал про свою дочь: «Моя Варенька в один миг сделалась нищей» — и добавил: «Подлец Листратов!».

— Кто такой этот Листратов?

— Не знаю, он никогда ранее не называл эту фамилию.

— Что ж, не смею вас более отвлекать, — завершил беседу Алексей. И, вставая, не удержался — посмотрел-таки вниз!

— У вас очень красивые подвязки, — произнес он как можно ехиднее, желая отомстить фривольной бабенке за свои переживания.

— Спасибо. Я заметила, что они вам понравились. Хотите посмотреть еще?

И мадемуазель Бриньяк, не дожидаясь ответа, потянула вверх трен своего платья. Обе ее лодыжки открылись аж на три вершка. Окончательно смущенный Лыков позорно сбежал из гостиной под насмешливый хохот гувернантки. В доме лежит ее зарезанный любовник, пахнет ладаном и бубнит пономарь, а она гогочет! Вот нация!

Раздосадованный сам на себя, титулярный советник вернулся в полицейское управление. На его столе лежали две бумаги. Одна — донесение о том, что камердинер Тронов посетил кого-то в доходном доме фон Ранненкампфа. Вторая бумага оказалась справкой из части о жильцах, проживающих в упомянутом доме. Пятая строка сверху гласила: «Личный почетный гражданин Мартын Риммович Листратов».

Титус сидел в общей комнате и грыз баранку, когда Алексей вылетел из кабинета, на ходу запихивая за ремень свой «веблей».

— Яша, за мной с оружием!

Титус выплюнул баранку, схватил револьвер и побежал следом за Лыковым.

Лакей постучал в дверь и бодрым голосом доложил:

— Ваше степенство! К вам опять утрешний дедушка!

— Иду, — ответил сиплый голос. Послышались быстрые шаги, повернулся в замке ключ и дверь открылась. Лыков тотчас же шагнул внутрь и без почтения ухватил жильца за ворот халата.

— Что такое? Вы кто? — опешил тот.

— Сыскная полиция, господин Листратов. Пришли побеседовать.

— О чем это?

— Не о чем, а о ком. О Нефедьеве и Обыденнове.

И Листратов сразу сник.

Сыщики быстро осмотрели занимаемые им комнаты, но никого более не обнаружили. Алексей внимательно взглянул на личного почетного гражданина. Тот оказался крепким еще мужчиной пятидесяти с лишним лет, лысым, бритым и с маленькими злыми глазами.

— Подождите меня в коридоре, я переоденусь и выйду. В полиции у вас и побеседуем.

— Сейчас, разбежались! — засмеялся Титус. — Сначала мы тут все осмотрим. Ну-ка, что за бумажка?

И вынул из лежащей на столе книги закладку. Развернул и прочитал вслух:

— «Мною, Михаилом Александровичем Нефедьевым, дана настоящая расписка в том, что я взял у Мартына Риммовича Листратова в долг сто шестьдесят тысяч (160 000) рублей, кои обязуюсь вернуть не позднее чем через три месяца после вступления в права родового наследства. Записано 2 марта 1881 года в городе Василе-Сурске Нижегородской губернии». Ну, сразу видать, что мы пришли по адресу.

— Что же это за сама книга, ежели в ней такая закладка? — в тон Яану полюбопытствовал Алексей. — Ба! Да это метрические записи. Какой год? Тысяча восемьсот шестьдесят третий. Ну-ка… Вот! Совершены требы: назнаменание1 и воцерковление младенца мужеского полу. Читаны молитвы: «В первый день, по внегда родити жене отроча» и «Во еже назнаменати отрока»; уплачены полтора рубля. И полная метрика: имя, время рождения и крещения новорожденного; сословие, звание и вероисповедание родителей; звание и вероисповедание воспреемников. В графе рукоприкладства свидетелей расписались те же воспреемники: супруги Обыденновы и Листратов. А младенца знаешь, как зовут, Яан? Михаил Александрович Нефедьев! То, что мы искали. Рожден в законном браке от Александра Евгеньевича и Марии Силуяновны Нефедьевых. Поскольку мать умерла родами, а отец пребывает в военном походе, присутствуют только воспреемники. Крестил и запись в книгу внес: священник бесприходной церкви Воздвижения Креста Господня отец Иеремия. Откуда это у вас, милейший?

