- «АСТ», 2012
- Стать актрисой, кинозвездой — об этом мечтает каждая девочка. Новый роман «Праздничная гора» (лонг-лист премии «Национальный бестселлер») — окно в кипучий, пестрый, разноязыкий и, увы, разрушающийся, мир. Здесь соседствуют древние языческие обряды и современные ток-шоу, воздают хвалу Аллаху и делятся правилами съема девушек, думают с опаской о завтрашнем дне. Но вдруг стена, граница, разделяющая Россию и Кавказ, возникает взаправду… Власть, правительство — все это исчезает, на улицах спорят о том, кто виноват, поминая давние времена. Только теперь Шамиль, главный герой, начинает осознавать, что до этого толком не знал и не понимал ни своего народа, ни своей родни, ни своей невесты, и даже самого себя.
- Купить книгу на Озоне
_______________________________________
— Анвар, штопор неси! — весело крикнул Юсуп,
взмахнув рукой.
Анвар побежал на кухню и сразу очутился в облаке просеянной муки. Зумруд стояла у стола, перебрасывая сито из одной ладони в другую, и восклицала:
— Ну ты представляешь, Гуля? Со студенческих
лет ее знаю, двадцать лет, даже больше, и вся она была такая ироничная, такая, ты знаешь, острая на
язык. Муж у нее лет десять назад в религию впал, поэтому она с ним развелась, свою жизнь менять не стала. И тут встречаю ее, а она мне говорит, мол, я, говорит, в хадж ездила. Я так удивилась, не верила долго.
С кем, спрашиваю. Да с мужем, говорит, с бывшим.
— Ама-а-ан! — протянула полная Гуля, присаживаясь на стул в своей переливчатой кофте.
— Теперь молится, Уразу держит. Я еще ей шутя посоветовала, мол, выходи теперь за него снова,
раз вы так спелись. У него вообще-то уже новая жена и дети, но она может на этот раз и второй женой
побыть.
— Вай, живет у нас напротив такая вторая жена,—
махнула рукой Гуля. — Или, вернее, четвертая. Русская, ислам приняла, ходит закрытая. Муж на цементно-бетонном кем-то из главных работает. Приезжает
к ней по пятницам с охраной. Представляешь? Идешь
утром выносить мусор или в магазин, только дверь
приоткроешь, а там, на лестнице, уже какой-то амбал
стоит, дежурит, дергается на любой скрип. Потом этот,
муж то есть, появляется. Только я его ни разу живьем не видела. Но и так понятно, когда он приходит.
Она же к его приезду весь подъезд вылизывает…
— Анвар, штопор не в том ящике, — прервала ее
Зумруд, мешая тесто. — Да, Гуля, я, честно говоря,
не люблю закрытых.
— Слушай, так боюсь я, что моя Патя закроется,—
заныла Гуля, разглаживая блестящую юбку и понижая голос. — К ней ведь один наш дальний родственник сватался, очень подозрительный. Без конца указания давал ей, как себя вести. Патя еще Уразу держала,
потом в один день домой приходит, когда дождь шел,
и плачет. Мне, говорит, вода в уши попала, теперь
пост нарушился. Я такая злая стала. Не держи, говорю, Уразу. Попробуй, говорю, увижу тебя в хиджабе!
— И откуда у них такая мода берется? — пожала
плечами Гуля.
Анвар схватил штопор и побежал в гостиную.
Там над чем-то громко смеялись.
— Как говорится, приснилось аварцу, что его побили, на следующий день лег спать с толпой, — говорил очкастый Керим, пододвигая носатому Юсупу большой бокал.
Разлили кизлярский кагор и стали чокаться.
Высокий Юсуп, лысый Керим, коренастый Мага,
худощавый Анвар…
— А ты совсем не пьешь, Дибир? — спросил
Юсуп у насупленного человека с забинтованным
пальцем, до этого почти не встревавшего в разговор.
