Ариадна Борисова. Змеев столб

  • Ариадна Борисова. Змеев столб. — М.: Эксмо, 2014. — 384 с.

    По словам Людмилы Улицкой, роман Ариадны Борисовой «Змеев столб», вышедший в лонг-лист премии «Ясная Поляна», – это история сильной, редкостной, героической и жертвенной любви, уникальность которой заключается не в ней самой, а в особых характерах и обстоятельствах. Взаимоотношения Хаима Готлиба, выходца из богатого торгово-ремесленного еврейства, первого в семье, получившего хорошее образование в Германии, и русской дворянки-сироты, воспитанной в детском приюте при православной церкви, разворачивается в довоенной Литве. О том, через какие испытания им придется пройти, и расскажет Ариадна Борисова.

    ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

    АДАМОВО ЯБЛОКО

    Глава 1

    Младший сын всегда чудак

    Семейную торгово-промышленную компанию возглавлял старый Ицхак Готлиб, чья фамилия стояла в списке попечительского комитета клайпедской общины немецких евреев. Из скромного лавочника он незаметно превратился в солидного дельца и никогда не выставлял напоказ своего богатства, зная, как трудно сберечь имущество, нажитое трудом — честным трудом, хотя и не без некоторого авантюризма. Впрочем, казалось, деньги сами стаями слетаются к нему, словно птицы на жердочку дрессировщика, такой естественной способностью приручать их он обладал. Деревообрабатывающая фирма процветала. Коммерческий нюх старого Ицхака с невероятной точностью подсказывал ему лучшее время сбыта продукции и пределы покупательских возможностей. В отличие от многих, хозяйство не претерпело больших убытков даже тогда, когда Неман из-за польской экспансии закрывался для поставок леса из России. В середине 30-х внешние партнеры прервали связи со многими литовскими торговыми обществами, но компания Готлибов удержалась на плаву. Сметоновское1  правительство увеличило квоты на сбыт казенного дерева, подписало прерванное соглашение о ввозе сырья с советской стороны, и старому Ицхаку удалось заключить в Европе выгодные сделки по строевому фабрикату, принесшие семейству недурственный доход.

    К городу-порту давно вернулось древнее куршское 2 название — Клайпеда. Между тем, на картах экс-хозяйки Германии он по-прежнему значился как Memelland3 и остался типично прусским. Снисходительно мирясь с властью Каунаса4, мемельцы по-прежнему считали свою родину предместьем фатерлянда.

    На морском перекрестке военно-торговых путей всегда было тревожно, но банкротство, ущерб и пожары обходили дом старого Ицхака, точно он был заговоренным. Прадед выстроил это трехэтажное здание в обычном для здешних мест стиле фахверк близ устья Дане еще в начале девятнадцатого века после эдикта, снявшего запрет на еврейское гражданство в Мемельском крае.

    Особняк стоял в начале двора, выложенного стертым до гладкости булыжником. Летом с нового мезонина ниспадали, мягко колышась на ветру, юбки дикого винограда. Пышный зеленый подол украшала пестрая кайма из многолетних цветов. На просторных задворках, как смежное государство с отдельными воротами, выходящими на другую улицу, жили вечно хлопотливой жизнью кухня с подсобкой, флигель для прислуги, кладовые, мастерская и гараж. Службы отгораживал от дома вытянутый в ширину яблоневый сад с нарядной беседкой, где любили играть сначала дети, а теперь — внуки.

    Старый Ицхак был счастлив детьми. Трое старших сыновей, получив приличное образование, обзавелись семьями и трудились на благо фамильного дела. Из Лейпцига только что вернулся с университетским дипломом младший, любимец отца Хаим. Единственная дочь Сара, последыш почтенных родителей, посещала прогрессивную светскую школу.

    Хозяин, будучи человеком набожным, все же не вступал в противоречия с передовыми велениями времени, но его жена придерживалась более суровых взглядов. Родом из ортодоксальной семьи, Геневдел Рахиль Готлиб, или матушка Гене, как звали ее домочадцы, строго следила за порядком и соблюдением основных обрядов и заповедей Торы. Прислуга после трудов с трепетом ожидала оценки госпожи, а невестки были обязаны еженедельно отчитываться перед свекровью во внутриклановых радостях и проступках. Под ее прицельным взором чувствовали себя виноватыми и те, кто не заметил огрехов. В этом обособленном мирке, где хозяйка была одновременно светочем и тираном, царили безукоризненная чистота, открытость и щепетильность во всем.

    Матушка Гене с полным правом гордилась послушанием и способностями сыновей. Но получилось так, что младший нарушил патриархальные обычаи дома. Переломным событием к неожиданному заявлению Хаима стало исполнение сольной партии в студенческом хоре на краевом клайпедском празднике. Жюри конкурса провозгласило коллектив лучшим, и в тот же вечер молодой человек высказал на семейном ужине желание соединить свое будущее с артистической карьерой.

    Матушка была вынуждена признаться себе, что младший сын всегда отличался от братьев ветреным нравом. К его рождению старый Ицхак накопил основную часть капитала и стал больше времени уделять семье, но старшие мальчики успели вырасти, и вся его нерастраченная родительская энергия обрушилась на Хаима. Благодаря эстетическим пристрастиям отца, страстного меломана в молодости, сын был взращен на немецкой исполнительской культуре и окончил музыкальную школу. Из всех детей именно он унаследовал приятный отцовский голос, лирический баритон с шелковистой теноровой ноткой, приводивший в восхищение многих. Матушка Гене втайне удивлялась: по ее убеждению, такой голос хорош был для кабака, где людям все равно, баритон, тенор или серединка на половинку, а никак не для театральной сцены.

    Горестные размышления уверили женщину, что в легкомыслии сына виновато, кроме попустительства мужа, неофициальное «просвещение», полученное Хаимом в Лейпциге на вредных студенческих собраниях, где хитроумные ораторы, нанятые реакционными партиями, забивали головы молодым искаженными понятиями о жизни и устройстве мира. Матушка Гене прекрасно знала, кто виновен в международном политическом разброде и спаде экономики. Это социалисты всех мастей руководили забастовками рабочих и разоряли хуторян. А потом, распродав земли и скот, крестьяне сидели на баулах по всей Литве, ждали на вокзалах вербовщиков на плантации Южной Америки, — потому и стали случаться перебои с мясом и молочными продуктами в кошерных магазинах… Но хуже всего, что повсюду в моду вошел культ порочной богемы и, как следствие, падение устоев семьи и безбожие.

    Геневдел Рахиль старалась не показывать тревоги на людях, но наедине с собой, чувствуя себя парализованной угрозой хаоса, внесенного сыном в трудно созданное ею домашнее равновесие, билась и плакала. Хаим! Хаим совсем отбился от рук! Того и гляди перестанет молиться, начнет брить виски и поедать трейфу! 5

    — Ах, Ицек, выходит, не зря даже в сказках говорится, что младшие сыновья всегда чудаки, если не сказать хуже! Неужели мы столько лет учили сына для того, чтобы он пел оперетки? — кинулась женщина к мужу за сочувствием и утешением.

    — У Хаима красивый голос, — не очень твердо возра­зил супруг.

    — О да, как не поверить восторгам толпы! — съязвила матушка, мгновенно переходя от отчаяния к гневу.

    — Жюри конкурса было профессиональным.

    — За свои деньги ты мог бы солировать с тем же успехом!
    В организацию праздника была вложена некоторая толика пожертвований от компании Готлибов.

    — Мы поддержали устроителей и в прошлый раз. Не мог же я отказать просьбам только потому, что в нынешнем конкурсе участвовал мой сын, — рассердился старый Ицхак. — И вспомни, что не Хаим, а хор заслужил признание.

    — А ты вспомни себя, Ицек, вспомни себя! Ты ведь почему-то послушал родителей, не пошел в вокалисты! И разве не преуспел? Или мало работаешь вместе с мальчиками, мало всем помогаешь и не пользуешься уважением? Что по сравнению с этим так называемое «призвание» Хаима? Может, он не сумеет заработать себе и на кусок хлеба! А сплетни, Ицек? Сплетни тебя не волнуют? Знакомые непременно осудят нашего сына, а заодно и нас за то, что мы потакаем его капризам! Люди просто будут смеяться над нами! Ох, и распрекрасное же, скажут, занятие для мальчика из приличного дома! Окончил экономический факультет, чтобы распевать песенки в концертах!

    — Ну что ты заладила — «песенки», «оперетки», — урезонивал старый Ицхак, пытаясь привести какие-то доводы в защиту выбора сына, но уговоры только распалили матушку Гене. Она бегала по комнате, заламывая руки, и свистящим от ярости шепотом призывала мужа образумить «глупого мальчишку».

    — Искусство только называется изящным, а на самом деле коварно, богомерзко, безнравственно! Лицедейство ведет к пороку и пьянству! Я не удивлюсь, если из-за твоего потворства Хаим станет социалистом и отречется от нас!

    Матушка роняла горькие слова, подсказанные страхом сердца, которые обычно придерживала в себе. Ей уже начинало казаться, что сын пал на дно жизни, где нет места порядочным людям.

    — Гене, ты преувеличиваешь, — с раздражением прервал старый Ицхак. — В консерватории его научат петь для избранной публики.

    — Где-е?!

    — Да, прости, я забыл сказать: он мечтает поступить в Каунасскую консерваторию…

    — Таланту нигде не учат, — отрезала взбешенная матушка, не заметив в запале, что дверь приоткрыта, и в щели поблескивают блестящие от любопытства глаза дочери.

    Избалованная общим вниманием и любовью, двенадцатилетняя Сара благочестием не отличалась. Без всяких укоров совести подслушав ссору, девочка тотчас побежала искать Хаима. Она любила его больше, чем старших братьев, за веселый нрав и готовность к проказам. В юном своем эгоизме Сара старалась припомнить родительский разговор слово за словом, не замечая в них опасности. Ее больше занимало, как смешно матушка Гене таращила глаза и вертела руками.

    Брат лежал в беседке на скамейке с томом Келлермана6 в правой руке и бутербродом в левой. Незаметно подкравшись, Сара просунула ладонь в решетку беседки и собралась было выдернуть бутерброд, но Хаим оказался проворнее и ухватил шалунью за высунувшийся кончик косы:

    — Караул! Держи вора!

    — Смотри, книгу маслом измажешь, — засмеялась Сара и заговорщицки прищурилась, входя в беседку. — Ни за что не угадаешь, что я сейчас слышала!

    Хаим сел, сложив по-турецки ноги, и грозно уставился на сестрицу:

    — Рассказывай, о луноликая, иначе верные мои визири отрубят твой любопытный нос и твои длинные уши!

    Актерский этюд Сары был не лишен забавного сходства с характерными манерами родителей, но ожидания девочки не оправдались. Зритель не восхитился по обыкновению, и благодарных аплодисментов она не дождалась. Сконфуженная, она вдруг поняла, что слова матери, а особенно вынесенный ею вердикт тяжело задели брата.

    Сара попробовала исправить свое неделикатное вторжение в ту область, к которой он, оказывается, относился слишком серьезно.

    — Хаим, ну, Хаим, — потянула она его за рукав и капризно надула губы. — Не обижайся! Матушка Гене просто не хочет, чтобы ты поступил в консерваторию, поэтому так злится. Никто же не сомневается в твоем таланте! На празднике ты пел лучше всех, люди только о тебе говорили…

    — Кто, например? — насторожился он.

    — Один незнакомый человек, на вид учитель, — не моргнув глазом, соврала Сара, в ужасе соображая, как далеко зашла. — Или музыкант… Да-да, скорее всего, музыкант!

    — Что он сказал?

    — Ну-у… Я не очень хорошо помню… Кажется, о том, что тебе с таким замечательным голосом пора записаться в оперную студию.

    — В какую еще оперную?

    — Частную. Ее открыли при драмтеатре.

    Сара перевела дух и похвалила себя за привычку читать случайные объявления. Под репертуарной афишкой ей вчера очень кстати встретилась информация о наборе студийцев с начальной музыкальной подготовкой.

    Откинувшись на спинку скамьи, Хаим задумчиво посвистел, и черные, блестящие, как у сестры, глаза его оживились. Сара с облегчением убедилась, что настроение брата улучшилось.

    — М-да, проказница ты этакая. Хочешь мне помочь?

