Отрывок из романа
О книге Грэма Джойса «Реквием»
Вечеринка, затеянная перед летними каникулами одним из преподавателей — коллег Тома по школе, в которой он не успел отработать и года, — раскрутилась на
полную катушку. Заметив, что запасы спиртного на
кухне истощаются, Том спрятал бутылку пива под стул
и направился нетвердой походкой в туалет. Вернувшись, он обнаружил, что в комнате начались танцы, так
что к пиву пришлось добираться чуть ли не ползком.
Он протянул руку, но в темноте вместо бутылки пива
наткнулся на женскую ножку, за которую и ухватился.
Изящная ступня посылала его пальцам электрические импульсы. Его ладонь невольно поднялась выше,
нащупала коленку, обтянутую нейлоновой «паутинкой», и остановилась на потрясающем бедре. Таких
бедер ему еще не приходилось ощупывать. Прошло
минут десять. По-прежнему держась за женскую ногу,
Том попытался наладить контакт с ее хозяйкой, которая поначалу холодно игнорировала его присутствие.
— Если вы не собираетесь отпускать мою ногу, —
произнесла наконец Кейти, — то мне, наверное, придется представиться.
Том был пьян — что случалось с ним нечасто, —
однако стоило его взгляду проследовать от коленки к
бедру и выше, к голове с белокурыми волосами, как
он понял, что это «его судьба». В те дни Том свято
верил в судьбу.
Кейти в тот момент вовсе не думала, что тоже встретила свою «судьбу». Думала она только о том, что какой-то пьяный тип вцепился в ее ногу. Несколько минут она старалась не обращать внимания на возню под
стулом, надеясь, что незнакомец рано или поздно отползет в сторону. Но он не отползал. Приподняв бровь,
она слушала, как Том, собрав все силы, мужественно
пытается завязать знакомство. И как ни странно, ему
это удалось; он, похоже, даже протрезвел. В тот же вечер он выпросил у нее номер телефона, а спустя несколько месяцев Кейти тоже начала думать, что, может
быть, это действительно «судьба». Через год они поженились.
С тех пор прошло тринадцать лет.
Поначалу Том и в прямом, и в переносном смысле
так и не выпускал из рук ее ногу. Он никак не мог
поверить, что эта умная, элегантная женщина решила
связать свою жизнь с ним, и искал взглядом пролом
в потолке, через который она, по всей вероятности,
свалилась к нему в постель. В это время он бдительно
стерег доставшееся ему сокровище и подозревал всех
появлявшихся на горизонте мужчин в намерении похитить его.
Ежедневное обожание Тома вполне отвечало душевным потребностям Кейти. Она обладала неистощимой
способностью впитывать сыпавшиеся на нее в изобилии знаки внимания, и если у другой женщины они
давно набили бы оскомину, жажда Кейти была неутолима. Она расцветала в атмосфере супружеской близости, исключавшей всех посторонних. Питаясь нектаром его любви, она приобретала уверенность в себе,
хорошела и прямо-таки светилась.
Кейти работала консультантом по маркетингу в небольшой фирме. По сравнению с привычной для него
школьной суетой, уроками и проверкой домашних заданий, жизнь Кейти казалась Тому жизнью взрослой,
ответственной женщины, проходившей в мире серьезного бизнеса. Но, разумеется, Кейти не была «круче»
его. Вскоре после женитьбы он начал подозревать, что
в ее детстве случилось какое-то событие, придавшее ее
характеру особый отпечаток. В ней было нечто темное,
ускользающее от света, произраставшее из глубоких,
мрачных источников души, и это нечто жадно питалось его любовью и требовало все, что он был способен
отдать.
Самой большой ошибкой было то, что он не помог
ей разобраться в скрытых мотивах ее характера. Он
попытался было однажды поговорить с женой, но наткнулся на такой яростный отпор, что растерялся и
решил больше не возвращаться к этой теме. Каковы
бы ни были ее мотивы, они привязывали Кейти к нему
так крепко, что он боялся затронуть их, дабы не порвать связь с женой совсем. Во всяком случае, думал
он, они достигли вполне устойчивых взаимоотношений, и какой смысл пытаться что-то менять?
Том, конечно, даже не подозревал, что в конце концов предъявляемые к нему требования превысят его
способность удовлетворять их. Впрочем, теперь это не
имело никакого значения, потому что Кейти умерла.
— Если дело только в этом, мистер Уэбстер… —
говорил Стоукс. — Если дело только в том, что кто-то
что-то там написал на доске…
«Похоже, он все понял».
— Нет, дело не в этом, — ответил Том.
