Рядом с ним Джон Майер — жалкий дилетант

Глава из романа Лорен Вайсбергер «Прошлой ночью в „Шато Мармон“»

О книге Лорен Вайсбергер «Прошлой ночью в „Шато Мармон“»

— Куда нас привезли? — недовольно бурчала Брук,
выйдя из такси и оглядывая темный пустынный переулок
в западном Челси. Черные ботфорты, купленные на распродаже, упорно сползали с бедер.

— В сердце района галерей, Брук. «Авеню» и «1-ОУК»
буквально за углом.

— А что такое «Авеню» и «1-ОУК»?
Нола только головой покачала:

— Ну, хоть выглядишь прилично. Джулиан будет гордиться такой красавицей женой.

Брук понимала, что подруга старается ее приободрить. Сегодня как раз Нола выглядела сногсшибательно.
Она затолкала жакет от костюма и скромные лодочки в
огромную сумку от Луи Вюиттона, надев массивное ожерелье из множества цепочек и туфли от Лабутено на непомерно высоких каблуках, нечто среднее между ботильонами и босоножками. На любой другой подобные аксессуары выглядели бы вульгарной дешевкой, ведь их
дополняли алая помада, телесного цвета сетчатые колготы и черный кружевной бюстгальтер, просвечивавший
под топом, но Нола выглядела одновременно игриво и
авангардно. Юбка-карандаш от дорогого костюма, уместного в самой консервативной деловой обстановке на
Уолл-стрит, подчеркивала круглые ягодицы и идеальные
ноги хозяйки. Будь это не Нола, а какая-нибудь другая
девушка, Брук возненавидела бы ее всей душой.

Она сверилась с блэкберри.

— Между Десятой и Одиннадцатой. Стало быть, мы
на месте. Ну и куда дальше идти?

Из темного угла метнулась тень, и Брук взвизгнула.

— Спокойно! Она тебя боится больше, чем ты ее. — 
Нола отмахнулась от крысы, сверкнув броским, «вечерним» кольцом.

Брук поспешила перейти улицу: дома с четными номерами очень кстати находились на противоположной
стороне.

— Тебе легко говорить — ты можешь проткнуть ее
насквозь одним ударом каблука, а я беззащитна в этих
сваливающихся ботфортах!

Нола, смеясь, грациозно посеменила за Брук.

— По-моему, нам сюда, — сказала она, указывая на
единственный дом, который не казался заброшенным.

По короткой лестнице они спустились к глухой, без
стекол, двери в подвал. Джулиан объяснял, что презентации такого рода не проводятся в каком-то раз и навсегда выбранном месте- музыкальный шоубиз всегда подыскивает трендовый клуб или галерею, чтобы вызвать
слухи и обеспечить рекламу, и все равно Брук ожидала
увидеть подобие паба «У Джо». А это что? Ни очереди на улице, ни объявления о вечернем выступлении над входом. Не было даже недовольной девицы с клипбордом,
требующей, чтобы все отступили назад, не напирали и
ожидали приглашения.

Брук не могла избавиться от некоторой тревоги, пока
не потянула на себя тяжелую, как в склепе, дверь, очутившись в теплом коконе полутьмы, приглушенного смеха и отчетливого, хотя и слабого, запаха марихуаны. Зал
был размером с большую гостиную, а стены, диваны и
даже барная стойка в углу были обтянуты ворсистым бордовым бархатом. Единственная лампа, водруженная на
пианино, мягко освещала пустой круглый табурет. Сотни крошечных огоньков свечей множились, отражаясь в
зеркальных столешницах и потолке, создавая неожиданно
чувственную обстановку в стиле восьмидесятых.

Собравшиеся выглядели так, словно их неожиданно
выдернули с коктейльной вечеринки у бассейна в Санта-Барбаре и чудесным образом перенесли в Нью-Йорк.
Человек пятьдесят, в основном все молодые и красивые,
расхаживали по зальчику, потягивая напитки со льдом
из низких бокалов и выпуская клубы сигаретного дыма
длинными томными струями. Почти все мужчины были
в джинсах, а те немногие, кто не успел сменить строгие
костюмы, сняли галстуки и расстегнули воротнички рубашек. Из женщин почти никто не надел шпильки и маленькие коктейльные платья, ставшие своеобразной манхэттенской униформой- все пришли в туниках с красивым
рисунком, звенящих серьгах с подвесками и джинсах настолько облегающих, что Брук с трудом удержалась от
желания немедленно снять и спрятать свое черное платье-свитер. Некоторые повязали хипповые хайратники,
распустив роскошные волосы до самой талии. Никто не
выглядел скованным или напряженным, как бывает на
Манхэттене, отчего волнение Брук мгновенно усилилось.

Такой обстановки и такой публики на выступлениях
Джулиана еще не было. Кто эти люди, и почему все до
единого выглядят в тысячу раз лучше, чем она?

— Выдыхай, выдыхай, — шепнула Нола ей на ухо.

— Если уж я нервничаю, каково Джулиану?

— Не нагнетай. Пошли, возьмем себе чего-нибудь выпить. — Нола отбросила назад светлую прядь и протянула руку, но не успели они сделать и шага, как Брук услышала знакомый голос.

— Красное, белое или что-то покрепче? — спросил
Трент, возникая рядом как по волшебству. Он был одним из немногих гостей, одетых в костюмы, и, казалось,
ощущал неловкость, впервые за много дней выбравшись
из больничных стен.

— Привет! — обняла его Брук. — Нолу ты, конечно,
помнишь?

— Еще бы, — улыбнулся Трент, целуя Нолу в щеку.

Что-то в его тоне говорило: «Конечно, я тебя помню, ты
же ушла тогда с моим другом, и парень еще долго был
под впечатлением от твоей изобретательности в постели», — но он был слишком скромен, чтобы шутить на эту
тему даже спустя несколько лет.
Впрочем, Нола излишней скромностью не страдала.

— Как там Лиэм? Так классно с ним было! — сказала
она, широко улыбаясь. — Очень, очень классно.

Они с Трентом многозначительно переглянулись и
засмеялись.

— Так, ладно, Трент, поздравляю с помолвкой, — вмешалась Брук. — Когда познакомишь с невестой? — Она
не решилась произнести имя Ферн, боясь рассмеяться.
Ну кто догадался назвать девочку Папоротником?

— Мы почти никуда не ходим вместе, кроме работы.
Видимо, вы встретитесь только на нашей свадьбе.

Бармен помахал Тренту, который вопросительно повернулся к девушкам.

— Красное, — сказали они хором и стали смотреть,
как бармен наливает три бокала калифорнийского каберне. Трент галантно подал бокалы дамам, осушил свой двумя жадными глотками и робко обратился к Брук:

— Я мало тусуюсь.

Нола извинилась и отправилась кружить по залу.
Брук улыбнулась Тренту:

— Расскажи же о ней. Когда свадьба?

— Да что рассказывать… Ферн из Теннесси, семья
очень большая, праздновать будем в доме ее родителей.
Свадьба в феврале.

— О, да у вас все на мази? Ну что ж, поздравляю!

— Пожениться — единственный способ видеться где-нибудь, кроме больницы.

— Значит, семья из двух гастроэнтерологов?

— Ну да, получается, так. Но меня больше интересует обследование и диагностика — ты не представляешь,
какое оборудование сейчас делают! — а Ферн привлекают патологии брюшной полости и болезнь Крона. — 
Трент замолчал на секунду, размышляя над сказанным,
и расплылся в улыбке: — Отличная девушка. Вот увидишь, вы поладите.

— Привет, старина! — Подошедший Джулиан хлопнул Трента по спине. — Конечно, поладим, она же будет
твоей женой. С ума сойти! — Джулиан подался вперед и
страстно поцеловал Брук в губы. Она ощутила приятнейший вкус, вроде мятного шоколада. Когда муж оказался
рядом, ей сразу стало спокойнее.

Трент засмеялся:

— С ума сойти, что мой кузен свободной профессии
женат уже пять лет! Это тоже неслабо.

В такие вечера Брук особенно гордилась, что она —
жена Джулиана. Он был в своем привычном образе, не
изменившемся за несколько лет: белая футболка, джинсы «Ливайс» и вязаная шапчонка. Самый заурядный вид,
но для Брук не было ничего сексуальнее. Шапочка была
фирменной фишкой Джулиана, самой специфической и
узнаваемой чертой его сценического облика, но Брук знала: дело не только в этом. В прошлом году Джулиан жутко расстроился, заметив маленькую плешь на макушке,
где волосы давно начали редеть. Брук уверяла мужа —
это практически незаметно, но тот ничего не желал слушать. Строго говоря, за шесть лет лысинка действительно увеличилась, но Брук не желала этого признавать.

Никто, видя соблазнительные темные кудри, выбивавшиеся из-под шапочки, не подозревал, что Джулиан
прикрывает лысеющую маковку, а в глазах Брук это лишь
добавляло мужу привлекательности, делая его немного беззащитным и уязвимым. Она втайне гордилась, что единственная видит Джулиана без шапки, когда дома он стягивает ее и встряхивает кудрями. Скажи Брук кто-нибудь
раньше, что в этом она будет видеть нечто сексуальное, она
только посмеялась бы, а между тем так и вышло.

— Волнуешься? — спросила Брук, вглядываясь в лицо
мужа и силясь понять, что у него на душе.

Всю неделю Джулиан почти не ел и не спал, а сегодня
днем его даже вырвало от волнения, но стоило Брук заговорить об этом, как он тут же уходил в себя. Она хотела сопровождать его на презентацию, но он настоял, чтобы она поехала с Нолой — ему требовалось кое-что обсудить с Лео, приехать пораньше и проверить, все ли
готово. Видимо, все шло как надо.

— Я готов, — решительно кивнул он. — Чувствую
себя отлично.

Брук поцеловала мужа в щеку, зная, что он измотан
нервотрепкой, и гордясь его самообладанием.

— Выглядишь ты хорошо — именно готовым. Собранным. Ты произведешь фурор.

— Думаешь? — Он отпил сладкой содовой. Брук заметила, что костяшки его пальцев побелели. Джулиану
страшно хотелось выпить чего-то покрепче, но он никогда не пил перед выступлением.

— Любимый, когда садишься за пианино, ты думаешь
только о музыке. Сегодняшний вечер ничем не отличается
от выступления в «Никс». Ты помни, публика тебя любит.
Просто будь собой, и здесь тебя тоже примут на ура.

— Да-да, слушай ее, — подхватил незнакомый мужской голос.

Обернувшись, Брук увидела потрясающего красавца,
такие редко попадались ей на жизненном пути. Незнакомец был выше Брук не менее чем на шесть дюймов,
отчего она сразу почувствовала себя хрупкой и тоненькой. Она в тысячный раз пожалела, что Джулиан не такой высокий, как этот мужчина, но тут же запретила себе
об этом думать: может, и Джулиан мечтает о жене с фигурой Нолы! Незнакомец обнял Брук за плечи и на миг
прижал к себе. Она вдохнула запах его одеколона — резкий, но тонкий и явно дорогой — и покраснела.

— Вы, должно быть, жена Джулиана, — сказал он, целуя ее в макушку, интимно и равнодушно одновременно. Голос отнюдь не был низким, как можно было ожидать от человека такого роста и сложения.

— Лео, познакомься с Брук, — представил их друг
другу Джулиан. — Брук, это Лео, мой новый суперменеджер.