    — Конечно!

    — Скажи матушке, будто я туда уже записался.

    — А ты запишешься?

    — Обязательно.

    Неугомонная Сара тут же представила, что из этого может получиться. Заранее веря в триумф Хаима, в восторге от собственной хитрости и счастливого разрешения щекотливой ситуации, она зачастила:

    — И ты станешь репетировать с другими певцами? А оркестр там есть? А если нет, то как без оркестра? Что вы поставите?

    — Пока не знаю, — буркнул он.

    — «Тристана и Изольду»! — запрыгала девочка, хлопая в ладоши. — Пожалуйста, пожалуйста, ладно?!

    Несколько лет назад они в Лейпциге вместе слушали эту оперу в постановке дрезденской гастрольной труппы.

    — Когда-нибудь потом, — уклонился он и вспомнил, как глубоко переживала впечатлительная сестренка рассказанную в музыке трагедию любви и смерти.

    Сара зажмурилась, в избытке чувств прижав руки к груди:

    — О, я вижу тебя в роли Тристана, Хаим! В длинной накидке, с мечом в руке, ты такой красивый! Хаим, ты непременно попадешь в лучший состав!

    — Тристан — это тенор, Сара, а моему баритону больше подойдет Курвенал.

    — Оруженосец? — фыркнула девочка. — Но ты же сам говорил, что будешь универсальным певцом!

    — Ну, может, буду…

    Хаим смущенно хмыкнул. Ему, оскорбленному неверием матери в его певческий дар, тоже очень хотелось так думать.

    Как было обещано, Сара торжественно передала родителям радостную новость и, несмотря на то что сообщение опережало действительность, дала волю разыгравшемуся воображению. Руководители студии, по ее словам, вроде бы сочли брата восходящей оперной звездой. «Вроде бы» не позволяло, в случае чего, уличить ее во вранье: вроде бы — да, вроде бы — нет…

    Маленькая лгунья рассчитала верно: матушка отнеслась к лукавому слову без внимания — ее огорошил очередной успех сына. Строптивость Хаима оказалась сильнее домашней оппозиции и вызвала невольное уважение.

    Матушка Гене сдалась. «Ицек, пожалуй, прав, — сломленно вздыхая, размышляла она теперь. — Нет ничего зазорного в творческой профессии. Все зависит от человека, а опера — самый благородный вид из всех сомнительных видов искусств… Если у мальчика дар, нельзя наступать на горло песне».

    Сын отправился в Каунасскую консерваторию на подготовительные экзаменационные курсы.

    1 Сметона Антанас (1874–1944) — государственный деятель, один из идеологов литовского нацизма, президент Литовской Республики (1926–1940).

    2 Курши — древнее племя, населявшее побережье Балтийского моря. Как отдельная этническая группа упоминается до конца XVI века.

    3 До того, как снова стать Клайпедой, город семь веков носил название Мемель (по немецкому названию реки Неман).

    4 В 1919 году по Версальскому договору Мемельский край был отторгнут от Германии. В 1923-м, после захвата края Литвой, Лига Наций согласилась передать его Литовской Республике, оговорив предоставление автономии. Каунас в то время был столицей Литвы.

    5 Трейфа — запрещенная Торой некошерная пища.

    6 Бернгард Келлерман — немецкий писатель (1879–1951), автор романов, призывающих к демократическому преобразованию.

Мира Дэй. Мистер Вуду и дни недели

  • Мира Дэй. Мистер Вуду и дни недели. — М.: Livebook, 2014. — 240 с.

    Практически каждый абзац поэтичной истории российского автора Миры Дэй о простом человеке начинается словами «Мистер Вуду…». Ограничение 16+ свидетельствует о том, что книга предназначена достаточно зрелым читателям. На деле только тем, кто любит трогательные сюжеты о возможности кардинальных перемен в жизни, а также наслаждается стилем, характерным пусть грамотному, но подростку.

    Вторник

    Предисловие ко Вторнику

    Я начинаю истории про Мистера Вуду со вторника, потому что понедельник — уж слишком тяжелый день для того, чтобы начинать с него неделю. По понедельникам у всех вокруг столько всевозможных собственных дел и обязанностей! Кто-то начинает с понедельника новую жизнь, кто-то садится на диету, кто-то завязывает с дурными привычками. А еще ведь в понедельник приходится первый раз после выходных идти в школу, на работу или в институт! В общем, о том чтобы начинать в этот день что-нибудь еще новое, тем более такую важную вещь, как неделя, даже думать не хочется.

    Представьте себе, если бы вы были неделей и вас спросили бы: «Дорогая неделя, с какого дня ты предпочла бы начинаться?» Вы, конечно же, ответили бы: «Только не с понедельника!» Вот и моя история решительно отказалась начаться с понедельника, как бы правильно, прилично или даже единственно верно это ни выглядело со стороны.

    Утро Мистера Вуду

    Как-то во вторник утром Пожилая Миссис Вуду с волосами белыми и мягкими, как буклированная пряжа, как обычно поставила на стол пачку хлопьев и молоко для Маленького Мистера Вуду и яичницу с беконом и тосты для большого Мистера Вуду.

    Мистер Вуду любил плотно позавтракать. По утрам он обычно бывал весел и бодр, напевал, приплясывал и комментировал то, что увидел в газете, хрустя тостом и запивая его молоком. Его соседа, продавца подержанных автомобилей, и сову мистера Леклерка это немного раздражало, но Мистер Вуду был такой милый, что он почти никогда не жаловался. Они даже иногда сидели вместе на веранде мистера Леклерка и говорили о чем-нибудь необременительном — погоде, ценах на сигары и том, что Мистеру Вуду уже давно нравится хорошенькая мисс Дюмон, которая торгует газетами в киоске напротив супермаркета. Мистеру Леклерку мисс Дюмон не нравилась. Ему вообще мало кто нравился, такой уж он был человек.

    Мистер Вуду всегда пил за завтраком молоко. Он вообще любил молоко, особенно на завтрак. Это не мешало ему днем пить кофе, а по вечерам или в холодную погоду опрокидывать пару стаканчиков рома и выкуривать сигару. Мистер Вуду был разносторонним человеком. А вот Маленький Мистер Вуду разносторонним человеком пока не был, хотя для своих восьми лет был вполне смышленым. Но толка в настоящих сигарах и черном роме он, конечно, еще не понимал.

    А в коробках от сигар он хранил своих солдатиков, и поэтому солдатики Маленького Мистера Вуду всегда приятно пахли табачным листом. Это даже однажды помогло Маленькому Мистеру Вуду, когда Билли Шеннон попытался присвоить одного из его спецназовцев, но сегодня я не буду рассказывать вам эту историю.

    Позавтракав, Маленький Мистер Вуду пошел по своим делам, а большой Мистер Вуду — по своим. Делами Маленького Мистера Вуду были математика и диктант по французскому, а делами большого Мистера Вуду — прогулка по окрестностям и шутливые разговоры с мисс Дюмон. А еще Пожилая Миссис Вуду дала ему список того, что нужно купить в супермаркете. Мистер Вуду ушел и долго не возвращался, а когда наконец вернулся, выяснилось, что большое ведерко мороженого, которое он купил, уже почти растаяло, хотя все-таки еще не совсем.

    Мистер Вуду разложил покупки в холодильнике и вынул из кармана хорошенькую маленькую куколку, которую купил в магазинчике сувениров ниже по улице. Куколка была чем-то немного похожа на мисс Дюмон. Мистер Вуду поднялся в свою комнату, налил себе стаканчик и приготовился было уже поиграть в куклы в свое удовольствие, когда радио вдруг заговорило с Мистером Вуду суровым голосом и сказало, что кто-то опять собирается ограбить магазинчик мистера Хо. Мистер Хо был владельцем магазинчика китайских продуктов и приятелем Мистера Вуду. А вот китайцем мистер Хо не был, но разумно считал, что если уж ты владеешь магазинчиком китайских продуктов, то фамилия Сантана немного выбивается из общего стиля. Мистер Вуду вздохнул и осуждающе посмотрел на радио, но если оно даже и говорило гадости специально, то признаваться не собиралось. От радио вообще мало чего дождешься, кроме дурных новостей и прогноза погоды. А прогнозами погоды Мистер Вуду обычно брезговал.

    Мистер Вуду посадил кукол обратно на полку и собрался пойти и посмотреть, что происходит. Для этого он надел Костюм и Цилиндр, взял трость и шляпу, положил в карман небольшую фляжку с ромом (просто на всякий случай), кусок мела (вообще-то, это был мелок Пожилой Миссис Вуду от тараканов) и несколько своих любимых джу-джу* и вышел на улицу. На улице, как это часто бывает во вторник, было очень жарко, и все ходили в шлепанцах и панамах, с носами, намазанными кремом. Прохожие даже иногда оглядывались на Мистера Вуду, такой он был импозантный, в цилиндре и с тростью (а надо вам сказать, что трость у Мистера Вуду была совершенно необыкновенная — тяжелая, длинная, с железной пяткой и очень твердым характером). Мистер Вуду вежливо кланялся прохожим и приподнимал цилиндр, а все прохожие кланялись ему, если только они не были туристами из Айовы**, всем известно, что туристы из Айовы никогда никому не кланяются! Так, вежливо раскланиваясь со всеми знакомыми и постукивая тростью, Мистер Вуду шел, шел и шел, пока не пришел почти что к самому магазинчику мистера Хо.

    Мистеру Хо было жарко и неприятно, он ужасно не любил, когда его грабят. А еще он уже некоторое время держал руки высоко поднятыми и начал уставать. Поэтому мистер Хо очень обрадовался Мистеру Вуду и даже чуть-чуть повеселел, хотя руки все равно не опустил, он ведь давно владел магазинчиком и хорошо знал, что всегда надо держать руки высоко поднятыми, когда тебя грабят, — это ведь что-то вроде традиции, а традиции не стоит нарушать почем зря. Мистер Вуду решил, что ему тоже пора поднять руки, раз уж при ограблении так принято. И вот, когда Мистер Вуду стал поднимать руки, его красивая длинная и прочная трость пребольно стукнула железной пяткой грабителя в самый подбородок. А ведь если стукнуть человека тростью с железной пяткой в самый подбородок, он сразу перестает думать о том, как наставлять на кого-то пистолет, а начинает думать о том, как ему больно. Тут трость Мистера Вуду снова подпрыгнула и стукнула грабителя по пальцам, а потом еще раз — по лбу. Это была очень длинная и тяжелая трость, и к тому же обладала чрезвычайно твердым характером!

    Мистер Вуду очень порадовался, что у него такая твердая и прочная трость, а грабитель удивился и испугался. И к тому же, у него сразу стало болеть в разных местах. Это ведь был совсем неопытный грабитель, и в грабительских делах он еще не очень хорошо разбирался! Тут мистер Хо достал из-под прилавка бейсбольную биту, которая, конечно, была не такая элегантная, как трость Мистера Вуду, но зато почти такая же прочная и твердая, и пребольно стукнул второго грабителя, а Мистер Вуду подставил ему подножку. Это, конечно, был нечестный прием, но ведь нельзя рассчитывать, что все будут вести себя с тобой честно, когда идешь грабить магазин?

    Грабители упали друг на друга и даже немного перепутались руками и ногами, Мистер Вуду еще пару раз стукнул их тростью по тому месту, на котором обычно сидят, а мистер Хо очень сердито показал им свою бейсбольную биту. Поэтому грабители подумали и решили, что лучше они пока еще полежат перепутанные, например, пока не приедет на своей машине офицер Джеффер- сон и не спасет их, и только вращали глазами и ругались. Мистер Вуду даже немного им позавидовал, так у них хорошо и от души получалось ругаться. Тут все они немножко подождали, а потом приехал офицер Джефферсон в машине с сиреной и красивой мигалкой.

    Офицер Джефферсон поблагодарил Мистера Вуду за помощь и повез грабителей в тюрьму учиться грабительским премудростям. Мистер Вуду и мистер Хо выкурили по самокрутке с лучшей лечебной травой мистера Хо, поболтали о том о сем, и Мистер Вуду совсем уже было отправился домой, но тут ему подумалось, что уж очень жарко даже для вторника. Поэтому, хотя ему и было не совсем по дороге (а точнее говоря, совсем даже не по дороге), Мистер Вуду отправился на Стэйт*** и немного там погулял, как раз достаточно, чтобы нагулять аппетит и небольшой дождик. А потом сел на трамвай и поехал домой.

