Метка: молодые авторы

Вячеслав Томилов родился в Екатеринбурге. С 2013-го года проживает в Санкт-Петербурге. Печатался в журнале «Звезда», где в 2015-м году удостоился премии «Дебют» за лучшую первую публикацию.
Рассказ, открывающий цикл «Трудовая книжка Лимиты», приводится в авторской редакции.

 

ТРУДОВАЯ КНИЖКА ЛИМИТЫ

1

Сегодня раздавал листовки у Невского проспекта.

Наверное, где-то за три тысячи километров отсюда мать рассказывает соседям об успешном сыне, что пишет стихи, учится в петербургском вузе и вот-вот станет настоящим поэтом с дипломом философского факультета. Пока сын, на самом деле, как гастарбайтер, перебивается быстрыми заработками на самых непрестижных работах, ради двух-трех тысяч наличными.

Меня нисколько не обижает мое положение, плевать и на пренебрежение окружающих, которые отмахиваются, морщат носы или попросту игнорируют. Все лучше, чем снова падать на эскалаторы в голодном обмороке.

И все же трудно в моменты монотонного и бесполезного труда, граничащего с бездельем, стоять на морозе и не быть застигнутым кучей сомнений.

Я вспоминал, о чем мечтал, когда в шестнадцать читал «Идиота». Думал, буду писать как Федор Михайлович – на сотнях страниц блуждать по потемкам душ своих героев, воспитывая тем самым в людях доброту и сострадание, однако вместо толстых книжек с моей фамилией на обложке и тонких, но содержательных поэтических сборников, я раздаю у супермаркета рекламные кричалки в духе «Купи у нас – и будет счастье!».

С одной стороны, какая разница, каким способом переводить деревья? Но с другой – а как же призвание? Говорили ведь мне умные люди, когда обещали грандиозное будущее: «Никого не слушай, ты талантлив, божий дар и все дела!».

Спасибо, конечно, щедрый подарок, но уж в больно бережном хранении нуждается. Талант – предмет роскоши, а не стартовый капитал. Вспоминаю мамины наставления: «Словами сыт не будешь».

И вот Александр Лимита  – студент с тонкой душой поэта и обладатель премии литературного журнала прогуливает пары и раздает бумажки на Невском проспекте.

Я почти справился с чувством растущего презрения к себе и на расстроенный поток людей уже не обращал никакого внимания, машинально раздавал макулатуру и утешался мыслью о неизбежности конца рабочего дня.

Однако один человек из толпы отчего-то привлек мое внимание. Невысокий мужчина в капюшоне, примерно с меня ростом, в нем узнавались до боли знакомые черты, и какая-то медная тяжесть чувствовалась в его сутулой походке. Он быстро шел, опустив голову, и едва заметно скалился.

«Уралец!» – подумал я.

Моя напарница протянула ему листовку, и он сжал губы, будто стараясь удержать крепкое слово.

Я узнал его, когда он поднял голову, – это земляк, актер и музыкант Олег Ягодин, я смотрел все спектакли с его участием, пока не покинул родину, и до сих пор, с 2009 года, слушаю все альбомы его группы. Я замер. Стало предельно ясно, кто тут талантлив и по какому праву. Он идет на концерт уверенными шагами, а на меня укоризненно смотрит супервайзер. Когда он скрылся в толпе, захотелось подбежать к нему и прокричать: «Вы не подумайте, это не всегда так, просто деньги нужны… нет, ни в коем случае, это не цель конечно, но ведь и в метро платить надо… я правда одаренный молодой человек, студенческий театр поставил мою пьесу в стихах, мою поэтическую подборку на три страницы напечатали в журнале, это не все, на что я гожусь, вы мне поверьте на слово!» Стало почему-то до жути обидно. О врученных тебе литературных премиях на лбу не напишешь, а жилетка с логотипом магазина яркая, желтая, сразу приковывает взгляд. Несправедливо.

Весь день я думал (безумие, конечно!), что вот-вот на меня посмотреть придет какой-нибудь мой кумир. Альбер Камю выйдет на такси, вырвет из рук моих эти листовки и будет кидать в меня, напевая песни Эдит Пиаф, или выкинет еще что-нибудь абсурдное, а я спрошу его:

– За что же?

– За экзистенциальное самоубийство!

– Так что же делать?

– Бунтуй, сынок, бунтуй!

Смеясь, он сядет обратно в машину, уедет в Париж или Алжир и напишет «Падение».