Мимо прошла роскошная азиатка- Лео подмигнул
красавице. Где носит Нолу? Нужно обязательно предупредить ее заранее и повторять почаще, что на Лео охота
запрещена. Задача обещала быть сложной — Лео как раз
в ее вкусе. Вечерняя рубашка неожиданного розового
цвета была расстегнута чуть ниже, чем обычно решаются мужчины, и оттеняла красивый загар — достаточно
темный, но без намека на солярий или аэрозоль. Пояс брюк
сидел на бедрах, сами брюки были по-европейски узкими.
При таком ансамбле обычно ожидаешь увидеть приглаженные назад и закрепленные гелем волосы, но темные густые завитки Лео падали на глаза. Единственный недостаток, который у него имелся, по мнению Брук, — шрам,
рассекавший надвое правую бровь маленькой четкой
линией, но это ему даже шло, устраняя впечатление излишней ухоженности и неестественного совершенства.
И еще в нем не было ни унции лишнего жира.

— Здравствуйте, Лео, — сказала Брук. — Джулиан
много о вас рассказывал…

Лео не слушал, он повернулся к Джулиану:

— Я только что узнал, ты выступаешь последним. Первый пошел, второй пошел, а потом ты. — Говоря, Лео пристально смотрел куда-то за плечо Джулиана.

— Это хорошо или плохо? — вежливо осведомилась
Брук. Джулиан уже говорил ей, что музыканты, которые
должны выступать на сегодняшней презентации, ему не
соперники. В числе заявленных исполнителей были, например, «Эр энд би» — группа, которую называли новыми
«Бойз 2 Мен», и татуированная с ног до головы исполнительница в стиле кантри, с косами и в платье с оборками.
Лео смотрел в зал. Проследив за его взглядом, Брук
увидела, что он разглядывает Нолу, вернее, ее обтянутые юбкой ягодицы, и решила пригрозить подруге изгнанием и даже чем-то похуже, если та хоть близко к Лео
подойдет.

Суперменеджер кашлянул и отпил виски.

— Крутая девица. Не то чтобы я готов запасть на нее,
но она вызывает интерес. По-моему…

Его прервали голоса, затянувшие короткую гармонию
а капелла. В зале не было сцены, лишь пустой пятачок
возле пианино, и сейчас там стояли, наклонившись к
микрофону, четверо молодых афроамериканцев. Несколько мгновений казалось, что это действительно хорошая соул-группа, но когда трое исполнителей отступили назад, солист начал монотонно бубнить о своем
детстве на Гаити. Собравшиеся с интересом внимали.

— Слушай, Джулиан, — сказал Лео, — забудь, где ты,
зачем ты здесь, и просто делай свое дело.

Джулиан решительно кивнул и даже топнул ногой:

— Понял.

Лео показал на дальний угол комнаты:

— Пошли готовиться.

Брук приподнялась на мысочки и поцеловала Джулиана в губы. Стиснув ему руку, она сказала:

— Я буду здесь все время, но ты о нас не думай. Закрой глаза и выступай на разрыв аорты.
Он с благодарностью взглянул на жену, но не нашелся с ответом и исчез с Лео. Не успела Брук допить бокал,
как один из представителей «Сони», занимающейся поисками новых талантов, объявил в микрофон выступление Джулиана.

Брук осмотрелась в поисках Нолы — та весело болтала у бара с молодыми людьми. Хорошо, хоть Трент рядом. Брук прошла к бархатному диванчику, куда он жестом предложил ей присесть. Она села на краешек и нервно собрала волосы. Судорожно копаясь в сумке, она
никак не могла найти заколку.

— Держи, — сказала красавица азиатка, которой несколько минут назад подмигнул Лео. Она стянула коричневую резинку с запястья и протянула Брук. — У меня
их сто штук.

Брук замялась на секунду, не зная, как поступить. Девушка улыбнулась:

— Бери, не стесняйся. Я сама терпеть не могу, когда
волосы лезут в глаза. Но если бы у меня были такие волосы, я бы их никогда не собирала.

— Спасибо. — Брук проворно соорудила конский хвост.
Она хотела сказать что-то еще, вроде того, что она никому не пожелает быть рыжей, но тут Джулиан сел за инструмент, и она услышала, как дрогнул его голос, когда
он благодарил собравшихся за оказанную честь.

Азиатка отпила из своей бутылки пива и спросила:

— Ты его уже слышала?

Брук кивнула, мысленно взмолившись, чтобы девушка замолчала. Больше всего ее сейчас волновало, расслышал ли кто-то еще в зале чуть заметную детонацию в голосе Джулиана.

— Потому что если нет, то это что-то. Самый сексуальный певец, которого я видела.

Это замечание отвлекло Брук настолько, что она повернулась к азиатке:

— Что?!

— Ну да, Джулиан Олтер, — подтвердила та, указав
на пианиста. — Я слышала его пару раз на разных тусовках. Он кое-где выступает регулярно. Должна сказать,
он обалденно хорош. Рядом с ним Джон Майер просто
любитель.

Джулиан заиграл «Ушедшему», трогательную песню
о мальчике, потерявшем старшего брата, и Брук поймала на себе взгляд Трента: во всем зале, кроме нее, только
он знал историю создания этой песни. Джулиан был един-
ственным ребенком у родителей, но Брук знала, что он
часто думает о старшем брате, который умер во сне младенцем. Олтеры никогда не говорили о Джеймсе, но Джулиан пережил период болезненной одержимости неотступной мыслью — каким бы мог вырасти брат и как пошла бы его собственная жизнь, будь у него старший брат.

Пальцы пианиста коснулись клавиш, и в зале зазвучали первые аккорды, постепенно усиливаясь мощным
крещендо. Охваченная ревнивым беспокойством, Брук
теперь могла думать только об азиатке, сидевшей сзади.
Она готова была дать ей пощечину и обнять в одно и то
же время. Ей претили восторги экзотической красавицы по поводу сексуальности Джулиана — за годы брака
Брук так и не привыкла к восторженным поклонницам
мужа, а такие честные и откровенные признания вообще были большой редкостью.

— Вы так считаете? — спросила Брук, вдруг остро пожелав, чтобы собеседница повторила свои слова.

— Безусловно. Я сто раз говорила о нем своему боссу, но «Сони» все-таки заполучили его раньше. — Азиатка
замолчала, потому что Джулиан заиграл громче. Когда он
откинул голову и запел нарочито нескладный, эмоциональный припев, ее взгляд стал совсем знойным. Брук досадливо подумала — восторг мешает девице рассмотреть обручальное кольцо на пальце Джулиана.
Брук отвернулась и стала слушать, еле сдерживаясь,
чтобы не начать подпевать. Она знала песню наизусть.

Говорят, Техас — земля обетованная.
Глотая дорожную пыль, становишься мужчиной.
Ослепший, подавленный, одинокий в любви,
С руками в шрамах и надломленной душой.

Он был мечтой своей матери, но стал горсткой праха,
Мой брат, твоя рука выскользнула из моей,
Как параллельные линии, мы не пересечемся.
Я пою для ушедшего, я пою для ушедшего.

Женщина сидит в комнате одна,
Одна в тихом доме, как в могиле.
А мужчина пересчитывает бриллианты в своей короне.
Но не измерить в фунтах потерянную драгоценность.

Он был мечтой своей матери, но стал горсткой праха,
Мой брат, твоя рука выскользнула из моей,
Как параллельные линии, мы не пересечемся.
Я пою для ушедшего, я пою для ушедшего.

Мне снятся голоса за дверью,
Я помню, как говорили — ты больше не придешь.
Ты не поверишь, как стало тихо.
В опустевшем сердце поселилось горе.

Он был мечтой своей матери, но стал горсткой праха,
Мой брат, твоя рука выскользнула из моей,
Как параллельные линии, мы не пересечемся.
Я пою для ушедшего, я пою для ушедшего.

Джулиан закончил песню под аплодисменты — искренние, бурные — и без паузы начал следующую. Он
поймал свой ритм- волнение, неуверенность исчезли, остался лишь знакомый блеск выступившего пота на руках и лице и сосредоточенно сведенные брови. Так всегда было, когда он пел баллады, над которыми работал
месяцы, а то и годы. Сверкнула молнией вторая песня,
началась и закончилась третья, и не успела Брук опомниться, а зрители уже восторженно кричали, требуя исполнить что-то на бис. Джулиан казался довольным и
несколько растерянным — он получил четкие инструкции спеть три песни за отведенные двенадцать минут, но,
видимо, получив добро от кого-то за несуществующими
кулисами, улыбнулся, кивнул и заиграл одну из самых
ярких своих композиций. Аудитория буквально взревела от удовольствия.

Когда Джулиан встал, оттолкнул табурет и сдержанно поклонился, атмосфера в зале заметно изменилась.

Шумное одобрение, хлопки и свистки уступили место
ощущению сопричастности чему-то важному. Брук, которую со всех сторон обступили фанатки Джулиана, встала,
и тут же рядом возник Лео. Он с явным нежеланием поздоровался с азиаткой, назвав ее по имени — Юми, но та лишь
смерила его взглядом и отошла прочь. Не успела Брук над
этим поразмыслить, как Лео слишком крепко схватил ее за
руку и притянул так близко, что на долю секунды ей показалось — он хочет ее поцеловать.

— Готовься, Брук. Готовься к сумасшедшей гонке. Сегодня только старт, а впереди — продолжение: настоящее безумие.

Купить книгу на Озоне

Элизабет Гилберт. Есть, молиться, любить

Отрывок из романа

Что это за книга, или Загадка сто девятой бусины

В Индии, особенно в путешествиях по святым местам и ашрамам,
повсюду встречаются люди с четками на шее. Такие же четки
висят на шеях голых костлявых йогов устрашающего вида,
глядящих на вас с фотографий, развешанных на каждом шагу.
(Правда, иногда на них встречаются и откормленные йоги с
добродушной улыбкой.) Эти четки называются джапа-мала.
В Индии их использовали веками: они помогают индуистам и
буддистам поддерживать сосредоточение во время религиозной
медитации. Четки берут в одну руку и перебирают пальцами
по кругу — одно повторение мантры на каждую бусину.
В эпоху религиозных войн средневековые крестоносцы, придя
на Восток, увидели, как местные молятся и перебирают джапа-мала.
Обычай им понравился, и они привезли четки в Европу.

В традиционной джапа-мала сто восемь бусин. У восточных
философов-мистиков число «сто восемь» считается самым благоприятным:
совершенное трехзначное число, которое делится
на три, а составляющие его цифры «один» и «восемь» при сложении
образуют девятку — три умножить на три. Цифра «три», в
свою очередь, воплощает идеальное равновесие, и это понятно
любому, кто когда-либо видел Святую Троицу или простой барный табурет. Так как моя книга посвящена попыткам найти равновесие,
я решила организовать ее по типу джапа-мала. В ней
сто восемь глав, или бусин. Цепочка из ста восьми историй делится
на три больших раздела, посвященных Италии, Индии и
Индонезии, — ведь именно в эти три страны меня завел поиск
собственного Я, которому я посвятила целый год. Выходит, что
в каждом разделе по тридцать шесть глав, и это число имеет для
меня особенное, личное значение — я пишу эту книгу на тридцать
шестом году жизни.

Но довольно нумерологии — иначе вы начнете зевать, так и
не начав читать. Хочу только сказать, что сама идея нанизать одну
историю на другую, подобно бусинам джапа-мала, кажется
мне такой удачной, потому что в ней есть структура. Искренний
духовный поиск всегда был связан со строгой самодисциплиной
и остается таким и сейчас. Истину не нащупать случайно,
разбрасываясь по пустякам, даже в наш век, когда вся жизнь —
сплошное разбрасывание по пустякам. Четкая структура пригодилась
мне и в духовных поисках, и в написании книги; я старалась
не отвлекаться от «перебирания бусин», чтобы все внимание
было сосредоточено на цели.

Но это еще не все. У джапа-мала есть еще одна, дополнительная
бусина — специальная, сто девятая. Она висит за пределами
совершенного круга из ста восьми как медальон. Раньше я думала,
эта бусина — что-то вроде запасной на непредвиденный случай,
как пуговка, пришитая изнутри к дорогому свитеру, или
младший сын в королевском семействе. Но оказалось, сто девятая
бусина служит более высокому предназначению. Когда во
время молитвы пальцы доходят до этой бусины, отличной от
остальных, следует прервать глубокую медитацию и вознести
благодарность духовным учителям. Моя сто девятая бусина —
Предисловие. Я хочу взять паузу в самом начале и поблагодарить
всех учителей, которые явились ко мне в этот год, порой
принимая любопытные обличья.

