Простите, что он сказал?

  • Курт Воннегут. Здорово, правда? – М.: Арт-Волхонка, 2016. – 138 с.

Здравствуйте. Сейчас вы держите в руках книгу писателя Курта Воннегута. Здорово, правда? Так она, кстати, и называется. По правде говоря, это не его книга, это сборник его речей, подготовленный Дэном Уэйкфилдом. Мне пришлось вас слегка обмануть, ведь скажи я: сейчас вы держите в руках книгу писателя Дэна Уэйкфилда, в ответ я получил бы лишь: «Кого, простите?». Дэн – друг Курта, закончим с этим.

Это откровенно подарочное издание: оно красивое – и это аргумент. Приятное на ощупь и на вид. И картинки есть, это все любят. Дарят произведения Воннегута либо тем, кто его любит, либо те, кто его любит. Хотя, говорят, что сейчас уже стал возможен вариант, что книги Воннегута дарят тем, кто о нем не знает, те, кто его не знает.

Я не люблю аннотации к книгам. А ведь они что-то да значат: их помещают на обложках, печатают в журналах; каждый второй человек покупает книгу, пробежавшись глазами по ее аннотации, в конце концов. Составляются же они настолько бестолково, что читать дальше этой аннотации бывает просто невозможно. То же можно сказать о предисловиях. Пишущие их люди часто не могут удержаться от высказывания своих мыслей, хотя мы от них ждем только описания содержания и кратких сведений об авторе. И эта книга – не исключение. Давайте посмотрим.

Обложка сообщает, что внутри находятся напутственные речи выпускникам и бесполезные советы, отобранные у Воннегута Уэйкфилдом. Восемь речей периода 1994-2004 годов и одна 1978-го. Оригинальное издание было подготовлено компанией 7 stories press, поэтому давайте поможем им исправить свою ошибку, и уберем из книжки две story. Первым уберу я, и мой выбор – пятая, потому что она никуда не годится. А вторую я попрошу убрать вас, но только с одним условием: она должна быть самой удачной. Убрать ее вы должны к себе на полку.

Я очень люблю Воннегута за литературный прием, которым наполнены его романы, рассказы и в принципе все написанное. Когда определенная фраза имеет определенный смысл только здесь и сейчас. По-другому это можно выразить так: Воннегут подводит нас к такому пониманию высказывания, какое нужно ему, вне зависимости от того, что оно в себе содержит. В книге «Здорово, правда?» все по-другому: хотя эти строки и были написаны, но только для прочтения вслух группе людей. Это уже устный Воннегут, и здесь он раскрывает секреты, которые прятал в романах. Не нужно думать над тем, что имел в виду автор, ведь он имел в виду именно то, что он сказал. Вам предлагается подумать над тем, что он сказал.

Сказал он следующее:

Некоторые из вас уедут отсюда. Но, пожалуйста, никогда не забывайте, откуда вы родом. Как не забыл этого я.

Умейте замечать мгновения счастья и знайте меру во всем.

У этого сборника есть одна особенность: здесь высказываются одни и те же мысли разными словами. И это логично, ведь если вы несете что-то в себе и хотите донести до других, то вам придется повторяться, так как людей много, а вы один. Приведенная выше цитата содержит в себе две главные мысли, которые Воннегут старался сообщить слушателям. Вторая и послужила основой для заглавия книги.

Наравне с этим Воннегут отмечает следующие наблюдения:

– Важность такой профессии, как учитель, в современном мире принижена, и именно нам нужно это исправить.
– Чем можно гордиться, будучи участником рода человеческого? – Искусством.
– Иногда количество лучше качества:

…я очень вам рекомендую присоединиться к любым организациям, какими бы дурацкими они ни были. Просто чтобы впустить в свою жизнь как можно большее количество людей. И неважно, что в основном члены этих организаций круглые болваны. Как можно больше знакомых любого сорта вот что вам нужно!

По этой же причине разрушаются браки:

Человек должен жить в крепкой, большой и сплоченной семье, насчитывающей минимум 50 человек. Брак рухнул именно потому, что семьи стали слишком маленькими. Мужчина не может стать целым миром для женщины, и женщина не может стать целым миром для мужчины.

– Что-то не так в нашем мире с принятием молодых людей в разряд взрослых.
– Что-то не так в нашем мире.

Это, конечно же, не все. Но если раскрыть все мысли здесь – в чем же интерес?