    Проходя мимо супермаркета, Мистер Вуду снова задержался, чтобы поболтать с хорошенькой мисс Дюмон, а потом из школы пришел Маленький Мистер Вуду, и они вдвоем отправились на рыбалку, потому что дождик получился просто отличный и очень подходящий для таких занятий.

    * Джу-джу — магические амулеты вроде бус или небольших мешочков, использующиеся в вудуизме. По принципу построения джу-джу больше всего напоминают детские секретики, только их не закапывают в саду под клумбой, а носят с собой в кармане, что лично я считаю гораздо более удобным и интересным.

    ** Поверьте мне, я тоже понятия не имею, чем Мистеру Вуду не угодили туристы из Айовы. На мой взгляд, они, как правило, вполне милые и симпатичные люди.

    *** Стэйт — улица в Новом Орлеане, засаженная красивыми зелеными деревьями. Почему Мистер Вуду гулял по Стэйт, можно прочитать в четверговой истории про Мистера Вуду и Прогноз Погоды.

Юрий Арабов. Столкновение с бабочкой

  • Юрий Арабов. Столкновение с бабочкой. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2014.

    Писатель Юрий Арабов, известный не только своими книгами «Биг-Бит», «Флагелланты», «Орлеан», но и сценарием к фильму Александра Сокурова «Молох», в новом романе «Столкновение с бабочкой» создает альтернативную историю ХХ века. Как повернулась бы судьба страны, если бы главные ее действующие лица могли договориться, пойти на компромисс? Место действия — Цюрих, Петроград, Гельсингфорс; персонажи как будто всем известные, но увиденные с необычной стороны — Ленин, Николай II, императрица Александра Федоровна, наследник Алексей, Матильда Кшесинская и — конечно — русский народ.

    Глава вторая

    ОТРЕЧЕНИЕ

    На паровозе номер 1151. Что он означает? Если сложить цифры вместе, то получится восьмерка. Она —
    как петля Мёбиуса. Символ дурной бесконечности.
    Наша жизнь — дурная бесконечность. Как и жизнь
    любого из государей. Царствую двадцать три года.
    Люблю маневры. Интересен флот. Особенно подводные лодки. Стоят в Риге. Если забраться в подводную лодку и уплыть в Португалию? Уместится ли
    там вся семья? Алеша спросил намедни по-английски:
    «Папа, а где расположена Португалия?» — «В географических атласах», — сказал я. Хороший ответ, остроумный. Дочери болеют корью. Невозможно воевать,
    когда дома болеют. Победа над немцами — на расстоянии вытянутой руки. Так мне сказал генерал Алексеев. Мне говорят это три года. И всё — вытянутая рука.
    Но почему-то до немцев она не достает. Руки коротки.
    У инвалида может вообще не быть рук. За время войны погибло три миллиона человек. За один только
    прошлый год, кажется, — два миллиона, если я не путаю. Следовательно, потери удвоились по сравнению
    с двумя предыдущими годами. Хорошо ли это? Что
    играет на руку смуте? Антивоенные листовки или потери в три миллиона? Допустим, они все в Раю. Цели
    войны благородны — помочь Франции и Англии. Но
    как это получилось, что мы рассорились со своим кузеном Вилли? Мы убиваем солдат Вильгельма, он —
    наших. Но мы с ним одной крови. Можем в любой
    момент замириться. Я не буду идти на Берлин. Как
    только перейдем германскую границу, я предложу
    кайзеру благородный мир. А эти убитые… они все спасены. В Раю об нас молятся. Не было бы убитых солдат, Рай бы остался пустым. Голова болит. От французского коньяка голова болит. Надо брать в дорогу
    русскую водку. «Матушка! Забери меня домой! Как
    же они меня мучают, как бьют…» — откуда это? Я, кажется, напился, как гимназист. Плохо. Начальник
    штаба сказал: в Петрограде смута. Мы засмеялись.
    Мы ведь сами только что оттуда. И никакой смуты не
    видели. Но мы ведь — из Царского Села. Одно ли это
    и то же? Пусть смута. Двенадцать лет назад Господь
    помог удержаться, поможет и сейчас. Мы ложимся.
    Едем обратно в Царское Село и ложимся. Но поезд не
    пускают обратно. Задерживают под Псковом. Это
    какая станция и перегон? Дно. Странное название.
    Ложимся и спим. Матушка Богородица! Спаси нас!..

    Государь Николай Александрович прилег на узкий
    кожаный диван и, не подложив под голову подушку,
    а припав к черному валику, свернулся калачиком и закрыл глаза. Десять голубых вагонов с узкими окнами
    и двуглавыми орлами между ними выглядели парадно и сухо. Про них нельзя было сказать: молчали желтые и синие, в зеленых плакали и пели, — это было
    невозможно. Их блестящий казенный вид больше подходил стуку телеграфа или пишущих машинок. Из них
    приказывали, казнили и миловали. Хотя пение иногда прорывало грохот колес, вылетая наружу, когда
    в присутствии государя его адъютанты взбадривали
    кровь спиртным и начинали горланить русские песни,
    чтобы никто не заподозрил этих гладких породистых
    людей в отсутствии патриотического чувства. Казалось, какое-то правительственное учреждение встало
    вдруг на колеса и поехало зачем-то в Могилев, отдыхая в дороге от бюрократического бремени.

    Да, поезд был похож на одетого с иголочки военного, к которому прицеплена вся остальная Россия, не
    хотевшая ни ехать, ни идти. Тем более в Германию.
    Все знали, что Романовы — немцы. И немцы, воюющие за русских, против немцев, воюющих за Германию… в этом была какая-то дичь. И если снаружи вагоны напоминали правительственное учреждение, то
    внутри были похожи на уютную квартиру человека
    с достатком — например, адвоката или промышленника средней руки. В интерьере не было показной роскоши, но был вкус. Государь обожал голубой цвет, но
    еще более он любил цвет зеленый. Зеленым шелком
    были обиты стены его купе-кабинета и письменный
    стол, за которым подписывались распоряжения. Диван для отдыха располагался параллельно окну, а не
    перпендикулярно, как положено в вагонах. Тумбочка
    из красного дерева стояла у окна, которое было по
    большей части зашторено. Когда не видишь движения за окном, а только слышишь стук колес, то кажется, что и не едешь вовсе. Какой порядочный семьянин путешествует без жены и детей? Тем более по
    России, от вида которой хочется или орать песни, или
    навсегда замолчать? Семья рядом помогла бы избежать и того и другого. Но она теперь далеко, моя любимая семья. А почему я еду без нее? Потому что дети больны. И куда еду? Ах да, я как-то запамятовал.
    Ехал я в Могилев, в ставку, потому что мы — главнокомандующий. Но генерал Алексеев расстроил. Сказал про смуту в Петрограде. Там же узнал, что безоружная толпа взяла Кресты. Как могут безоружные люди
    взять вооруженную тюрьму? Тюрьма ведь не женщина. А они — забрали всё. Выпустили политических
    и уголовных. Значит, охрана разбежалась. Или нам
    неправильно докладывают? Мы — в сетях заговора,
    нам врут в глаза. Это даже забавно. Они хотят моего
    отречения. А как я могу отречься? Я ведь не виноват
    в том, что царь. Это же дела Божьи. Игра судьбы или
    случая, и мы здесь не вольны в своем выборе.

    Он приоткрыл глаза. Поезд был неподвижен, как
    вросший в землю дом. На полу лежал зеленый ковер,
    напоминавший аккуратно стриженный английский газон. На таком он играл в детстве близ Александровского дворца. В такой же траве играют сегодня его дети в Царском Селе. Когда здоровы. Долг христианина он исполнил — дочери-невесты, утонченные до
    прозрачности и будто сошедшие с фотографий, ждали августейших женихов. Через Анастасию были видны чайные розы. Через Марию просвечивало небо. Ольга получилась умнее его, и с ней он делился сокровенным. Татьяна хорошо пела. Однако вторая половина
    его специфического долга под названием «Российская империя» обещала сорвать спокойную старость.
    Странник Григорий заклинал его от войны с Германией. Далеко видел. За то и пострадал. Говорили, что
    перед войной Россия расцвела. Во многом так. Монархия, укрепленная конституцией, стала более современной, чем раньше. Ограничения в избирательных правах для сословий и инородцев? Но это мы
    поправим со временем. Самоуверенный Столыпин
    предлагал снять черту оседлости с евреев. Мы сказали ему: не сейчас, рано. Мы его не любили. Он был
    слишком сильным и перетягивал одеяло на себя. Мы
    были фоном для замечательного премьера, кто такое
    вытерпит? В конце концов он ушел к Богу, а евреи
    ушли в революцию. Да что я? О каких пустяках думаю? При чем здесь евреи и революция? Мне о войне думать надо, о войне!.. А думать ох как не хочется…
    Подсохнут дороги, и по ним снова запылят солдатские сапоги. Завертятся колеса подвод, и священники
    в калошах, похожие на черных жуков, будут высматривать по обочинам места для новых захоронений.
    Говорят, что мужики могут спать на ходу, идя строем.
    Возможно. Мне великий князь Николай Николаевич
    рассказывал, как обнаружил целую поляну с поваленными на нее телами в полном обмундировании. Думал, что трупы. Оказывается, все спали. Мне бы такой
    сон, я даже завидую. Еще один миллион закопаем
    в землю. Я не о деньгах, я о людях. Денег нам не жалко… это ведь бумага, за которой ничего не стоит.

    Государь приоткрыл глаза, прислушиваясь, не пошел ли поезд. На стенах его кабинета-купе висели
    многочисленные фотокопии августейшей фамилии.
    Под потолком был прикреплен турник, на котором он
    мог подтянуться раз тридцать за один подход. В углу
    располагался обширный иконостас с почерневшим
    от копоти образом Спаса Нерукотворного. Жить бы
    в таком кабинете все время и никуда не ехать!.. Только чтоб дети были под рукой и рядом. А Александра
    Федоровна — далеко… Чур меня! Вот ведь что нашептывает лукавый! Сгинь, сатана!.. Изыди и расточись!..
    Александра Федоровна — здесь, и дети тоже.

    Ему показалось, что пошел проливной дождь. Что
    по крыше бьют крупные капли… Откуда дождь в первых числах марта, да еще такой проливной? Невозможно. Обрушился, отзвенел и затих. Государь заметил, что на окне его купе нет капель. Луч станционного прожектора освещал стекло, и капли на нем были
    бы заметны. Что за шум? Странно.

    В дверь постучали.

    — Ваше величество! Приехали депутаты Государственной думы.

    — Зачем?

    Министр двора граф Фредерикс печально вздохнул и не ответил. Не так давно он был введен в графское достоинство. Но кто из них выше, граф или барон, Фредерикс так и не решил, да и государь, похоже, тоже.

    — Пусть подождут в гостиной.

    Вот ведь черти! В дороге отыскали, в глубине страны нашли! Я и говорю: заговор кругом. Машина работает против меня и помимо воли. Она меня раздавит!..

    Государю сделалось страшно. Он почувствовал, как мужество оставляет его. Вокруг — шпионы. Все гонят, все клянут… Мучителей толпа! Что я должен делать?
    Ведь они, пожалуй, придушат меня, как государя Павла Петровича, который заключил с Бонапартом сердечное соглашение и двинул на Индию казачьи войска атамана Платова. Если бы Павла Петровича не придушили, то и Индия была бы русской. Там, говорят, много обезьян и бананов. Охотились бы на слонов. Но тропические дожди на несколько месяцев…
    Эти нам совсем ни к чему. Лучше бы Японию присоединить. Но там ураганы. Тоже некстати. Нет. Не сложилось. Не срослось. Европа нам ближе. Там — одни
    наши родственники. С ними надобно заключить сердечный мир и договор о ненападении, как я предлагал до войны в Гааге. Удивительно, но все забыли о моем
    начинании. Война — крепкая память человечества
    и факт истории. Мир не задерживается в памяти и не
    попадает на страницы учебников.

