Евгению Мякишеву только что исполнилось 45: возраст решительных оценок. В двух издательствах вышли его новые книжки, что, впрочем, не ахти какое событие: Мякишев и пишет, и издается много. Событие в том, что одна из этих книг, «Колотун», «Колотуном» называется только из маркетинговых соображений (надо продать трехтысячный, для нынешней поэзии огромный, тираж), а по существу должна была называться «Избранным». Томик, любовно составленный Юлией Беломлинской и изданный «Лимбусом», будто бы подводит итоги. Из этой книжки мы как раз и позаимствовали украшающие эту страницу домики (рисовал сам Мякишев) и стишок…
Дальше вы прочтете ответы Мякишева на мои вопросы, и это редкая для нас публикация, в которой скрупулезно проставлены точки над буквой Ё. Обычно в журнальных статьях вы этой буквы не встретите. Не потому, что мы ее не любим, а потому, что Ёкать тяжело технологически — только один из ста авторов проставляет еЁ в файл, а повседневный опыт корректоров учит их эту букву не вковыривать, а выковыривать. Но у Мякишева мы красивую букву оставили: очень уж ревностно он к ней относится. Как и вообще к чистоте языка, прозрачности фразы, аккуратности архаизмов («дщерь Мухосранска»), тонкости игры с усечением слов ради ритма («спецьяльные застенки»). Язык — главное, что есть у поэта, и его надо держать начищенным, смазанным, похоленным и слелеянным.
Наблюдатели, высказывающиеся о творчестве Мякишева, грешат, мне кажется, некоторой однобокостью. Поэт М. Болдуман и прозаик П. Крусанов упирают на маскулинность и «физическую стать», критик В. Топоров сравнивает обильный мат в стихах Мякишева с живыми порновставками в арт-хаусное кино, филолог А. Плуцер-Сарно объявляет Мякишева главным наследником Баркова. Если все это и верно, то при изрядном расширении смысла Фаллоса: одновременно имеется в виду и Дом, и Воля, и Свобода, выражающаяся в возможности много времени проводить в прогулках по мифическим кущам и реальным берегам каналов и рек Санитарного Петербурга. Традиционный романический поэт, бросающий естеству вызов, но в результате принимающий его силу («и стану рыбой, глупой и глухой, уже с рожденья пахнущей ухой») — вот мякишевская точка сборки.
И все бы ясно, даже слишком ясно, но вот, сочиняя ответы для «Прочтения» в великолепном царственном ритме, Мякишев вдруг запинается, и там — вы увидите, — где речь заходит о «сложных стихах», — в тексте вдруг проносится искра явного напряга. Понимает Мякишев, что пронзительная ясность — дело замечательное, но, что ли, недостаточное.
В 45 рано подводить итоги; настоящему поэту в этом возрасте логичнее думать о новом пути.