Книгу невольно хочется сравнить с предшественницей – «автобиографическим коллажем» «Вербное воскресенье», изданным в 2014 году. Она – просто чума, но понял я это не сразу. Просто тогда я еще не знал, как нужно читать эти книги. А сейчас знаю. Положите книгу на полку. Забудьте про нее напрочь. Дождитесь такого момента, когда вам окажется что-то нужно, а привычный мир вокруг вам этого дать не может (не живите ожиданием, читайте другие книги, катайтесь на машине, ходите в кино, но когда момент придет – опознайте его). Откройте наугад такую книгу, пролистайте назад на начало параграфа (в случае с нашей книгой – на начало речи) и читайте. Эти штуки работают именно так, маленькими порциями. Такие книги нужны нам для особых моментов. И я не вижу никаких причин, почему эта книга не может стать для вас такой.

Осталось только оправдать мое исключение пятой речи. Представьте, что перечисление, приведенное выше, пронумеровано по порядку, по такому несуществующему критерию, как значимость. А теперь переместите последний пункт на место первого, а все остальные удалите. Удалите даже главную мысль – что надо бы замечать моменты счастья. Проделав эти операции, вы получите пятую речь.

Воннегут говорит, что он настолько умный, что знает, чего хотят женщины. Ну а я настолько умный, что знаю, какую бы оценку поставил себе Курт за эту книжку. Двойку! Но вы не пугайтесь, получать двойки – это самое интересное.

Никита Сивушкин

Песни опыта

  • Александр Гаррос. Непереводимая игра слов. ‒ М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2016. ‒ 543 с.

Гаррос точно соответствует формуле Анатолия Аграновского: «Хорошо пишет тот, кто хорошо думает, а “хорошо пишет” ‒ это само собой разумеется». Его эссе ‒ это не записки у изголовья от нечего делать, а приключения мысли.

Эта цитата из написанного Дмитрием Быковым предисловия, а также его заглавие ‒ «Хроникер эпохи» уже достаточно полно характеризуют книгу «Непереводимая игра слов» и ее автора Александра Гарроса. Однако кое-что еще можно добавить.

Книга состоит из почти трех десятков очерков, названных в аннотации публицистическими. Едва ли не половина из них напоминает интервью (с писателями, поэтами, актерами, режиссерами и музыкантами), хотя на самом деле ими не является. Наиболее точное определение для остальных очерков, пожалуй, «философские эссе». Темы их варьируются – от перевозки пуделя в поезде как способа расширить собственное сознание (способа исключительно оригинального и не в пример более здорового, чем употребление алкоголя и наркотиков) и судьбы карате в России до освоения Арктики и рассуждений о вере в сказку, заменившей современному человеку религию.

«Все, что мы знаем о мире ‒ это рассказанные другими истории», – говорит один из персонажей. Внимательному читателю Александр Гаррос очень много рассказывает о мире. Все истории о героях строятся примерно по одной и той же схеме: в небольшой преамбуле перед текстом Гаррос сообщает ключевую информацию о человеке, с которым собирается встретиться, и обычно завершает ее вопросом, на который пока не знает ответа. Затем появляется сам герой, следуют беседы с ним: автор пытается понять собеседника. И наконец, озарение. В каждом из собеседников Гаррос видит носителя какого-то важного знания о мире, определенную модель взаимодействия с действительностью. Этим особенным, полученным от своих героев знанием он готов поделиться с читателем – в надежде, что оно окажется ему полезным. В этом смысле «Непереводимая игра слов» становится чем-то вроде собрания различных жизненных сценариев.

Автор очень умен и предельно честен в своих высказываниях – это сочетание кажется потенциально опасным, но в его книге нет ни откровенной критики, ни осуждения; его метод ‒ задавать вопросы, провоцировать читателя на размышления.

Читать эту книгу – непередаваемое эстетическое удовольствие. Она изобилует виртуозными метафорами, сравнениями и описаниями, которые, кажется, требуют от литератора длительного и тщательного продумывания, но Гарросу даются, похоже, очень легко:

Атлантический ветер сдернул с него волглый войлок дождевых туч, обнажил студенистую незахватанную прозрачность, сквозь которую невероятно плотно, ярко и низко звенят россыпи молодых звезд. В чернильном провале запада с приглушенным гулом собираются и разглаживаются белесые морщины ночного прибоя, далеко-далеко редкой бисерной ниткой берега подрагивает Олерон. Пахнет свежестью, гнилыми водорослями и огромным тревожным пространством — до края ойкумены, за этот край.

Сложно сказать, стремился ли автор отобразить историческую картину чуть ли не целой эпохи, но как становится понятно уже из написанного Быковым предисловия к книге, – он в этом преуспел. Художественная литература часто справляется с этим лучше, чем сама история. В этом смысле книга Гарроса к художественной литературе очень близка: она рассказывает большую историю (хронологически повествование охватывает почти столетний период) через частные истории ее представителей и ответы автора на актуальные вопросы того или иного времени.