    …Он вошел в гостиную, по-военному подтянутый,
    в серо-зеленой черкеске и с таким же серо-зеленым
    лицом. Болтающийся на левом боку кинжал делал его
    похожим на кавказца. Граф Фредерикс готовился записывать исторический разговор. Хорошо. Пусть пишет. Двое думцев. Фамилии не помню. Ах да, это же
    Гучков, с ним я встречался несколько раз, а рядом
    кто? Этого совсем забыл, хотя лицо как будто бы знакомо.

    — Не промокли по дороге, господа?

    Гости переглянулись, не понимая.

    — Ведь был дождь? Я слышал.

    — Это не дождь, ваше императорское величество. Это…

    Фредерикс кашлянул, пытаясь предупредить говорящего о нежелательности продолжения темы. Но Гучков все-таки докончил:

    — Нам хлопали люди, собравшиеся на путях.

    — Вас вызывали на бис?.. — и государь вставил в мундштук папиросу.

    — Нет. Скорее, это был аванс.

    — А может быть, они вызывали меня? Судя по аффектации, все билеты проданы. Полный аншлаг.

    Николай Александрович закурил и сел сбоку у окна
    за небольшим столом. При людях он всегда вставлял
    папиросу в мундштук, но в одиночестве мог курить
    просто, по-солдатски, прикуривая от окурка, одну папиросу за другой.

    Жестом пригласил гостей садиться рядом. Фредерикс поставил у окна кресла, и все присели тут же, за
    маленьким столом, четверо государственных мужей,
    бок в бок, будто хотели заняться столоверчением.

    Василий Витальевич Шульгин, приехавший вместе с Гучковым, как гражданин и человек чувствовал
    торжественность минуты. Сеанс политического спиритизма обещал быть впечатляющим. Об этом потом напишут, как он, лысоватый киевский журналист, жалкий провинциал с огнем в сердце и химерами
    в башке, принимал отречение государя императора,
    чтобы спасти Россию и монархию. Спасти от ныне действующего государя императора. Звучит комично.
    Но разве Николаю Александровичу объяснишь то,
    что происходит сегодня в Петрограде? Не расскажешь,
    как незнакомая никому Россия, вооруженная и грязная, с кумачом над головой и ветром в самой голове,
    заполнила залы Таврического дворца… Серо-рыжая
    солдатня и черная рабочеобразная масса с грузовиками, похожими на дикобразов от поднятых вверх
    штыков… Это была весенняя вода черного подтаявшего снега. Она выдавила депутатов Государственной думы из главного зала на периферию, в кабинет
    Родзянко, и начала проводить во дворце непрекращающийся митинг. В кабинете, где раньше заседала бюджетная комиссия, расположилась странная компания
    небритых людей, которая называла себя совдепом. Ораторы сменяли друг друга. Говорили сбивчиво, непонятно. Но внутри каждого горела электрическая лампа,
    подсвечивающая одно-единственное требование: «Долой!..» Многие депутаты разбежались, а те из них, кто
    имел мужество остаться во дворце, сбились в кучу
    в кабинете председателя и в тесноте, в смраде, голова
    к голове, решали, что делать дальше… Как спасти
    Россию? И главный вопрос, который их мучил, —
    тождественна ли монархия родине, или это совсем
    разные понятия, несоразмерные друг с другом? Сам
    Шульгин отвечал на этот вопрос утвердительно: да,
    тождественна. Россия и царь — это одно и то же.

    — И какую пьесу вы мне привезли? — спросил государь император, морщась и выпуская из себя сизое облако дыма. Вопрос явно был лишним.

    — Мы вам привезли просьбу об отречении, — выдохнул Александр Иванович Гучков. Вид его был суров и сумрачен. Он чем-то напоминал дорогую, но
    закопченную сковороду, которой можно убить наповал… Вытащил из портфеля папку с одним-единственным листком внутри и передал Николаю Александровичу.

    — Кто автор пьесы? — спросил государь.

    — Русский народ, — с пафосом ответил Гучков.

    — Но вы ведь от Думы ко мне пришли, а не от народа.

    — Это одно и то же.

    — Но если вы и народ нераздельны, то кто такой я и чьи интересы представляю?

    Вопрос повис в воздухе. Некоторое время все молчали. Как странно он говорит, — подумал Шульгин. — Что за акцент? Когда подчеркиваются согласные звуки, а гласные с их округлостью и певучестью
    почти совсем пропускаются? Немецкий это акцент,
    что ли? Он же немец, наш царь. Но вдруг из глубины
    памяти выплыло — это же гвардейский акцент. Так
    его называют. Им разговаривают на плацу военные.
    Гвардейский акцент неотделим от его черкески. И почему он всегда одевается в военное? Меняет наряды, мундиры и папахи, а сам не меняется? Потому что
    сейчас война. Но он и до войны одевался точно так же. У него же воинское звание. Оттого и мундиры.
    Полковник или подполковник… я запамятовал. Скромен. Однако в этой скромности все-таки чувствуется
    маскарад. Сегодня он в горской папахе, завтра — в военной фуражке, послезавтра — вообще без головного
    убора. И может быть, без самой головы. Бедный потерянный человек! Уходи от нас скорее. Играй в войну со своими детьми. Страна не для тебя. И война
    тоже. Убитые на ней не воскресают, как оловянные солдатики.

В Сестрорецке пройдет четвертый фестиваль «Открытая библиотека»

ВНИМАНИЕ! В расписании произошли некоторые изменения! Романа Виктюка не будет, зато выступит Галина Тимченко.

Во второй день августа в Сестрорецке в культурном пространстве «Петровский арсенал» состоится четвертый фестиваль «Открытая библиотека. Хроника текущих событий».

Известные культурные деятели страны — Александр Сокуров, Людмила Улицкая, Лев Рубинштейн, Любовь Аркус, Екатерина Гениева, Аркадий Ипполитов, Михаил Козырев и другие — расскажут о своих надеждах и разочарованиях, о культе личности и «обломках самовластья». Речь на творческих встречах пойдет не только о 60-х, но и о них тоже.

«Открытая библиотека» — cоциальный проект, созданный в Санкт-Петербурге в 2012 году — ставит перед собой исключительно просветительские задачи. Помимо переустройства городских библиотек, организаторы проекта проводят фестивали и другие мероприятия, участие в которых принимают лучшие русскоязычные спикеры.

Мероприятие состоится: 2 августа в пространстве «Петровский арсенал» (Сестрорецк).

Вход свободный

Программа мероприятия:

11.00 Открытие фестиваля. Василий Николаевич Кичеджи и Александр Сокуров — о культурной политике города;

11.30 Открытие выставки-продажи иллюстраций художницы Кати Марголис к стихотворению Иосифа Бродского «Баллада о маленьком буксире»;

12.10 Творческая встреча с Александром Сокуровым;

12.30 Галина Тимченко. Творческая встреча: «СМИ в России: ожидания и разочарования»

13.00 Презентация комикса «Мария и я». Показ испанского анимационного фильма на тему аутизма;

14.00 Любовь Аркус: «Кино и оттепель»;

14.00 Лев Рубинштейн. Презентация книги «Cкорее всего»;

15.10 Аркадий Ипполитов «Влияние западноевропейского изобразительного искусства и кинематографа на поколение 60-х»;

15.10 Мария Слоним, Михаил Мильчик, Михаил Мейлах «Самиздат и тамиздат»;

15.30 Показ фильма Андрея Лошака «Анатомия процесса»;

16.40 Обсуждение фильма Андрея Лошака «Анатомия процесса»;

17.40 Михаил Козырев про музыку и запреты;

17.40Олег Нестеров, Любовь Аркус, Виталий Манский — о неснятом кино 60-х;

19.00 Проект «Техника чтения»: Людмила Улицкая читает отрывок из книги о Наталье Горбаневской;

19.30 Проект «Открытая поэзия»: все гости фестиваля читают со сцены стихи;

20.00 Презентация нового альбома группы «Мегаполис» «Из жизни планет».

Детская программа:

12.00 Делаем собственную виниловую пластинку вместе с Littleone;

12.00 Художница Катя Марголис вместе с детьми создает иллюстрации к детским стихотворениям Иосифа Бродского;

13.00 Делаем украшение для хиппи вместе с Littleone;

13.00 Пускаемся в плавание вместе с «Летающими зверьми»;

14.00 Создаем собственного ручного дракона вместе с проектом «Море чудес»;

15.00 Делаем коллаж «Мысли в моей голове» вместе с Littleone;

15.00 Делаем из картонного домика ВдомеДом жилище своей мечты, изучаем книгу «Д.О.М.А.» вместе с проектом «Море чудес» и издательством «Самокат»;

16.00 Создаем книгу стихотворений вместе с Littleone;

17.00 Сказки детям читают актеры Тарас Бибич и Сергей Сафронов.

Подробнее — на сайте «Открытой библиотеки».

Софи ван дер Стап. Девушка с девятью париками

  • Софи ван дер Стап. Девушка с девятью париками / Пер. с английского Е. Щербаковой. — М.: АСТ : CORPUS, 2014. — 288 с.

    В течение 54-х недель Софи ван дер Стап вела блог, рассказывая, что с ней происходило после того, как врачи поставили ей страшный диагноз – рак. Получившаяся книга «Девушка с девятью париками» – оптимистичный, а порой даже смешной рассказ о боли, надежде и выздоровлении.

    Четверг, 13 января

    Всего лишь очередной четверг очередного января — день, похожий на все остальные, если говорить о последних двух месяцах. Еще совсем недавно мое утро начиналось с того, что я вставала раньше девяти, отправлялась на долгую пробежку в парк, выпивала кофе, принимала душ и мчала на учебу. Сейчас я просыпаюсь от кашля, и здорово, если смогу пробежать половину своей дистанции за вдвое большее время. Потом мне нужно выпить три чашки кофе, чтобы хоть как-то начать шевелиться, и все равно я каждый день опаздываю к началу занятий.

    Больницы — еще одна захватывающая часть моей новой жизни. После многочисленных встреч с несколькими врачами в разных больницах и двух визитов в неотложку я снова сижу в стерильной приемной со старыми журналами и жду, когда увижу нового врача, услышу новый диагноз и получу новую историю болезни. Предыдущие быстро устаревают.

    В связи с этим больницу я знаю как свои пять пальцев. Я потратила последние два месяца на то, что ходила от отделения к отделению, с последнего этажа на первый, от главного входа к черному. Снова и снова. Я познакомилась с восемью интернами, двумя гинекологами — и почему доктора вечно подозревают у тебя беременность, когда не могут понять, что с тобой не так? — пульмонологом и двумя бригадами скорой помощи, и мне прописали три курса антибиотиков. Безрезультатно. Все, что эти доктора нашли, оказалось забытым тампоном. Бе. Понятия не имею, как долго он там пробыл. Докторов он насмешил, а я была унижена. Особенно потому, что тампон не мог вызвать ни один из моих симптомов.

    И вот я снова здесь: без диагноза, зато с кучей болячек — странные покалывания здесь и там, одышка, потеря нескольких килограммов (на что я совершенно точно не жалуюсь) и бледность, которую не способны скрыть даже самые жирные румяна.

    И тут я вижу его — сотый по счету белый халат, собирающийся исследовать меня и выяснить, что же стало причиной всех этих вроде не связанных друг с другом симптомов. Он подходит к регистратуре, берет мою карточку и произносит: «Мисс ван дер Стап», рассеянно сканируя приемную, чтобы увидеть, который из помятых соискателей только что выиграл назначение в его кабинет. Он хладнокровно изучает меня, когда я встаю. Ребенок. Я практически вижу, какие мысли бродят в его голове, пока он на меня смотрит. Но мне кажется, что это сон: красивое лицо, руки, сорок с чем-то. Наконец-то мои фантазии в стиле «Анатомии Грей» 1 воплотились в жизнь. Кто же знал, что одинокой девушке вроде меня больница покажется раем? Я оставляю маму в приемной и робко иду за ним по коридору.

    Поскольку подробности моего дела вносятся в карточку уже в сотый раз — окруженные технологически продвинутыми супермашинами доктора все еще не научились хранить мои истории болезни, — я решаю воспользоваться свободным временем и изучить Доктора Красавчика поближе. Его бейджик гласит: «Доктор К., пульмонолог». Думаю, ему немного за сорок. Обаятельный, красивый и умный: плейбой или счастливый женатик из пригорода? А может, и то и другое? Лучше погуглю его позже. Белый халат может вводить в заблуждение, а вот обувь никогда не соврет. Броги, черная кожа. Хм-м… неплохо, но и не блеск. Недостаточно, чтобы пойти дальше, но, учитывая возраст, я решаю предоставить ему кредит доверия.