Однако больше всего я благодарна своей гуру, позволившей
мне учиться в ее ашраме в Индии. Эта женщина — само воплощение
человечности. Думаю, сейчас самое время прояснить
еще вот что: в книге описаны исключительно мои личные впечатления
от пребывания в Индии. Я — не теолог и не официальный
представитель какого-либо течения. Именно поэтому не называю имени своей гуру — кто я такая, чтобы говорить от ее
имени? Учение этой женщины говорит само за себя. Я также не
упоминаю название и местоположение ее ашрама. Этому замечательному
месту ни к чему лишняя реклама, и оно просто не
справится с наплывом желающих.

И наконец, последняя благодарность. Имена некоторых людей
изменены по разным причинам, но, что касается учеников
индийского ашрама (индийцев и европейцев), я решила изменить
их все. Я уважаю тот факт, что большинство людей отправляются
в духовное паломничество не затем, чтобы их имена потом
всплыли в какой-то книге. (Кроме меня, конечно.) Я сделала
лишь одно исключение для своего правила всеобщей анонимности:
Ричард из Техаса. Его на самом деле зовут Ричард, и он на
самом деле из Техаса. Мне захотелось назвать его настоящее
имя, потому что этот человек сыграл в моей жизни важную
роль.

И последнее: когда я спросила Ричарда, как он относится к
тому, что в книге будет написано о его алкогольно-наркотическом
прошлом, он сказал, что ничуть не возражает.

Ричард ответил: «Я и сам хотел, чтобы все об этом узнали, но
не знал, как лучше сказать».

Но об этом потом. Сначала все-таки была Италия…

Книга первая

Италия, или «Ты — то, что ты ешь», или 36 историй о поиске наслаждения

1

Вот бы Джованни меня поцеловал…

Но это плохая идея, и причин тому миллион. Для начала —
Джованни на десять лет меня моложе и, как и большинство итальянцев
до тридцати, до сих пор живет с мамой. Одно это делает его
сомнительной кандидатурой для романтических отношений,
тем более со мной — писательницей из Америки, недавно пережившей
коллапс семейной жизни и измученной затянувшимся на
годы разводом, за которым последовал новый горячий роман,
разбивший мое сердце вдребезги. Из-за сплошных разочарований
я стала угрюмой, злой на весь мир и чувствовала себя столетней
старухой. К чему тяготить милого, простодушного Джованни
рассказами о моем несчастном покалеченном самолюбии? Да и к
тому же я наконец достигла того возраста, когда женщина волей-неволей
начинает сомневаться в том, что лучший способ пережить
потерю одного юного кареглазого красавчика — немедленно
затащить в койку другого, такого же. Именно поэтому у меня
уже много месяцев никого не было. Мало того, по этой самой причине
я решила дать обет целомудрия на целый год.

Услышав это, смышленый наблюдатель непременно спросил
бы: тогда почему из всех стран на свете я выбрала именно Италию?

Хороший вопрос. Это все, что приходит в голову, особенно
когда напротив сидит неотразимый Джованни.

Джованни — мой языковой партнер. Звучит двусмысленно, но
ничего такого в этом нет (увы!). Мы всего лишь встречаемся несколько
вечеров в неделю в Риме, где я живу, чтобы попрактиковаться
в языках. Сначала говорим по-итальянски, и Джованни
терпит мои ошибки; потом переходим на английский — и тогда
уж моя очередь быть терпеливой. С Джованни мы познакомились
через несколько недель после моего приезда в Рим, благодаря
объявлению в большом интернет-кафе на пьяцца Барбарини —
того, что стоит прямо напротив фонтана с атлетичным тритоном,
дующим в рог. Он (Джованни, не тритон) повесил на доске
листовку: итальянец ищет человека с родным английским для
разговорной практики. Рядом висело в точности такое объявление,
слово в слово, даже шрифт был одинаковый — только адреса
разные. На одном объявлении был имейл некоего Джованни, на
втором — Дарио. Но вот их домашние телефоны совпадали.

Положившись на интуицию, я отправила письма обоим одновременно
и спросила по-итальянски: «Вы, случаем, не братья?»

Джованни ответил первым, прислав весьма провокационное
сообщение. «Лучше. Мы — близнецы».

Ну как тут не согласиться — двое лучше, чем один. Высокие,
смуглолицые, видные и неотличимые друг от друга, обоим по двадцать
пять, и у обоих огромные карие глаза с влажным блеском —
типичные итальянские глаза, от которых у меня мурашки бегут по
коже. Познакомившись с близнецами лично, я невольно засомневалась,
не стоит ли мне внести кое-какие поправки в свой обет целомудрия.
Например, хранить целомудрие, но сделать исключение
для двоих симпатичных двадцатипятилетних близнецов из
Италии? Тут я вспомнила одну свою знакомую, которая, будучи вегетарианкой,
все же никогда не может отказаться от бекончика…
В мыслях уже складывался текст письма для «Пентхауса»:

…Стены римского кафе освещали лишь дрожащие свечи,
и было невозможно понять, чьи руки ласкают…

Ну уж нет.

Нет, нет и еще раз нет.

Я оборвала фантазию. Не время сейчас искать приключений
на свою голову и (что неизбежно) усложнять и без того запутанную
жизнь. Мне нужно исцеление и покой, а их способно подарить
лишь одиночество.

Как бы то ни было, к середине ноября (то есть к сегодняшнему
дню) мы с Джованни, который оказался скромным и прилежным
парнем, стали хорошими друзьями. Что касается Дарио,
более взбалмошного из двоих, то его я познакомила со своей
очаровательной подружкой Софи из Швеции, и они проводили
время вместе, практикуя совсем другое. Мы же с Джованни только
говорили. Мы ужинали вместе и общались вот уже несколько
чудесных недель, исправляя грамматические ошибки за пиццей,
и сегодняшний вечер был не исключением. Новые идиомы,
свежая моцарелла — словом, приятное вечернее времяпрепровождение.

Сейчас полночь, стоит туман, и Джованни провожает меня
домой по римским закоулочкам, петляющим вокруг старинных
зданий, подобно змейкам-ручейкам в тенистых зарослях кипарисовых
рощ. Вот мы и у двери моего дома, стоим лицом к лицу.
Джованни обнимает меня по-дружески. Уже прогресс, первые
несколько недель он отваживался лишь пожать мне руку. Останься
я в Италии еще годика на три, глядишь — набрался бы
храбрости для поцелуя. А вдруг он прямо сейчас меня поцелует?
Здесь, на пороге… ведь есть еще шанс… и мы стоим, прижавшись
друг к другу в лунном свете… это, конечно, будет ужасной ошибкой,
но нельзя же упускать возможность, что он сделает это прямо
сейчас… ведь всего-то и нужно наклониться и… и…

И ничего.

Джованни отступает.

— Спокойной ночи, дорогая Лиз, — говорит он.

— Buona notte, caro mio, — отвечаю я.

Я в одиночестве поднимаюсь на четвертый этаж. Одна вхожу
в свою маленькую студию. Закрываю дверь. Меня ждет очередная
одинокая ночь в Риме. Долгий сон в пустой кровати в компании
итальянских разговорников и словарей.

Я одна, совсем одна, одна-одинешенька.

Мысль об этом заставляет меня выронить сумку, опуститься
на колени и прикоснуться к полу лбом. И там, на полу, я обращаюсь
ко Вселенной с искренней молитвой благодарности.

Сначала по-английски.

Потом по-итальянски.

И в довершение, чтобы уж наверняка, — на санскрите. 

2

Раз уж я стою на коленях, позвольте перенести вас на три года в
прошлое — в то самое время, когда началась эта история. Оказавшись
там, вы обнаружили бы меня в той же позе: на коленях,
на полу, бормочущей молитву.

Но, не считая позы, все остальное три года назад было совсем
не похоже на день сегодняшний. Тогда я была не в Риме, а в ванной
на втором этаже большого дома в пригороде Нью-Йорка.
Этот дом мы с мужем купили совсем недавно. Холодный ноябрь,
три часа ночи. Муж спит в нашей кровати. А я прячусь в ванной,
пожалуй, уже сорок седьмую ночь подряд и, как и все предыдущие
ночи, плачу. Плачу так горько, что наплакала уже лужу слез,
которая разлилась передо мной на кафельной плитке резервуаром
душевных радиоактивных отходов, — тут и стыд, и страх,
и растерянность, и печаль.

Не хочу больше быть замужем.

Мне очень не хотелось верить в это, но правда засела глубоко
внутри и не давала мне покоя.

Не хочу больше быть замужем. Не хочу жить в этом доме.
Не хочу иметь детей.

Но как это — не хочу детей?! Я же должна их хотеть! Мне тридцать
один год. Мы с мужем вместе восемь лет, женаты шесть, и вся
наша жизнь построена на уверенности, что после тридцати — самое
время остепениться — я наконец успокоюсь и рожу ребеночка.
Нам обоим казалось, что к тому времени я устану от постоянных
разъездов и с радостью поселюсь в большом доме, полном
хлопот, детишек и сшитых собственноручно лоскутных одеял. На
заднем дворе будет сад, а на плите — уютно побулькивающая кастрюлька
с домашним рагу. (Кстати, это весьма точное описание
моей матери, что еще раз доказывает, как трудно было мне отделить
себя от этой властной женщины, в чьем доме я выросла.) Но
мне все это было не нужно. Я осознала это с ужасом. Мне исполнилось
двадцать восемь, двадцать девять, и вот уже неизбежная
цифра тридцать замаячила на горизонте, как смертный приговор.
Тогда я и поняла, что не хочу заводить ребенка. Я все ждала, когда
это желание появится, а оно все не приходило и не приходило.
А ведь мне прекрасно известно, что значит желать чего-то.
И ничего подобного я не чувствовала. Мало того, мне все время
вспоминалось, что сказала сестра, когда кормила грудью своего
первенца: «Родить ребенка — это как сделать наколку на лбу. Чтобы
решиться на такое, надо точно знать, что тебе этого хочется».

Но разве можно теперь дать задний ход? Ведь у нас все идет
по плану. Ребенок запланирован на этот год. По правде говоря,
мы уже несколько месяцев упорно пытаемся зачать. Но ничего
не происходит (разве что — в порядке издевательской насмешки
над беременными? — у меня началась психосоматическая
утренняя тошнота: каждое утро дарю туалету свой завтрак).
А каждый месяц, когда приходят месячные, я украдкой шепчу в
ванной: «Спасибо, Господи, спасибо, спасибо за то, что еще хотя
бы месяц у меня будет моя жизнь…»

Я пыталась убедить себя в том, что со мной все в порядке. Все
женщины наверняка чувствуют то же самое, когда пытаются забеременеть.
(Это чувство я характеризовала как «противоречивое», хотя вернее было бы сказать «чувство всепоглощающего
ужаса и паники».) Так я и уговаривала себя, что со мной все нормально,
хотя все свидетельствовало об обратном. Взять хотя бы
одну знакомую, которую я встретила на прошлой неделе. Она
только что узнала, что беременна, — после двух лет лечения от
бесплодия, которое обошлось ей в кругленькую сумму. Она была
в экстазе. По ее словам, она всегда мечтала стать матерью. Годами
тайком покупала одежду для новорожденных и прятала ее
под кроватью, чтобы муж не нашел. Ее лицо так и лучилось от
счастья, и я вдруг поняла, что это чувство мне знакомо. Именно
так я чувствовала себя прошлой весной, в тот день, когда узнала,
что журнал, где я работаю, посылает меня в Новую Зеландию с
заданием написать статью о поисках гигантского кальмара. И я
решила: «Когда мысль о ребенке вызовет у меня такой же восторг,
как предвкушение встречи с гигантским кальмаром, тогда
и заведу детей».