Трудно не заметить, что книга Гарроса, в первую очередь, о русских. О русской интеллигенции, о тех, кого хочется назвать неоднозначным для русского литературоведения термином «лишние люди». Таков и сам Гаррос. Не случайно он не раз с гордостью (той, что граничит с вызовом) пишет о своем фиолетовом, «цвета роскошного фингала», паспорте негражданина, то есть чужого, даром что негражданство у него ‒ латвийское. Этот паспорт демонстрирует не только независимость владельца, но и его неприкаянность. Так или иначе попадают в категорию чужих все герои Гарроса, уже хотя бы потому, что каждый из них в своем роде уникален. И если читатель хоть немного чувствует сходство с ними или с автором (не может не чувствовать, раз остановил свой выбор на этой книге), то в ней он сможет найти рекомендации по выживанию в мире, где, как кажется, места нет никому.

В  «Непереводимой игре слов» четыре части, каждая из которых озаглавлена цитатой из стихотворения Бродского «Песня невинности, она же – опыта». Движение от мечты к разочарованию, от невинности к опыту, жизнь и завершающий ее уход в пустоту – таково содержание поэтического текста. Цитаты из «Песни» Гаррос располагает в обратном порядке, двигаясь от конца, из пустоты, к началу, но не к заблуждениям невинности, как у Бродского, а к вере в лучшее и к любви, которые даются с опытом. И здесь читатель снова получает совет, как поступать с этой жизнью, очень, надо сказать, обнадеживающий совет.

Публицистический характер книги Гарроса – это лишь прикрытие. Перед нами настоящая литература, наполненная глубоким смыслом и поданная в форме виртуозной словесной игры, которая, в силу ее специфики, и правда, похоже, непереводима.

Сейчас Александр Гаррос проходит в израильской клинике курс лечения от рака. Участие многих людей, деятельное или сердечное, может как-то повлиять на ситуацию. О том, как продвигается курс и чем можно помочь, читайте на странице Анны Старобинец.

Поверьте, нам всем очень нужен Гаррос.

 

Полина Бояркина

Метафизика виски

  • Чарльз Буковски. Из блокнота в винных пятнах / Пер. с англ. М. Немцова. — М.: Эксмо, 2016. — 384 с.

просто там где Шестов
говорит «трагедия»
Буковски говорит «whisky»

а там где Шестов
говорит «метафизика»
Буковски говорит «fuck»

Владимир Ермолаев

В одном из своих верлибров цикла «Буковски и Бротиган» рижский поэт Владимир Ермолаев неожиданно сопрягает фигуры Чарльза Буковски и русского философа-экзистенциалиста Льва Шестова. Ермолаев ожидает, что параллельное чтение этих двух творцов будет чем-то вроде контрастного душа, однако на поверку между ними оказывается много общего: оба говорят о тяжелой хмари человеческого существования, оба делают акцент на трагизме конкретной человеческой жизни — разница между Буковски и Шестовым есть лишь в способе изложения собственных мыслей.

Простота и прямота («Я швырнул себя навстречу своему личному божеству ПРОСТОТЕ») — отличительные черты стиля Буковски, которые прослеживаются во всем его творчестве, удивительно обширном для человека с не самым здоровым образом жизни (писатель был заядлым алкоголиком, виски, по его словам, «сглаживает края, хорошо омывает мозги, что шевелятся чересчур»). Еще раз в этом убедиться помогает недавно вышедший по-русски сборник «Из блокнота в винных пятнах», включающий разновременные рассказы, статьи, а подчас и полудневниковые записи великого американца. Некоторые из представленных здесь текстов и вовсе были опубликованы впервые именно в этом сборнике. В книге встречаются, например, подобные пассажи, хорошо характеризующие авторскую установку:

Стиль означает никакого щита.
Стиль означает
никакого фасада.
Стиль означает предельную естественность.
Стиль означает
человек сам по себе среди миллиардных толп.

Или «Гениальность может оказаться способностью говорить просто о глубоком».

Влияние на стиль Буковски, по его признанию, оказали Уильям Сароян и Джон Фанте, Фридрих Ницше и Федор Михайлович Достоевский (последнего американец зачастую называет именно так, по имени-отчеству, в отличие, скажем, от Тургенева), некоторые работы Хемингуэя. Однако с последним Буковски вступает в принципиальную полемику: «Наш урок с Хемингуэем в том, что человек жил хорошо, но скверно, видя в победе единственный свой путь».

В предисловии к сборнику утверждается, что Буковски в первую очередь известен как поэт. Для англоязычных читателей, вероятно, так оно и есть, однако в России его стихотворения явно проигрывают по популярности прозе. Поэзию у нас вообще издают и читают гораздо менее охотно. Если верить «Википедии», соотношение изданных и неизданных поэтических сборников писателя составляет три к сорока пяти, тогда как все его романы на русский переведены. Что же представляет собой Буковски-поэт?