Или пройдет Смоктуновский в образе Гамлета, остановится, спросит: «Что это вы мне подсунули?» – и вздохнет разочарованно: «Слова, слова, слова…»

Потом меня навестит еще один гениальный земляк – Борис Рыжий и процедит сквозь зубы с вторчерметовским наездом: «Слышь! Это ты, что ли? Промышленной зоны новый певец?»  – и свалит меня наповал правым хуком или двоечкой.

А Федор Михайлович обязательно «притулится» где-нибудь в сторонке, будет следить за мной с немым упреком и покачивать головой, мне неловко, но супервайзер кричит и приказывает улыбаться. Я делаю вид, что предлагаю листовки более активно, а Достоевский опускает глаза – ему за меня стыдно. Наконец, когда я начну отпрашиваться у супервайзера в туалет, великий писатель не вынесет моего унижения и свалится в припадке.

Но что, если удар Рыжего разорвет селезенку? Приедет врач и увезет меня в начало прошлого века, положит на стол к молодому Булгакову, а тот скажет: «Я об это руки марать не буду»  – и откажется оперировать.

И я умру, а ведь хотел всего-то перепрыгнуть из детства сразу в искусство, пролетая над пропастью взросления.

Где-то я оступился, споткнулся, не долетел и повис на кромке обрыва. Раздаточный материал вперемешку со стихами и записками разлетаются по воздуху и оседают потихоньку на дне этой бездны взрослого быта. Вместе с кредитами, рабочими часами, с едой в контейнерах и кофе в банках из под морской капусты.

Пока я воображал, выдохся день, и наступили сумерки. Я скинул жилетку, облегченно вздохнул, забрал свои две тысячи рублей и с чувством выполненного долга поехал домой к любимой. Сегодня суп будет с мясом, а не пустые щи, и денег на проезд хватит на неделю. От встречи с Ягодиным не осталось и следа.

Иллюстрация на обложке рассказа: Allegory of Poet by Eugene Ivanov

Поэт, журналист и мать двоих детей Александра Лисица о литературном процессе, новой книге и родном городе Красноярске.

 

—  Саша, банальный вопрос, но как получилось, что ты занялась литературой и поэзией в частности? Была ли отправная точка: литературная студия, тусовка, «в детстве я написала первый стишок»?

 

—  На самом деле все так и было: первый стишок я написала в три или в пять, более того, мне кажется, что практически все дети имеют тот или иной литературный опыт, когда знакомятся с языком. Дети читают очень много стихов, и неизбежно что-то рифмуют. И у меня именно на таком уровне это было: не рискну сказать, что я начала писать стихи с шести лет, но определенно я это делала. А потом я была вынуждена это делать в школе: будучи дочерью мамы-журналиста, я попала в редколлегию школьной газеты. На мне было несколько колонок, одна из них была стихотворная. Соответственно, раз в месяц нужно было выдавать по колонке. Это было мне в радость и было тренировкой навыка, которая поддерживала во мне какие-то таланты.  

Лет в тринадцать начались безумные любови, и тут уже невозможно было не писать. Я  начинала и снова бросала, а лет в двадцать со стихами я попала в Интернет. И с этого момента я уже могу сказать, что начала свою «литературную карьеру». Началось все в том числе с публикации на «Стихи.ру». Я даже приносила туда как «больной бабушке» свои тексты года до 2012-го. В 2007-м я попала на литературный форум Ники Невыразимовой. Меня туда затащил Алексей Григорьев, который на тот момент занимался охотой на молодые таланты на просторах «стихиры». Я опубликовала там стихи, и у меня завязалась дружба с ребятами, и я начала больше писать просто потому что было кому показать свои тексты.  Форум существует и сегодня. К сожалению, Ника умерла от рака, но до сих пор место очень теплое. Сейчас я пишу меньше и там ничего не выкладываю. Но у меня есть блог в vk.

Как варежками на резинках был скован ты,
и кругл, и мал;
как грецкий орех сусального золота
на елку сажал;

как бегал по рыхлому льду за пролетками,
заглядывал внутрь;
как было бессчетно встающих за фортками
шифоновых утр;

как не был никем, ну а если и был кем —
был свет и вода;
как розовым мальчиком с узким затылком
пришел ты сюда.

Как нынче, в шафране, шампанском и шелке
целуешь не всех;
и ждет тебя, ждет на рассохшейся елке
сусальный орех.