Не хочу больше быть замужем.

В дневные часы я отталкивала эту мысль, но по ночам не могла
думать ни о чем ином. Это была настоящая катастрофа. Лишь
я одна могла проявить поистине преступный идиотизм: дотянуть
брак до такой стадии — и только потом понять, что хочу
все бросить. Дом мы купили всего год назад. Неужели мне не хочется
жить в этом замечательном доме? Ведь когда-то он мне
нравился. Так почему же теперь каждую ночь я брожу по его коридорам
и завываю, как Медея? Неужели я не горжусь всеми нашими
накоплениями — дом в престижном районе Хадсон-Вэлли,
квартира на Манхэттене, восемь телефонных линий, друзья,
пикники, вечеринки, уик-энды, проведенные в магазинах очередного
торгового центра, похожего на гигантскую коробку,
где можно купить еще больше бытовой техники в кредит? Я активно участвовала в построении этой жизни — так почему же
теперь мне кажется, что вся эта конструкция, до последнего
кирпичика, не имеет со мной ничего общего? Почему на меня
так давят обязательства, почему я устала быть главным кормильцем
в семье, а также домохозяйкой, устроителем вечеринок, собаковладельцем,
женой, будущей матерью и, в урывках между
всем этим, еще и писательницей?

Не хочу больше быть замужем.

Муж спал в соседней комнате на нашей кровати. Я любила и
ненавидела его примерно поровну. Будить его и делиться своими
переживаниями было совершенно ни к чему. Он и так был
свидетелем того, как в течение нескольких месяцев я разваливалась
на куски и вела себя, как ненормальная (я была даже не
против, чтобы меня так называли). Я порядком его утомила. Мы
оба понимали, что со мной что-то не так, но терпение мужа было
не бесконечным. Мы ссорились и кричали друг на друга и
устали от всего этого так сильно, как устают лишь пары, чей
брак катится к чертям. Даже взгляд у нас стал, как у беженцев.

Многочисленные причины, по которым я больше не хотела
быть женой этого человека, не стоит перечислять здесь хотя бы
потому, что они слишком личные и слишком безотрадные.
Во многом виновата была я, но и его проблемы сыграли свою
роль. И это естественно: ведь в браке всегда две составляющие,
два голоса, два мнения, две конфликтующие стороны, каждая из
которых принимает собственные решения, имеет собственные
желания и ограничения. Но я думаю, что некрасиво обсуждать
проблемы мужа в этой книге. И не стану никого убеждать, что способна
пересказать нашу историю беспристрастно. Пусть лучше
рассказ о том, как разваливался наш брак, так и останется за кадром.
Я также не стану открывать причины, по которым мне одновременно
и хотелось остаться его женой, не стану говорить о том,
какой чудесный это был человек, за что я любила его и почему вышла
за него замуж и почему жизнь без него казалась мне невозможной.
Все это останется при мне. Скажу лишь, что в ту ночь муж
был для меня в равной степени маяком и камнем на шее. Перспектива
уйти от него казалась немыслимой, но еще более невыносимой
была перспектива остаться. Мне не хотелось, чтобы кто-то
(или что-то) пострадал по моей вине. Если можно было бы тихонько
выйти через черный ход без всякой сумятицы и последствий и бежать, бежать, бежать до самой Гренландии — я бы так и
сделала.

Это не самая радостная часть моей истории. Но я должна
рассказать ее, потому что именно тогда, на полу в ванной, случилось
нечто, навсегда изменившее весь ход моей жизни. Это
было сравнимо с тем непостижимым астрономическим явлением,
когда планета в космосе переворачивается на сто восемьдесят
градусов без всякой на то причины и ее расплавленная
оболочка смещается, изменяя расположение полюсов и меняя
форму так, что планета в одно мгновение становится овальной,
а не круглой. Нечто похожее я тогда и испытала.

А случилось вот что: я вдруг начала молиться.

Ну, знаете, как люди молятся Богу. 

3

Надо сказать, такого со мной еще не случалось. Кстати, раз уж я
впервые произнесла это многозначительное слово — БОГ и
поскольку оно еще не однажды встретится на страницах книги,
думаю, справедливо будет отвлечься на минуту и объяснить, что
я подразумеваю под этим словом, — чтобы люди сразу решили,
стоит ли считать мои слова оскорбительными или нет.

Отложим на потом спор о том, существует ли Бог вообще.
Хотя нет — давайте лучше совсем забудем об этом споре. Сначала
поясню, почему я использую слово «Бог», хотя вполне можно
было бы назвать Его, скажем, Иеговой, Аллахом, Шивой, Брахманом,
Вишну или Зевсом. Я, конечно, могла бы называть Бога
«Оно», как в древних санкритских священных книгах — это довольно
точно характеризует то всеобъемлющее, не поддающееся
описанию нечто, к которому мне порой удавалось приблизиться.
Но «Оно» — какое-то безличное слово, скорее объект,
чем существо. Лично мне нелегко молиться кому-то, кого называют
«Оно». Мне нужно имя, чтобы создать впечатление личного
общения. По этой же причине я не могу обращаться ко Вселенной,
Великой бездне, Великой силе, Высшему Существу,
Единству, Создателю, Свету, Высшему разуму и даже самой поэтичной интерпретации имени Божьего — Тени Перемен, — кажется,
так Его называли в гностических евангелиях.

Ничего не имею против всех этих названий. По мне так все
они имеют равное право на существование, поскольку в равной
степени адекватно и неадекватно описывают то, что описать
нельзя. Но каждому из нас нужно имя собственное, которым бы
мы называли это неописуемое нечто. Мне ближе всего Бог, вот я
и зову Его Богом. Признаюсь также, что обычно зову Бога «Он»,
и меня это ни капли не коробит, так как я воспринимаю слово
«Он» всего лишь как подходящее личное местоимение, а не анатомическую
характеристику и уж точно не повод для феминистского
бунта. Не имею ничего против того, что для кого-то
Бог — это «Она», я даже понимаю, что вынуждает людей звать
Его женским именем. Но, по-моему, Бог-Он и Бог-Она имеют
равное право на существование и одинаково точно и неточно
описывают то, что должны описать. Хотя стоит все-таки писать
эти местоимения с большой буквы в знак уважения к божественному
присутствию — мелочь, а приятно.

Вообще-то, по рождению, а не по убеждению, я христианка.
Родилась в англо-саксонской протестантской семье. Но, несмотря
на мою любовь к Иисусу, великому проповеднику мира на земле,
несмотря на то, что я сохраняю за собой право в определенных
жизненных ситуациях задаваться вопросом, как поступил
бы Он, с одной христианской догмой я все же никогда не соглашусь.
Это постулат о том, что единственный путь к Богу — вера в
Иисуса. Так что, строго говоря, никакая я не христианка. Большинство
моих знакомых христиан с пониманием и непредвзятостью
относятся к моим чувствам. Правда, большинство моих
знакомых никак не назовешь догматиками. Тем же, кто предпочитает
говорить и думать строго в рамках христианского канона,
могу выразить лишь сожаление и пообещать не лезть в их дела.

Меня всегда привлекали трансцендентальные мистические
учения во всех религиях. Я с трепетным волнением в сердце отзывалась
на слова любого, кто утверждал, что Бог не живет в догматических
рамках священных писаний, не восседает в небе на
троне, а обитает где-то совсем рядом с нами — гораздо ближе,
чем мы можем предположить, наполняя наши сердца своим дыханием.
И я благодарна всем, кому удалось заглянуть в самый
центр собственного сердца и кто вернулся в мир, чтобы сообщить всем нам, что Бог — это состояние безусловной любви. Во
всех мировых религиозных традициях всегда были мистики-святые
и просветленные, и все они описывали один и тот же
опыт. К сожалению, для многих дело кончилось арестом и казнью.
И все же я отношусь к ним с глубоким трепетом.

По существу, того Бога, к которому я пришла, очень легко
описать. Был у меня когда-то песик. Бездомный, из приюта. Он
был помесью примерно десяти разных пород, и от каждой из
них взял самое лучшее. Пес был коричневого цвета. И когда люди
спрашивали, что это за собака, я всегда отвечала одинаково:
«Это коричневый пес». Так и на вопрос, в какого Бога я верю, отвечаю
просто: «В хорошего Бога».

4

Конечно, с той ночи, когда я заговорила с Богом впервые в ванной
на полу, у меня было немало времени, чтобы сформулировать
мнение о Всевышнем. Но тогда, в самом эпицентре мрачного
ноябрьского кризиса, мне было не до теологических
рассуждений. Меня интересовало только одно: как спасти свою
жизнь. Наконец я поняла, что достигла того состояния безнадежного,
самоубийственного отчаяния, когда некоторые как раз и
просят о помощи Бога. Кажется, я читала об этом в книжке.

И вот сквозь рыдания я обратилась к Богу и сказала что-то
вроде: «Привет, Бог. Как дела? Меня зовут Лиз. Будем знакомы».

Да-да, я обращалась к Богу так, будто нас только что представили
друг другу на вечеринке. Но каждый говорит, как может, а я
привыкла, что знакомство начинается именно с этих слов. Мне
даже пришлось одернуть себя, чтобы не добавить: «Я ваша большая
поклонница…»

— Извини, что так поздно, — добавила я. — Но у меня серьезные
проблемы. И прости, что раньше не обращалась к Тебе напрямую,
хотя всегда была безмерно благодарна за все то хорошее,
чем Ты наградил меня в жизни.

При этой мысли меня накрыла новая волна рыданий. Бог
ждал. Я взяла себя в руки и продолжила:

— Молиться я не умею, да Ты и сам видишь. Но не мог бы Ты
мне помочь? Мне очень нужна помощь. Я не знаю, что делать.
Мне нужен совет. Пожалуйста, подскажи, как поступить. Скажи,
что мне делать. Скажи, что мне делать…

Так вся моя молитва свелась к одной простой просьбе — «скажи,
что мне делать». Я повторяла эти слова снова и снова. Уж не
знаю, сколько раз. Но молилась я искренне, как человек, чья
жизнь зависит от ответа. И плакала.

А потом все резко прекратилось.

Я вдруг поняла, что больше не плачу. Не успела я довсхлипывать,
как слезы исчезли. Печаль улетучилась, как в вакуумную дыру.
Я отняла лоб от пола и удивленно села, отчасти ожидая увидеть
некое великое божество, которое осушило мои слезы.
Однако в ванной я была одна. Но при этом рядом со мной ощущалось
что-то еще. Меня окружало нечто, что можно описать как
маленький кокон тишины — тишины столь разреженной, что
боязно дышать, чтобы не разрушить ее. Меня окутал полный покой.
Не помню, когда в последний раз мне было так спокойно.

А потом я услышала голос. Не паникуйте — то не был зычный
Божий глас, как в голливудских фильмах в озвучке Чарлтона Хестона.
И он не приказывал мне построить бейсбольное поле на
заднем дворе. Это был мой голос, и доносился он изнутри. Но я
никогда не слышала, чтобы мой внутренний голос был таким
мудрым, спокойным и понимающим. Мой собственный голос
мог бы звучать именно так — будь моя жизнь наполнена любовью
и определенностью. Невозможно описать, какой заботой и
теплом был проникнут этот голос, который дал мне ответ и навсегда
избавил от сомнений в существовании божественного.

Он сказал: «Иди спать, Лиз».

И я вздохнула с облегчением.