На более чем двух тысячах страниц книги The Norton Anthology of Modern and Contemporary Poetry — блестящей попытки классификации литературного процесса в англоязычной поэзии от Уитмена и до наших дней — стихотворениям Чарльза Буковски места не нашлось, в отличие, скажем, от условно близких ему по духу Аллена Гинзберга или менее известных у нас Лоуренса Ферлингетти и Гэри Снайдера. Это в какой-то мере символично: Буковски в рамках классификаций тесно, он постоянно пытается отмежеваться от любого сопоставления, ниспровергая любые авторитеты, выступая против любой «групповщины» («Гений я или нет, меня заботило далеко не так, как тот факт, что мне просто не хотелось быть частью чего угодно»). В одном из своих интервью Буковски говорит: «Я одиночка, я занимаюсь своим. Бесполезно. Все время спрашивают меня про Керуака, и неужели я не знаком с Нилом Кэссиди, не был ли я с Гинзбергом и так далее. И я вынужден признаваться: нет, всех битников я пробухал; я тогда не писал ничего». Впрочем, в одном из отрывков книги «Из блокнота в винных пятнах» Буковски признается, что Гинзберг — самая пробуждающая сила в американской поэзии после Уитмена, а в другом — и вовсе пытается выдать себя за автора «Вопля».

В своих стихотворениях Буковски так же бескомпромиссен, как и в прозе. Он честно и открыто разрабатывает все свойственные ему темы, которые практически исчерпывающе перечислил все тот же Ермолаев в другом своем произведении:

Буковски писал
о лошадях женщинах
обывателях выпивке
о том как он пишет стихи
о том как ему не пишется
вот и все о чем писал
поэт Буковски

не так уж мало если подумать
ведь каждая из этих
тем неисчерпаема
и не так уж много если учесть
что писал он
о лошадях женщинах
обывателях выпивке
о том как он пишет стихи
о том как ему не пишется
каждый раз примерно
одно и то же

Из магистральных направлений его рассуждений не упоминается разве что классическая музыка («звуки, исходившие из фонографа моей учительницы в третьем классе, были для меня нечеловеческими, эти звуки никак не соотносились с реальной жизнью и реальным существованием, с морем или бейсбольным ромбом») да тема смерти («Я ношу смерть в левом кармане. Иногда я достаю ее и говорю: “Привет, дорогая, как дела? Когда ты придешь за мной? Я буду готов”»).

Сам писатель так определяет предмет своих интересов: «Жизнь с маленькой „ж“». При прочтении большого количества стихотворений Буковски подряд, некоторая тематическая односторонность действительно становится заметной, однако глаз она не режет. Это, безусловно, сознательная установка («поэзия это важно, если к ней не стремишься, не наполняешь ее звездами и фальшью»), воспроизводящая неизменно похожие друг на друга рутинные будни, но то здесь, то там их нарушает неизбывный лиризм, помогающий герою примириться с еще одним днем:

Долгая прогулка ночью
вот что полезно для души:
заглядывать в окна
наблюдать, как уставшие
домохозяйки
пытаются отбиться
от своих разгоряченных пивом мужей.

Все эти темы хорошо известны русскоязычным (по)читателям прозы Буковски: за исключением «Макулатуры», он фактически пишет одну и ту же книгу с элементами автобиографии, будь то роман взросления «Хлеб с ветчиной» или «Женщины» — современная вариация на тему «Декамерона». Подобная приверженность схожим сюжетам прослеживается и в сборнике «Из блокнота в винных пятнах». Некоторые фрагменты переходят из одного текста в другой чуть ли не дословно, лишь незначительно меняясь. Это напоминает чтение разных списков памятников древней литературы: сопоставление небольших отличий в похожих местах помогает понять ту или иную интенцию автора.

В целом же в этой позиции видится какая-то невероятная честность: если Буковски о чем-то и пишет, то он это все испытал на собственной шкуре. В предисловии к сборнику упоминается, что в одном из своих манифестов под характерным названием «В защиту определенного вида поэзии, определенного вида жизни, определенного вида полнокровного существа, которое однажды умрет» Буковски развивает поэтику сердца, поэтику нежности и открытости. И благодаря этому сборнику разновременных произведений прекрасно видно, что автор остается верным своим установкам на протяжении всей жизни.

Сергей Васильев

Роман Трахтенберг. Лучшее

Отрывок из вступления к книге Елены Черданцевой

О книге Романа Трахтенберга «Лучшее»

Анекдоты

«…Создал Бог Небо и Землю. И посмотрел на них, и
Ему понравилось. И создал Бог Женщину. И посмотрел
Он на Нее… И посмотрел… И посмотрел… И подумал:
„А, фигня! Накрасится!“ — таким анекдотом Рома прокомментировал
мое опоздание на нашу первую встречу
в ночном клубе, который он только что открыл в Москве.—
Бабы вечно опаздывают, им надо намазаться!»