Тот покачал головой:
— Харам.
— Напиваться харам, я согласен, а кагор — это
песня. Посмотри, какой тут букет, какой вкус. Лечебный напиток! Мне мама в детские годы бузу давала понемножку, для сердца.
Дибир, может, и хотел возразить, но по своему
обыкновению промолчал, уставившись на тумбу со
стоящим на ней металлическим козлом.
— Помню, — начал Керим, чавкая и поправляя
съезжающие на нос очки, — как мы на виноградники
ходили работать в советские времена. Поработаем, потом ведро перевернем, бьем, как в барабан, лезгинку
танцуем. С нами еще Усман учился, потом его выгнали.
Он больше всех выпивал, и сразу давай рубль просить.
— Какой Усман?
— Как какой? — переспросил Керим, орудуя
вилкой. — Тот самый, который теперь святым стал,
шейх Усман. Его выгнали, он сварщиком работал
долго, потом вроде шапки какие-то продавал. А теперь к нему кое-кто за баракатом ходит.
— Вах! — удивился Юсуп.
— «Вах», — сказал Ленин, и все подумали, что
он даг, — вставил Керим.
Дибир поднял четырехугольное лицо и заелозил
на стуле.
— Ты разве атеист, Керим? — спросил он, кашлянув.
Керим бросил вилку и воздел обе руки вверх:
— Всё, всё, я шейха не трогаю! Я ему рубль давал.
Анвар засмеялся.
— Знаешь, брат, в тебе такой же иблис сидит,
как в заблудших из леса. Вы живете под вечным
васвасом. А какой пример ты им подаешь? — сурово процедил Дибир, кивая на Анвара и Магу.
— Какой пример подаю? — всплеснул руками
Керим. — Работаю, пока вы молитесь.
— Зумруд! — закричал Юсуп, издалека почуяв
надвигавшуюся ссору. — Неси чуду́:!
На кухне послышался шум. Дибир внимательно посмотрел на Керима, как ни в чем не бывало
продолжавшего уплетать баклажаны, и, прошептав «бисмиля», тоже принялся накладывать себе
овощи. Вошли женщины с двумя дымящимися
блюдами.
— Выйдем покачаемся, — тихо буркнул Мага
Анвару на ухо, подергивая плечами.
— Возвращайтесь, пока не остыло, — попросила
Зумруд, увидев их уже в дверях.
В маленьком внутреннем дворике совсем смерклось. Не слышно было за воротами ни криков уличной ребятни, ни привычной музыки, ни хлопков вечерних рукопожатий.
— Как-то тихо сегодня, — заметил Анвар, подскакивая к турнику и подтягиваясь на длинных руках.
— А склёпку можешь сделать? — спросил Мага.
— Да, смотри, я сделаю склёпку, а потом солнце
вперед и назад, — запальчиво отозвался Анвар и стал
раскачивать ногами из стороны в сторону, готовясь
выполнить упражнения.
Мага, посмеиваясь, наблюдал за его кувырканьем.
— Э, беспонтово делаешь, дай я.
— Я еще не закончил, — отозвался Анвар, вися
на одной руке.
— Слушай, по-братски кулак покажи! — воскликнул Мага.
— Ну, — послушался Анвар, сжимая кулак свободной руки.
— Вот так очко свое ужми, ле! — захохотал Мага, сгоняя Анвара с турника.
Потом спросил:
— А этот Дибир кто такой?
— Знакомый наш.
— Суфий, да? Эти суфии только и знают, что
свою чIанду Пророку приписывать, — сказал Мага
и, быстро подтянувшись несколько раз, спрыгнул
на землю. — Башир, же есть, с нашей селухи, он меня к камню водил одному. Это аждаха, говорит.
— Какой аждаха?
— Вот такой! Устаз один народу сказки рассказывает. Жил, говорит, у нас один чабан, который
чужих овец пас, а этот аждаха стал баранов у него
воровать. Один раз своровал, второй раз своровал.