Сразу стало ясно, что это и есть единственный выход. Ведь

любой другой ответ показался бы мне подозрительным. Вряд
ли я поверила бы хоть одному слову, если бы раскатистый бас
вдруг произнес: «Ты должна развестись с мужем!» или «Ты не должна разводиться с мужем!» В этих словах нет истинной мудрости.
Истинно мудрый ответ — единственно возможный в
данный момент, а в ту ночь единственно возможным выходом
было пойти спать. Иди спать, сказал всеведущий внутренний
голос, потому что тебе необязательно знать главный ответ прямо
сейчас, в три часа ночи, в четверг, в ноябре. Иди спать, потому
что я люблю тебя. Или спать, потому что единственное, что
тебе сейчас нужно, — хорошо отдохнуть и позаботиться о себе
до тех пор, пока не узнаешь ответ. Иди спать, и, когда разразится
буря, у тебя хватит сил ей противостоять. А бури не избежать,
моя милая. Она придет очень скоро. Но не сегодня. Поэтому…

Иди спать, Лиз.

Между прочим, этому эпизоду свойственны все типичные
признаки опыта обращения в христианство: душа, погруженная
в глубокие сумерки, мольба о помощи, голос свыше, чувство перерождения.
Но для меня это не было обращением в традиционном
смысле слова — то есть перерождением, или спасением. Я бы
скорее назвала случившееся в ту ночь началом религиозного общения.
То были первые слова открытого и сулящего открытия
диалога, который в конечном счете приблизил меня к Богу.

Как написать Гениальный Любовный Роман

Любовный роман ненавидят феминистки, его презирают критики. Но у него есть
очевидные плюсы:

а) его читали, читают и будут читать сотни миллионов;

б) его просто написать;

в) вы это можете.

— Ready? Sure?
(Готовы? Точно? — амер.)

Садитесь к компьютеру
и следуйте инструкциям.

1. Псевдоним

Если у вас в паспорте написано «Нина Пончикова», надо брать псевдоним. Во всех остальных случаях — тоже. Смело запускайте новый бренд — их уже столько, что никто ничего не заподозрит. Но помните: псевдоним должен кружить голову, как улыбка королевы. Пусть он напомнит об искусстве, истории, лучшем мире: Моника Делакруа, Афродита Ренессанс, Наташа Сан-Суси, Нонна Барселона, Марина Сан-Марино, Роза Люксембург. Мифология приветствуется. Бренды дворянских родов, великих писателей и композиторов точно заняты.

2. Сведения об авторе

Одного псевдонима мало, нужен запоминающийся образ. Сведения об авторе можно подавать в двух вариантах — душевном и деловом. Душевный вариант: «Эспераль Сатори родилась в ночь под Рождество в диких лесах Вирджинии и сразу оказалась сиротой. Окончила Беркли с дипломом кактусовода, но решила посвятить себя людям. Опубликовала 119 романов. Обожает запах настурций, путешествия, своих героев и всех вас. Превосходно готовит лазанью. Живет на своем ранчо на острове Барбадос. Стать отшельницей ей не позволяет присутствие рядом ста пятнадцати обожаемых существ, в том числе мужа, четырех детей и сорока восьми попугаев». Прилагается фотография автора с тремя ручными коалами. Новейший деловой вариант: «Сюзанна Бич родилась в г. Биг-Эсс, штат Вирджиния. Училась на кактусовода. В 1998 осуществила первый книжный проект, с 1999 — на райтерской работе. В 2001 покинула рынок коротких любовных повестей, в том же году влилась в мейнстрим романтической литературы. Продала 119 романов в количестве 132 000 000 копий» (пересчитайте нули, их должно быть шесть). Проверьте, чтобы имя в сведениях об авторе совпадало с именем на обложке.

3. Название

(Состоит из существительного и определения.)

Ангел: серебряный, персональный, непокорный, заблудший, порочный, падший, для Эмили.

В объятиях: заката, навсегда твоих, принца, викинга, пирата.

Звезда: полночная, дикая, нефритовая.

Невеста: строптивая, заморская, сорванец, соперница, обманщица, наследница, заложница, крупного калибра, случайная, возвращенная, почти.

Негодяй: сладкий, возлюбленный, желанный, неповторимый, неотразимый, мой.

Любовь: в огне, в облаках, в отеле «Ритц», среди руин, на плахе, на краешке луны, в эфире, и вечность, и колдовство, и гром, и ветер, и месть, и Люсия, и поцелуи, и страдания принцессы Марицы, контрабандиста, флибустьера, пирата, викинга, бархатная, безрассудная, сильнее дьявола, по заказу, во спасение, on-line, лучше шоколада, всегда выигрывает, побеждает все.

Сердце: пылающее, недоверчивое, железное, не камень, открой свое, только знает.

Пленница: прекрасная, золотая, ястреба, викинга, шейха. (Примечание. Если «Узник», то только страсти. Узники Азкабана в другом отделе.)

Прилагательного «другой» в названии надо избегать. Это слово котируется только на рынке альтернативных ориентаций. Думайте, для кого пишете.

4. Имена

Имя героини должно намекать на ее божественное (королевское, инопланетное) происхождение. Оптимальные имена: Анжелика, Анджелина, Анхелика, Ангела, Анжела, Энджел. Бьют в десятку имена с «э» оборотным — Ариэль, Адэль, Бэлль, Клэр, Клэрабэлль. Имя должно значить что-нибудь светлое и прекрасное (загляните в словарь). Имя героя — короткое и энергичное, как лай бульдога: Рольф. Титулы принцев образуются от любого сочетания букв с прибавлением «-ширский» или «-минстерский». В именах шейхов обязательно должны быть два «аль» и три «абу».

5. Внешность

Обязательные атрибуты героини: копна блестящих роскошных волос, матовая гладь (sic!) кожи, правильный овал лица, шелковистые бедра. Внешность героя: думайте об экранизации. Лучше всего так: «Худое, продолговатое лицо, которое отлично смотрится перед телекамерой в любом ракурсе». Но в Самых Главных сценах надо давать крупный план: «Притягивающая взгляд золотистая поросль вьющихся волос на груди сужалась к талии и становилась гуще в паху». Особое значение имеют глаза. Ее глаза: изумрудные, огромные, кошачьи, горящие. Его глаза: только голубые. Ее глаза нужны для красоты: «Огромные, гневно сверкающие изумруды чистой воды». Его глаза нужны, чтобы смотреть на нее: «Голубые глаза уставились на ее груди» (менеджер среднего звена); «Ледяные голубые глаза шарили по ее телу с головы до ног» (викинг).

6. Сюжет

Это проще всего. Есть две пары ролей: а) Золушка — Принцесса; б) Чудовище — Принц. По ходу действия золушка становится то принцессой, то снова золушкой —
туда и обратно, туда и обратно, много раз. Чудовище превращается в принца только один раз — когда влюбляется в героиню. Принцессу обижают злыдни (родственники, шантажисты, разбойники, конкуренты — слепите их по контрасту с главными героями) и стихии (буря, наводнение). Направление движения сюжета: победить врагов, преодолеть препятствия и повысить героине качество жизни. Промежуточные пункты: пять спасений (два из воды, два от бешеных животных, одно от насильника), три обморока, десять описаний невероятной красоты антуража (побольше замков!), двадцать восемь переодеваний, одно преображение Чудовища. Конечный пункт — Принцесса и Принц совершают Самое Главное В Жизни.

7. Самое Главное

Кульминацией и смыслом проекта являются слова «вошел в нее». По количеству «вошел в нее» роману присваиваются звездочки. В однозвездочном романе «вошел в нее» располагается ровно посередине текста (а также, разумеется, в финале —
это не считается звездочкой), в двухзвездочном — после каждой трети и т. д. Роман — не отель и не коньяк, звезд может быть, как в Голливуде. Но между звездами должно быть не меньше трех страниц передышки. Правильное описание самого главного: «„Соединись со мной, моя любовь, — произнес он прерывающимся голосом, прижавшись губами к ее роскошным волосам, — ты мое спасение и мои небеса“. — Обняв Анджелину, он снова вошел в нее» (менеджер среднего звена). «Молнией вошел в нее глубоко огонь его тела» (викинг).

8. Стиль

Стиль состоит из прилагательных, существительных и глаголов. Прилагательные: таинственный, сильный, долгожданный, единственный, терпкий, горячий, обжигающий, неистовый, сладостный, грешный. Существительные: цветок, аромат, невинность, принц, поцелуй, страсть, экстаз, ураган; волосы, губы, бедра, лоно, гладь, плоть, грудь. Глаголы: убегать, находить, встретиться, прильнуть, обнимать, таять, жаждать, покусывать, входить. Натурализм запрещен, эвфемизм приветствуется. Эвфемизмом называется следующее: «Бутон ее невинности расцвел и жаждал принять в себя его плоть». В мягких вариантах Самое Главное заменяется словами «прильнул к груди» (серия «Грезы»), «обнимая его за шею» (серия «Для девочек») и, наконец, словами «губы их встретились» (Барбара Картленд).

9. Деталь

Деталь должна быть выразительна и однозначна. Самые яркие вы найдете в любовных романах на политической подкладке: «Неужели ты готов пожертвовать тысячами голосов избирателей ради нескольких часов… — Она жестом указала на валявшиеся на столике трусы». Кроме того, есть детали, указывающие на происхождение и воспитание героев. Изображая светскую жизнь, помните, что у лордов всегда есть носовые платки, — используйте их почаще.

10. Сентенции

Короткие, связанные с действием. Должны начинаться со слова «любой»: «Любой маленький зверек, даже самый слабый, когда ему некуда бежать, готов наброситься на хищника»; «В любой семье, где оба супруга заняты карьерой, проблемы неизбежны». Частота — одна сентенция на три страницы.

11. Финал

Роман заканчивается Самым Главным, но при этом финал должен соответствовать названию: «Потерпи, Райли, я собираюсь еще некоторое время подержать тебя в постели, — промурлыкала Брин, устраиваясь на нем поудобнее. — Я давно убедилась, что утро — твое лучшее время» («Поцелуй на рассвете»).

Следуйте этим правилам, проявите упорство и трудолюбие — и жизнь ваша станет сказкой, как у Барбары Картленд. Вы будете издавать 20 романов в год, жить в замке, ездить с белым мопсом на белом роллс-ройсе, а к 90 годам станете двоюродной тещей принца Уэльского. Но даже если принц обманет и не появится, даже если вас вообще не напечатают, то не расстраивайтесь: в любом случае на вашу страницу в ЖЖ придет отзыв от читательницы Незабудки: СИМПОТИЧНО.

Пер. с амер. и сверка цитат из бестселлеров – А. Д. Степанов

Оксана Робски. Casual-2: пляска головой и ногами

«Casual-2:
пляска головой и ногами»

  • М.: Астрель — АСТ, 2007;
  • Переплет, 320 с.;
  • ISBN 978-5-17-047633-6, 978-5-271-18479-6;
  • 10 000 экз.

Очередная иллюстрация давно известного: можно продать текст по баснословной цене, но вдохновение, фантазию, талант, уважение к тому, что делаешь, честность, наконец, по отношению к читателю — на эти деньги все равно не купишь. У Оксаны Робски, которую переманил к себе издательский монстр «АСТ», явно кончились идеи, и она принялась писать в стиле «что вижу, то пою». Модная беллетристка, от лица которой повествование в новом романе и ведется, практически одновременно получает фантастический аванс «в самом крупном издательстве Москвы» и знакомится с бывшим лучшим, но опальным телеведущим. и тут же ей начинает названивать загадочный некто, типа маньяк, и говорить в трубку мерзкие глупости. Если маньяк взят Робски из жизни — как, например, история с миллионом у. е. за пять ненаписанных книг, то телефонного невропата можно понять: после симпатичной книжки «Про любоff/on» сочиняет робски все хуже и хуже: производственная, лирическая и детективная сюжетные линии в ее новом творении композиционно никак друг с другом не связаны; психологические мотивировки сомнительны, герои прописаны слабо, а главное — совершенно им не сочувствуешь, это всё какое-то фэнтези, истории из жизни марсиан. Ладно, роман плохой, но сделайте хоть проект нормальный. и тут мимо: рекламный текст на обложке, прямо скажем, скучнейший, product placement — неуклюжий и назойливый, и с какого перепугу очередное творение рублевской крали получило у менеджеров «АСТ» нумер в титуле, догадаться затруднительно: продолжением первого “Casual” ни сюжетно, ни тематически роман не является. Не иначе, решили помочь конкурентам из «Росмэна», открывшим Робски миру и владеющим правами на первый “Casual”.