«Подготовился!» — решила я.

Для всей страны тогда (как, впрочем, и сейчас) было
загадкой, правда ли он знает столько анекдотов или
здесь скрыт какой-то секрет? В тот вечер я осталась на
его программе и увидела человека, который три часа говорил
со сцены о жизни; о любви и дружбе; об изменах;
об удачах и неудачах,— иллюстрируя свои мысли анекдотами
вперемежку с цитатами из классики, например
Беранже: «Жизнь подобна собачьей упряжке. Если ты
не лидер, картина никогда не меняется». Зрителей было
немного, клуб открыли почему-то безо всякой рекламы,
и Москва просто не успела разобраться, что за явление
из Питера прибыло. Или не спешила. Как прокомментировал
ситуацию сам Роман: «Если бы понты
могли светиться, в Москве тоже были бы белые ночи».

Вскоре я перестала сомневаться в том, что он действительно
помнит кучу анекдотов, афоризмов, цитат, стихотворений и поэм… Не только приличных, но
и не очень. Роман не пропускал матерные слова, однако
они всегда были настолько к месту, что усиливали
мысль и не резали слух. Роман говорил: «Я не матерюсь.
Я называю вещи своими именами! — и добавлял:
— Юмор бывает блестящий и матовый. Последний
доходчивее».

Трахтенберг работал в двух параллельных Вселенных.
Одна — это маленькое кабаре: зал на полсотни человек
открывался в десять вечера. Здесь звучали и старинный
матерный фольклор, и самые свежие анекдоты.
Здесь был стриптиз, и еще здесь был дорогой входной
билет. В кабаре Роман ждал только взрослых, состоявшихся,
образованных и немного циничных гостей. Парадоксально,
но этот его клуб-кабаре — где стены были
оклеены газетами, где над унитазом в туалете
красовалась надпись «Подойди поближе. Он не такой
длинный, как тебе кажется», а на зеркале: «Другие не
лучше»,— вот именно этот клуб оставался элитарным
заведением. Здесь побывали немногие.

Вторая Вселенная, где работал Трахтенберг и по которой
его знала вся страна,— это радио и ТВ. Он вел
самые разнообразные передачи, играл на анекдоты: то
есть зритель начинал рассказывать анекдот, а Рома его
заканчивал. Жители этой Вселенной подозревали, что
их обманывают: что у Ромы есть редакторы, которые в
наушник подсказывают ему окончания.

— Сама подумай,— сказал он однажды.— Если бы
такие редакторы существовали да если бы технически
можно было в Интернете с такой скоростью анекдоты
находить — разве стали бы меня держать на ТВ?! У меня
прокуренный голос, сложный характер и внешность
далеко не как у Алена Делона! Меня бы сразу заменили
красивым высоким мальчиком с хорошим голосом.
Но такие мальчики до сих пор не появились.

Вера

«Бог у всех один — провайдеры разные»,— шутил он,
но все же интерес к иудаизму возник в его жизни. Вышло
так, что не Роман пришел к вере, а она к нему. Это
почти мистическая история… Случилось все после его
переезда в Москву. Им с первой женой Леной пришлось
продать большую питерскую квартиру. Рома
искал жилье в Москве, Лена в Питере. Одна бывшая
коммуналка приглянулась ей сразу; очень уютная, там
не было затхлого запаха старого жилья, и Лена решила
купить ее, даже не осмотрев двор.

Начала ремонт… Вскоре раздался звонок: «Можно
мы к вам приедем? Тридцать девять раввинов со всего
мира хотели бы помолиться в этих стенах. Там жил 6-й
Любавический Ребе.

„Розыгрыш!“ — решила она. Но влезла в Интернет
и нашла, что правда был такой Ребе — духовный лидер
тысяч религиозных евреев. И жил он на их улице с
1924-го по 1927-й год! Потом Ребе перебрался в США,
его квартира в Нью-Йорке — центр всемирного иудаизма,
ее посещают миллионы людей.

…Вскоре к Лене пришел раввин Санкт-Петербургской
синагоги Ифрах Абрамов, он и объяснил, что их
квартира как маленькая синагога, здесь молились, проводили
праздники, евреи отовсюду приходили на аудиенцию,
и из этой квартиры 6-го Ребе Любавического
забрали в Шпалерную тюрьму. Там его приговорили к
смертной казни, но заменили ее ссылкой… И хотя
обычно они не разыскивают такие квартиры, потому
что в Питере в годы социализма возникло много маленьких
частных синагог, но именно сейчас — юбилей
выхода Ребе из Шпалерной тюрьмы. Этот праздник
имеет для хасидов большое духовное значение. Раввины
из разных стран едут посмотреть Шпалерную тюрьму
и, по возможности, квартиру…»

Лена позвонила Роме с вопросом, что делать. Он
примчался из Москвы. Тогда она впервые увидела его
со шваброй. Он летал по дому, как электровеник, отмывая
известь. Паломники — 39 раввинов — произвели
неизгладимое впечатление на всех. Еще через полгода
помолиться приехали их сыновья, потом еще
кто-то… Рома предложил им выкупить квартиру: «Если
бы я был богатый, я бы подарил,— сказал он.— Но я
бедный человек, могу только продать». Вскоре пришел
ответ: «Вы знаете, уже хорошо, что она в руках еврея».

