Отрывок из книги
О книге Александра фон Шёнбурга «Все, что вы хотели знать о королях, но не решались спросить»
Королева Мария, бабушка теперешней королевы
Англии, урожденная принцесса Текская, имела
странную привычку. Каждый раз, интересуясь делами
одного из своих подданных, она спрашивала:
— Как дела у вашей бедной матушки? —
Или: — Как дела у вашей бедной дочери?
Она часто произносила слово «бедная», и при
дворе гадали, что именно она имела в виду. А все
обстояло очень просто: бедным, по мнению королевы
Марии, был всякий, кто не имел королевского
происхождения. И как же она была права! При
моей первой встрече с королевой Елизаветой II мне
тоже пришлось в этом убедиться. Дело было накануне
свадьбы принца Эдварда с Софи Рис-Джонс.
Принц Эдвард, как младший сын королевы, не мог
претендовать на государственный праздник, и королевская
семья, вероятно, почувствовала большое
облегчение от того, что эту свадьбу можно отметить
как семейное торжество. В Виндзор была приглашена
и куча немецких родственников. Среди них —
внучатая племянница, принцесса Ирина Гессенская,
и некий журналист, вот уже несколько недель женатый на ней, — я. Право присутствовать на семейном
празднике в Виндзорском замке — для журналиста
вещь необычная. Скорее уж сутенер из района Сан-
Паули получит приглашение на чай к Папе Римскому.
Думаю, нет ни одной профессии, к которой в
Виндзоре относятся с таким нескрываемым презрением,
как профессия репортера. Особенно решительно
высказывается о журналистах двоюродный дед
Ирины принц Филипп. Когда во время визита на
Гибралтар ему показывали знаменитую Обезьянью
скалу, то он очень громко, чтобы могла слышать вся
орда обступивших его журналистов и фотографов,
спросил:
— Ну и кто тут обезьяны, а кто — репортеры?
Во время государственного визита в Пакистан
один из папарацци свалился с высокой лестницы,
где он пытался найти наиболее удачный ракурс для
фотографии. Сочувственный комментарий принца
Филиппа:
— Надеюсь, он сломал себе шею.
Так что я поостерегусь и не стану подтверждать
наихудших опасений великодушных хозяев приема,
распространяясь о подробностях моего пребывания в
Виндзоре. Такое оскорбление святая святых может
повлечь за собой тяжелые последствия. В одной из
следующих глав я расскажу, что случилось с теми,
кто на это решился. Здесь же я хочу просто описать,
как все было со мной, как я себя чувствовал,
неожиданно оказавшись в английской королевской
семье. Пребывание при королевском дворе требует
чрезвычайного напряжения, все время думаешь,
как бы не сделать или не сказать что-то не так.
Приходится контролировать любое движение, любой
вздох, ведь не хочется кому-то не понравиться,
все душевные силы направлены только на одно: постоянно
объясняешь себе поведение остальных придворных
и с утра до вечера непрерывно находишься
в состоянии повышенного внимания. Все это очень,
очень утомительно.
Уже в первый вечер в Виндзоре меня посадили
рядом с королевой. Очевидно, королева хотела
оценить мужа своей внучатой племянницы.
Ее положение таково, что она почти никогда не
встречается с людьми, которые в ее присутствии
не чувствуют себя крайне напряженно. Одна из
придворных дам позднее рассказала мне, что за
долгие годы королеве пришлось привыкнуть к самым
странным реакциям. Даже могущественные
государственные деятели вдруг начинают заикаться,
когда оказываются перед ней, другие от одного
только смущения говорят такое, чего стыдятся
потом и через много лет. К счастью, к исконным
королевским добродетелям относится умение как
можно быстрее помочь собеседнику выбраться
из сложного положения и, в случае необходимости,
спасти его от мучительного позора. Когда
однажды генерал де Голль незадолго до конца
своего правления был приглашен со своей женой
Ивонной на ужин в Виндзоре, кто-то через стол
спросил мадам де Голль, чего она особенно ждет
от предстоящей жизни на покое. Мадам де Голль
ответила — тут надо представить себе ее английский
с очень сильным французским акцентом:
— A penis!
Тишина. Неприкрытый ужас. Даже обслуга
ошалела и замерла. Пока молодая королева не
спасла положение и не перевела на нормальный
английский то, что попыталась сказать мадам де
Голль:
— A, поняла: happiness, счастья.
Но когда во время ужина я сидел рядом с королевой,
то благодаря поданному перед этим сухому
мартини ощущение, что я — на Страшном суде,
уступило место какому-то задору. Я был готов разговаривать.
Но о чем, собственно, разговаривают
с королевой между закуской и главным блюдом?
Ответ: поначалу вообще ни о чем. Я сидел в своем
старом-престаром смокинге, к счастью любезно
вычищенном одним из королевских слуг, и ждал,
чтобы королева удостоила меня хотя бы одним словом.
Или, по меньшей мере, взглядом! Но этого не
происходило. Я оставался для нее пустым местом.
Мне было не известно одно правило (кто-нибудь
мог бы меня и предупредить!): беседа при английском
дворе подчиняется другим законам, чем на
континенте. Если в Европе весьма непринужденно
разговаривают по очереди то с соседом справа, то
с соседом слева, то здесь принято первую половину
приема болтать со своим соседом с правой стороны,
а вторую — с соседом слева. Я сидел слева от
королевы. Когда она наконец повернулась ко мне,
я уже был в некотором ступоре от шока.