Сергей Князев

Оксана Робски, Ксения Собчак. Zамуж за миллионера, или Брак высшего сорта

  • М.: Астрель, АСТ, 2007
  • Переплет, 288 с.
  • ISBN 978-5-17-044488-5, 978-5-271-17055-3, 978-985-16-1271-6
  • 150 000 экз.

Дяденька,
дай миллион!

Случилось страшное: Оксана Робски и Ксения Собчак выпустили свое первое совместное литературное творение под названием «Замуж за миллионера, или Брак высшего сорта». Кстати, в оригинале в заголовке запятая не стоит, но журнал «Прочтение» взял на себя смелость исправить это досадное недоразумение.
Наивных читательниц Оксана с Ксюшей уверяют, что перед ними — самое настоящее пособие по охоте на олигархов и тех девушек, кто во всем будет следовать их инструкциям, так или иначе, ожидает успех. Не с первого раза, так со второго. Не со второго, так со сто первого. Что поделаешь, «голддиггерство» — это тоже работа, причем куда более тяжелая, чем восьмичасовое сидение в офисе. Но на самом деле под броской черно-красной обложкой вы не найдете ничего, кроме откровенного стеба над провинциалками, решившими покорять Москву, и олигархами, которые, оказывается, и вовсе не люди, а животные.
К тому же в своих советах «писательницы» весьма непоследовательны. Оказывается, чтобы произвести неизгладимое впечатление на миллионера, нужно прийти к нему на свидание в строгом пиджачке от “Armani” и рассказать душещипательную историю о том, как на свою скромную зарплату секретарши ты содержишь старую алкоголичку-мать и безалаберную сестренку, которая без мужа растит четверых детей. Какое бы жалкое существование ни имитировала «охотница», вещи она все равно должна покупать в бутиках, а не на рынке.
По стилю книжки заметно, что вылизывал ее не один рерайтер, в результате чего продукт получился более-менее качественный и все же не лишенный забавных ляпов. Например, в своей зоологической энциклопедии «Виды и подвиды олигархов» Ксюша и Оксана заявляют, что олень — это самая настоящая дичь. Что ж, если в будущем ученым удастся это доказать, девушек наверняка ожидает Нобелевская премия в области биологии.
Всем несчастным читательницам, которые воспримут эту книгу как реальное руководство к действию, хочется посоветовать лишний раз задуматься. И даже не только об ожидающей их ужасной семейной жизни с бессердечным олигархом, который будет изменять им направо и налево. Как известно, настоящий рыбак никогда не выдает рыбные места, а если и выдает, то только по секрету лучшему другу, и уж точно не стопятидесятитысячным тиражом. А особое внимание лично я рекомендую обратить на скромную приписку в конце книжки, гласящую, что Ксения Собчак так и не сумела выйти замуж, «хотя очень хотела».

Мария Карпеева

Chiсklit, или Библиотека в курятнике

Для детей есть книжки-игружки, книжки-раскладушки. Для мужчин — книжки-войнушки, книжки-порнушки. А для женщин придумали книжки-подружки. Потому что пока дети познают этот мир, развинчивая его на гайки и вскрывая микросхемы, а мужчины играют в свои шовинистские игры, надо же чем-то скрасить свой досуг. Если же по причине эмансипированности и необремененности семьей досуга оказывается еще больше, любительницам почитать приходится искать достойную замену дамским романам и глянцевым журналам. Свежим решением десятилетие назад оказалась chiсklit.

Chiсklit, или литература для женщин, как направление сформировалось в 90-е годы XX века в Великобритании, и уже оттуда распространилось в США и другие англоязычные страны. На сегодняшний день этот жанр один из самых коммерчески выгодных и сюжетно востребованных: и деньги приносит, и потенциальных читательниц на время занимает. Литература для женщин оказалась мощной отраслью книжного бизнеса — от 30 до 35 процентов рынка — и стала лидером продаж в большинстве западных стран. Можно сказать, что chiсklit — самостоятельное государство в государстве, с развитыми торговыми отношениями, общественными связями и собственной идеологией. На нее «работают» специализированные магазины, клубы и Фан-клубы, интернет-сайты, форумы и чаты. Тексты начинающих авторов занимают свое место под виртуальным солнцем в Интернете. Кстати, на многих англоязычных сайтах chiсklit позиционируется под девизом «Литература для женщин, которые любят слова». На этой ниве трудятся сочинители обоих полов, поэтому жанр подразделен на два подтипа: chiсklit (авторы — женщины) и ladlit (авторы — мужчины, пишущие для женщин). Темы разнообразны: книги о любительницах путешествий или шопинга, о деловых леди и чадолюбивых наседках, о неженках и спортсменках, о карьеристках и домохозяйках, о влюбленных в мужчину мечты или в кулинарию. Есть книги «ни о чем», для очень занятых дам (дневники, афоризмы), а также эротика, детективы и приятные сюрпризы для литературных гурманов.

В детстве мне верилось, что именно дети могут написать лучшие детские книги, поскольку они знают, что хотят получить от сказок. Всякое поучение и мораль в придуманных взрослыми книгах раздражала, особенно если в нее тыкали носом. Другое дело, что многие авторы так профессионально запеленывают эту мораль в ворох чудес, что не сразу просечешь, что к чему, и она, как вирус, быстро всасывается в кровь незащищенного организма. Главное — усыпить бдительность волшебными приключениями, разогнать кровь бутафорским адреналином…

Для женщин, понятное дело, должны сочинять женщины. Кто же еще знает женский мир изнутри, и вообще знает, «чего хочет женщина»? О чем бы стал сочинять «женскую» книгу мужчина? Пофантазируем. Скорее всего, среднестатистический абориген, не ступавший на Землю Обетованную, ухватился бы за стереотипы — и испек книгу «про блондинок». О том, что распродажа в бутиках — это лучший праздник в году, сломанный ноготь или стрелка на колготках — трагедия вселенских масштабов, а любимая игра называется «Поймай спонсора». А представьте, как восприняли бы дамы книгу под названием «Все бабы — дуры». Амазонская истерика! Но это сказала женщина, для нас же, женщин. Поэтому мы только вздохнем и кивнем — мы ведь это и сами знаем. А те, кто под таким определением подписываться не готов — ну, это просто другая женская разновидность.

Женщины эмоциональны, и им хочется говорить о том главном, что их волнует — о чувствах, во всех их проявлениях. И говорить о них можно бесконечно. Для чего говорим? Во-первых, высказаться. Во-вторых, поделиться опытом. И хотя учиться на чужих ошибках не так болезненно, мы предпочитаем выполнить норматив своих. А чужой опыт собирается как всеобщая база данных, у которой вкладчиков гораздо больше, чем заемщиков.

Женщинам в женской литературе все дозволено: они могут классифицировать на типы и подтипы соседей по мегаполису, задаваться бессмысленными вопросами (Зачем мыть подошвы уличной обуви?), рассуждать о воспитании детей и потешаться над кретинизмом своих мужей и возлюбленных. Это почти шоу-бла-бла. Или театр реальности. Обстановка узнаваемая, время действия — сегодня, место действия — город. В руках у автора нити сюжета и послушных персонажей плюс разрешение за подписью Современной Литературы делать со всем этим, что душеньке будет угодно.

Это о писательницах сhiсklit. Теперь о читательницах. Итак, образованные женщины, предъявляющие определенные требования к книгам, оказавшимся в поле их зрения. Перелистывая страницы, они хотят просто отдохнуть, развеяться, а не потерять время и не попортить контур лица одолевающей зевотой. Современных женщин, у которых не атрофировались потребности читать удобоваримую литературу, на мякине не проведешь. Они не хотят переноситься вслед за автором в другие миры и реальности, предпочитая им такую знакомую обжитую землю. Достаточно и здесь еще неоткрытых дверей и «параллельных мирков», куда можно заглянуть из-за спины нанятого страниц на 300 проводника. Книжное пространство должно быть максимально узнаваемо, чтоб легче было по нему передвигаться, как в компьютерной игре по пересеченной местности. Здесь же, как в справочнике по выживанию в чрезвычайной ситуации, могут быть даны варианты решения проблем, нарисованы стрелки к запасному выходу, указаны не заминированные ступени на пути «вперед и выше» (а вдруг и вам туда же?). То и дело будут появляться полезные советы, будто склянки с надписью «Выпей меня!»: как покорить принца или разгадать код «сейфа» валютного толстосума, сколько съесть салатных листьев, чтобы не растолстеть, как вытрясти из хищников бизнеса старые долги, в чьи надежные руки пристроить детей на время жизненно важного флирта и т.д.

Героини сhiсklit — реальные женщины среднего возраста, и проблемы, которые им приходится разруливать, ох как знакомы. Одна из вопиющих — невозможность выполнить ветхозаветный наказ «Каждой твари — по паре». Невозможность или нежелание? Нежелание или все-таки… невозможность? Одиночество молодых современных женщин преподносится как стиль, как образ жизни. И зачем эту формулу надо было списывать из «тетради» западного соседа? Сериал по книге Кендас Бушнелл «Секс в большом городе» смотрели очень многие российские женщины. Учились жизни у цивилизованных сестер! Теперь им есть на что сослаться, чем подтвердить «добровольный» выбор. Может, чьему-то эгоизму пропагандируемое одиночество и импонирует, другие же просто воспользовались готовым плакатом, чтобы прикрыться, заткнуть вход в раковину, чтоб не застудиться на сквозняке. Потому что в их жизни «так складывается». Обойдемся без психоанализа, вина ли это самих женщин (плюс кризис среднего возраста), или действительно так Рок им судил. Другое дело, что приходится приспосабливаться и выживать одиночкой, метаться от романа к роману, не останавливаться, искать свое счастье. И с помощью чиклитовских книг понять, что они одиноки в любви, но не одиноки с этой проблемой. Такова мировая тенденция.

«Книжка-подружка» может стать личным тренером и наставником, особенно если героиня «одна из нас» и на глазах читателей борется с типичными женскими проблемами всех времен и народов. Классический пример — «Дневник Бриджет Джонс» Хелен Филдинг. Бриджет откровенна, нелепа, со своими тараканами в голове, и ей тоже чего-то не хватает для полного счастья. Поэтому она самосовершенствуется, борется со слабостями и добивается результатов. Чем не тренинг или руководство к самостоятельному действию? Такие книги подкупают, потому что заряжены позитивом, показывают доступную модель и результат прилагаемых усилий и… все-таки похожи на сказку с хорошим концом. Но жизнь есть жизнь, поэтому никакого ожидаемого хэпи энда в чиклитовских книгах может не быть. Не все рождаются под счастливой звездой — небо утыкано и простенькими звездочками.

Литература постепенно перешла из сферы просвещения в сферу обслуживания, и теперь ее главной задачей становится не «научить», а «удовлетворить потребность». Спрос рождает… по-моему, мы уже не справляемся с тем, что нам нарожали. И рождается оно зачастую не в муках творчества, а выводится в пробирках по нехитрой технологии. «Родители» отказываются от новорожденных, и «дети» воспитываются как сыны полка, выходя в свет под фамилиями, распределяемыми коммерческими интернатами. Потому что щедрый литературный бизнес заботится и о потенциальных потребителях, и о голодающих «негритятах». Сейчас модно и выгодно работать писателем. Даже если автор подлинный, писать он может не по зову сердца, а по заданию, как школьное сочинение. Главное, конечно, что получается в итоге, ведь отличники всегда справляются с поставленной задачей лучше других. Однако, упомянутый выше «личный опыт», который читательницы предполагают найти под обложкой, может оказаться вовсе не личным, а почерпнутым из всевозможных источников буквенного формата.