Листратов вжал голову в плечи и молчал.

— Вот что. Поедемте сейчас к нам, где и объясните свой аферизм с заменой родства. И как Михаил Обыденнов узнал, что он на самом деле Нефедьев. Остальное, то есть что с ним потом стало, нам известно.

Через полчаса в кабинете начальника сыскной полиции старик со злыми глазами рассказал Лыкову с Титусом удивительную историю.

— В восемьсот шестьдесят втором году я служил помощником управляющего у важного барина, Евгения Михайловича Нефедьева. Богатый был человек! Четыре имения, лесные угодья, конезавод в Калмыкии… Имел он двух сыновей и двух дочерей. Старший — Александр Евгеньевич — служил в Новороссийском гусарском полку. Он смолоду доставлял отцу много неприятностей. То крестьянку обрюхатит, то купцу бороду вырвет; а однажды у помещика, где полк квартировал, жену увез! Больше же всего в карты любил играть, и всегда неудачно. В двадцать два года от роду, еще корнетом, продул он почти сто тыщ ассигнациями. Евгений Михайлович испугался такого начала офицерской жизни и упросил государя разрешить заповедное имение. И обратил в него долю старшего сына, положенную ему из родового наследства. Жить Александру Евгеньевичу есть на что, а играть — только по маленькой! Мудро сделал старик.

Так вот. В 62-м году Евгений Михайлович был уже очень немощен, а Александр Евгеньевич продолжал вести образ жизни, предписанный гусару. Это в тридцать четыре года! Отец умоляет: женись, стервец, а то я внуков не увижу. И подыскивает ему разных невест, одна родовитей другой. Сын ни в какую. Вдруг об эту пору, случайно, на улице, встречает он молодую девушку из мещанского сословия города Арзамаса, Марию Буйкову.

Листратов запнулся и прикрыл на минуту глаза, которые сделались вдруг теплыми и печальными. Потом продолжил:

— Ни до, ни после не встречал я эдакого беспорочного существа. Все, кто ее знал, любили Машу. И я, старый грешник, по сию пору вспоминаю… Александр же Евгеньевич в страсти своей к ней дошел почти до безумства. Привык ни в чем отказу не получать, а тут… Очень он хотел сделать Машу своей полюбовницей. Страсть его была плотская, не духовная. Завалил девушку дорогими подарками. Она их иногда брала, но чаще отсылала обратно. Всем этим от Нефедьева заведывал я, и я же, по его поручению, пытался уговорить девушку на сожительство. И не преуспел в том ни на грош! Маша была чистая душою, да и мать ее была строгих правил и дочь в том же воспитала.

Но в одном случилась осечка. Умел-таки барин нравиться женскому полу! Дурень, да фигурен, в потемках хорош. Баб глупить у него получалось лучше всего остального, особливо, пока был молодой. И Маша его полюбила… Уступила его страсти — так можно сказать. Им тоже ведь нравится, когда их возносят, говорят, что они лучше всех… Видя сие, Александр Евгеньевич совсем рассудку лишился. А Маша ему отвечает только одно: люблю, всю жизнь буду любить, но тело мое познаешь только после венца.

Наивная душа…Нефедьевы ведут свой род с незапамятных времен: и стольники были, и воеводы. Им ли родниться с арзамасскими мещанами! Какой ни был дыролобый Александр Евгеньевич, но понимал, что батюшка его проклянет, явись он с подобной просьбою. И подмосковное заповедное имение тут же перейдет к младшему сыну Евдокиму. Бравый наш гусар оказался как бы между двух огней. Машенька твердо стоит на своем… И созрел в беспутной голове его дьявольский план, а мне было поручено его провернуть. Уж не знаю, сам ли барин додумался или надоумил его кто, но однажды вызвал он меня и вручил сразу десять тысяч рублей. И говорит: «Вот тебе, Мартын, сумма, а сделай на нее следующее. Найди попа-расстригу, и сыщи церкву без прихода, где настоящий священник нищий, и паствы нет. И с ними обоими договорись. Пусть батюшка съездит в уговоренный день в консисторию, неспешно, и назад не торопится, а ключи от храма тебе отдаст на сохранение. Расстрига же нас в это самое время и обвенчает, как законный поп! Только чтоб выглядело все натурально, как истинное таинство».