И этот чабан, же есть, мышеваться тоже не стал.
Э, говорит, возвращай баранов, а то люди на меня
думают. Аждаха буксовать стал и ни в какую, бывает же. И раз, чабан взял стрелу и пустил в аждаху,
и стрела ему в тело вошла и с другой стороны вышла. А потом чабан взял, попросил Аллаха, чтобы
аждаха в камень превратился.
— И чего? Этот камень и есть аждаха? Похож
хоть? — спросил Анвар, снова прыгая на турник
и свешиваясь оттуда вниз головой.
— Там в нем дырка насквозь, короче. А так не похож ни разу. Башир верит, говорит, эта дырка как раз
от стрелы, а голова, говорит, сама отвалилась потом.
— Что он, в горах камней, что ли, не видел? — засмеялся Анвар, продолжая висеть вниз головой.
— Там камней мало — место такое. Я Баширу сказал, же есть, бида это, бида. А он стал меня вахом обзывать. У этих суфиев все, кто им не верит, — вахи!
В доме послышались звуки настраиваемого пандура. Мага вынул телефон и присел на корточки:
— Сейчас марчелле позвоню одной.
Анвар запрокинул свое слегка угреватое лицо
к небу. Молодой месяц слабо светил там, в неподвижности, едва вылавливая из тьмы недостроенную мансарду, торчащий из стены холостой фонарь
и бельевые веревки. Вдруг чуть выше веревок испуганно метнулась летучая мышь. Анвар завертелся,
тщетно силясь увидеть, куда она полетела. Меж тем
звуки пандура в доме окрепли, и полилась протяжная народная мелодия, необъяснимо сочетавшаяся
с этим вечером. «Вот интересно, — подумал Анвар. — Я вижу эту связь, а тот, кто играет или ест
сейчас в комнате, — не видит».
— А про Рохел-меэр слышал? Село заколдованное. Праздничная гора! То видно его, то нет. Говорят… Алё, чё ты, как ты? — перебил Мага сам себя,
склабясь в трубку и отворачиваясь от Анвара. —
Почему нельзя? Нормально разговаривай, ё!.. Давай, да, подружек позови каких-нибудь и выскакивай… А чё стало?.. Я про тебя все знаю, ты монашку
не строй из себя… А чё ты говоришь: я наезжаю —
не наезжаю… Вот такая ты. Меня тоже не пригласила… А умняки не надо здесь кидать!..
Анвар зашел в дом. Юсуп, возвышаясь над столом, пел одну из народных песен, перебирая две
нейлоновые струны пандура. Пение его сопровождалось ужимками и восклицаниями Керима «Ай!»,
«Уй!», «Мужчина!» и тому подобным. Раскрасневшаяся Гуля откинулась на диван, Дибир задумчиво
смотрел на свой забинтованный палец. Зумруд беззвучно прищелкивала тонкими пальцами с осыпающейся мучной пыльцой, прикрыв глаза и поддаваясь течению напева.
Она видела себя, маленькую, в горском доме своей прабабушки, древней старухи, одетой в свободное
туникообразное платье, слегка заправленное по бокам в широкие штаны. Под прабабушкиным ниспадающим вдоль спины каждодневным чохто прятался плоский обритый затылок, избавленный под старость от многолетнего бремени кос. Каждый день
она уходила в горы на свой бедный скалистый участок и возвращалась, сгибаясь под стогом сена, с перепачканными землей полевыми орудиями.
Когда в селе играли свадьбы, прабабушка сидела
с другими старухами на одной из плоских крыш,
с Зумруд на руках, разглядывая танцоров и слушая
шутки виночерпия. Черные наряды делали старух
похожими на монашек, но в них не было ни капли
смирения. Они нюхали или даже курили табак, читали друг другу едкие куплеты-экспромты, а вечерами ходили по гостям, закидывая внуков за спину,
как стога сена или кувшины с водой.