Чтобы читающей публике легче было ориентироваться в потоке чиклитовской литературы, книги распределяют по сериям. Например, «Рублевка LOVE», ББ «Болтовня Брюнетки», «Покорителям Москвы посвящается», «Femina-мини», «Фантики» и другие. Правда, и подаются они под этим соусом, так что сделать собственные выводы будет чуть сложнее.

P.S. Лев Лосев еще два года назад предложил перевести на русский язык chiсklit как «баблит». Встречается и другой перевод — «цыполит», но привкус у него какой-то медицинский («энцефалит»). Почему бы не сказать проще — «женлит»? Конечно, в этом случае слово утрачивает сленговое значение («chiсk» — цыпочка, молодая женщина), зато оно для уха благозвучнее, и разъяснений меньше потребует.

Ярослава Соколова

Аглая Дюрсо. Секс по sms

  • М.: АСТ, Агентство «КРПА Олимп», Астрель, Харвест, 2007
  • Переплет, 320 с.
  • ISBN 5-17-040383-6, 5-7390-1903-6, 5-271-15377-0, 985-13-8820-3
  • 10 000 экз.

Никаких подмен!

«Новое sms?» — ОК.

А вы пробовали любить с помощью мобильного телефона? Не отпирайтесь, в этом нет ничего постыдного. Многие влюбленные проделывают ЭТО по несколько раз в день. Технология — туда / обратно, результат — быстрый, слова — на латинице. Да здравствует sms, самая непорочная и безопасная связь в мире!

Одну-единственную эсэмэску, как и любое адресованное тебе послание, можно зачитывать до дыр. Даже если все давно изменилось. Это письменное подтверждение адресованного тебе внимания, и можно до оскомины повторять: «Ведь было же!» А еще можно перечитать книгу sms, написанную для того, чтобы сохранить память о неожиданной, непонятной, странной любви, с осложнениями по всем показателям. «Сохранить?» — ОК. Потому что любовь была настоящей, как бы ни кричали двое о сексуальной революции, как бы ни носился кобелем один и не сублимировалась в искусстве и работе вторая, как бы ни портили долгожданного интима бытовые прелести (стопка «Иностранки» вместо ножки дивана, застиранная футболка, детские горшки) и собственные комплексы. О ней пел Окуджава:

Я клянусь, что это любовь была,
Посмотри: ведь это ее дела.
Но знаешь, хоть Бога к себе призови,
Разве можно понять что-нибудь в любви?

Бывают книги, которые открывать не будешь, не прельстившись ни названием, ни оформлением: «Ну, и так все понятно. Знаем-знаем…» Было бы жаль пройти мимо этой книги. Потому что ничего-то мы, оказывается, не знаем о разнообразии форм и проявлений любви. И сколько бы об этом ни говорили, ни писали, все равно на практике получается иначе. Идешь на тропу любви в доспехах, с палицей наперевес, но чуть потеряешь бдительность — нокаут. Или так: ежели играешь в эту азартную игру как дышишь, вовлеченно, с открытыми картами, становишься уязвим. А ведь не все играют на интерес.

Если верить словам на обороте титула, перед нами роман псевдо-автора-героини-москвички-Аглаи. Это современная сказка «Журавль и Цапля» с совсем не сказочным концом. Книга интерактивна: вы можете отправлять sms по предлагаемым номерам и получать картинки, анекдоты и частушки, все по ходу повествования. У самой Аглаи два основных адресата: во-первых, она пишет sms-письма доктору, потому что всякому человеку надо выговориться. Особенно когда уже невозможно понять, что творится в собственной жизни. И неважно, к кому она на самом деле обращается — к психотерапевту, к читателю, к самой себе, к Богу. Во-вторых, на протяжении всего романа Аглая ведет бурную переписку с героем своего романа (изящный прием, поскольку она создательница и участница обоих этих романов). Переписываются не потому, что находятся в разных городах или странах, на даче или в горах, они оба могут быть в Москве. Для нее sms — единственный способ общаться с ним, быть откровенной в своих чувствах, почти наркотическая зависимость. Для него sms — удобная дистанция и возможность быть таким, каким хочет казаться, а не таким, каков он в реале.

Она (Аглая): с неудавшейся внешностью, с отличным чувством юмора по этому и многим другим поводам, невезучая, откровенная, «эстетка», развалившая семью «многодетная мать», (не)вовремя узнавшая, что жить надо без подмен. Два других кредо — позитив и креатив. Даже когда все плохо, надо двигаться вперед: у нее в кармане лежит руна «Воин духа» — такая же татуировка на плече (не всякая одежда с карманами). С таким настроем легко выкрасить волосы маме в синий (так модно!), спасти спекшихся от жары старичков, разрисовать лаком для ногтей мобильник, а машину любимого — взбитыми сливками, готовить на горнолыжный курорт детские саночки, а на Карибское море забывать купальник. Но когда все очень плохо, она делает кукол: головы — из папье-маше, все остальное — из чего придется (от диванного валика и лопасти весла до клавиш пианино и компьютера), на картонке — замысловатая биография создания (= ипостаси Аглаи). Куклотерапия не всегда спасает, и лечиться от мук любви приходится другими путями: слушать на полу в кухне «Ночных снайперов», реветь на груди принесенного с помойки манекена, кататься несколько дней на роликах вокруг ВДНХ.

Он: молодой человек «бровки домиком», настоящий Пиноккио, экстремал, альпинист, по зову гормонов стремящийся осеменить как можно большее число партнерш = самоутвердиться и оправдать гордое звание «мужчина». Он ни за что не привык отвечать. Это там, между небом и землей, он действует в связке, где разум важнее чувств, где только и можно по-настоящему быть счастливым. А «здесь» для него нормально иметь пассии про запас, как дополнительные шлямбуры для опоры и выверенных шагов.

Они: познакомились на телевидении, на кастинге, где Аглая отбирала кандидатов для нового проекта, а Пиноккио принял мерцающий свет прожектора за легкий путь «наверх» из тупой и нищенской жизни. Она нужна ему, чтобы провести из «Ада» в «Рай». Он ей — потому что нельзя жить с мужем, когда любовь прошла (если супруги на грани развода и живут как брат с сестрой, секс между ними сродни инцесту!), и больше «никаких подмен». Аглая, как главная в связке, задает тон отношениям: какая любовь? Они ведь оба — комики, клоуны и всегда должны об этом помнить. Особенно когда тянет на лямур-тужур при набивании sms под звездным небом.

Сопротивляться горной лавине чувств бессмысленно. Но оба разные, их не сложить, как не подходящие пазлы. Она живет фантазиями — раба любви, делающая мужчин зависимыми от себя, чтобы упиваться собственными страданиями. Еще до появления сотовой связи она обездвиживала влюбленных романтиков слезной сентиментальной чушью, выведенной зелеными чернилами на бланках телеграмм. Пиноккио привык к крайностям: да или нет, белое или черное, жизнь или смерть. Он живет настоящим, потому что для экстремалов нет завтра. Важный момент: не верят чаще всего те, кто сам привык врать. Пиноккио думает, что для Аглаи, замужней женщины, sms-переписка — просто интрижка, дамочка ищет острых ощущений в кризисный «серединный» период супружеской жизни. Он не хочет к ней привязываться — и привязывается, хотя держит ее на длинной веревке, оградившись позорным «потом», которого может и не быть. Пиноккио на деле оказывается не экстремал и вовсе не комик (стесняется себя перед ней, за нее перед друзьями). Надо на что-то решиться. Он хотел пробиться в люди через ТВ, но не через ее «цирковой» быт, с детскими горшками и самокатами. Однако стереть ее номер — значит, обнаружить пустоту, которую нечем будет заполнить.

Словно по цепной реакции семейные/романтические отношения разваливаются/не завязываются и у друзей Аглаи, невольных зрителей ее картонных инсталляций (=сублимаций) и безотказных воспитателей ее детей. Все они пытаются друг друга вытащить из ядовитой любовной зависимости, мчатся на выручку, временно забывая о собственных ранах. Объяснить это наваждение можно строчкой из Данте. «Земную жизнь пройдя до половины ( „до середины“ — в варианте героини)…» — повторяет Аглая. Это и есть тот самый «кризис среднего возраста». Тут-то и начинается первое генеральное подведение итогов, с оглядкой по сторонам и страданиями о нереализованных мечтаниях наивной юности. Это период, когда нужно что-то менять… но все убегают во что угодно: в искусство, в хор при ЖЭКе, в автомобили, в спорт, в промискуитет. Все стремятся к счастью, но не знают, в чем его измерять: деньги? богема? признание? Развиваются «комплексы жителей больших городов», люди стремятся завоевать позиции, внимание, подходящее окружение. И на телевидении, куда все так стремятся, творится то же самое. ТВ — это «анонимный цеховой труд», производство бесконечных проектов, денежных или провальных, черновая работа в берлогах, выкуривание и заливание коньяком сентенций из серии «Жизнь проходит мимо». Комплексы непризнанности обостряются у творческих людей по ночам. Не потому ли так много открыто круглосуточных забегаловок?

Чем утешается Аглая? Тем, что у них впереди, после трех кругов, — вечность. И Биче для Данте осталась в вечности. Потому что первую половину жизни он любил ее издалека. Двое влюбленных — как два мотора летящего над миром самолета. И даже если один двигатель перестал работать, нужно совершенствоваться в «искусстве жить», уметь видеть красоту и счастье вокруг.

«Отправить?» — ОК.

Ярослава Соколова

Мария Брикер. Желтый свитер Пикассо

Обожаю писать рецензии на такие книги!

Начну с издательской аннотации, в которой кратко изложено содержание:

«Француженка русского происхождения Елизавета Павловна сильно переживала за свою племянницу Мишель: познакомилась по Интернету с художником, представившимся „Пикассо“, и теперь летит к нему в Москву! Хорошо, что старый друг режиссер Варламов согласился помочь: попросил своего знакомого Клима встретиться с Мишель под видом художника и внушить к себе отвращение. Никто из них еще не знал, что в Москве действует странный художник-убийца…»

Вы уже, наверное, догадались, что рецензируемое произведение написано в жанре детектива. Я вам больше скажу — журнал «Mini» (кто-нибудь слышал о таком?) объявил Марию Брикер достойной продолжательницей Б. Акунина!

Ну что вам сказать — не слишком мною любимые романы Акунина отличает все же завидное знание их автором исторического контекста описываемых им эпох и культур. Что касается Брикер, то никакими «эпохами» тут даже не пахнет — автор не выходит за пределы нашей с вами современности, что касается «культур», то тут все немного сложнее — события разворачиваются попеременно то в Москве, то в Париже в рамках т. н. «богемной тусовки».

Из приведенной выше аннотации вы, я полагаю, уже поняли, насколько сюжет этого романа надуман и непоследователен. Ровно то же самое могу сказать про его героев: абсолютно картонные персонажи, от которых по прочтении остаются (если остаются!) исключительно имена, помещены в столь же картонные декорации никогда (по всей видимости) не посещавшегося автором Парижа и никогда (по той же самой видимости) не посещавшихся московских богемных тусовок.

Сюжет, герои и ситуации почерпнуты из модных глянцевых журналов (точно никто не слышал о «Mini»?), что извиняется полом, возрастом и внешностью автора, который (судя по фотографии) выгодно отличается от прочих наших отечественных детективщиц молодостью и обаянием. К величайшему сожалению, не могу сказать то же самое про ее прозу. Детектив, знаете ли — жанр, предполагающий крепкий сюжет и хоть какую-то долю оригинальности.

