Можно долго рассуждать о том, что дуэт Петра Мамонова и Олега Янковского — «один из лучших в истории мирового кинематографа» (телеканал «Культура»), о том, что фильм первоначально назывался «Иван Грозный и митрополит Филипп», что образ русского святого — одна из несущих конструкций картины, что безупречный человек Филипп Колычев и сыгран безупречно, — да, разумеется, но всё же кино называется «Царь», и главный герой, соответственно, самодержец.
Самодержец — оно конечно, при этом никакие мимические способности Мамонова не могут скрыть того, что сам образ государя оставляет желать объема и убедительности. Один из авторов сценария Алексей Иванов, начинал, как известно, с произведений фантастических и нафантазировал он здесь вместе с режиссером более чем. Желающих позволю себе отослать к исчерпывающей экспертизе исторической достоверности фильма, проделанной Вадимом Нестеровым. Нет у меня желания орать: «Царь-то ненастоящий!», но ведь даже вопиющие с исторической точки зрения несообразности, призванные вроде убедить как в достоверности художественной, не делают образ Грозного менее сомнительным. Ну вот, скажем, Филипп и Иоанн — друзья детства (реальный-то Колычев годился Грозному в отцы, их противостояние вообще-то можно было трактовать скорее как борьбу поколений). И как, спрашивается, это художественно-историческое допущение обыграно: что мы узнаём такого о юных годах Грозного, что помогло бы нам его понять? Как изменился Грозный со времен детства, если смотреть на него глазами Филиппа? Почему, собственно, государь таков, каков он есть? Что на это отвечают Лунгин, Иванов и Мамонов — да, нипочему, так природа захотела, зло, дескать, иррационально, параноик и все тут.
Меж тем, в действиях параноика и сумасброда Грозного, как мы видим его в фильме, есть железная логика. Все кругом предатели и воры, говорит он. Никому доверять нельзя, все предадут, стратегический город сдадут и сами врагу ворота откроют. И жизнь подтверждает его правоту. Даже лучший из людей, митрополит Филипп, так убедительно, со всей янковской силою, обещавший царю быть с ним честен, укрывает, да еще по собственной инициативе, воевод, подаривших, по сути, Полоцк супостату. Предатель? В системе координат Грозного, да любого правителя, — безусловно, не о чем говорить.
Все изначально грешны, говорит царь. Нет в мире невиновных. Вспомните, Филипп Колычев рассказывает немцу Генриху Штадену (отличный Вилле Хаапсало) о чертежах Леонардо — в финале герой Хаапсало демонстрирует Грозному выстроенные по этим самым чертежам пыточные устройства, и святой Филипп — уже после своей мученической смерти — становится косвенным соучастником злодейств, не правда ли?
Что может противопоставить этой убогой, но формально дьявольски безупречной логике, напоминающей манеру рассуждения Великого инквизитора, Филипп? Только иррациональную логику сердца: да, вроде по всему выходит, что воеводы изменники, но — не верю, и всё тут; сажать на кол и вообще мучить людей — это нехорошо, потому что нехорошо, без объяснений, я не буду с тобою спорить, проклятый софист.
Эффективный режиссер Павел Лунгин использует приёмчики, выглядящие чудовищными штампами — ну вот, скажем, накануне кровопролития на фоне зари тревожно кружатся и кричат птицы. И тем не менее, в фильме это работает. «Ты что с державой творишь?» — возмущается Филипп. А что? Эффективный менеджер Грозный управляет государством негодными средствами — и своего добивается. Не был бы эффективен — не держался бы у власти столько лет. А победителей не судят. Другое дело, что затруднительно понять, в чем цель-то этого эффективного менеджмента? Превратить Москву в Новый Иерусалим, что спасется, когда в конце света всё остальное сгорит? Сохранить державу, которой сильно гадят внешние враги (поляки) и внутренние (сепаратисты-новгородцы)? Так говорит сам Грозный, но в это не веришь, потому что ничем кроме слов, произносимых Мамоновым, в фильме это не подтверждается. Вообще, в фильме слова Грозного — сами по себе, а весь облик Мамонова — сам по себе. В отличие, скажем, от митрополита в исполнении Олега Янковского, обладающего исчерпывающей цельностью, трезвостью, ясностью самоотчета и этической позицией.
Царь при всей своей решительности и свирепости даже себе не может толком объяснить — если отбросить демагогию, в чём его миссия, цели и задачи, что ему творить с державой и собственной жизнью («Где мой народ?»); фильм, при всей своей красочности, превосходном кастинге и актерской игре, толково рассказанной истории, сам про себя мало что понимает — для чего, например, нужна здесь Мария Темрюковна (Рамиля Искандер), которую, по-моему, безболезненно можно было из фильма вытравить.
Стало уже общим местом, что Павел Лунгин как никто из отечественных режиссеров чувствует дух времени и места и как никто умеет его передать. Если это и вправду так, «Царь» и его заглавный персонаж при всем своем художественном несовершенстве (и, видимо, благодаря ему) оказываются довольно точной метафорой нынешней русской жизни.
Все материалы о фильме «Царь» и книге Алексея Иванова «Летоисчисление от Иоанна»