Ладно. Взял я деньги, принялся думать. Перво-наперво нашел бесприходную старую церковь, почти уже закрытую, под Лысковом, на Олениной горе. Вот нищета! Батюшка ее за сто рублей согласился хоть неделю в храме не показываться. Не спросил даже, пошто это нужно, зато затребовал задаток.

Далее сыскал я и попа, готового на все. Эдакие завсегда имеются. Отец Гермоген дважды уже за проделки переводился в причетчики. Он попался снова и ожидал исключения из духовного сана. За три тысячи я с ним легко сговорился. Таким образом, поручение барина было выполнено, и я еще оставался почти в семи тысячах прибытку.

Теперь оставалось только убедить невесту венчаться без согласия родителей. Маша понимала, что разрешения от Нефедьева-старшего получено не будет. Но он уже стар и болен. Ежели невестка родит ему внука в законном союзе, авось старик расстрогается и простит молодых… А пока же предстояло хранить их брак в тайне и спешить с рождением первенца — вот такую сказку придумал ей Александр Евгеньевич.

Много времени ушло на доказательство Маше законности предстоящего венчания. Тут, скажу без скромности, я сыграл важнейшую роль. Мария Силуяновна твердо помнила 38-е и 42-е правила Василия Великого, что нельзя венчать детей без воли родителей. То же говорит и 60-я статья первой части Х тома Свода Законов. Но я придумал, как запутать малоопытную девушку. У нас, как вы знаете, есть два совершеннолетия: церковное и гражданское. Первое начинается для женщин с шестнадцати лет, а второе — с двадцати одного года. И я показал Маше документ. В параграфе 18-м «Инструкции благочинным приходских церквей» сказано: «Не венчать детей без воли родителей и опекунов до известного возраста». Там, конечно, имелся в виду возраст гражданского совершеннолетия, но девушка перепутала его с церковным. А ей шел уже восемнадцатый годок!

Еще я раскрыл ей Уголовное уложение и показал 419-ю статью. А там, если помните, предусмотрено наказание за вступление в брак «вопреки запрету родителей, в случае не достижения совершеннолетия». Опять все вышло на совершеннолетие, и опять Машенька перепутала одно со вторым. Всеми этими ссылками запутал я девушку окончательно, и она дала согласие на тайное венчание.

Ну вот… Все уж у меня уготовлено, мешает только Петровский пост, в который венчать запрещено. Жених с невестою ждут не дождутся его завершения, как вдруг ко мне приходит отец Гермоген. Возвращает мне задаток и говорит, что он спешно уезжает, далеко и насовсем! Что такое? А оказалось, что его перекупили беглопоповцы. Дают ему тринадцать тысяч рублей, перемазывают в свое священство и отсылают в Енисейскую губернию, где у них нехватка служителей. Караул! Я горю! Два дня до венчания, а мой поп задает лататы. Я ему сулю еще деньгу, только б он задержался, а он показывает в окно два воза и бородатых мужиков подле них. Все, говорит, я уже выехал; эти согласились подождать лишь несколько минут.

Как тут быть? Думал я недолго. Одно только мне и оставалось — взаправду их вокруг аналоя обвести. Чуть пришла мне в голову эта мысль, так сразу и забрала меня всего. Ведь какую пользу можно было потом из этого извлечь!

— То есть заняться шантажом? — уточнил Лыков.