А одна Оксана Робски у нас уже есть…

Алексей Пасуев

Наташа Солей. Ход Korбюзье, или Шерше бlя femme

  • М.: Центрполиграф, 2006
  • Переплет, 304 с.
  • ISBN 5-9524-2501-1
  • 100 000 экз.

«Не верю!»

Ну не верится в эту книгу, никак. Ни в сюжет, ни в героев, ни в большие литературные способности автора, ни в то, что книга — «потенциальный бестселлер», каким ее именуют. Окрестили даже «романом-провокацией» — непонятно, на каких основаниях. Кому же неизвестно, как фосфоресцирующие блондинки прокладывают себе дорогу к теплому камину загородного коттеджа? Что продвижение к светлому будущему может тормозить темное прошлое?.. А на Рублевско-Успенском шоссе матушки Москвы в своей палатке не поселишься. И все же «Ход Коrбюзье» занимает одну из первых строк в рейтинге самых читаемых книг 2006 года.

Книга вышла в серии «Рублевка love» (необходимость упомянуть о престижном районе продиктована временем), что указывает на ее родство с жанром «chicklit», то есть литературой для женщин. В «рублевской» книге ведется охота на чужие деньги, на чужих мужчин и женщин, на чужие реликвии, идет борьба за место перед объективом фото- и телекамер. Известность, пусть скандальная или наследованная от знаменитых предков, помогает совершить заплыв дальше и клиентов найти богаче. Людей встречают по одежке: тут и там по тексту разбросаны названия модных марок, которые потенциальным читательницам могут ни о чем и не говорить. Зато не могут не говорить, что книга выдержана «в стиле».

По словам самой Натальи Солей, ей хотелось, чтобы в книге присутствовали «элементы интеллектуальной прозы», потому что сегодняшний читатель из-за ускорившегося темпа жизни должен «развлекаясь просвещаться». Так вот эти «элементы» инкрустированы весьма кустарно, они не равны в весовой категории событиям романа, и сам авторский текст из-за этого проигрывает. Да, Н. Солей по ходу написания книги вскопала интересный материал, узнала много нового для себя и всем этим захотела поделиться с читателями… Но лучше бы читатели добыли информацию сами, из соответствующих источников. Достаточно было бы ссылки, не закутанной в ворох скучноватых страниц. «Все смешалось…»: тут и лекция о стиле ар деко, и биография французского архитектора Шарля Эдуара ле Корбюзье, и театральная хроника (Н. Солей в прошлом театральный критик), и развернутая цитата из З. Фрейда. Последнее особенно «изящно» подано: когда уважаемый банкир и без пяти минут муж завидной невесты, правнучки Корбюзье, подверается нешуточной атаке медиа-акулы, его приятель зачитывает ему выдержку из трудов Фрейда о «переносе любви», которую СПЕЦИАЛЬНО скачал из Интернета. Флажки расставлены, и теперь просвещенный читатель догадался (огромное мерсибо!), по какой именно наклонной плоскости покатится подцепленный на острый женский коготок бедолага банкир. А ему катиться понравилось: «флирт мужчине на пользу — крепче семейные узы будут». Все 90% женской аудитории болеют за новоявленного жениха Шапошникова против этого распутника!

Кстати, за образом Шапошникова скрывается реальный человек, и характер, по признанию автора, списан с него. Однако это как раз тот случай, когда книжный герой кажется неправдоподобным, и только удивляешься: как же можно было такое налепить? Уж слишком он получился слащавым: не испорченный славой и признанием дизайнер, Версаче Рублевки, ценитель Северянина и мороженого с сиренью, влюбленный в женскую красоту, но не забывающий о знатном происхождении избранницы, готовый помочь сопернику вопреки собственному счастью… Характер получился нарисованным, так что даже краска мажет.

Во второй части книги выясняется, что перед нами детектив. Автор начинает выводить на чистую воду героев, которых долго стаскивал в одну кучу. Судьбы многих из них аккуратно переплетены, что, правда, не идет на пользу роману. Слишком многое притянуто за уши, слишком много совпадений и неправдоподобностей (консьерж покидает вахту, чтобы двигать в чужой квартире мебель, прогульщица зачем-то зубрит французский, «овца» сама из гордости идет на заклание и т. д.). Неожиданно появляется сестра-близнец, и нам предлагают известную с детства сказку о трудолюбивой и скромной «Настеньке», которую ненавидят за компанию всем семейством, и пробивной «Марфушке» с железной хваткой. Правда, образ провинциальной Горгоны почему-то разваливается — и без того глянцево-плоский, он уплощается к концу книги.

«В том обиду я увидел, что с собой не позвала…» И вот еще какая незадача: сначала совершается убийство, и только после этого на сцену выводится убийца. Читателю не дают возможности вычислить злодея самостоятельно.

Книга заканчивается хорошо — виновные наказаны, влюбленные соединились. Но автор пожелал, чтоб было совсем хорошо, чтоб справедливость восторжествовала, как в сказке.

Один из героев рассказывает о приятеле, дом которого потрясающе технически оснащен… Его зовут Билл… (Господи, пронеси!)… Нет, это все-таки Гейтс! Ну, давайте и его в эту кучу! И чета Шапошниковых в сопровождении нового знакомого летит в гости к отцу «Майкрософта», в фантастический дом будущего. Такой «ход Солей» потребовался для чего — для продвижения сюжета или для обнародования любопытного материала о компьютеризированном дворце из пихты? Для «торжества справедливости» можно ведь было обойтись и малой кровью, швы повествования и без того не затягиваются.

В основном события романа мечутся между Москвой, Парижем и Омском. Москва — понятно, при Рублевке. Омск — почему бы и нет? — любая удаленная точка. А вот Париж — французская мечта многих российских женщин. Автор тоже им болен и совершает путешествие в воображении, снарядив в «город любви» свою героиню, журналистку. Но город, сотканный из цитат и названий улиц, так и остается книжным, неживым. Очевидно, это должно помочь нашему читателю признать в нем столицу Франции — в другую невыездным россиянкам сложно поверить.

P. S. Солей (фр. солнце) — это псевдоним, который автор придумала на волне былой влюбленности во французский цирк «Дю Солей». Для меня почему-то имя автора звучит иначе, раскалывается на части: Наташа Солей = Наташа с Олей…

Ярослава Соколова

Оксана Пономарева. Между ног

  • М.: Эксмо, 2006
  • Переплет, 352 с.
  • ISBN 5-699-18503-8
  • 10 100 экз.

О роли панталон в современной литературе

Я всегда по своей наивности полагала, что книги пишутся помимо всего прочего и для того, чтобы читатели были в состоянии уразуметь, о чем, собственно, идет в них речь. Писатели, которых принято характеризовать как «настоящих», создавая свои романы, повести, рассказы, эссе, в общих чертах представляют себе своего читателя, а представляя — подсознательно учитывают уровень его образованности, художественные предпочтения и прочие милые пустячки, которые бы заставили этого идеального читателя по прочтении предназначенной ему книги облизнуться и сказать: «Истинно так!»

При этом, надо заметить по большому счету, «настоящие» писатели — люди непритязательные. Они хоть и требуют от читателя «духовных и нравственных усилий, напряженной работы души» (цитирую по советскому учебнику литературы), но при этом не заставляют его, бедняжку, досконально знать тот фон, на котором происходят события. То есть если вы читаете «Войну мир», то вам совершенно не нужно знать цвет панталон адъютанта Кутузова, поскольку для понимания смысла романа это не существенно. Имел бы читатель представление о том, что война 1812 года была Отечественной, и ладно… Классики снисходительны к своей аудитории.

Иное дело графоманы. Если уж уважающий себя графоман сочиняет чего-нибудь такое, многостраничное, то он берется за читателя всерьез. Ибо его, графомана, читатель должен знать все нюансы происходящего досконально! А поскольку графоманы, к несчастью, склонны класть в основу своих опусов события собственной биографии, то читатель уже на третьей странице оказывается погребенным под ворохом малозначительных и совершенно скучных подробностей чужой серенькой жизни, не вызывающей ничего, кроме желания запустить в автора чем-то очень тяжелым, желательно — его собственным многостраничным трудом…

К чему я все это говорю?

К тому, что именно из такой графоманской продукции, занимающейся описанием своих незначительных жизненных свершений на нивах Рублевского шоссе, на 90% состоит тот жанр, который теперь иногда любят называть «русским гламуром». Понятно, что и в других жанрах, изготовляемых на потребу неприхотливой читательской душе, подобной графоманской продукции хватает с избытком, но, полагаю, только в оазисе «глянца» это возведено в некий жанровый канон.

Причем с каждым новым произведением, написанным в этом жанре, ситуация усугубляется. Я удивлялась прихотливому графоманскому «плетению словес» в бестселлерах Оксаны Робски и кривила лицо, когда составляла рецензию на книгу Наташи Маркович «ANTICASUAL. Уволена, блин!», и думала тогда, что хуже уже быть не может. Наивная! Оказалось, может, и еще как!

Я поняла это, когда в руки мне попала книга Оксаны Пономаревой «Между ног».

Каюсь — меня зацепило провокационное название вкупе с многообещающей аннотацией: «„Между ног“ — это правдивая история о шоу-бизнесе и мире моды, о нравах и порядках, которые там царят, о том, как делается карьера в обществе тотального глянца, о дружбе и любви в „тусовке“, о правилах поведения для знаменитых. Это история о том, на что готовы люди ради славы и как они ведут себя, когда нечего терять».

Об авторе сообщалось, что «она как никто другой знает изнанку русского Глянца», поскольку два года состояла в должности главного редактора одного приложения одного глянцевого журнала.

Сочетание названия, аннотации и послужного списка госпожи Пономаревой настраивало на нечто остросюжетное и увлекательное. Кто ж знал, что автор окажется заражен бациллой графомании…

Разочарование ждало уже на первой странице, где мною был обнаружен список действующих лиц, озаглавленный почему-то как «Список приглашенных». В нем значилось ровно 45 совершенно неправдоподобных фамилий. Я не поленилась, посчитала.

«Быть может, — подумала я, — это сделано для того, чтобы обозначить масштаб, указать значительность охваченных событий». К сожалению, выяснилось, что все эти 45 лиц равным образом задействованы в сюжете, если можно назвать сюжетом совершенно расплывчатую историю борьбы за кресло главного редактора глянцевого журнала, больше смахивающую на дословную запись сплетен среднестатистического офиса. Если вы когда-нибудь работали в офисе, то вы понимаете, о чем я говорю.

Но даже и это хиленькое структурное образование было обнаружено мною путем длительных и напряженных раскопок среди вязкого мусора бессмысленных диалогов персонажей и бесконечных намеков автора на реальных персон из мира шоу-бизнеса. Угадать последних также дело великого труда в силу того, что характеристиками они снабжаются исключительно в виде описания… все тех же графоманских «панталон», несколько изменивших свой цвет и фасон со времен Кутузова. А потому если вы почему-то не в курсе, какая-такая светская львица подралась с известной балериной и что при этом на них было надето, то не видать вам смысла во всем этом действе, как своих ушей.

Как вам, например, такой пассаж, характеризующий героиню, претендующую на то, чтобы выступать в качестве alter ego автора:

«У Евы Porshe не было, как не было арочных окон в квартире. Она ездила на Mitsubishi Eclipse и жила в двушке, которую ей оставила бабушка, недалеко от Смоленки. Гардероб Ланевич активно обсуждался в желтой прессе, хотя брендовых вещей в нем почти не было. Ева не носила „обязательные“ джинсы D&G и топы Gucci…»

Уже плюетесь? А теперь представьте, что в точности тем же заполнены все 350 страниц этого сочинения, и вы получите точное и законченное впечатление о романе Оксаны Пономаревой.

P. S. Как читатель этого «бестселлера» я опасаюсь, что еще одно такое произведение, и я поверю, что Оксана Робски — это лучшее, что есть в нашем литературном ширпотребе.

Мария Петровская