    Он предлагает мне сесть и просит задрать майку. Лифчик мне разрешают оставить. Он прикладывает холодный стетоскоп к моей груди, а потом к спине.

    Он слушает, я вздыхаю.

    Я вздыхаю, он слушает.

    Я слушаю, он вздыхает.

    «Что-то там есть не то», — говорит он. Его слова меня не пугают. На самом деле я даже немного успокаиваюсь. Вот уже кучу времени совершенно очевидно, что со мной что-то не то, и наконец кто-то еще за это уцепился. Красивый и умный. Доктор К. может стать ответом на мои молитвы, а также главным героем моих будущих снов. Наконец-то мне поставят правильный диагноз, выпишут таблетки, которые меня вылечат, а я вернусь к жизни. И не буду возражать против повторных визитов к доктору К., пока они проходят с глазу на глаз.

    Он закончил осмотр, но хочет, чтобы я сделала рентген легких на первом этаже и вновь вернулась в его кабинет. Позже, когда я возвращаюсь к доктору К. со снимками своих легких в руке, он отводит меня в другой кабинет и усаживает на кушетку, слова ЭНДОСКОПИЯ и ИССЛЕДОВАНИЕ ЛЕГКИХ повисают над моей головой.

    — Мне не нравятся снимки, — говорит он. — В ваших легких есть жидкость, которую мы должны откачать.

    — Откачать?

    — Да. Через трубку в спине.

    Я сглатываю. Не знаю ничего про трубку, но мне не хочется, чтобы ее втыкали мне в спину.

    На сей раз я должна раздеться полностью. Я сижу у всех на виду, и даже мой дурацкий кружевной лифчик меня не прикрывает. Мне ужасно некомфортно, но, что более важно, я начинаю чувствовать страх. Да что же все эти люди так надо мной суетятся? Мне одиноко, и я жалею, что сказала маме подождать снаружи, но я слишком горда, чтобы изменить решение и попросить кого-нибудь ее привести. Так что я, дрожа, сижу здесь, а доктор К., его ассистентка (она мне не конкурент — выбор обуви четко указывает на то, что ее больше интересуют женщины, чем мужчины) и чисто выбритый интерн по имени Флорис готовят монструозную иглу. На одну пару моих маленьких бугорков устремлены три пары глаз. Или же они слишком заняты рассматриванием чудовищной иглы, которая вот-вот пронзит мне спину и направится прямо к легкому? Кажется, Флорису так же неудобно, как и мне, поскольку он избегает прямо смотреть на меня, и неловкость, которую я чувствую, становится еще более заметной в этой маленькой комнате.

    Ассистентка доктора К. начинает объяснять, что именно они собираются сделать и почему считают, что необходимо сделать дырку в моих внутренностях: «Рентгеновские лучи выявили порядка трех четвертей литра жидкости между легким и плеврой — „сумкой“, в которой находятся ваши легкие».

    — Ох.

    — Если это желтый гной, то все плохо, — продолжает она, — это означает, что там инфекция.

    — Ох.

    — Гораздо лучше, если жидкость прозрачная.

    — Ох.

    Она делает мне анестезию, чтобы обезболить место укола, но мне жаль, что укол всего один. Я чувствую каждый мучительный сантиметр этой трубки, которую проталкивают в мою спину. Доктор К., видя, как я корчусь от боли, тут же приходит мне на помощь со вторым уколом. Трубка довольно длинная, чтобы я могла видеть, как из моей спины струится жидкость. Она не желтая, но, как выясняется, это не так уж и хорошо.

    Доктор К. просит у меня номер мобильного. Я польщена: мобильные нужны, чтобы назначать свидания, а не приемы у врачей. На следующий вечер, когда я ужинаю с родителями, он звонит мне, но не для того, чтобы пригласить на чашечку кофе.

    — Точно не могу понять, в чем дело. Я хочу положить вас на неделю, чтобы мы смогли провести ряд анализов. Начнем с эндоскопии.

    — Эндоско… что?

    — Мы сделаем на вашей спине небольшой разрез около двух сантиметров в длину и введем внутрь крошечную камеру, чтобы получше рассмотреть ваши легкие. Во время процедуры мы также сможем взять образец тканей для анализа.

    — Ох… конечно, если вы считаете это необходимым. — Я вешаю трубку и впервые плачу. Внезапно меня осеняет, что это может быть началом длительных отношений с доктором К., только вовсе не тех, на которые я надеялась. Прежде чем вернуться к столу, я вытираю слезы. «Врачу просто нравится быть рядом со мной», — шучу я с родителями, которые смеются довольно сухо. Остаток ужина проходит в напряженном молчании.

    ■

    Доктор К. времени зря не теряет. Дальше вместо того, чтобы пялиться на гобелены на стенах моей

    спальни или на сувениры из путешествий, которыми она забита, я пялюсь на стерильные больничные стены.

    Я неделю лежу в своей белой палате, в белой постели, в белой ночной рубашке, окруженная одним только белым, белым, белым. Куда бы я ни посмотрела — везде белая униформа медсестер, белые марлевые повязки и белые лампы, светящие вниз и придающие каждому меловую бледность. Даже доктора и сестры выглядят больными. У меня трубка в носу, спавшееся из-за эндоскопии легкое, а над головой болтается респиратор. Происходит много всякого, и ничего хорошего в этом нет; кажется, мне уже ничто не поможет. Единственная радость в том, что я наконец-то начала запойно читать. Ну, знаете, те самые книги, которые вы клянетесь прочесть, но что-то все времени не находите. Доктор К., которому я отвела главную роль в своих фантазиях, каждый день приходит проверить, как мы тут с Анной Карениной. Ну, мне-то по крайней мере лучше, чем ей.

    В пятницу вечером, через неделю больничных анализов и сканирований, они меня выписывают — как раз вовремя, ведь начинается новый университетский семестр.

    1 Американский медицинский сериал.

Леонид Песок. Острова зеленого смысла

  • Леонид Песок. Острова зеленого смысла / Рисунки Виктора Богорада. — СПб.: «Балтийские сезоны», 2014. — 352 с.

    Серьезный человек, авторитетный специалист в области новых медицинских приборов, Леонид Песок в Петербурге известен прежде всего как человек легкого жанра. Сотрудничество с мастерами сатиры и юмора изрядно подмочило его репутацию мыслителя и поклонника философских трудов. Новая книга свидетельствует
    о том, что размышления над социумом и индивидами углубились. Порой они столь глубоки, что докопаться до их «зеленого смысла» способен только такой чуткий человек, как художник Виктор Богорад. Благодаря их дуэту и состоялась книга, где текст и рисунки существуют в неразрывной
    связи.

    ***

    Смыслы — это листочки на дереве жизни, которые осыпаются от ветра судьбы.
    Можно сидеть под деревом с подветренной стороны и просто собирать листья.

    ***

    Душа нам не принадлежит. Это мы ей принадлежим (или не).
    Мы только можем создавать условия, чтобы она была внутри
    нас. Mожем её впускать, если правильно думаем, поступаем,
    сидим в тишине, не суетимся… Людей значительно больше,
    чем душ.

    ***

    Еще несколько недель назад казалось, что будущее насквозь провоняло прошлым, что машина времени не функционирует, потому что заржавела, что осталось предъявить документы, удостоверяющие, что больше никогда и нигде… Будто лестница в небо
    вдруг закончилась, и надо спускаться, потому что уже давно ждут в преисподней.

    ***

    Вся информация — до востребования. Нет правильного вопроса —
    нет и ответа.
    Мы все время имеем дело с ответами, но редко кто пытается задать
    правильный вопрос.

    ***

    Возможно, Александр даёт Богу взятки. Но денег Б-г не берет, да и
    где их взять, если у тебя уже есть принципы.

    Масштабы окружающих не всегда соответствуют принципам Александра, потому что, в отличие от многих, он пропускает всё между
    ушей. А не мимо.

    В своём стремлении к совершенству Александр превзошёл золотое
    правило механики, выигрывая и в силе, и в расстоянии.

    Как там было у Архимеда: на всякое тело, погружённое в жидкость… и т. д. Александр же вытесняет кого хочет, даже если сам
    плавает по поверхности.

    Из семи смертных грехов, на самом деле, существуют только четыре. У Александра абсолютно отсутствуют:

    чревоугодие

    алчность

    зависть

    и лень.

    Кто нынче серьёзно будет считать сладострастие грехом? А как
    избежать гнева, глядя на происходящее вокруг?
    Поэтому прощение, которое заслужил Александр в искуплении —
    это только за гордыню.

    Но разве это грех, если за ним стоит бесстрашие, благородство и
    достоинство. Никогда не жаловаться, не просить снисхождения. Не
    бояться смерти, в конце концов.

    Много ли на свете людей, которым можно позвонить посреди ночи
    и попросить что угодно:

    одолжить три

    пропить три

    принести из гаража кардан

    проветрить горящую подстанцию

    отвезти припадочную собаку к экстрасенсу

    сделать массаж на открытом для него сердце.

    Александр никогда не станет спрашивать, почему и зачем:
    «Я тебе помогу, но любить не буду!»

    С этим придется смириться.
    И это тоже — гордыня.

    ***

    Нынешние мертвые души созданы не Гоголем, а Google’m.

    ***

    Жизнь даётся человеку лишь раз, потому что он большего
    не заслуживает.

    ***

    Прыгнул с парашютом. Было ощущение свободы, полёта, скорости… Потом пришлось дёрнуть за кольцо. Самолёт улетел. Бредёшь по чужой местности, волочишь парашют. Вроде, тут уже был… Зачем на земле парашют? Зачем прыгал? Зачем дергал? Надо было лететь дальше.

    ***

    Вечную тяжбу никто не поможет разрешить. Тут не причем ни любовь, ни дети, ни переживание счастья любви. Нужно заполнить
    пустоту большую, чем сам.
    Женщина не может спасти, она способна помочь, или наоборот, усложнить путь. Но всё надо делать самому.

    ***

    Танцующий гиппопотам. Топот. Пыль. Тяжёлое зрелище. Надо
    как-то сдвинуться с места, попробовать подпрыгнуть, что ли… Как
    тяжело в этом чёртовом цирке. Вроде и кормят хорошо и воду меняют, но хочется на дикую травку. Куда смотрит ваше общество
    защиты гиппопотамов от танцев?

    Придётся выходить через партер.

    ***

    Всю жизнь пытаться расширить горизонты и не давать пространству коллапсировать. Утраты искажают линию. Её уже не сделаешь плавной.

    ***

    Кисло, когда нет вовлечённости в работу, мысль, отношения. Только влюблённость в идею, женщину, текст, дает силу. Непонятно, что значит «отдыхать». Устают только от банальности и тавтологии. Необходимо напряжение. «Болезни — это путешествия для бедняков». Путешествовать в своих извилинах. Хорошо там — где находишься. К сожалению, в этом месте не всегда находятся те, кого любишь.

    ***

    Телемаков комплекс — это вывернутый Эдипов, когда ждёшь, что папаша вот-вот вернётся, хоть и с того света, и накажет за всё, происшедшее в годы его отсутствия.

Роберт Шекли. Лавка старинных диковин

  • Роберт Шекли. Лавка старинных диковин. — СПб.: Азбука, М.: Азбука-Аттикус, 2014. — 416 с.

    Во всем мире Роберт Шекли признан лучшим мастером юмористической фантастики и великолепным новеллистом-парадоксалистом. Его произведения отличаются юмором, добротой, философией и поразительной способностью запоминаться навсегда. «Лавка старинных диковин» — второй том двухтомника малой прозы, большинство рассказов которого впервые издаются на русском языке.

    ИГРЫ С ЗЕРКАЛАМИ

    Зеркала загадочны и опасны. И удивительны. Они способны отражать показанное им — но способны и скрывать. Многие люди, особенно в молодости, подозревали: в зеркалах живет другой мир, другая цивилизация. Иногда умение и случай позволяют туда проникнуть, как Алиса проникла в Зазеркалье. В этом рассказе я хотел показать, сколь мрачным и страшным Зазеркалье может обернуться.