—   Есть ли у тебя какой-то определенный метод написания стихов: от строчки, от образа, от идеи?

—  Я чаще пишу сразу, иду от удачной строчки, которую жалко бросить. Чаще я записываю от руки, хотя мой почерк за годы пользования компьютером превратился в того еще уродца.

 

—   Как с литературной жизнью обстоят дела в твоем родном Красноярске?

—   Она там безусловно есть. Но я никогда не состояла ни в каких союзах, лито. Мне не хватало какой-то социальной детали в организме. С представителями лито я встречалась исключительно на поэтических мероприятиях. В 2007-м году в Красноярске начались первые слэмы на базе КРЯК’а (Красноярской книжной ярмарки культуры). Их делал в то время журналист Артур Матвеев. В одном из них я заняла первое место, и с этого все началось. С членами Союза писателей я ездила по городам – по селам, читала в библиотеках, дружила с местным Домом искусств.

 

—  А в Петербурге насколько тебе хватает той самой пресловутой литературной жизни?

—  Мне не хватает человека, который заставлял бы меня вести литературную светскую жизнь. Жаловаться на то, что мероприятий нет, невозможно. Это носит часто стихийный, разрозненный характер. Живут в Петербурге и переезжают сюда люди определенного склада, среди них очень много пишущих. Вот в Красноярске мой товарищ Иван Клиновой постоянно мне писал: «Саша, вот конкурс, надо податься, вот выступление». Здесь пока такого нет.

—  Подавала ли ты когда-нибудь заявку на Форум молодых писателей?

—   Нет. Обычно с заявками у меня так: я собираюсь их писать, готовлю материалы, а в последний момент не отправляю. То забываю, то рожаю очередного ребенка, то устраиваюсь на очередную работу.

 

—  Сколько на сегодняшний день у тебя вышло книг?

—  Сейчас выходит вторая. Первая вышла в Красноярске, перед самым моим отъездом из города – три года назад. Туда я «положила» все то, что было написано за лет семь. На книгу я получила грант от города. Я устроила феерическую презентацию и уехала из города.
В новую книгу вошли тексты с 2013 по 2016 года. Их значительно меньше, и это хорошо. Мне нравятся маленькие сборники, они более концептуальные, цельные как ядрышко. Опубликовать ее мне предложило молодое издательство «Айсберг». Презентация пройдет вечером седьмого января.

Сборник называется «–42». Изначально он планировался как «–38», но пока дошел до печати, текстов стало больше. Они расположены в обратном хронологическом порядке. Изначально задумывалось постепенное разворачивание сюжета: герой, у которого все вроде бы устаканилось, в своих воспоминаниях возвращается к какому-то хаосу, когда у него ничего не понятно. Но читатель уже знает, что у него все хорошо. Получается обратная интрига.

^{Иллюстрация из сборника Александры Лисицы «— 42»,
художник Кира Харлашова}

Все эти три года я пыталась писать другие стихи, но у меня не всегда получалось. Больше всего хотелось уйти от банальной чувственности. Потому что мы все, обладая минимальной начитанностью  и жизненным опытом, знанием о мире и о себе, можем писать про выпирающие ключицы, запахи, пальцы. Это могут практически все с разной долей успеха. А хочется писать тексты, которые будут над этим, будут ломать границы, выходить за них. Иногда у меня это получалось. В книжке даже есть социальная лирика, визионерские вещи. Но и совсем от лирики я не ушла, и думаю, что это не нужно.

Если говорить о других авторах, то мне нравятся те авторы, которые побеждают последние годы, например, в премии Аркадия Драгомощенко. В этом году это Екатерина Захаркив, а в прошлом Александра Цыбуля. Они разные, но похожи именно тем, что по этому принципу пишут. Если у Захаркив разнузданное визионерство, то у Цыбули есть «петербургская» наблюдательность, она хороший созерцатель.

—  Как вообще складываются твои отношения с городом, со спальными районами? Есть места, которые нравятся тебе больше других?

—  Со спальником мне повезло. Проспект Большевиков – это, по сути, руку протяни, и ты в открыточном Петербурге. Мне очень нравится Васильевский остров, я в этом плане не оригинальна. Как только мы сюда переехали, наш дом был там. 10-я линия, классическая коммуналка. Там жила хозяйка всей коммуналки, бывшая балерина. Ее звали Эльвира, она носила черный высокий хвост, говорила басом и передвигалась по квартире исключительно на каблуках. Там были еще: приличная дагестанская семья военных, грустный алкаш и, конечно, музыкант. Этот дом изображен на обложке книги, чтобы радовать меня всю жизнь. Мне вообще очень повезло с художницей, которая рисовала иллюстрации. Ее зовут Кира Харлашова, она живет в Москве.