— Поверьте, мне не раз приходилось сталкиваться
с подобными вещами. Лучше всего не обращать на это
внимания, выкинуть это из головы, слышите? Выкиньте это из головы.
Том слушал его, но глядел при этом в окно.
— Нет-нет, просто мне захотелось переменить обстановку.
За майским солнцем пришли июньские дожди. Это
был последний день летнего семестра в школе «Давлендс». Многие ученики уже разъехались с неделю назад, а оставшиеся лишились запланированных развлечений, так как все площадки для игр вконец раскисли.
Перед тем как зайти к директору, Том освободил ящики своего письменного стола от личных вещей. Из окна кабинета он видел на мокрой спортплощадке брошенный кем-то пакет с мукой. Пакет лежал в белой
луже и пускал пузыри под проливным дождем.
После заключительного общего собрания, во время
которого школьный хор пропел «Иерусалим» и дети
получили благословение на летний отдых, Том распростился с коллегами и быстро покинул учительскую.
Ему был противен этот момент натянутого веселья после праведных трудов, когда в предвкушении каникул учителя, стряхнув с плеч тяжелый груз завершившегося семестра, становились необыкновенно нежны
друг с другом, стараясь забыть все мелкие обиды и
недоразумения. Они принимали удивительно чуткий
вид, прощаясь с теми, кто в течение всего учебного
года изо дня в день навевал на них смертельную скуку.
Наблюдать все это было выше его сил.
— Но чем же вы займетесь? — спрашивали они,
глядя на него со скорбной сдержанностью, выдававшей их общее мнение, что его уход связан со смертью
Кейти, заговаривать о которой они не решались.
Том в ответ лишь пожимал плечами и морщил лоб,
что никак не могло удовлетворить их заботливое любопытство.
Прежде чем пройти в кабинет Стоукса, он зашел в
свой класс, чтобы взять кое-что из личных вещей, и
заглянул с этой целью в шкаф, стоявший в кладовке.
Тут были магнитофонные кассеты, слайды, учебники и
журналы — все это он оставлял в наследство своему
преемнику. В ящике стола также не было ничего ценного — обычная макулатура и пачка фотографий, снятых во время поездок со школьниками, — но это надо
было убрать. Среди прочего завалялся сборник научно-фантастических рассказов в мягкой обложке. Одна
из страниц была заложена листком бумаги. Он вынул
листок и прочитал на нем: «Жизнь быстролетна. Купи
хлеба и молока. Я люблю тебя».
Почерк Кейти. Эта записка — памятка о необходимых продуктах — валялась здесь в неприкосновенности
около года. Вот уже почти год эти маленькие записки,
как призраки прошлого, попадались Тому в шкафах,
коробках и ящиках письменного стола. Умирая, люди
оставляют после себя всякую ерунду вроде пыли и пепла, засоряющую жизнь тех, кто вынужден по-прежнему
влачить ее. Вымести из дома все это дочиста невозможно. Воспоминания ютились в заросших паутиной углах
за гардеробом и буфетом, скрывались за радиаторами,
прятались на полках; подобно осколкам битого стекла.
Казалось, что они ждали своего момента, чтобы вонзиться в беззащитную кожу руки, которая случайно наткнется на них.
Сначала ему приходилось сражаться лишь с этими
призраками. Они, как всегда бывает, вызывали комок
в горле и внезапный прилив слез. Он все еще держал
в руке записку, которую нашел в классной комнате,
когда вдруг понял, что кто-то стоит в дверях.
Это была Келли Макговерн из класса, в котором он
преподавал английский. Местные мамаши давали своим
детям имена американских знаменитостей. Все мальчики были Динами и Уэйнами, с детства записанными в
правонарушители и щеголявшими пирсингом и серьгами в ушах; девочки были претенциозными, жеманными,
носили имена вроде Келли или Джоди. Келли Макговерн только-только исполнилось пятнадцать.
«Убирайся, — подумал Том злобно, — убирайся вон,
маленькая сучка. Только тебя здесь не хватало».
— Привет, Келли! — улыбнулся он ей.
Келли в нерешительности стояла в дверях, держа в
руке сверток в подарочной бумаге. Она была в школьной форме — черном блейзере, короткой черной юбке
и черных колготках. На кармашке блейзера, чуть выше
невысокой груди, была вышита эмблема школы — красная роза. Из-за своеобразного расположения лепестков
Тому всегда казалось, что роза роняет каплю алой крови, застывшую в воздухе. Чуть ниже розы находился
завиток школьного девиза: «Nisi Dominus Frustra». Тот
факт, что он не мог растолковать смысл этого девиза
школьникам, если и не был причиной его ухода из школы, то, по крайней мере, ускорил его.