— Навроде того. Ну и поехал я на Оленину гору. Взял батюшку отца Иеремию в работу: окрути, говорю, молодых без разрешения родителей. Не велик же грех! Любят друг друга до страсти, жить один без другого не могут, а старики все рублем меряют. Каждый день на Руси такие браки совершают, и ничего… Иеремия же, змей, почуял, что деваться мне некуда и он может свои условия ставить. И отвечает так: «Где три предбрачные оглашения? Где обыск? Где свидетельства отсутствия близкого родства? 2 А ну, как брак признают незаконным, а меня сана лишат?» Я бился-бился, да и спросил: «Батюшка, сколько ты хочешь?» — «Десять тысяч», отвечает. Куда деваться? Остался я совсем без барыша. Вот, так все и вышло… Барин думал, что это театр с актерами, Маша — что святое таинство, и лишь один я знал правду. И решил твердо извлечь потом из нее доход.

— Что бы вы делали, если бы Мария Нефедьева не умерла родами?

— Деньги разрешили бы все к пользе барина. Купил бы он всю консисторию, сжег метрические книги, а отца Иеремию, жадюгу, услал бы в Сольвычегодск. И брака вроде бы как и не было.

— А Марию куда девать? Она — верующая христианка и венчанная жена. Тоже в Сольвычегодск?

— Чего уж проще, когда ты Нефедьев да при таких деньгах! Нанял бы пару негодяев, и те под присягой подтвердили бы, что Мария Силуяновна нарушила с ними святость брака прелюбодеянием. И взашей ее тогда, и с позором, с позором! Хорошо, что не дожила наша ангелица до раскрытия страшной тайны, умерла в убеждении, что венчанная и любимая супруга.

— А сына? Его куда?

— Эй! Дети мрут, как мухи; помер бы и он. При надобности подсобили бы…

Повисла тягостная тишина, затем Листратов продолжил:

— Ну, повенчали их, и поселились молодые на окраине Лыскова в нанятой квартире. Жили они там месяц. Только и выпало счастья на коротком Машенькином веку, что этот месяц… Александр Евгеньевич взял в полку отпуск и почти не расставался со своей молодой женой.

— А он что думал насчет будущего? Как собирался потом избавляться от игрушечной супруги?

— Александр Евгеньевич Нефедьев, упокой Господи его грешную душу, не задумывался тогда над такими материями. Жил одним днем. И делал, что хотел, а на людей ему всегда было наплевать.

— Понятно. Дальше что было?

— Началось Польское восстание, и господин ротмистр вынужден был вернуться в полк. И ушел с ним в поход. Машенька осталась жить в ожидании мужа, с одной лишь прислугой. Я нанял для нее семью Обыденновых, из васильсурских мещан. Они единственные знали, кто такая Маша, да я. Барин оставил меня присматривать за ней. Расставались — рыдал! О ней и говорить нечего… Но полагаю я, что уж через две стоянки начал наш гусар на чужих баб глазенапа строить. А Маша понесла. Далее вам уж все ясно. Она умерла родами, а сына Михаила мы с Обыденновыми окрестили Нефедьевым. Тут уж все шло по моему замыслу. Я сообщал барину те лишь сведения, которые хотел. Он же в Польше снова влюбился и вскоре женился. Думаю, Александр Евгеньевич был даже рад, что самый рок избавил его от объяснений с Машенькой. Повторный брак, к месту будет сказать, случился всего на четыре дня раньше смерти Марии Силуяновны. Еще бы чуть-чуть, и замысел мой сорвался; а все же вышло, что вторая жена — незаконная! И дочь, конечно, тоже.

Ну и вот! Евгений Михайлович вскоре преставился. Александр Евгеньевич вышел тут же в отставку и приехал в Нижний с молодой женой. Выделил Обыденновым тридцать тысяч рублей, и те записали Михаила своим сыном. Отец Иеремия в последний раз на сём заработал, дав поддельные выписки из своей метрической книги для консистории. Я же забрал подлинную книгу храма Воздвиженья Креста Господня и принялся ждать. И ждал долгих семнадцать лет.