С тех пор Рому как подменили. Он начал ходить в
синагогу. Но даже его друзья не знали о том, что он
жертвует крупные суммы на интернат для детей при
Петербургской синагоге. Он видел, что деньги, заработанные
им главным образом на пьянках, идут во благо.
О том, что Роман занимался благотворительностью,
стало известно, когда он умер. Об этом рассказал раввин
Ифрах Абрамов. Он стал другом семьи после истории
с квартирой. Именно ему пришлось провести последний
похоронный обряд: «Рома не афишировал
благотворительность. При своей эпатажности в этом
отношении он был очень скромный. На его деньги в
общежитии интерната мы сделали ремонт, заменили
панели отопления, поставили стеклопакеты. За всю зиму
никто из детей не заболел…»

Ифрах говорит, что Роман поменял свое лицо. Что
постепенно ушла развязность, что он подумывал о смене
репертуара, хотя зрители хотели видеть его прежним.
Я спросила Ифраха, насколько этично говорить о святых
людях в такой книге, как эта, и он ответил, что «любая
информация, показывающая, что человек под влиянием
веры меняется, полезна в моральном отношении».

…И все же, и все же… Все же Рома оставался верен
себе. Ну, не мог он не шутить над теми, не лучшими
чертами «еврейского характера», которые известны
всему миру. Когда кто-либо из зрителей пытался сыграть
с ним в анекдоты, он говорил: «Рассказывать
Трахтенбергу еврейские анекдоты все равно что плеваться
с верблюдом». Говорят, умение посмеяться над
собой свойственно только умным людям. И едва начинался
вечер, как в своем кабаре Трахтенберг с удовольствием
шутил на скользкие темы.

Сара причитает:

— Абрам, ну как ты мог сломать новый стул?! Как
ты мог испортить новую люстру?! Нет, мое сердце не
выдержит! Ты что, не мог повеситься в другом месте?!!
Был еще анекдот, который он очень любил и рассказывал
в каждой программе.

Поскользнулся еврей, падает в пропасть, успел ухватиться
за корень дерева и кричит: «Господи-и-и, спаси меня!
» И тут голос сверху: «Абрам, веришь ли ты в меня?!» —
«Верю-у-у-у, Господи!» — «Тогда отпусти руки».— «Так!
Я понял!.. Ээээй!!! Есть там кто-нибудь еще?!!»

Взаимовыручка

«Некоторые наши звезды говорят, что „артист должен
стоять на сцене“ и отказываются от халтур. Я таких
не понимаю!» — заявлял Роман.

Сам он никогда не отказывался от работы, и тех артистов,
которые умеют работать вне сцены — то есть
на корпоративах, на юбилеях, в ресторанах, на пляжах
и в прочих малопригодных для выступления местах, он
уважал. Говорил, что в таких условиях может не потерять
лицо только суперпрофессионал!!! Ведь там веду
щего могут перебить, там люди отвлекаются на «поесть
и выпить», там среди гостей свои сложные отношения
и приоритеты, и над кем-то подшутить можно, а над
кем-то нельзя. Артист, не зная всей подноготной, может
потеряться; может не понять, почему его шутка вызвала
в зале гробовое молчание, а не смех. В книге «Вы
хотите стать звездой?» много написано о том, как в такой
сложной обстановке создать людям праздник.
А ему было очень важно, чтобы праздник состоялся, и
потому Рома ценил, когда коллеги по цеху, другие артисты,
подсказывали что-то или помогали.

В той же книге есть глава, где Роман вспоминает, как
на дне рождения одного бизнесмена познакомился с
Владимиром Винокуром. Ситуация тогда для Ромы
была ужасная. Полный зал народа, и почти одни мужчины.
Женщин только две — жена именинника и жена
его сына. Из уважения к дамам все гости сидели чинно
и давили в себе смех. Роман понял, что его ждет полный
провал, и тут руку помощи ему протянул Винокур,
сидевший среди гостей.

— Рома, а вот ты знаешь такой анекдот? — начал он.

— Знаю.