Зумруд на мгновение представила соседский
дом с большой верандой, покрытой ворсовым ковром. Там большая громкоголосая старуха покачивала самодельную деревянную люльку со связанным
по рукам и ногам младенцем. Зумруд вспомнила,
как щупала тогда детский матрасик с проделанной
в положенном месте дырочкой. В нем хрустели пахучие травы, а в изголовье таился запрятанный
нож…
Песня иссякла, и все захлопали.
— О чем это, Юсуп? — спросила Гуля, не знавшая аварского языка.
— О взятии Ахульго. О штурме главной твердыни имама Шамиля. Это я тебе примерно перевожу…
Значит, много недель отражали мюриды атаки русских на неприступных скалах Ахульго, но врагов
и вражеских пушек было слишком много… И тогда
горянки надели черкески и сражались наравне
с мужчинами, матери убивали своих детей и сами
прыгали в пропасть, чтобы не достаться русским,
дети с камнями кидались на врага, но крепость была взята, вот… Храбрый Шамиль все равно не попался в руки кяфирам, хоть и отдал в заложники
любимого сына. Примерно так.
— Тогда иман был у людей, не то, что сейчас, —
заметил Дибир.
— А мне так нравились наши старые певцы! —
сказала Зумруд, убирая выбившиеся пряди за
уши. — Сейчас, посмотрите, одна попса, мелодии
все краденые.
— А мне Сабина Гаджиева нравится, — возразила Гуля.
Зумруд махнула рукой:
— Ой, я в них не разбираюсь. Сабины-Мальвины… Раньше ведь настоящими голосами пели, слова тоже сами сочиняли. Теперь этого не понять.
— Ну, вечно ты недовольная, Зумруд! — протянула Гуля, улыбаясь. — Как ты с ней живешь, Юсуп?
Юсуп засмеялся.
— Да, ее дома не запрешь.
— Запирать не надо, — сказал Дибир, — женщина сама должна понимать, что Аллах не дал ей такой обязанности — обеспечивать семью, значит, пускай занимается домашними делами.
— Ты, Дибир, проповедь своей жене читай,— полушутя-полусерьезно обозлилась Зумруд. — А мне
и так наши проповедники надоели. Идешь по улице—
листовки суют, сядешь в маршрутку — газеты суют.
— Какие газеты?
— Ваши, исламские, — вмешался Керим. — Мне
тоже надоели эти разносчики, честно говоря. Еще не
отстают, главное. Сидим мы тут как-то в одном клубе, музыку нормальную слушаем. Вдруг является.
Весь в белом, тюбетейка зеленая, пачка газет наперевес. Рустам ему нормально объяснил, что нам мешать не надо. Ушел вроде. Часу не прошло, снова
возвращается. Наверное, забыл, что уже заходил.
— А ты бы взял у него газету и почитал! Тебе полезно было бы, — ответил Дибир.
Керим хихикнул.
— Мне полезно зарядку делать, давно, кстати, не
делал, а время намаза мне знать не надо. Это для меня хапур-чапур какой-то. Бамбарбия, как говорится, киргуду.
— Ты все шутишь, а в Судный день шутить не захочется, — возразил на это Дибир. — Ты же ученым
себя считаешь, а явные науки изучать недостаточно, надо сокровенную науку изучить.
Зумруд подошла к окну и распахнула его настежь.
Огни в частных домах соседей почему-то не горели.
Было странно тихо для этого часа. Потом где-то залаяли собаки. В комнате оживились. Зумруд оглянулась и увидела в дверях входящего Абдул-Малика
в полицейской форме и с ним неизвестного усатого человека лет сорока. За ними в прихожей маячил Мага.
— А-а-ассаламу алайкум! — обрадованно затянул Юсуп, вставая навстречу гостям. Начались обоюдные приветствия.