    Эдвард оказался единственным туристом на круизном звездолете. Ни год, ни сезон отнюдь не были лучшими для визита на Альсенор. Самый шик теперь — Окраинные миры. К услугам любителей приключений — Хотар и Лени, примитивные планеты с буйной флорой и фауной и крайне скудной цивилизацией. Гурманов ждет Гастор-4, где умелые повара превращают дары местных лесов, морей и полей в изысканные кушанья. Любовники предпочитают двойные луны Аскенаи.

    На Альсенор летят лишь те, кто обезумел от горя утраты.

    Пройдя таможенный и пограничный контроль, Эдвард увидел в зале прибытия огромные зеркала, показывающие виды главных туристических районов Альсенора. Центральное место занимали красоты Роппо, острова в южном Склемерианском море, зеленого и роскошного, знаменитого белыми песчаными пляжами, множеством ресторанов и живописными гротами. Там, облачившись в акваланг, можно повстречаться с оскульти, издавна обитающей на планете подводной разумной расой. С ними даже можно выпить чаю в специальном помещении под водой — оскульти знамениты гостеприимством.

    Однако Эдвард прилетел не за достопримечательностями. Чудесные виды его не влекли — поскольку он не мог полюбоваться ими вместе с Еленой. Елена умерла. Остался лишь ее образ, запечатленный старым ручным зеркалом. Елена смотрелась в него в последний день своей жизни на Земле, перед внезапной смертью.

    На Земле смерть необратима. Но Эдварду сказали, что на Альсеноре это не так, в особенности если момент кончины запечатлело зеркало. В свое тело вернуться нельзя, но можно уйти в зеркало, чтобы жить там вечно.

    Обитатели Альсенора, преуспев в изучении зеркал, творили с ними чудеса. Этому способствовали небольшие аномалии местного пространства-времени и слегка отличающиеся от привычных свойства материи.

    Об этом писали многие — и ученые, и популяризаторы. Эдвард же не питал к науке зеркал даже любительского интереса, желая всего-навсего вернуть Елену или воссоединиться с нею — безразлично, каким способом. Магия либо наука — не важно. Лишь бы получить желаемый результат.

    И потому он не мог не встретиться с Лобо сразу после того, как вошел в зал прибытия. Лобо праздно шатался там — высокий, с волосами цвета песка и манерами уличного шарлатана. Искал приезжих, чтобы предложить номер в отеле, порекомендовать ресторан и услуги особого свойства.

    Приметив бирки на багаже, Лобо приблизился и заговорил с наглой вальяжностью, свойственной его породе:

    — Вы хотите женщину, угадал? Сэр, вы прибыли на ту самую планету, и боги удачи направили вас к тому самому человеку! Ибо я имею честь водить знакомства с множеством чрезвычайно симпатичных дам, обладающих безукоризненными достоинствами! Уважаемый сэр, для вас я уже наметил особу, имеющую вторичные половые признаки универсально одобряемого типа, хранящую себя для землянина определенной категории — какую я и наблюдаю в вашем лице! Сэр, по моему скромному суждению, вы тот самый единственный, ожидаемый ею. Все совершенно бесплатно! Хотя вы можете, конечно, угостить даму прекрасным ужином по весьма разумной цене или даже устроить так называемый банкет в спальне. Его чудесно организует мой кузен, Томас из «Сковородки»…

    Сперва Эдвард хотел дождаться перерыва в мутном потоке бесстыдного пустословия. Но потерял терпение и, пренебрегая вежливостью, перебил:

    — Нет и еще раз нет! Я не хочу вашу женщину!

    Песочного цвета брови удивленно изогнулись.

    — Предпочитаете мальчиков? — спросил Лобо. — Или представителей расы, совершенно не похожей на людей? На Альсеноре водятся существа, знаменитые телесной пышностью, хотя к ней, честно говоря, нужно привыкнуть…

    — Да меня это вообще не интересует! — выкрикнул Эдвард. — Я хочу лишь мою Елену!

    Пытаясь сообразить на ходу, Лобо спросил нерешительно:

    — А вы ее привезли с собой, вашу Елену?

    Эдвард кивнул. Открыл рюкзак, вынул длинный узкий пенал из кожи, расстегнул молнию и показал лежащее внутри серебряное зеркальце:

    — Она здесь. Посмотрелась перед смертью.

    Внезапно понявший Лобо воскликнул:

    — Так она живет в зеркале?!

    — Не на Земле. Но, возможно, на Альсеноре…

    — На Альсеноре возможно все — если это касается зеркал.

    — Так мне и сказали, — буркнул Эдвард.

    — Вам по-настоящему повезло, что вы меня встретили — я могу помочь, — заверил Лобо.

    — Вы способны вернуть ее к жизни?

    — Нет. Но я знаю того, кто может.

    Эдвард снял на неделю номер в элегантном, но недорогом отеле, рекомендованном Лобо. Оставшись один в комнате, он распаковал вещи, поставил зеркало на тумбочку и сел писать Елене письмо.

    Написал, что и представить себе не мог, насколько одиноко будет без нее — пусто, серо, бессмысленно. Конечно, он не всегда был добрым с нею, особенно в конце. Оскорблял, злился, даже распустил руки. Но теперь это прошло целиком, совершенно. Тогда случился приступ безумия, яростного, но недолгого, рожденного не отсутствием любви, а, напротив, избытком ее.

    Доказательство — то, на что он пошел ради возвращения Елены.

    Закончил он письмо выражением надежды. Предположением, что вскоре повстречается с любимой.

    Эдвард подержал письмо напротив зеркала. Выждал, пока не уверился: зеркало впитало. Затем осторожно упаковал и зеркало, и письмо и лег спать.

    Его сон потревожил Лобо, объявивший радостно:

    — Я нашел самого лучшего специалиста! Нужно срочно с нею поговорить, пока она снова не уехала из города!

    — Куда же она так спешит?

    — Зеркала в разных частях планеты имеют разные свойства. Элия поклялась изучить их все, проникнуть в глубочайшие тайны, поверить их белым светом науки либо сумраком мистицизма.

    На следующий день Лобо привел Эдварда к Элии, высокой суровой ведьме, искушенной в познании отражений. Она жила одна в меблированных комнатах бедного квартала — россыпь трущоб окружала космопорт.

    Элия выслушала просьбу гостя, изучила зеркало и объявила, что за работу взяться готова. Однако Елену из мира отражений не извлечь. Сейчас это не по плечу никому на Альсеноре.

    Но при должной подготовке Эдвард может войти в зеркало сам и там воссоединиться с живой Еленой.

    Конечно, за это надо заплатить, причем вперед. И цена немалая. Но еще больше придется заплатить не деньгами. За возможность войти в зеркало нужно отдать телесное существование. Оно прекратится в момент перехода.

    Эдвард подтвердил свое согласие. Ведьма сказала, что должна поработать с зеркалом, удалить образы, накопленные им с момента смерти Елены — и тем облегчить уход Эдварда.

    На следующий день явился любопытный Лобо.

    — Как идет дело? — спросил он.

    — В общем, неплохо, — ответила Элия. — Несколько образов оказались упрямыми, не хотели счищаться. Однако я справилась. Но ситуация вокруг этого зеркала меня озадачивает.

    — Чем же?

    — Он говорил, что отчаянно любит эту женщину, Елену. Говорил?

    — Конечно! Потому и отправился в такую даль, на Альсенор. Захотел быть вместе с ней.

    — Вот-вот! Здесь и коренится непонятное.

    — Не могла бы ты объяснить подробнее?

    — Если он ее любил так сильно, то почему убил?

    — Ты о чем? Не понимаю…

    — Его образ рядом с ее образом — последнее, что запечатлело зеркало на Земле. И оно показывает, как Эдвард задушил свою Елену.

    — Ты уверена?

    — Посмотри сам. Я перенесла изображение в копирующее зеркало.

    — Спасибо, не стоит. Я тебе верю.

    — Да, и что это за мужчина, бывший с нею?

    — Какой мужчина?

    — В зеркале есть еще один мужчина, — пояснила Элия. — По изображениям, снятым мною, понятно, что он любил ее.

    — Черт возьми! И что с ним произошло?

    — Его тоже убили. Выстрелом из пистолета.

    — Кто убил?

    — Думаю, наш клиент Эдвард. Правда, зеркало не показывает, он ли стрелял. Но смерть мужчины оно отобразило.

    — Ну и ну! Впрочем, это нас не касается.

    — Согласна. Эдвард наш клиент, а мы не полиция и не блюстители общественной морали. Возможно, есть логичное и разумное объяснение случившемуся. Но я все равно хотела бы задать ему пару вопросов.

    — Не понимаю для чего.

    — Для того чтобы выяснить, почему убийца все-таки стремится в зеркало, где находятся его жертвы. А еще для того, чтобы гарантированно получить оплату, прежде чем он туда попадет.

    — Ты же сама сказала, что мы не блюстители морали. Судить поступки людей — не наше дело.

    — Но эта моральная проблема касается личности нашего клиента и наших отношений с ним! А вообще говоря, не надо было приводить его ко мне.

    — Разве ты не просила найти клиентов, не советовала искать их среди приезжих?

    — Я думала, ты хоть немного разбираешься в людях.

    — Какая разница, что ты думала? Хотела дохода — вот он, доход.

    — И проблема.

    — Проблемы клиента входят в предъявляемый ему счет. Как иначе?

    — А моя совесть? Она войдет в счет?

    — Если совесть не дает покоя, вели клиенту убираться.

    — Но я не могу. Согласно законам нашей профессии, приняв заказ, я обязана выполнить его до конца. Мне придется переговорить с клиентом.

    — А, так вы увидели, — задумчиво произнес Эдвард после того, как Элия рассказала о найденных в зеркале образах. — Это просто недоразумение. Я не желал ей зла. Я же ее люблю! Просто я очень вспыльчивый. Но теперь умею сдерживаться. Когда ее увижу, все объясню. Она поймет. Елена всегда любила меня, всегда понимала.

    — То есть вы все еще хотите войти в зеркало и встретиться с нею?

    — Хочу, и даже сильнее, чем раньше!

    — И вам все равно, что с ней другой мужчина?

    — О чем вы?

    — Я видела его в зеркале. И он был убит.

    — Гм… Ах, ну да. Должно быть, Роджерс.

    — И это для вас тоже не препятствие?

    — С Роджерсом я ошибся, — признался Эдвард.

    Элия кивнула.

    — Во-первых, с какой стати он вообще оказался там? Я имею в виду — в ее квартире? Надоедал ей. Запутывал, мучил. Если бы он тихо и мирно убрался, как я ему и советовал, неприятностей не случилось бы.

    — Он не ушел.

    — Да. Твердил, что любит ее. А моей наивной девочке взбрело в голову, что и она его полюбила.

    — Эдвард рассмеялся. — Как будто она могла любить по-настоящему кого-нибудь, кроме меня! Мы же были созданы друг для друга, я и Елена! И эти слова мы говорили друг другу в чудесные дни, когда наша любовь только расцвела!

    — Понятно, — заключила Элия.

    — Я же сказал в тот день, что Эдвард — человек серьезный, влюбляется раз и навсегда. Обещал, что любить ее буду и в этом мире, и в другом. Тогда я не знал еще про зеркала, но, конечно же, мое обещание имеет силу и для зеркального мира. Елена поклялась, что любит меня, как и я ее. Но со временем… Я был вспыльчив, а тут явился Роджерс, вскружил ей голову, обманул, она поддалась…

    — Понимаю, — сказала Элия. — Но как вы думаете, ее чувства к вам остались прежними? Ведь вы же ее убили.

    — Уверен, они не изменились! Если бы она убила меня, я бы простил ее и не разлюбил нисколько. Я ожидаю от нее того же.

    — Ваша любовь очень благородна. Но как расчет Роджерса? Ведь он тоже в зеркале. Это вас не тревожит?

    — Ничуть! Я убил его один раз, убью и второй, если понадобится. Ничто не сможет помешать моей любви!

    — Думаю, теперь я поняла все, — подытожила Элия.

    Эдвард поднялся. Он был очень рослый и сильный. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

    — Так вы собираетесь сунуть меня в зеркало или нет? — спросил он грозно.