Завязавшийся диалог двух юмористов вызвал оживление.
Вот что написано об этом в книге: «Как мне кажется,
он (Винокур) первый в тот вечер произнес слово
„жопа“, но поскольку неприличное слово произнес
приличный человек, имеющий на себе печать столпа
шоу-бизнеса, все отнеслись к этому с юмором. Ведь он
был звездой, когда еще и понятия такого не было, и потому
„свой человек“ почти для каждой компании. Что
он ни сделает — все рады. Вот и сегодня гости расслабились
и развеселились. После чего я понял, что моя
программа спасена. Мне оставалось только подхватить
начатое им веселье как олимпийский огонь, что намного
проще, чем зажечь».

После этого они начали общаться, Владимир Винокур
приходил к нему в эфир и на «Русское радио», и на «Маяк».

«У меня был пароль „Рома Трахтенберг“! — рассказал
Владимир Натанович.— Мне с ним было удобно,
комфортно, мы перешучивались, атмосфера создавалась
дружелюбная. В эфире на радио он был большой
импровизатор, свободный, отвязный, но в жизни Рома
был очень трогательный, наивный, в чем-то одинокий,
как мне казалось. Как будто не хватало ему рядом близкого
человека и некому было доверить самое сокровенное…
И еще у меня создалось впечатление, что он умеет
ценить человеческие отношения, хотя многие
ревностно относились к нему, к его популярности.
А он умел держать себя в любой обстановке и умел держать
публику. Мало кто знает, но он приходил ко мне
на спектакль, причем не в самый центр Москвы, а после
спектакля говорил интересные вещи, тепло отзывался
о моих молодых артистах. Предлагал мне в мюзикле
участвовать, но у меня много работы, свой театр,
и я сказал, что сложно от большого коллектива отвернуться.
Он меня понял, мы перезванивались, если он
звал на радиопрограммы, я откликался.

Трагедия неожиданная и не про Рому как-то, он очень
жизнелюбивый, энергичный, и столько в нем было много
всего. Казалось, что он не может замолчать и уйти
навсегда. Мы при жизни стесняемся говорить друг другу
хорошие слова, есть традиция делать это в грустные минуты
на панихидах. А я ему при жизни сказал все хорошее,
что о нем думаю. Он не поверил, спросил: вы издеваетесь?
Он выделялся из всей тусовки, из шоу-бизнеса.
У него были точные оценки, будь то передача или чьелибо
выступление. Потеряли суперпрофессионала. Все о
нем по-разному судили. Он был явлением, неординарным
человеком. То, что он мат использовал в работе, ну
так и я не рассказываю анекдот, заменяя слова…»

Диета

…Почему-то все вдруг стали говорить, что он заморил
себя голодом, что резкое похудение сказалось на
здоровье. На телевидение вызвали даже самого модного
диетолога Москвы и заставили оправдываться. Но
ведь и полнота далеко не залог здоровья. Роман был
счастлив и горд собою, когда похудел. Когда показал,
что и у него есть сила воли и характер. Да он и не голодал
особо, по часам постоянно что-то съедал.

А голодал всерьез он только однажды, когда мы работали
над книгой «Путь самца-2. Лифчик для героя».
Там же и описали голодовку. Началась она с того, что я
застряла в лифте, а он звонил мне на мобильный и
«развлекал беседой»: «Я тебе сто раз говорил, лифты не
рассчитаны на вес слонов! Ходи по лестнице». — «На
себя посмотри!» — огрызалась я. Вышла я злая, а вечером
мы поспорили на тысячу долларов, кто сильнее
похудеет за месяц: так в книгу вошла глава «Пари».

«…Мы влезли на весы и записали вес на бумажке,
под которой поставили автографы. И началась комедия.
То есть я-то ничего не делал, кроме того, что закрыл
рот, а Черданцева пошла обходным путем — купила
ролики и поехала на ВДНХ. Я для этих мытарств
даже название придумал — „Катание по мукам“. Однажды
в парке ее внимание привлек гигантский верблюд,
жующий траву за высоким забором. Она угостила
его яблоком… Потом угостила снова… Когда пошла
на третий круг, верблюд тянул морду и радовался ей
как родной. Скормив все яблоки, она купила ему булочки…
И только при заходе на седьмой круг она осознала
ошибку. Лохматый красавец стоял уже не за решеткой,
а прямо посреди тротуара у вывески „Фото на вИрблюде — 150 руб. Их уже не разделял высокий забор…

И тут верблюд увидел Черданцеву. Она тоже его увидела
и резко начала разворачиваться, что в принципе было
бессмысленно: он заметил кормилицу и радостно
рванул ей навстречу, волоча за собой и стул, и сидевшую
на нем, матерящуюся тетку-фотографа…“»

Еврей…

«В доисторические времена люди не знали о существовании
евреев и во всех своих бедах винили темные
силы природы»,— Рома где-то это услышал и внес в записную
книжку. Я пользовалась его записями, когда
искала эпиграфы. Ему нравилось, чтобы над каждой
главой был эпиграф, отражающий суть происходящего.