Я внимательно следил за домом Нефедьевых — меня снабжал сведениями камердинер Тронов. Так я узнал, что Александр Яковлевич овдовел, что очень любит свою единственную дочь Варвару, и что, наконец, он при смерти. И неделю назад мой час настал. Как раз умер старик Обыденнов, и Михаил приехал его хоронить. Я ему все и рассказал. Предъявил подлинную метрическую книгу и дал с собой нотариальные выписи из нее. Парень ошалел! Он всегда мечтал быть «голубых кровей», а тут такое: и фамилия, и имение… По закону, «брачные сопряжения лиц, которые обязаны уже другими супружескими союзами, не прекратившимися и не расторгнутыми — не действительны». Значит, Варвару побоку, а Мишка — наследник заповедного имения.

— Тогда вы и взяли с него расписку про долг в сто шестьдесят тысяч?

— Да. И очень просил погодить пока предъявлять свои права. Дождись, говорю, кончины папаши и неси бумаги сразу в Окружный суд. Глупый мальчишка не удержался! С отцом, видите ли, захотел побеседовать. Побеседовал, дурак! и меня под старость лет без денег оставил. А я ведь на них рассчитывал. Отжил век за холщовый мех…

— На самом деле тебе крупно повезло, старый плут, что мы нашли тебя раньше, чем они, — жестко поправил Листратова Алексей. — У тебя на руках — важнейшая улика. Мотив для убийства Михаила Обыденнова. Евдоким Нефедьев с Рыкаткиным наверняка ищут тебя сейчас по всему городу.

— Кто таков этот Рыкаткин? — насторожился Мартын Риммович.

— Гимназист, товарищ Михаила. Он узнал его тайну и предложил братьям Нефедьевым избавить их от нежданного наследника. И избавил. Потом, за отдельную плату, и Александра Евгеньевича прирезал. Так что ежели ты собирался продать свою метрическую книгу Евдокиму, он бы не купил.

— Гимназист? Ну, от щенка я как-нибудь оборонюсь, — обрадовался Листратов.

— Он не щенок! Про таких в народе говорят: одна душа, и та не хороша; со всем прибором сатана3. Далеко пойдет — пора ставить его на тормоз. Пиши записку Евдокиму — будем на тебя, как на живца, убийц ловить.

— Зачем еще? Я все рассказал, ни в чем уголовном не замешан. Плутом обозвали… Отпускайте меня, не то я пожалуюсь прокурору!

Лыков с Титусом переглянулись.

— Ну как знаешь, плут, — скривился титулярный советник. — Книги оставь нам, а сам убирайся. Чтоб духу твоего здесь не было, старый таракан!

Листратов мигом удалился. Два агента незаметно сопроводили его до Жуковской улицы и расположились в доме напротив. Одновременно в полицейском справочном столе заступили на дежурство еще два агента. Утром следующего дня туда зашел неприметный артельщик и запросил местопребывание почетного гражданина Листратова. Получив справку и вывалив из потного кулака пятачок, он отправился прямиком на Мытный базар. Там в толпе артельщик незаметно передал бумажку рослому юноше в камлотовом пиджаке. Наблюдение тотчас же опознало в последнем Рыкаткина.

Конторщик дома Ранненкампфа был вызван в часть и вернулся обратно с двумя новыми жильцами. Вечером к дому подъехала пролетка, и в парадное прошмыгнула неуклюжая барыня в «боярке» и бобровой пелерине. Этой барыней был Лыков. Теперь уже трое сыщиков засели в комнате, соседней с листратовскими, и принялись ждать.

В три часа утра у черного хода тихо звякнул засов — это подкупленный Рыкаткиным дворник впустил его на лестницу. Еще через минуту послышались осторожные шаги. Агенты замерли в ожидании. Вскоре раздался приглушенный щелчок. Гимназист, как заправский «домушник», поворачивал из коридора маленькими щипчиками вставленный изнутри в замок ключ. Неужели и этому его обучили «красноподушечники»? У них в Вичуге, что, школа убийц?

