- Ханна Кралль. Портрет с пулей в челюсти и другие истории / Пер. с польского К. Старосельской. — М.: Издательство АСТ: CORPUS, 2017. — 384 с.
О войне у нас принято говорить как о мертвеце — или хорошо, или ничего. Даже в фильмах и книгах — и уж тем более в отзывах на книги и фильмы. Рассуждать о ней нужно максимально серьезно и с выражением героического пафоса на лице, иначе — не дай-то боже! — обвинят в недостатке патриотизма, ведь это подвиг и тема неприкасаемая.
Ханна Кралль — писательница и журналистка, но прежде всего польская еврейка — говорит о войне просто, без гимнов и плачей. В детстве, во время Холокоста, она потеряла отца и практически всех родственников в лагерях смерти, сама спаслась чудом — ее укрыли на арийской стороне. Выросла, отучилась в университете и начала писать репортажи: о нелегальной торговле в советской Польше, о выступлениях рабочих против коммунистического режима, о Москве, о путешествиях, об операциях на сердце… В общем, о чем угодно, только не о пережитой трагедии, пока совершенно случайно — как это всегда и бывает — не встретила Марека Эдельмана — единственного выжившего предводителя восстания против нацистов в Варшавском гетто. Беседы с ним стали основой самой известной книги Ханны Кралль — «Успеть до Господа Бога» — и определили всю ее дальнейшую жизнь.
Роман для творчества писательницы — событие исключительное, куда чаще она работает с малыми формами. Вот и вышедший в этом году на русском сборник «Портрет с пулей в челюсти и другие истории» состоит именно из рассказов. Впрочем, в случае Ханны Кралль грешно думать, что небольшие по объему произведения — всего лишь подступы к сияющей где-то в вышине громаде романа. Потому что все они, страница за страницей, история за историей складываются в один безграничный сверхтекст о судьбе восточноевропейских евреев до и после Катастрофы.
Всего рассказов в сборнике двадцать, почти все они о Холокосте (один — «Мужчина и женщина» — о советских лагерях). Объединяет их общий принцип — экземплификация, как его называет в статье, завершающей книгу, писатель Рышард Капущинский, последовательное раскрытие абстрактного на конкретных примерах. Иными словами, пишет Кралль не о безликой истории, не о том, что в городе N уничтожили всех евреев, а о том, что в Дубно, что стоит на Икве, куда по вечерам молодые ходили гулять, убили доктора Абрама Грнцвайга, который принимал пациентов на улице Чисовского, фотографа Р. Цукера, державшего ателье «Декаданс», кантора из большой синагоги Рубена Ципринга — он прекрасно пел, а еще играл на кларнете в свадебном оркестре; убили на аэродроме родного городка — загнали в вырытый ров, заставили лечь на тела мертвых соседей и расстреляли. Детали из памяти со временем стираются, но столько-то тысяч убитых, обретя имя, навсегда перестают быть только числом.
Стиль Кралль обычно называют «репортажным» — документальным, публицистичным, скуповатым на средства художественной выразительности. Связывают это, конечно, с ее журналистской работой, совершенно забывая о существовании какой бы то ни было традиции в изящной словесности. Например, о польской литературе факта, которая интенсивно развивалась в первой трети XX века, воскресла сразу же после войны (взять хотя бы Зофью Налковскую с ее «Медальонами») и здравствует по сей день. Писатели обращались к отчетам, свидетельствам, собственному опыту, доходя в фиксировании событий до крайних пределов натурализма. Этот подход не предполагал повторного переживания событий автором — тот брал на себя роль скриптора и оставался максимально бесстрастным, — вся рефлексивная, эмоциональная работа ложилась на плечи читателя. Отголоски этого сохраняются у Ханны Кралль: так, в рассказе «Вторая мать» тщетные попытки угадать первое имя героини приводят к тому, что рядом оказываются Гете, живописный городок и горы трупов:
Хельга? Хильда? Доротея? Вальтер, ее муж, предлагает: Лотта. Гете в Германии изучали в школе, но успела ли Гретхен до войны прочитать «Страдания юного Вертера»? После войны точно не могла, после войны были победоносные армии, вылавливание трупов и Маргарета. Мужчин в городке не осталось — погибли или оказались в советском плену. Остались женщины, и первым их занятием, когда фронт ушел, стало вылавливание мертвецов из окрестных рек и озер. Там, где жил Вальтер, будущий зять Гретхен, будущий муж Тересы, трупы плыли по реке Преголя. В окрестностях живописного городка они скопились в озере. Нет, «Страдания» отпадают, так что не Лотта.
Однако есть одна парадоксальная черта, которой Ханна Кралль разительно отличается от всех «документалистов»: в некоторых ее рассказах на равных правах с фактами достоверными, не вызывающими никаких сомнений, без смущения располагаются фантастические вещи. Все происходит по канонам магического реализма: Акселю фон дем Бусше (офицеру вермахта, планировавшему покушение на Гитлера) по ночам не дает покоя призрак предка, который «бродит по коридорам, держа под мышкой окровавленную голову»; бабушка Мина из Сендзишова давно не ходила, но вдруг встает с инвалидного кресла; а в Адаме С., преподавателе американского технического колледжа, вообще живет дибук — дух покойника:
Я поехал к монаху. Он уложил меня на кушетку и стал массировать плечи. Вначале я ничего не чувствовал, просто лежал, но через полчаса вдруг расплакался. Во взрослой жизни я еще никогда не плакал. Слушая этот плач, я понимал, что голос — не мой. Это был голос ребенка. Во мне плакал ребенок. Плач усиливался, и я начал кричать. Ребенок начал кричать. Это он кричал. Я видел, что он чего-то боится — так кричат от страха.
У Ханны Кралль объяснение этому одно: в жизни всякое случается, даже то, что остается за гранью нашего понимания. Касается это, правда, не только привидений. Как, например, солдаты могли участвовать в карательных акциях? Как люди могли закрывать глаза на уничтожение целого народа?
Если бы перед заголовком не стояло важной задачи сразу поймать читателя на крючок, пожалуй, назвать эту книгу можно было бы просто и безыскусно «Другие истории» — по одному из последних рассказов, который лучше всего отражает суть сборника. Главный герой никак не может перестать говорить, потому что деталь одного события тут же напоминает ему о другом, которое, конечно, ничуть не менее важно. Он все рассказывает, рассказывает и рассказывает — и Ханна Краль дает ему выговориться, потому что лучше всего настоящую историю, не из учебника, без ретуши, передает человеческий голос.