Однажды он мне скинул на почту кучу начатых рассказов.
Обрывки мыслей. Начинал и бросал. В одном я и
прочла о том, что в школе на какой-то момент он стал изгоем
из-за национальности. Тогда я принесла ему книгу
Вен. Ерофеева «Бесполезное ископаемое», где есть лозунг
восставших негров: «Белые убили Христа! Давайте убьем
всех белых!» Он даже захрюкал от смеха: «Красиво!»

Известность не спасает от страха перед разного рода
нацистами. Не так давно Рома вместе с женой и водителем
отправились осмотреть Троице-Сергиеву Лавру. Там
среди церквей прогуливалась толпа бритоголовых юношей.
Появление Романа вызвало оживление среди них.
«Ну, все! Скинхеды, будут бить!» — решил он. Втроем
они зашли в храм, где для них провели экскурсию. Она
уже закончилась, а бритоголовые ребята все стояли неподалеку,
поглядывая на двери. Рома понял, выбора нет,
ждут его, и вышел. Один из молодцев направился к нему.

— Роман Львович, а мы это… Мы курсанты. …Хотели
у вас автограф попросить…

Жадность

«Доктор, выпишите мне таблетки от жадности. И побольше,
побольше…» — Рома не скрывал, что любит
деньги. Говорил, лучше пусть завидуют, чем сочувствуют.
И всячески поддерживал имидж богатого человека.
Он и общаться стремился с успешными людьми,
к их мнению прислушивался. Он один из немногих артистов,
кто в кризис не опустил гонорар, опасался, что
потом на прежний уровень не вернется (что, кстати, и
случилось со многими). Сидел без работы долго, переживал,
но вскоре заказы пошли. Причем вся осень 2009 года
у него была плотно расписана.

Рома всегда делал прогноз ситуации. Знакомых артистов
учил, что зарабатывать надо, пока ты «на волне
», успех может завтра уйти. Ведь столько «звезд» поверили,
что будут сиять вечно, и исчезли, не успев
даже квартиру купить. Он с недоумением смотрел на
таких — почему у них крышу снесло? Сам он твердо
стоял на земле и трезво оценивал все, что может дать
шоу-бизнес.

Он вообще был хороший коммерсант. В юности одним
из первых в стране начал работать «челноком».
Причем успешно. Но бросил все на пике материального
успеха, потому что задумался — зачем-то ведь он
пришел в этот мир? Зачем-то Бог наградил его таким
странным талантом — веселить людей. Он понимал,
что сцена никогда не даст столько денег, сколько бизнес,
и все же пошел в артисты. Так можно ли говорить,
что он жил ради денег?

Впрочем, талант коммерсанта он проявил и в шоубизнесе.
У него никогда не было продюсеров и директоров.
Рома себя продавал лучше, чем все они. Успевал
и другим артистам подкидывать работу. Продюсировал
музыкальную группу со смешным названием
«Стоматолог и Фисун». Причем «Стоматолог» — реальный
врач Алексей Мусиюк, у которого Рома сам же
зубы и лечил. Но раскручивал их не ради лечения зубов,
а потому что нравились, близки по духу. Они создали
странный жанр, я бы назвала его современной частушкой:
танцевальная музыка и текст, где высмеиваются какие-
либо «деятели» шоу-бизнеса. Дохода особого это не
приносило, но зато всем весело!..

…Был ли Роман жадным? Если бы только кто знал,
сколько денег он раздал в долг и сколько человек были
ему должны! Я знала, случись что, можно побежать к
Роме, и он выручит.

Правда, на своем последнем дне рождения в сентябре
он сказал, что хотел бы собрать долги. Как-то горько
и обидно, ты выручаешь — а тебя кидают, жаловался
он гостям. «А зачем ты раздаешь?» — спрашивала
Татьяна Витько, бизнес-леди, с которой он дружил.
«Ну, как зачем? Они же просят!»

…Рома говорил, что жадность порождает бедность.
Поэтому он и относился так к героям передачи «Деньги
не пахнут». Их желание продать душу за сто долларов
осуждал. Один раз продашь за сто — и большей
суммы НИКТО НИКОГДА тебе не даст! Передача эта
родилась в Питере, и смысл ее был поучительный: показать,
куда может завести человека жажда быстрых
денег. Так, например, в Древнем Риме напаивали рабов
до скотского состояния, чтобы граждане видели, как
это плохо. Но передача обрела иной смысл. Он сам испугался
того, что столько подростков готовы за три копейки
опозориться на всю страну. Он ушел, как только
закончился контракт: переживал, что теперь не знает,
как отмыться. А он всего лишь поставил перед обществом
зеркало…

Купить книгу на Озоне