- «Азбука-Аттикус», 2013
- Милан Кундера принадлежит к числу самых популярных писателей современности. Его книги буквально завораживают читателя изысканностью стиля, умелым построением сюжета, накалом чувств у героев. Каждое новое произведение писателя пополняет ряд бестселлеров интеллектуальной прозы.
Впервые на русском языке новое литературно-философское произведение Милана Кундеры. Один из крупнейших прозаиков современности вновь погружается во вселенную Романа. Автор размышляет о глубинных закономерностях этого сложнейшего жанра, о его скрещениях с историей, с живописью и с музыкой.
- Перевод с французского А. Смирновой
Словарь определяет смех как реакцию, «вызванную
чем-то забавным или комичным». Но
так ли это? Из «Идиота» Достоевского можно
было бы извлечь всю антологию смеха. Вот что
странно: персонажи, которые смеются больше
всех, не обязательно обладают самым выраженным
чувством юмора, напротив, смеются как раз
те, кто чувством юмора вовсе не обладает. Компания
молодых людей выходит с дачи на прогулку,
среди них три девушки, которые «с какою-то
уже слишком особенною готовностью смеялись
его [Евгения Павловича] шуткам, до того, что он
стал мельком подозревать, что они, может быть,
совсем его и не слушают». От этой мысли он
«вдруг расхохотался». Какое тонкое наблюдение:
поначалу смех девушек, которые, смеясь, забывают
причину своего смеха и продолжают смеяться
без всякой причины, потом смех (явление
редкое, поэтому особенно ценное) Евгения Павловича,
который отдает себе отчет, что смех девушек
лишен всякого комического начала, и именно из-за этого комического отсутствия комического
он начинает хохотать.
Во время этой же прогулки в парке Аглая показывает
Мышкину зеленую скамейку и говорит,
что сюда она всегда приходит часов в семь утра,
когда все еще спят. Вечером празднуют именины
Мышкина, вечеринка, драматическая, тягостная,
заканчивается затемно; вместо того чтобы отправиться
спать, чрезмерно возбужденный Мышкин
выходит из дома, чтобы немного прогуляться по
парку; он вновь видит зеленую скамейку, которую
Аглая указала ему как место их утренней
встречи; сев на нее, он «громко рассмеялся»; этот
смех явно не вызван «чем-то забавным или комичным»; впрочем, следующая фраза это подтверждает:
«тоска его продолжалась». Он остается
сидеть и засыпает. Затем «светлый, свежий
смех» будит его. «Перед ним стояла и громко
смеялась Аглая… Она смеялась, но она и негодовала». И этот смех также не вызван «чем-то
забавным или комичным»; Аглая сердится, что
Мышкин посмел заснуть, дожидаясь ее; она смеется,
чтобы разбудить его, чтобы показать ему,
что он нелеп, наказать его суровым смехом.
Еще один пример смеха, лишенного комического
начала, приходит мне на память; я, студент
кинематографического факультета Пражского
университета, окружен другими студентами, которые
много смеются и шутят; среди них есть некий
Алоиз Д., молодой человек, увлеченный поэзией, любезный, слегка склонный к самолюбованию
и на удивление чопорный. Он широко
раскрывает рот, испускает громкий звук и размахивает
руками: я хочу сказать, что он смеется. Но
он смеется не так, как другие: его смех подобен
копии среди оригиналов. Если из моей памяти
не стерся этот весьма ничтожный факт, так это
потому, что я в ту пору открыл что-то для себя
новое: я увидел, как смеется тот, кто не обладает
никаким чувством комического и смеется лишь
для того, чтобы не отличаться от других, так шпион
надевает униформу вражеской армии, чтобы
его не разоблачили.
Может быть, именно благодаря Алоизу Д. меня
в то время поразил один отрывок из «Песен
Мальдорора» Лотреамона: однажды Мальдорор с
удивлением обнаруживает, что люди, оказывается,
смеются. Не понимая смысла этих странных
гримас и желая быть как другие, он берет нож
и надрезает себе уголки губ.
Я сижу перед экраном телевизора; передача,
которую я смотрю, очень шумная, в ней участвуют
ведущие, артисты, звезды, писатели, певцы,
манекенщицы, депутаты, министры, жены министров,
и все они по любому поводу широко раскрывают
рты, испуская громкие звуки, делая
утрированные жесты, — иными словами, смеются.
И я представляю себе, как среди них вдруг
оказывается Евгений Павлович и наблюдает этот
смех, лишенный всякого комического начала; поначалу он ошеломлен, затем постепенно оправляется
от недоумения, и наконец, осознав это комическое
отсутствие комического, он «вдруг расхохотался». В этот самый момент смеющиеся
люди, которые незадолго до этого смотрели на
него с недоверием, успокаиваются и бурно приветствуют
его, принимая в свой мир смеха без
юмора, в котором мы обречены жить.