 

—  А кроме Цыбули и Захаркив из современных поэтов кто тебе нравится? И кого из классиков ты выделяешь?

 

—  Проблема с громкими именами. Ты называешь примерно то, что называют все остальные. Мне с детства очень нравится Арсений Тарковский. Я его обожаю, потому что он писал тексты, на которые я пока не способна. Они содержат много перекликающихся с живой жизнью деталей и в тоже время выходят за какую-то грань. Из современных – Воденников, Гандлевский. В детстве сходила с ума по французам от Бодлера до Де Лиля, и нашим «серебристам». Если я скажу, что мне нравятся тексты Даны Сидерос, я тоже никого не удивлю. Если о менее мелькающих именах, то мне очень нравится поэзия пензенского автора Владимира Навроцкого. Человек удивительного самоощущения и ощущения мира вокруг, но при этом совершенно не умеющий себя продавать. У него в паблике пока позорно мало подписчиков. Он выходил в финал «Дебюта», но не выиграл.

—  А как ты относишься к тем поэтам, которые делают бизнес на своих текстах: Стефания Данилова, Вера Полозкова и многие другие?

 

—  Хорошо, если получается зарабатывать. Для творческого человека главное в этом случае не выглядеть смешно, не предлагать своим потенциальным «клиентам» комичные вещи. У Стефании на странице «ВКонтакте» есть упор именно на коммерческое предложение «я могу это, я могу это», но я так не умею. Для этого должен быть «внутренний купец». Если я захочу продавать какие-то свои творческие услуги кроме журналистских, то мне постоянно нужно будет помнить о необходимости что-то выкладывать. А я для этого слишком ленива и стеснительна. Но у Стеф получается то, что она делает, не боится набрасывать идею за идеей.

 

—  Если говорить о книгах, что вообще ты читаешь, есть какие-то новинки, которые тебя зацепили?

—  Как правило, в течение года я читаю мало. Какие-нибудь старые милые воспоминания жены Пришвина. Или в очередной раз перечитываю дневники Софьи Толстой. Но вот, к примеру, в этом году вышла книга «Пиши, сокращай» Ильяхова. Совершенный must have для всех редакторов, который нужно постоянно иметь рядом и перечитывать. Еще замечательная книга «Как говорить с детьми об искусстве», мы с дочерью как раз ее сейчас осваиваем. Ее можно обсуждать и со взрослыми, так как там по полочкам раскладывается, зачем нужно современное искусство и что это не каждый сможет.

А с художественной литературой я обычно дожидаюсь «Букера» и «Большой книги», просматриваю списки и выбираю что-то для себя. Читала Гузель Яхину, «Зулейха открывает глаза». Ее многие ругают за наив, недостатки языка и за зеленый Эрмитаж. Но мне она кажется волшебной. Где-нибудь в январе доберусь до новых лауреатов.  

^{Иллюстрация из сборника Александры Лисицы «— 42»,
художник Кира Харлашова}

—  А в сети какие ресурсы ты выбираешь для чтения?

—  В течение рабочего дня я читаю нелитературное: листаю «инстаграмы» звезд, перевожу тексты с иностранных ресурсов. А новости получаю из крупных СМИ: у меня есть вкладка «ТАСС: Культура», например. Тот же книжный «Горький» – это интересно, но за новостями я туда не хожу. Вообще интересно посмотреть на каждый амбициозный проект через полгода: портал для родителей «Нет, это нормально», например, который запустился недавно. В интонациях у него есть то, что мне не очень нравится, – некое противопоставление: «Все обычные, а мы нет». Это интересная позиция, но позиция категоричная. Тот же Wonderzine, который стал для меня открытием этого года, намного мягче говорит о своих принципах.  Он обратил мой взгляд и к современному фем-движению, и к fasion-индустрии. Представил целый мир с идеальным make up и единорогами.

 

—  Ты читаешь в электронном виде или в бумажном?

—  Периодически мне проще дойти до смартфона, чем до книжного магазина. Но для ребенка я покупаю бумажные книги. Книги своего детства, серию «Петсон и Финдус» и многое другое. Собираю библиотечку. Читает не с планшета, хотя активно им пользуется. Мне кажется, нет смысла лишать детей общения с гаджетами, у нас там сегодня вся жизнь. Нужно учить какой-то информационной гигиене, в том числе на практическом примере.  