    — Конечно, никаких сомнений! Договоримся об оплате и начнем.

    Эдвард достал бумажник и принялся выкладывать на стол крупные купюры в валюте Альсенора.

    Выждав немного, Элия подняла руку:

    — Хватит!

    — Я могу дать больше.

    — Нет. Этого достаточно. Я помещу вас в зеркало сегодня вечером, после того как приготовлю все необходимое.

    — Вы же не разочаруете меня?

    — Будьте уверены, не разочарую.

Непечатное слово

  • Марат Басыров. Печатная машина. — СПб.: Издательская группа «Лениздат», «Команда А», 2014. — 224 с.

    Как относиться к нецензурной лексике в произведениях искусства в те времена, когда вступает в силу закон о запрете мата, каждый решает самостоятельно. Однако теперь не всякую новинку в книжном магазине можно взять в руки и полистать, раздумывая о покупке. Потому что часть из них, та часть, что содержит экспрессивную народную лексику, будет продаваться в упаковке и с предупреждающей пометкой. Книга «Печатная машина» успела выйти до введения закона — нагой, как абстрактно изображенная женщина на обложке.

    Имя Марата Басырова не было известно в читательских кругах, пока его роман не попал в номинанты на «Национальный бестселлер». Активно обсуждать, кто он и откуда взялся, начали, когда «Печатная машина» вошла в шорт-лист премии, а ее крестным отцом стал Павел Крусанов. Роман написан таким языком, словно Энтони Берджесс ожил и создал книгу теперь уже полностью на русском. И дело не только в нецензурной лексике. Скорее, поражает ощущение пустоты, возникновение которой можно объяснить простым словосочетанием «ничего святого». Вот, например, о чем размышляет герой после своего первого раза с девушкой: «Я стоял, ссал и думал: вот я ссу, и что-то из меня убывает. Что-то, что я в обратке чувствую как реально нарастающую в себе пустоту».

    Но ни специфический язык, ни предельная откровенность не нарушают сакральности, напротив, мат как табуированная лексика становится самым гармоничным средством ее изображения. Космос, пустота и женщины — именно эти образы главенствуют в монологах героя. Сам Басыров признается, что большинство решающих моментов в его жизни связаны с женщинами — представительницами внеземной цивилизации, с которой ему постоянно хотелось найти контакт. «Я не могу полюбить непонятно что! Хоть бы и оно любило меня», — к такому выводу приходит герой в конце главы под названием «Хаос».

    Первая девушка, медсестра в военном госпитале, жена, любовницы, мама — все эти женщины не открываются ему до конца, так и оставаясь загадкой. Но отсутствие понимания не исключает контакт. Жена, которая молча ложится рядом и неясно каким образом забирает половину его боли. Мать, которая подчиняясь законам природы, любит свое чадо и становится самой важной женщиной в его жизни. Святость отношений матери и сына возрастает настолько, что именно слово «мама» становится непечатным (в буквальном смысле!), отодвигая обсценную лексику, делая ее всего лишь фоном. Об этом последняя и самая важная глава книги. В ней герой пытается обуздать муки творчества и выдать результат на клавиатуре «слямзанной машинки», которой не хватает всего двух букв — «а» и «м».

    «Кто-то может сказать, что это сущий пустяк, но без этих букв некоторые слова теряли значение, а, например, слово „мама“ вообще растворялось в пустоте без остатка. Моя мама и вправду была далеко, так что мне ничего не оставалось, как просто принять обе эти данности, объединив их в одну».

    Машинке не хватает букв, герою — любящего человека рядом, а писателю Марату Басырову хватило всего, чтобы создать книгу, которую хоть и неловко читать, например в метро, но очень хочется.

Дарья Облинова

Беги, Гоголь, беги!

  • Владимир Шаров. Возвращение в Египет: роман в письмах. — М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2013. — 759 с.

    Содержание романа Владимира Шарова «Возвращение в Египет» укладывается в формулу «христианство, Гоголь, история России». Автор, исходя из библейских сюжетов, посредством гоголевских образов раскрывает свое понимание того, как все в России могло бы случиться совсем иначе. Но знакомство с этой книгой должно происходить после определенного рода подготовки к чтению. В первый день необходимо вспомнить содержание Ветхого Завета. Во второй — повторить ключевые моменты старообрядческого раскола. Задача на третий день: пролистать все сочинения Гоголя. И на четвертый, наконец, — учебник истории России, особенно обращая внимание на Смутное время, дворцовые перевороты, революцию и гражданскую войну 1917 года.

    Совокупность этих сведений поможет понять вынесенную в заглавие книги метафору предательства. Владимир Шаров считает, что, скрываясь от зла в течение всего XX века, в момент открывшейся абсолютной свободы выбора наш народ «случайно забежал обратно в Египет» — в лоно ничуть не изменившегося властного православия. Определение принадлежности Шарова к староверам или единоверам неоднозначно. Он — сторонник изначального единства всех монотеистических религий: иудаизма, христианства и ислама. Величие этой идеи полностью раскрывается в романе.

    Учитывая высокую степень религиозности книги, вполне можно соотнести Шарова с поздним Гоголем, возомнившим себя пророком и решившим наставить свой народ на путь истинный. Да и сама книга представляет собой «выбранные места из переписки» потомка Гоголя и по совместительству полного его тезки. В предисловии автор указывает, что этот материал был обнаружен в Народном архиве — реальной организации, вызвавшейся сохранить письменное наследие обычных людей для поколений. Автор, выполнив лишь редакторскую правку двадцати пяти папок, публикует выборку из корреспонденции Гоголя-младшего. Понять, насколько на самом деле письма обработаны Шаровым, невозможно.

    Разбираться, где в книге истина, а где ложь, какие сообщения — выдумка, а какие — исторические документы, что представляет собой быличку, а что — бывальщину, скорее даже вредно, чем просто бесполезно. Очарованию этой книги способствует полнейшее бессилие читателя перед звучащей в переписке псевдополифонией, которая, как эхо, дробит и усиливает единственный источник звука — голос автора. Его точка зрения и на религию, и на творчество, и уж тем более на историю страны не просто необычна — экзотична:

    «На допросах чекист избивает и пытает подследственного, добиваясь одного-единственного признания, что он не робкий маленький человек, жертва обстоятельств и жизни, которая затопчет и не заметит, а равноправный, больше того, решающий участник истории. Бесстрашный, безмерно опасный враг страны и народа: чтобы справиться с ним, обществу приходится напрягать все силы. И вот, едва несчастный подписывает протокол, где это сказано черным по белому, то есть в самый миг его торжества, его расстреливают. Убивают лишь для того, чтобы не отыграл обратно, не сделался снова ничтожным существом, дрожащим от каждого шороха».

    Для читателя принятие позиции автора, точнее, даже смирение перед ней обернется расширением рамок собственного взгляда на мир. Оказывается, что остаться на месте, прирасти к земле, пустить в нее корни значит превратиться в оплот греха — другими словами, испортить себе жизнь. Но постоянное пребывание в точке бифуркации чревато поворотом не в ту сторону. «Возвращение в Египет» — это история о грехопадении, об исходе из рая в сторону дома рабства. Кроме размышлений о сущности религии, книга позволяет понять, что у каждого из нас есть свой Египет, и возвращение в него станет моментом, после которого невозможно будет войти в личную Землю Обетованную.

    «Иногда кажется, что и самому Гоголю, и тем, кого он пишет, хорошо лишь в дороге. В пути все плохое отпускает, отстает, не успевает вскочить на запятки. В дороге он делался тих и покоен, но стоило добраться до места — все повторялось. Снова мучительные боли, и опять можно спастись только бегством. Так до последнего дня».

    Наконец, приходит осознание того, что процесс чтения — это тоже бегство, исход из еще одного Египта — окружающей реальности. Странствие от буквы к букве, от слова к слову, от письма к письму, от книги к книге.

    Купить книгу в магазине «Буквоед»

Елена Васильева

Алексис Лекей. Дама пик

  • Алексис Лекей. Дама пик / Пер. с франц. Н. Добробабенко. — М.: АСТ: Corpus, 2014. — 480 с.

    Роман «Дама пик» вслед за «Червонной дамой» признанного мэтра детективного жанра Алексиса Лекея продолжает знаменитый цикл книг и популярных телефильмов о комиссаре Мартене. Не успев оправиться от тяжелого ранения, Мартен возвращается на службу и сразу попадает в водоворот событий. В Париже одно за другим происходят жестокие убийства, на первый взгляд никак друг с другом не связанные, в которых прослеживается женский почерк. К тому же совершено нападение на его приятельницу, полицейского психолога, и Мартен оказывается под подозрением. Отстраненный от дел комиссар вынужден действовать в одиночку, рискуя не только своей жизнью, но и любовью подруги.

    Глава 4

    Понедельник

    Как только Мартен открыл дверь, у Мириам сжалось
    сердце. Одежда — бесформенная майка и купленные
    ею лет пятнадцать назад брюки — болталась на нем.
    Он потерял добрый десяток килограммов, но это было отнюдь не единственной переменой. В его ускользающем взгляде сквозило что-то вроде растерянности, словно ему в глаза бил слишком яркий свет.

    Ей пришлось шагнуть вперед, чтобы он отступил и пропустил ее в квартиру.

    Вслед за ним она вошла в большую гостиную.

    — Все так скверно, да? — криво усмехнулся он.

    Тон, которым был задан вопрос, на мгновение
    успокоил ее. Если он способен подшучивать над собой, значит, не все потеряно.

    Девушки хорошо поработали, приводя гостиную в порядок. На фоне стен цвета яичной скорлупы бледность Мартена выглядела особенно заметно.

    Шрам, появившийся у ее бывшего мужа, Мириам
    видела впервые. Вздутая пурпурно-фиолетовая черта перечеркивала шею под углом — вдоль этой длинной извилистой линии волосы уже никогда не будут
    расти. Впрочем, хирург сделал свою работу чисто.
    Но страдал Мартен вовсе не из-за ранения. На сей
    раз он физически ощутил, что по природе смертен,
    и именно эта мысль, по всей видимости, подтачивала его изнутри.

    Некоторые из тех, кому удалось избежать потустороннего мира, успевали, говорят, увидеть туннель
    и белое сияние и по возвращении пребывали в непоколебимой безмятежности. Но это был не его случай. Она не знала, что Мартен видел или чувствовал, находясь в коме, но последствия выглядели катастрофическими.

    — Ты на диете? Мне ты нравился более упитанным, — заметила она.

    — Я не на диете, просто не хочу есть, и все. Это Иза
    призвала тебя на помощь?

    Она вздохнула. Депрессия не депрессия, но свои
    таланты он не растерял. Как это повлияет на их диалог, усложнит или упростит его, она пока не знала.

    — Посттравматическая депрессия в расцвете, — заявил он.

    — Если ты знаешь, как из нее выбраться, отлично. Это облегчило бы жизнь всем, включая меня.

    — Ты подумываешь о самоубийстве?

    — Да. Но скорее чтобы о чем-нибудь поразмышлять, чем с серьезными намерениями… Я тут немножко посчитал, но даже с финансовой точки зрения девочкам от этого будет мало проку.

    Она пыталась распознать в его словах нотки жалости к себе самому, но они отсутствовали.

    — А ты не пытался вернуться на работу?

    — Бригада отлично обходится без меня. Их процент раскрываемости никогда не был таким высоким.

    Мириам уселась в одно из двух разлапистых кресел с потертой обивкой и положила ногу на ногу.
    Мартен даже не взглянул на ее ноги. Это настолько
    противоречило его обычному поведению, что уровень беспокойства резко подскочил.

    — Нальешь мне что-нибудь? — попросила она.

    Он порылся в шкафу и вернулся к ней с бокалом
    сухого мартини. Она сделала глоток. Пропорции были правильными, но он не положил лед.

    — Ты со мной не выпьешь?

    Он как будто удивился, потом пошел на кухню
    и принес большой стакан выдохшейся газировки.

    — У тебя кончилось пиво?

    — Забыл попросить девочек купить.

    — А сам ты не в состоянии сходить в супермаркет
    на углу?

    — Для этого мне недостаточно хочется пива.

    Он сел напротив нее на табурет. Впервые посмотрел ей в глаза. И снова Мириам показалось, что она
    заметила в его взгляде какой-то отблеск, мимолетный
    след прежнего Мартена.