— Это латынь. Отрывок из псалма. «Если Господь
не охранит города, напрасно бодрствует страж». Иначе говоря, без Бога все напрасно.
— Какого города?
А действительно, какого? Ох уж эти любители задавать вопросы. Город треклятого человеческого сердца, мальчик. Тебе ни к чему знать, что это за город.
Это просто девиз твоей школы. А что он значит, тебе
лучше не знать.
— Ты что-то хотела, Келли? — спросил он.
— Я принесла вам подарок на прощание. Вот.
Она осмелилась наконец войти в класс и протянула
сверток, избегая смотреть Тому в глаза. Вместо этого она
косилась на раскрытую кладовку. Он прикрыл дверь и
запер ее на ключ. Затем взял у нее сверток и развернул
его.
Это был пахнущий типографской краской сборник
стихов ливерпульских поэтов: Макгафа, Генри, Паттена. Точно такой же сборник кто-то из школьников
украл у него. Он тогда задержал класс после урока,
сказал ученикам, что его радует их пристрастие к поэзии, и предложил «заимствовать» у него книги и дальше. На этом он их отпустил.
— Спасибо, это очень трогательно. Даже не знаю
что сказать.
Келли по-прежнему не поднимала глаз. Она тряхнула своими волосами с медным отливом и застыла
на месте, скрестив ноги. Он чувствовал, как она напряжена. Это как то странно на него действовало. Похоже, ей не хотелось уходить.
— Мне нужно запереть класс, Келли.
— О’кей.
— А еще я должен зайти к директору перед уходом.
Она наконец посмотрела на него. Ее бледно-голубые глаза были промыты светом. Затем она повернулась и вышла из класса, закрыв за собой дверь. Том
облегченно вздохнул и собрал в картонную коробку
то немногое, что хотел взять с собой. После этого он
прошел в кабинет Стоукса.
— Еще не поздно взять заявление обратно, — говорил Стоукс. — Даже на этой стадии. Вы ведь хороший учитель. Мне не хочется терять вас. Нам всем не
хочется вас терять.
Тому никогда не нравился директор, который сидел
перед ним за столом, сцепив перед собой большие руки
почти в молитвенном жесте и выкатив глаза, словно
между двумя мужчинами не может быть более важного
разговора, чем о работе, что, в общем-то, было верно.
Обладая непробиваемым упорством, Стоукс редко покидал пределы своего кабинета, а насаждаемую им в
«Давлендсе» педагогическую систему Том презирал. Ее
краеугольными камнями были обязательные общие собрания и обсуждения учебных планов — в соответствии с добрыми старыми традициями классических гимназий. Собрания проводились в строго христианском
духе, хотя третью часть учеников составляли индусы,
сикхи и мусульмане; закрытая школьная форма была
неукоснительным требованием даже в изматывающую
жару; учебные планы имели целью надеть смирительную рубашку на всех учителей, обладающих творческой жилкой, и ревниво оберегали школьную рутину от
посягательств с их стороны.
Том взял за правило иногда саботировать выполнение инструкций, хотя не побрезговал снискать расположение директора тем, что согласился преподавать основы религии, предмет, от которого открещивались все
остальные учителя. И теперь ему в голову пришла циничная мысль, что Стоукс не хочет его отпускать, боясь, что не найдет подходящей замены на это место.
— Том, вы все еще не можете справиться со своей
утратой?
Приехали. Остальные избегали затрагивать эту тему. Правда, нельзя было отрицать, что в течение всех
этих месяцев после гибели Кейти Стоукс был с ним
особенно добр, мягок и даже предупредителен.
— Да нет, я вовсе не из—а этого, честное слово.
— И не из-за той надписи?..
— Нет. Я уже говорил: просто решил сменить обстановку.
— Правда?
— Правда…
Стоукс поднялся, кресло со скрипом проехалось
по полу. Он обошел вокруг стола и протянул Тому
свою большую ладонь, ожидавшую, чтобы ее пожали.
— Если вам понадобится рекомендация…
— Спасибо, я учту.
На этом аудиенция закончилась.
Позади были тринадцать лет преподавательской работы. Ему уже тридцать пять, а потом, если он, конечно,
дотянет до столь почтенного возраста, будет шестьдесят
пять, и у него возникло ощущение, будто он уходит на
пенсию. На память о минувшем учебном годе у него
остались первые седые волоски. Он забрался в свой
проржавевший «форд-эскорт». В ушах у него звучали
раскаты пропетого на собрании гимна. Около школьных ворот бесцельно прогуливались несколько учеников. Среди них была и Келли. Проезжая мимо, Том
кивнул ей. Выехав из ворот, он нажал на газ и оставил
«систему образования» в прошлом.