Медлить было уже опасно. Расшторив свои лампы, сыщики ворвались в спальню Листратова, и вовремя — топор уже собирался опуститься на его голову…

Спустя сутки арестованные с достаточными уликами были переданы следователю. У Евдокима Нефедьева при обыске обнаружили нотариальные выписи из метрических книг. Листратов подтвердил, что именно эти бумаги он вручил Михаилу Обыденнову. Схваченный же при попытке четвертого убийства, Серафим Рыкаткин не стал отпираться. Он дал полное признательное показание и в тот же день удавился в камере. Лыков с Благово были этому, честно говоря, даже рады. Уж больно черна оказалась душа у юноши; сколько бы зла мог он еще наделать…

Варенька Нефедьева стала в одночасье и не Нефедьевой, и не богатой невестой, а нищенкой без роду, без племени. Из двух ее теток старшая мигом укатила в Ниццу, не желая даже встречаться с племянницей. Младшая, в замужестве Данцигер, приютила сироту. Они с супругом, скромным путейским инженером, как могли, пытались скрасить несчастной барышне горечь случившегося. Одев траур, Варвара Александровна старалась пореже выходить на улицу. Бороться за свои утраченные права она не собиралась. Давний грех отца с обманом любящей его девушки и свежий — участие в убийстве собственного сына — глубоко поразили ее и оттолкнули от фамильных богатств.

Не зная того сама, Варенька лишила удальца Лыкова покоя. Он извел свою сестрицу, заставляя ее навещать сироту, а потом расспрашивал: а что она сказала? а как была одета? В отсутствие другого общества барышня была рада дружбе с Лизаветой и иногда заходила к ней в гости. В эти минуты Алексей был сам не свой, нес разную чепуху и просыпал солонки. Матушка потом бранилась, а сестрица смеялась… Варенька относилась к загадочному сыщику доброжелательно, но настороженно; между ним и ею стояла тень убитого отца. Бывшая богачка считала свою жизнь уже законченной и размышляла о монастыре.

Алексей сдоньжил Благово, получившего к Пасхе Станиславскую ленту. Устав от хмурого вида своего помощника, Павел Афанасьевич вошел в положение барышни. Но он не только сочувствовал ей, а еще и думал и действовал. Благодаря именно Благово история Варвары Александровны Нефедьевой получила неожиданное продолжение.

20 июня 1881 года Нижний Новгород посетил молодой государь. Он участвовал в освящении собора Александра Невского, в котором зимой Лыков пролил свою кровь. Александра Третьего сопровождал только что назначенный министром внутренних дел граф Игнатьев. По его просьбе поздним вечером, перед самым отъездом, император принял статского советника. Тот вручил монарху предсмертное письмо Нефедьева и, как мог, сжато рассказал всю случившуюся историю. Заключил рассказ просьбой: рассмотреть возможность исполнить последнюю просьбу несчастного грешника.

Государь поразил Благово тем, что, несмотря на усталость, внимательно и сочувственно выслушал сыщика. Далее он сказал:

— Понимаю доброе движение вашей души, и мне это симпатично. Однако ничего пока вам не отвечу. Даже творение справедливости должно быть законным, иначе мы можем слишком далеко зайти. Я подумаю над вашей просьбой.

И этот уклончивый ответ также понравился Павлу Афанасьевичу. Огромный сильный человек, самодержавный государь великой империи ставил закон выше своей воли.

Император со свитой уехали, и жизнь закрутилась своим колесом. Но в более быстром темпе, поскольку нижегородцы получили от графа Игнатьева неожиданное предложение. Николай Павлович позвал их перейти на службу в столицу. По мнению министра, Департамент полиции следовало усилить опытными практиками из провинции. Благово раздумывал недолго. Что бы ни было потом, а Лыков успеет в Питере закончить экстернат и получить высшее образование, здесь же это совершенно невозможно. Тогда, даже после ухода учителя,, Алексей может выслужить себе достойный чин и обеспечить старость. Со средним образованием выше коллежского асессора не подымешься; и чем он станет семью кормить?

Помимо этого соображения, Благово учел и другие. Например, на берегах Невы легче выслужить белые генеральские брюки. Чинов четвертого класса там столько, сколько в Нижнем дворников… Кроме того, по происхождению своему Павел Афанасьевич имел прямую контрамарку в высший свет — будет к кому зайти на вечерок. Старый холостяк легко поэтому снялся с места.