—  Скажи, журналистика помогает тебе в творчестве или мешает?

—  Я занимаюсь двумя вещами сейчас: пишу новости для женского портала wmj.ru и веду соцсети одной московской клининговой компании. Это весело, хотя вместо книг я пишу новости и читаю Instagram сестер Хадид. И новости шоу-бизнеса – это очень мое, вечный праздник, который напоминает о том, что ты тоже заслуживаешь мероприятий и радости. Конечно, я много пишу в рабочий день и меньше пишу другого. Иногда в семь часов вечера ты хочешь делать все что угодно, только не печатать буквы. Но вместе с тем не факт, что, лишившись работы, я немедленно преисполнюсь вдохновения. Времени и ресурсов не всегда хватает, хотя прямо сейчас я чувствую, что внутри что-то начинает раскручиваться, и я собираюсь себя мотивировать. Чтобы, например, начать писать третью книгу.

Николаю с улицы Коллонтай (это недалеко отсюда)
накануне Нового года даровано чудо.
Он встает между четырьмя и пятью утра и
понимает, что прозревает.
Он не пойдет в Ленсовета, в библиотеку, в органный зал;
у него теперь есть глаза.
Оглушительные цвета
Заоконная суета
Свет – резак ото лба до рта
Где была геометрия – яркая немота.
Соцработник Оля, с которой у Николая было свидание,
не сумев дозвониться, везет ему пива и брани.

Он стоит перед горками – соляной и сахарной.
«Надо же. Этот белый и этот – неодинаковые».

—  В каких сферах журналистики ты работала, есть какие-то именно «твои» темы?

—  Я год работала в театральной журналистике, писала для портала Teatrall. До этого были новости культуры в «Газете.ру». Кроме того, была кинообозревателем. Я всегда любила кино, но тогда ничего в нем не понимала. Чем больше не понимала, тем легче мне давалось о нем писать. Интересно, что когда я перестала писать про кино, то стала смотреть его практически каждый день. И теперь мне проще не писать рецензию, а в одном твите для понимающих людей рассказать, почему кино классное. Я даже больше киновлюбленный человек, чем литературно. И есть большое желание когда-нибудь попасть в кинопроцесс, театральный процесс.

—  Есть у тебя желание поучиться в Литинституте или, например, обратиться к киноведению? Пишешь ли ты пьесы или прозу?

—  Появилось буквально совсем недавно. По образованию я педагог английского языка. Стоит ли говорить, что ни одного дня не работала по специальности, кроме педагогической практики. Как хорошая девочка, после колледжа я отправилась продолжать образование в университете, но перед дипломом поняла, что мне это не нужно и я хочу зарезервировать себе бесплатное образование на потом. И сейчас я понимаю, что буду доучиваться: мне интересен театр, я бы поучилась драматургии, киноведению или социокультурной организации. Я знаю, что это та еще мясорубка, но было бы интересно попробовать. В 2016-м году мы знаем, что 30 лет – это только начало. Этому нас научили голливудские фильмы, где героиня встречает любовь всей своей жизни в сорок пять.

Если говорить о прозе и пьесах, то я очень хочу написать что-то и податься на Любимовку – конкурс современной драматургии. Интересно пробовать. Когда я приехала сюда, мне вообще хотелось заниматься всем: бросить стихи, заняться современным искусством, запеть. Когда живешь на периферии, видишь немного другую Россию. Это немного трагично. Я бы хотела, чтобы мои знакомые петербуржцы-москвичи пожили годик за Уралом: очень много самобытности, проектов, но люди варятся сами в себе. Сделано многое вопреки всему: начиная от велодорожек, заканчивая литпроцессом. В Сибири вообще ничего не должно быть, а мы есть.

Всем, кто сейчас засыпает с подушкой, всем,
кто не спешит домой возвращаться в семь,
всем, кому некого ждать над тарелкой борща,
всем, кто не тараторит в трубку: «я ща!»,
всем, кто заказывал номер на одного,
кто в Новый год не подписывал ничего,
всем тем, кого уже засосала баланда
внутреннего Макондо, и так без края —

пусть к ним ко всем придет огромная панда
и ненавязчиво насмерть заобнимает.

 

Фотография на обложке интервью авторства Полины Сойреф

 

Валерия Темкина