    — Я — безнадежный случай. Извини.

    На сей раз жалость к себе явно присутствовала,
    и попытка иронизировать не могла замаскировать ее.
    Она встала и отставила почти полный бокал. Мужчина, сидящий напротив, мало чем напоминал Мартена,
    которого она любила. Иза права: чужой — инопланетный монстр — захватил это усохшее тело и пожирал его изнутри. Ей захотелось ударить его, чтобы изгнать демона, невидимого пришельца, паразитирующего на нем.

    Только что бы это дало? Мириам не имела ни малейшего представления, как ему помочь. Возможно,
    тут ничего не поделаешь. Собственное бессилие привело ее в отчаяние. Не нужно было приходить.

    Она развернулась и вышла из квартиры.

    На улице снова пошел дождь. Ледяной дождь,
    принесенный тучами с северо-востока.

    Возле подъезда она встретила Жаннетту. Женщины обнялись. Подругами они никогда не станут,
    но уважают друг друга.

    На лице Жаннетты были заметны следы ран,
    нанесенных убийцей с арбалетом. Куда-то подевались круглые щеки подростка, которые она сохраняла до недавнего времени, несмотря на свои тридцать
    лет. Под глазами — темные круги, которые не скоро исчезнут, а зигзаг мелких шрамов вокруг губ уже, наверное, никуда не денется. Зато взгляд оставался ясным, в полном контакте с окружающей действительностью. Взгляд человека, который выжил.

    — Как он? — спросила Жаннетта у Мириам.

    — Плохо.

    Жаннетта молча покачала головой.

    — Мне стыдно. Я выдержала не больше пятнадцати
    минут. Захотелось хорошенько ему врезать, и я предпочла уйти. Размазня.

    Жаннетта улыбнулась:

    — Знали бы вы, сколько раз мне тоже хотелось ему
    как следует врезать, но я просто выходила из кабинета…

    — Не представляю, как ему помочь. Чувствую себя
    абсолютно беспомощной. Сбежала, словно воровка…

    — Вы его слишком любите, — констатировала Жаннетта.

    Мириам почувствовала, что краснеет. Неужели
    так заметно и все это видят? Нет, Жаннетта особенная, она чувствует людей. Мартен как-то сам ей это
    сказал.

    — Мне тут кое-что посоветовали, — заметила Жаннетта.

    — Вы его приведете в чувство, да?

    — Попытаться-то можно. Он, конечно, догадается

    о моих намерениях, но вдруг повезет…

    Мириам сжала ее руку:

    — Удачи вам!

    Мириам вернулась к серебристому «мини-куперу» — она называла его своей «стервозной машинкой» — и скользнула за руль.

    Она от всего сердца желала Жаннетте успеха в деле, которое ей самой не удалось. Но вместе с тем знала,
    что, если это случится, она не скоро простит Мартена.

    Нет, я не потерпела неудачу, сказала она себе, я даже не попыталась. И ее захлестнула волна стыда. Реакция отторжения оказалась настолько сильной, что
    она даже не сделала усилия, чтобы ее преодолеть. Она
    не оставила Мартену ни малейшего шанса. А ведь наверняка существует рычаг, на который можно было
    попробовать нажать. Что-то такое, что заставило бы
    его выбраться из этого душного панциря, отвлечься
    от жалости к себе и перестать заниматься саморазрушением. Конечно, это болезнь, а не каприз. Мириам это знала. Но в глубине души все равно продолжала
    злиться на него.

    — Ты уже практически уверена в том, что убийца —
    женщина, — сказал Мартен Жаннетте. — Будь это
    мужчина, жертва бы насторожилась и не последовала за ним. В эту гипотезу отлично вписывается и тридцать восьмой размер.

    — Ну да. Только откуда нам известно, что жертва последовала за убийцей, а не наоборот? Возможно, убегал как раз мужик.

    — В тупик?

    Жаннетта нарисовала для него схему места преступления, он держал листок исхудавшей рукой и, нахмурившись, вглядывался в рисунок.

    Его агрессивная реакция выглядела почти профессионально. Добрый знак!

    — Зачем обычно преследуют женщину?

    — Ты имеешь в виду насильника? А она вроде защищалась? Я в это не верю.

    — Ты права, не стыкуется. Судя по твоему описанию, больше напоминает расправу.

    — Месть?

    — Или заказ.

    Она раздраженно пожала плечами:

    — С каких это пор объект заказа преследует убийцу? Обычно бывает наоборот, тебе не кажется?

    — А если это женщина, которая его завела… Ой,
    да не знаю я, — сказал он, неожиданно теряя всякий
    интерес. — Я от тебя устал.

    — А если это было свидание, которое плохо кончилось?

    — Почему бы и нет?

    Он вернул ей рисунок, откинул голову и прикрыл глаза.

    Конечно же нет, должен был сказать он. В таком
    месте свидания не назначают.

    Мартен выглядел усталым и явно не мог дождаться, когда она уйдет.

    Жаннетта встала, чувствуя, что разочарована
    лишь частично. После того, что ей сказала Мириам,
    она не ожидала легкой победы.

    Мартен тоже поднялся и направился к ней, слегка наклоняясь вперед. Она было подумала, что он ее
    поцелует, чего раньше никогда не делал. Вместо этого он с бесконечной нежностью погладил ее верхнюю губу. Она застыла. До сих пор он никогда к ней
    не прикасался, даже руку не пожимал.

    — Я раньше тебе этого не говорил, Жаннетта, но я ужасно виноват перед тобой, — прошептал он. — Это все из-за меня.

    Он отвернулся и поспешно вышел из комнаты.
    Брюки болтались на его похудевших ногах.

    В тот момент, когда она тянула на себя входную
    дверь, чтобы ее закрыть, Жаннетта почувствовала какое-то сопротивление и отпустила ручку.

    Дверь приоткрылась на несколько сантиметров,
    и в образовавшейся щели возникло лицо Мартена.

    — Вы проверили, это не полицейский? — спросил он.

    Она застыла в изумлении. Как они не подумали?
    Такая вероятность не пришла в голову ни ей, ни кому-либо из коллег. Дверь снова закрылась, и она
    простояла какое-то время на лестничной площадке,
    не в силах сдвинуться с места.

    Полицейский! Что-то такое было в облике
    жертвы… Одежда продуманно нейтральных, незаметных цветов от коричневого до серого, удобная
    обувь для долгой ходьбы, практичная и неэлегантная
    рубашка с галстуком — наряд, в котором так легко
    затеряться в безликом потоке офисных служащих…
    Да нет, об исчезновении полицейского не сообщалось. То есть пока не сообщалось… Он прав, это
    вполне мог быть их коллега. А если это так, то где-то
    имеются досье, конкретные элементы дела, отчеты,
    след, по которому можно пойти…

    У нее возникло ощущение, что сейчас был сделан
    шаг в правильном направлении. Благодаря Мартену.

    Глава 5

    Понедельник

    Она размышляла. Тело должны были найти только сегодня утром, но и в выходные она не бездельничала.

    Через несколько часов после убийства она ощутила внизу живота первые симптомы привычной атаки
    вируса. Немедленно приняла две таблетки зовиракса
    и намазала затронутую зону кремом. Герпес, которым
    она страдала с детства, всякий раз возвращался после
    особенно сильного стресса. Каковым в данном случае
    было убийство. Лекарства срабатывали, покалывание,
    будто от электрического тока, прекращалось уже через
    сутки. Иногда на поверхности кожи даже не появлялось
    никаких следов, но она ощущала инфекцию, затаившуюся внутри и готовую в любой момент наброситься.

    Когда она была подростком, а новые лекарства
    еще не открыли, временами ее лобок покрывался
    гнойниками, наполненными желтоватой жидкостью
    и наползающими один на другой. Все мучительно болело, чесалось, но это были единственные мгновения
    передышки от ада, в котором она тогда жила. Болезнь
    вызывала такое отвращение у мучителя, что он на время оставлял ее в покое.

    Ей не удалось взломать сейф в агентстве детектива. Зато она без труда открыла запертый на ключ ящик стола, где лежало десятка три типовых договоров, заполненных и подписанных клиентами.

    В его квартире она не заметила ничего, что могло бы представлять для нее хоть какой-то интерес.
    Мужчина жил один, преподавал в заочной школе
    частных детективов. Немного занимался спортом
    и посещал курсы совершенствования английского
    и испанского языков. Не за что зацепиться. Ни намека на записную книжку, где бы он делал личные заметки по отрабатываемым заказам. И на жестком диске компьютера тоже не содержалось ничего, что бы
    можно было прямо или косвенно связать с его расследованиями…

    Она сразу исключила контракты, заключенные более
    месяца назад. Она была уверена, что детектив следил
    за ней не дольше двух последних недель. Иначе она бы
    заметила или почувствовала это раньше.

    Таким образом, оставалось одиннадцать имен
    с адресами и номерами телефона.

    И имя человека, заказавшего слежку за ней, неизбежно присутствовало в этом списке.

    Как ее нашли? Какую ошибку она допустила? Она
    обязана разоблачить того, кто хотел расставить ей ловушку. За именами непременно должны появиться
    лица и подробные биографии, чтобы она смогла наказать того, кто имел наглость преследовать ее. Да, заодно будут устранены и невинные, но это единственный способ заделать брешь.

    Ледяной обруч сжимал сердце, немыслимая
    ярость сжигала мозг и внутренности, но в остальном она была спокойна и холодна, словно высеченная из мрамора скульптура. Некто неизвестный посмел вмешаться в ее жизнь и теперь заставляет принимать решения, которые таят в себе опасность. Она
    приехала сюда и наконец-то обрела покой, даже начала потихоньку планировать будущее. А теперь все
    снова ставится под сомнение?! Она уже давно не чувствовала себя так глубоко оскорбленной.

    Она отсканировала все одиннадцать договоров
    и ввела их в свой компьютер. Теперь она была готова в любой момент воспроизвести список по памяти.

    Себастьен Гроссар, ул. Университетская, 227, Париж 75007

    Жюли Родез, ул. Анатоля Франса, 22, Коломб 92

    Стефан Олье, ул. Шалиньи, 15, Париж 75012

    Эмерик Танги-Фрост, ул. Алле, 21, Париж 75014

    Жорж Форье, тупик Гетэ, 8, Париж 75014

    Ален Карьеф, Вилла Моне, 19, Париж 75019

    Катрин Амар-Фюзен, ул. Круа-Нивер, 82, Париж 75015

    Элуа Вилкевиц, ул. Розье, 12, Париж 75004

    Вальдек Мирманс, ул. Рейнуар, 12, Париж 75016

    Стефани Маллори, аллея Руа, 1, Сен-Жермен-ан-Лэ 78

    Жак Фаильоли, площадь Орлож, 33, Лион 69000.

    Если не удастся быстро вычислить того, кто заказал слежку, ей придется переключиться на предельную скорость. И это будет грязная, опасная, утомительная, но неизбежная работа. Время поджимает.
    То, что знает о ней некто пока неизвестный, вполне
    мог узнать и кто-то другой — ведь она даже не догадывается, какая ошибка или какой дурацкий случай выдали ее. Кто-то хочет до нее добраться. Хуже
    всего, что она не в состоянии предположить, откуда грозит опасность.

    За спиной она услышала шаги. Не обернулась,
    но легким нажатием пальца перевела компьютер в режим ожидания.

    Теплая, сухая рука скользнула под блузку и нежно сдавила правую грудь. Она задрожала. Откинула голову назад и закрыла глаза, когда он поцеловал
    ее в шею и куснул ухо. Прижала поднятые ладони
    к его вискам и поцеловала в губы, не открывая глаз.

    Она расслабилась. Сегодня вечером все равно
    не удастся ничего сделать, так что можно насладиться настоящим моментом.

    Его руки прервали свое движение вниз. Она никогда не рассказывала ему о герпесе, но сегодня вечером ей не понадобится предлог для отказа от секса. Им никак нельзя опоздать на ужин, слишком важный для него.

    Однако уже сегодня ночью, когда он уснет, она
    начнет действовать. Решительно и безжалостно. Да,
    пострадают невинные. Но разве не так повелось с незапамятных времен? И разве сама она не была невинна в пять лет, перед первым разом?