Алексей пошел на поводу у учителя без раздумий. Он тоже холост — а там Петербург! Высшее управление, двор, голова империи. И задачи серьезнее, и перспективы.

Словом, нижегородские лекоки ответили Игнатьеву согласием. Благово принялся ликвидировать имение в Чиргушах. Лыков в столбовых не ходил и имений не нажил; голому одеться — только подпоясаться.

За несколько дней до назначенного отъезда Павлу Афанасьевичу пришел пакет из Собственной ЕИВ4 канцелярии. К этому времени суд уже приговорил Евдокима Нефедьева к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на шесть лет. Знаменитый некогда род пресекся, заповедное имение подлежало переводу в казну.

В присланном пакете лежал указ Правительствующему Сенату. Государь повелевал удовлетворить предсмертную просьбу отставного ротмистра Нефедьева и признать его дочь Варвару Александровну законным отпрыском. Далее предписывалось выморочное5 имение передать под казенную опеку без изменения собственника, вплоть до появления у госпожи Нефедьевой первого законнорожденного сына. После случившегося указанного события недвижимость надлежало вернуть прежним владельцам. С целью сохранения древнего и славного рода, сыновья Варвары Александровны, рожденные в законном браке, обязаны будут носить двойную фамилию — отца и матери.

Прочтя этот указ, Лыков и обрадовался, и расстроился. Хорошо, что несчастная барышня вернула себе достойное ее положение. Но, вместе с этим, она навсегда удалялась от Алексея в недосягаемый мир богатых и знатных людей. И не будет у них сына со звучной двойной фамилией. И не встретит его Варенька вечером со службы, усталого и замерзшего, нежным поцелуем в прихожей. И не станет смотреть на него через плечо своими дивными, загадочными, серыми глазами. И не запахнет на нем заботливо башлык на студеном ветру. Ничего этого не будет никогда… Поскольку проклятое имение в сто тысяч десятин разверзлось между ними, как бездонная пропасть.

В середине августа Благово и Лыков отбывали на новое место службы, в столицу. Весь состав сыскного отделения пришел на вокзал проводить их. Явился даже Степан Девяткин, который после выздоровления уволился из полиции и избегал прежних товарищей. Титус и Форосков заместили должности уезжающих, вожжи были переданы в хорошие руки.

Появилась на дебаркадере и Варенька Нефедьева. Она так и не сняла траура по своему отцу. Зная о роли Благово в разрешении ее дела, барышня пришла поблагодарить его. Заодно удостоился нескольких ласковых слов и Алексей. Вдруг, уже прощаясь, смущенно, но искренне Варенька сказала Лыкову:

— Не забывайте нас, приезжайте в гости. Почаще. Я буду вас ждать. Всю жизнь.

И посмотрела теми самыми серыми дивными глазами.

До самой Москвы, пока несся в ночи шумный крикливый поезд, стоял у окна титулярный советник с широкими плечами и молча улыбался.


1 Наречение именем.

2 По церковным уложениям перед венчанием полагалось проводить брачный обыск (изучение возможности и законности брака по возрасту, дееспособности, степени родства и т.п.), а также трехкратное оглашение будущего венчания в церкви, по воскресеньям.

3 Прибор в XIX-м веке — металлическая фурнитура на форменной одежде (знаки различия, шитье вортника и т.п.).

4 Его Императорского Величества.

5 Выморочное — имение вымершего рода; передавалось в Министерство государственных имуществ.

Фотография из «Живого журнала» Николай Свечина http://svechin.livejournal.com/64080.html. «На фотографии — полицейский врач Иван Александрович Милотворский. Он действует во всех „нижегородских“ книгах. Сын священника (что видно из фамилии), Иван Александрович из семинарии перешёл в Казанский университет на медицинский факультет. Много лет прослужил врачом Нижегородского полицейского управления, получил чин действительного статского советника и, как следствие, потомственное дворянство».